Прошло несколько дней после визита Магдалены. Тело болело, но странным, новым образом. Боль была не острой, а глубокой, ноющей, будто после хорошей тренировки, смешанной с призрачным ощущением полноты. Каждый раз, садясь или вставая, я чувствовала влажную теплоту между ягодиц, словно капля ее спермы все еще оставалась внутри, медленно впитываясь, изменяя что-то в самой моей сути.

Однажды утром, стоя перед зеркалом после «кормления» от тети, я заметила нечто странное. Кожа на бедрах и ягодицах стала мягче, нежнее, будто разгладилась изнутри. Талия, всегда прямая, будто наметила едва уловимый изгиб. Я провела руками по бедрам, и они показались мне более округлыми, плавными. Это не было кардинальным изменением. Скорее, тонкой, почти незаметной правкой, будто скульптор прошелся по глине влажными пальцами, сглаживая мужские углы.

Тетя, казалось, следила за этими переменами с холодным, научным интересом. —Повернись, — командовала она утром, заставляя меня крутиться перед собой в одних кружевных трусиках. Ее пальцы щипали кожу на бедрах, оценивающе сжимали ягодицы. — Прогресс есть. Магдалена знает толк в... удобрении.

Мой гардероб продолжал пополняться. К платьям и юбкам добавились каблуки — сначала невысокие, затем все выше и тоньше. Я училась ходить на них, переваливаясь с боку на бок, держась за стены. Каблуки меняли походку, заставляли выпячивать попу, сводить ноги вместе, делая движения более соблазнительными, более женственными.

Однажды тетя принесла коробку с бельем особого рода. Корсет. Не декоративный, а настоящий, на косточках, с шерсткой шнуровкой сзади.

— Пора придать тебе окончательную форму, — сказала она, затягивая шнуры так, что у меня перехватило дыхание. Ребра сжались, талия врезалась в плоть, зато грудь, подпертая снизу, зрительно приподнялась, а бедра округлились еще больше. В этом корсете я уже не могла сутулиться, не могла двигаться резко. Я была заперта в идеальный, соблазнительный футляр.

Но самое странное происходило с моим собственным телом ниже пояса. Мой член не исчезал. Он все еще был там, маленький, жалкий, почти бесполезный на фоне монстров, которыми меня потчевали. Но теперь он вел себя иначе. Он почти никогда не вставал по своей воле. Лишь иногда, когда тетя или Магдалена дразнили меня особенно изощренно, он подавал признаки жизни — слабо шевелился, из него сочилась прозрачная капля, но полноценной эрекции больше не было. Казалось, он смирился со своей участью декоративного придатка, напоминая о своем существовании лишь жалким подергиванием.

Зато ягодицы стали более чувствительными. Каждое прикосновение к ним, даже случайное, отзывалось странным, сладким трепетом глубоко внутри. Анальное отверстие, растянутое и «удобренное» Магдаленой, казалось, никогда полностью не закрывалось. Оно всегда было немного приоткрытым, влажным, готовым принять в себя что-то, постоянно напоминая о своем новом предназначении.

Я стала проводить все больше времени перед зеркалом. Длинные волосы, теперь доходившие до лопаток, пухлые, чувственные губы, тонкая талия в корсете, округлые бедра в чулках... Отражение все меньше напоминало того испуганного мальчика. Это было существо с размытым полом, раб своих извращенных желаний и воли двух женщин.

Как-то раз тетя привела меня в свою спальню и заставила встать на колени перед большим зеркалом. —Смотри, — приказала она, стоя сзади и сжимая мои «груди» через тонкую шелковую ночнушку. — Смотри и запомни. Это твое истинное лицо. Красивое, ухоженное, готовое к службе. Ты создана для того, чтобы тебя использовали. Наполняли. Ты — сосуд. И ты должна быть благодарна за это.

Я смотрела на свое заплаканное, раскрасневшееся лицо с размазанной помадой, на свой открытый, жаждущий рот, на свое тело, затянутое в шелк и кружева. И в глубине глаз, полных стыда, уже плескалось нечто иное — признание. Согласие. Я была их творением. Их шлюхой. И это было единственное, что у меня осталось. И единственное, что имело значение.

Дни текли, сливаясь в однородную массу унижений и странного, извращенного блаженства. Мое тело продолжало меняться, подчиняясь какой-то внутренней алхимии, запущенной спермой Магдалены. Кожа стала не просто мягче, а бархатистой, особенно на внутренней стороне бедер и на ягодицах. Каждый вечер тетя втирала в нее дорогие кремы, ее пальцы скользили по моим новым изгибам с холодным, собственническим удовлетворением.

Однажды вечером, после особенно долгого сеанса такого «ухода», она не отпустила меня сразу. Мы стояли в ее спальне, я — в одном лишь корсете и чулках, она — все в том же строгом халате, но распахнутом, открывавшем края кружевного ночного белья.

— Ты стала очень красивой, — произнесла она неожиданно. Ее голос потерял привычную металлическую нотку, в нем проскользнуло что-то почти нежное, что испугало меня больше любой команды. — Совсем не той зажатой девочкой, что пришла ко мне.

Она подошла ближе. Ее пальцы коснулись моих распухших, все еще чувствительных губ. Я замерла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как под ее прикосновением они снова наполняются кровью, становятся еще более пухлыми и алыми.

— Такие губы созданы не только для одного, — прошептала она, и ее лицо приблизилось.

Ее губы были мягкими, ухоженными, пахли дорогим красным вином и ее фирменными духами. Они прикоснулись к моим сначала легко, почти невесомо. Это был не поцелуй страсти или желания. Это был поцелуй собственника, оценивающего свой идеально отполированный инструмент.

Но затем что-то изменилось. Ее губы стали более настойчивыми, они разомкнулись, и я почувствовала влажное тепло ее языка. Он коснулся моих губ, провел по ним, а затем легко, почти неслышно, попросил разрешения войти.

Какой-то древний, животный инстинкт заставил меня разомкнуть челюсти. Ее язык проник в мой рот. Он был умелым, властным, безжалостным. Он исследовал каждый уголок, каждую щель, скользнул по моим зубам, по небу, запутался в моем языке. Вкус ее — вино, духи, что-то неуловимо женственное и горьковатое — заполнил меня, смывая остатки вкуса утренней «спермы».

Я застонала, совершенно непроизвольно. Руки сами собой потянулись к ней, но она поймала мои запястья и отвела их за мою спину, удерживая одной сильной рукой. Ее другая рука запустилась в мои длинные волосы, оттянула мою голову назад, углубляя поцелуй, делая его почти болезненным.

Это был не поцелуй любви. Это была печать. Клеймо. Акцент на моей полной принадлежности. Она не просто использовала мое тело. Она забирала себе самый интимный, последний кусочек меня — мой рот, мои губы, мое дыхание.

Когда она наконец отпустила меня, у меня перехватило дыхание. Губы горели, распухшие еще сильнее. По щекам текли слезы — от недостатка воздуха, от унижения, от невыносимой, извращенной нежности этого жеста.

Она смотрела на меня своими холодными серыми глазами, на губах играла легкая, довольная улыбка. —Теперь ты полностью моя, — констатировала она, проводя пальцем по моей мокрой щеке. — Внутри и снаружи. Иди спи. Завтра Магдалена хочет увидеть наши успехи. Обоих.

Она отпустила меня. Я побрела в свою комнату, пошатываясь на каблуках, касаясь пальцами своих губ. Они все еще хранили тепло и вкус ее поцелуя, смешавшийся со вкусом ее власти и моего полного, безоговорочного подчинения. Это был самый страшный и самый возбуждающий урок из всех. Она забрала себе даже мое дыхание. И я отдала его добровольно.

Следующее утро началось не с привычного «кормления». Вместо этого тетя вошла в мою комнату, уже полностью одетая для выхода, и бросила на кровать пакет от какого-то дорогого бутика.

— Надень это. Сегодня мы идем в салон. Твоя прическа требует ухода, а твое лицо — профессионального подчеркивания.

В пакете было платье. Не домашнее, не то, что можно надеть в четырех стенах. Элегантное, темно-синее, облегающее, с декольте, подчеркивающим накладную грудь, и с разрезом на бедре. К нему шли новые чулки и туфли на шпильке, выше и тоньше предыдущих.

Я надела все это, чувствуя, как шелк скользит по натертой коже, как корсет сжимает ребра, заставляя дышать поверхностно, как каблуки меняют центр тяжести, заставляя выпячивать грудь и ягодицы. Я смотрела на себя в зеркало. Незнакомая, гладкая, кукольная версия меня. Существо, созданное для того, чтобы на него смотрели.

Тетя, оценив взглядом, кивнула. —Сойдет. Поехали.

Дорога в салон была адом. Каждый прохожий, каждая случайная машина казались мне свидетелями моего позора. Я сидела в машине, сжавшись, стараясь не смотреть в окно, чувствуя, как жар стыда заливает щеки под слоем тонального крема, который она заставила меня нанести.

Салон оказался тихим, эксклюзивным местом, где пахло дорогими красками и лавандой. Администратор, улыбающаяся и бесстрастная, отвела нас в отдельный кабинет.

— Полное преображение, — сказала тетя, усаживаясь в кожаное кресло и принимая бокал с шампанским. — Сделайте ее... безупречной.

Ко мне приступили две девушки. Они мыли мои длинные волосы, их пальцы массировали кожу головы, и это было так приятно, что я чуть не расплакалась от этой простой, человеческой ласки. Затем началась работа. Стрижка, укладка, укладка... Мастер ловко орудовал ножницами, придавая прядям форму, укладывая их в мягкие, послушные волны, падающие на плечи и спину.

Затем подошла визажист. Кисточки, спонжи, палитры с тенями и румянами. Она подчеркивала мои глаза, делая их больше, томными, наносила помаду на мои и без того пухлые губы, делая их еще более соблазнительными, ярко-алыми. Я смотрела в зеркало и видела не себя, а красивую, несколько вульгарную куклу.

Тетя наблюдала за всем процессом, как режиссер на репетиции, изредка делая замечания. —Больше румян на скулы. Губы — ярче. Да, именно так.

Когда все было закончено, она подошла ко мне, положила руки на мои плечи и посмотрела на наше отражение в зеркале. Я — размалеванная, с идеальной прической, в дорогом платье. Она — строгая, собранная, властная.

— Прекрасно, — прошептала она, и ее пальцы сжали мои плечи. — Теперь ты готова. Она будет в восторге.

Мы вышли из салона. Я шла по тротуару на своих шпильках, чувствуя на себе взгляды прохожих. Но теперь это были уже не взгляды недоумения или насмешки. Мужчины провожали меня оценивающим, заинтересованным взглядом. Женщины — быстрым, ревнивым. Я была объектом. Вещью. И в этом была своя ужасающая сила.

Мы зашли в небольшой, уютный ресторанчик. И там, за столиком у окна, нас уже ждала Магдалена.

Увидев меня, она медленно убрала сигарету изо рта и уставилась на меня во все глаза. На ее лице расцвела медленная, довольная улыбка.

— Ну что ж, Алиса... — она протянула слова, ее бархатный голос прозвучал низко и одобрительно. — Ты была права. Из гусеницы действительно получилась бабочка. Или, скорее, очень красивая, очень послушная моль, летящая на огонь.

Она жестом указала на стул рядом с собой. —Садись, душка. Покажи себя поближе.

Я послушно подошла и села, стараясь не смотреть на нее прямо. Я чувствовала ее взгляд на себе, скользящий по декольте, по разрезу на платье, по моим губам.

— Открой рот, — скомандовала она тихо.

Я разомкнула губы. Она провела большим пальцем по моей нижней губе, смазав помаду. —Идеально. Просто идеально для своих целей. Твоя тетя хорошо о тебе позаботилась.

Она повернулась к Алисе. —Я заберу ее сегодня с собой. Пора показать ее... более широкой аудитории. У меня как раз собрание клуба. Они будут в восторге от такого свежего приобретения.

Тетя улыбнулась, отхлебнув вина. —Конечно. Она вся в твоем распоряжении. Я уже все упаковала для нее.

Я сидела, онемев от ужаса и странного предвкушения. Моя жизнь, мое тело, моя воля — все это было просто разменной монетой в их руках. И я могла только молча соглашаться, чувствуя, как по моим новым, идеально подведенным глазам катятся первые, испорченные косметикой слезы. Они были моим последним протестом. Протестом, на который никто не обратил внимания.

Машина Магдалены мчалась по ночному городу, увозя меня в неизвестность. Я сидела на заднем сиденье, подобравшись, стараясь не испортить макияж и не помять платье. Она молчала всю дорогу, лишь изредка бросая на меня оценивающие взгляды в зеркало заднего вида.

Мы свернули в какой-то темный переулок и остановились у неприметной железной двери. Магдалена вышла, моим чемоданом с «приданым» в руке, и жестом велела следовать за собой. Дверь открылась сама собой, пропуская нас внутрь.

Оттуда нахлынул шквал звуков и запахов. Громкая, ритмичная музыка, смех, густые, тяжелые ароматы дорогих духов, кожи, пота и чего-то еще... мускусного, животного. Мы вошли в просторное помещение, напоминавшее лофт, но обставленное с извращенной роскошью. Бархатные диваны, кожаные кушетки, клетки, позолоченные прутья, уходящие под потолок.

И люди. Вернее, существа.

Мое дыхание перехватило. Повсюду были они. Женщины. Всех возрастов и типов, но объединенные одним — невероятной, хищной уверенностью в себе и... тем, что красовалось между их ног. Члены. Настоящие. Как у Магдалены. Разные — толстые и длинные, темные и светлые, уже возбужденные или еще отдыхающие, но все — внушительные, пульсирующие жизнью, украшенные кольцами, с начищенными до блеска кожей и головками. Они сидели в креслах, стояли у барной стойки, беседовали, курили сигары.

А рядом с ними, у их ног, на поводках или просто сидя на подушечках, были... другие. Как я. Юные, нежные, размытые. Мальчики? Девочки? Существа в шелках, кружевах, в макияже, с длинными ухоженными волосами. На некоторых были ошейники, на других — лишь униженный, потупленный взгляд. И у многих из них, под короткими юбочками или в прорезях пеньюаров, угадывались те же самые, маленькие и бесполезные, членки, что и у меня. Их лица были залиты румянцем, губы — распухшими от недавней службы, глаза — блестящими и пустыми.

Это был питомник. Питомник для существ, созданных для удовольствия таких, как Магдалена.

На нас обернулись. Десятки пар глаз — оценивающих, любопытных, хищных — уставились на меня. Кто-то ухмыльнулся, кто-то одобрительно кивнул Магдалене.

— Магда! Наконец-то! И ты привела новичка? — к нам подошла высокая брюнетка в кожаном корсете, с огромным, толстым членом, болтающимся между мускулистых бедер. Ее рука с длинными ногтями потянулась ко мне, щипнула за подбородок, заставила поднять голову. — Симпатичный. Губы отличные. Чью работу?

— Мою и Алисы, — с гордостью ответила Магдалена, шлепкая меня по ягодицам, отчего я вздрогнула. — Полгода тренировок. Готова к презентации.

— О, мы это любим! — засмеялась брюнетка. Ее глаза блеснули. — Игорь уже заждался свежей игрушки.

Она повела нас через зал к небольшой raised платформе, окруженной диванами. На одном из них, развалясь, сидел... он. Игорь. Это мог быть только он.

Это был не человек, а монумент. Огромный, грузный мужчина с лицом римского патриция и холодными, маленькими глазками-буравчиками. Он был одет в шелковый халат, расстегнутый на огромной, волосатой груди. А между его толстых бедер лежал, нет, покоился настоящий монстр. Член, по сравнению с которым орудия Магдалены и других казались игрушечными. Толстый, как моя рука, длинный, с массивной, темно-багровой головкой. Он просто лежал там, тяжелый, дремлющий, но от него исходила такая мощь, что по коже побежали мурашки.

Рядом с ним, на полу, сидели две «девочки» и сосали его яйца, размером с крупные апельсины. Они делали это сонно, автоматически, будто делали это всю жизнь.

Игорь лениво поднял на меня глаза. —Это и есть твой проект, Магда? — его голос был низким, глухим, как удар гонга.

— Он, — поправила его Магдалена, толкая меня вперед. — Вернее, оно. Представь, всего полгода. И уже такие результаты.

Игорь жестом отстранил от себя двух «девочек». Они поползли в сторону, не поднимая глаз. —Подойди ближе, создание. Покажись.

Ноги сами понесли меня к нему. Я стояла, опустив голову, чувствуя, как его взгляд прожигает меня насквозь, оценивая каждый изгиб, каждую деталь.

— Разденься, — скомандовал он просто.

Руки, повинуясь древнему инстинкту выживания, сами потянулись к молнии на платье. Я стянула его с себя, потом корсет, чулки, туфли. Осталась лишь в кружевных трусиках, которые тут же намокли от страха и... чего-то еще.

— И это, — он махнул рукой.

Я стянула и их. И осталась стоять перед ним и всем залом совершенно голая, заливаясь румянцем, стараясь прикрыть руками свою плоскую грудь и маленький, жалкий член.

В зале на секунду воцарилась тишина, а затем раздался одобрительный гул. Игорь ухмыльнулся.

— Неплохо. Очень неплохо. Формы идут. Кожа хорошая. Губы — просто загляденье. — Он наклонился вперед, и его огромная рука схватила меня за ягодицу, сжала ее, заставив вскрикнуть от неожиданности. — Мягкая. Готовая. Чья работа была? Твоя или Магдалены?

— М-магдалены, мэм... сэр... — я запуталась в обращениях.

Он громко рассмеялся. —«Сэр» здесь подойдет. Магдалена всегда отличалась искусными руками. Ну что ж... — Он откинулся на спинку дивана, его монстр-член шевельнулся, наливаясь кровью. — Покажи, чему тебя научили. Удиви меня.

Я упала на колени перед ним, как подкошенная. Забыв обо всем — о стыде, о людях вокруг, о прошлой жизни. Существовал только он, его член, растущий прямо перед моим лицом, и всепоглощающая потребность услужить, выжить, получить одобрение.

Я прильнула губами к основанию его члена. Кожа была грубой, горячей, пахнущей чистотой, мощью и мужчиной. Я зацеловала его, ведя губами вверх, к головке, которая уже налилась и блестела влагой. Она была огромной, размером с мой кулак. Я взяла ее в рот, и он едва поместился, растянув мои губы до предела. Я закашлялась, слезы брызнули из глаз.

— Глубже, шлюшка, — прохрипел он, и его рука легла мне на затылок.

Я пыталась, я старалась, но он был слишком огромен. Из моих губ текли слюна и слезы, пачкая его кожу.

— Слабовато, — раздался чей-то насмешливый голос с дивана.

Игорь усмехнулся. —Ничего. Поправимо. Магда! Твой инструмент.

Магдалена подошла сзади. В ее руках был тот самый черный пояс, но теперь к нему был прикреплен не фаллос, а длинный, тонкий, похожий на стилет, предмет из темного металла.

— Расслабься, душка, — прошептала она мне на ухо, пока Игорь продолжал неглубоко трахать мой рот. — Это сделает тебя совершенной.

Я почувствовала холодное прикосновение металла у самого анального входа. И затем — резкую, обжигающую боль. Я вскрикнула, но мой крик заглох в горле, заполненном членом Игоря. Металл вошел в меня, раздвигая, растягивая, наполняя холодом. Боль сменилась странным, леденящим онемением, а затем — волной абсолютной, животной податливости. Мое тело обмякло, стало безвольным, готовым принять что угодно.

— Вот теперь... — прохрипел Игорь и вогнал свой член мне в горло до самого основания.

И он вошел. Весь. Его яйца ударились мне о подбородок. Я чувствовала, как его толщина распирает мое горло, как его пульсация отдается во всем теле. Но рвотный рефлекс исчез. Куда-то пропала и боль. Осталось только ощущение полнейшей, тотальной наполненности. И дикое, всепоглощающее унижение.

Вокруг раздались одобрительные возгласы, аплодисменты. Я была официально представлена обществу. Принята. Теперь я была одной из них. Девочкой с членом. Игрушкой для богов. И в глубине души, под всеми слоями стыда и страха, что-то ликующе запело.

Игорь, закончив демонстрацию, с безразличным видом оттолкнул меня от себя. Я отползла на ковер, давясь и откашливаясь, чувствуя, как по моему лицу и груди стекает его смазка. Вокруг смеялись, аплодировали, чокались бокалами. Я была успешным номером программы.

Магдалена подошла ко мне, ее лицо сияло от гордости. Она потянула меня за руку, заставив встать. —Моя хорошая девочка, — прошептала она, проводя пальцем по моим испачканным губам и собирая на палец капли смазки Игоря. — Ты была великолепна. Теперь ты официально одна из нас. Вернее, одна из них.

Она повела меня через зал, и теперь взгляды, которые на меня бросали, были другими. Не оценивающими, а признающими. Я была своим. Продуктом, прошедшим контроль качества.

Мы спустились по узкой лестнице вниз, в приватную зону. Там были отдельные комнаты, похожие на будуары. Магдалена втолкнула меня в одну из них и закрыла дверь на ключ.

Комната была обтянута красным бархатом. В центре стояла большая кровать с балдахином, у стены — зеркало во весь рост. В воздухе витал тот же тяжелый, сладковатый аромат, что и наверху.

Магдалена повернулась ко мне. Ее глаза горели. —Теперь ты принадлежишь мне полностью. Не только на уроках. Ты моя собственность. Моя девочка. И сегодня мы отпразднуем это.

Она медленно сняла свой кожаный комбинезон. Ее собственный член, уже знакомый мне, огромный и требовательный, был полностью возбужден. Он смотрел на меня, темный и влажный, пульсируя в такт ее сердцебиению.

— Подойди сюда, — ее голос был тихим, но не терпящим возражений.

Я подошла. Она взяла мою руку и положила ее себе на член. Кожа была горячей, почти обжигающей, упругой. Я почувствовала, как под ней пульсирует мощная кровь.

— Погладь его. Поздоровайся со своим новым хозяином.

Я поводила рукой по его длине, снизу вверх, к головке, с которой уже стекала прозрачная нить смазки. Запах был густым, мускусным, совершенно опьяняющим.

— Достаточно, — она отвела мою руку. — Теперь пора принять свой подарок. Перевернись.

Я послушно легла на кровать лицом вниз, подставив ей свою уже подготовленную, размягченную и податливую попку. Я чувствовала ее взгляд на себе, чувствовала, как нарастает волна ее желания.

Она подошла сзади. Я почувствовала, как огромная, мокрая головка ее члена упирается в мое отверстие.

— Расслабься, моя прелесть, — прошептала она, и ее руки легли на мои бедра. — Это будет... незабываемо.

И она вошла в меня. Медленно, неумолимо, раздвигая меня изнутри. Не было боли — только ощущение невероятной полноты, распирания, заполнения каждой щелки. Она вошла глубоко, до самого конца, и ее яйца тяжело шлепнулись о мои ягодицы.

Она замерла на мгновение, давая мне привыкнуть к ее размеру. —Боги, как тесно... как хорошо... — прошептала она.

Затем она начала двигаться. Сначала медленно, почти нежно, выходя почти полностью и снова вгоняя в меня всю свою длину. Затем ее движения стали быстрее, жестче, увереннее. Ее бедра бились о мои ягодицы, ее руки впились в мою кожу. Я была просто объектом, куклой, насаженной на ее плоть.

Я застонала, уткнувшись лицом в покрывало. Это было невыносимо и божественно. Каждый ее толчок достигал чего-то глубокого внутри, заставляя все мое тело содрогаться от удовольствия, смешанного с полным самоуничижением.

— Да... вот так... моя шлюшка... моя девочка... — она рычала над моим ухом, ее дыхание стало частым и прерывистым.

Она трахала меня с животной яростью, и я принимала все, каждое движение, каждый сантиметр, благодарная за эту боль, за это унижение, за эту полноту.

Я чувствовала, как ее член набухает внутри меня еще сильнее, становясь просто чудовищным. Она приближалась к кульминации.

— Готовься... принимай... принимай все! — она закричала и вогнала себя в меня по самые яйца, застыв в конвульсиях.

И тогда из нее хлынуло. Горячее, густое, невероятное количество спермы. Она заполняла меня, переполняла, вытекала наружу, заливая мои бедра, кровать. Казалось, этому не будет конца. Она кончала долго, судорожно, и с каждым новым всплеском я чувствовала, как что-то меняется внутри. Не только психологически, но и физически. Ее сперма, ее «удобрение», впитывалось в мои стенки, проникало в кровь, разнося по телу свою трансформирующую магию.

Когда она закончила, она вышла из меня. Из моего растянутого, разоренного входа хлынул настоящий поток ее семени. Я лежала, не в силах пошевелиться, чувствуя, как ее сперма медленно вытекает из меня, но большая часть осталась внутри, тяжелая и теплая.

Магдалена легла рядом, обняла меня, прижала к своей потной груди. — Моя... теперь совсем моя...

Она не позволяла мне вытираться, заставляя ходить с ее семенем внутри, чувствовать его тепло и тяжесть.

Дни слились в череду унизительных ритуалов. Утром — «кормление» из ее члена. Днем — она использовала меня для своего удовольствия, иногда привязывая к стене или к кровати, иногда заставляя принимать унизительные позы. Вечером — она приводила «гостей» — других доминант, и я должна была обслуживать их, демонстрируя свои навыки, свою покорность, свою разинутую, готовую ко всему дыру.

Ее сперма, ее «удобрение», как она называла это, делало свое дело. Изменения, начавшиеся после первого раза, ускорились. Кожа стала еще нежнее, почти фарфоровой. Волосы отросли еще длиннее и стали шелковистее. Талия стала тоньше, а бедра — еще более округлыми и мягкими. Но самое главное изменение пришло спустя несколько дней такого интенсивного «возделывания».

Я проснулась от странного ощущения тяжести и покалывания на груди. Я села на кровати и посмотрела вниз. И замерла.

Там, где раньше были две плоские, почти мальчишеские плоскости, теперь виднелись два небольших, но явных, упругих возвышения. Они были совсем крошечными, может быть, нулевого размера, но это была именно грудь. Не накладные силиконовые мешочки, а моя собственная, живая плоть, чувствительная и нежная.

Я дотронулась до одной из них кончиками пальцев. Кожа натянулась, сосок набух и затвердел от прикосновения, посылая странный, сладкий импульс прямо в низ живота. Это было одновременно пугающе и невероятно возбуждающе.

В этот момент вошла Магдалена. Ее взгляд сразу же упал на мою грудь. На ее лице расплылась удовлетворенная, почти материнская улыбка.

— Ну вот и все, — прошептала она, подходя и беря одну из моих новых грудей в свою ладонь. Ее пальцы сжали нежную плоть, заставив меня вздрогнуть от боли и непривычного удовольствия. — Проросло. Мои семена дали всходы. Теперь ты почти совершенна.

Она наклонилась и взяла мой сосок в рот. Ее язык закружился вокруг него, ее зубы слегка сжали его. Я застонала, запрокинув голову, чувствуя, как волны удовольствия растекаются по всему телу, сводя с ума.

— Теперь у тебя есть все, чтобы быть идеальной шлюхой, — сказала она, отпуская мой сосок. — Красивое лицо, рот для утех, упругая попка для траха и теперь... грудь, чтобы тебя хотели еще больше. Скоро я начну водить тебя на прогулки. Показывать тебя. Ты будешь моей лучшей вывеской.

Она ушла, оставив меня сидеть на кровати с новыми, покалывающими ощущениями в груди и с растущим ужасом в душе. Я была ее творением. Ее собственностью. И теперь, с этими новыми, нежными холмиками на груди, я чувствовала, что точка невозврата пройдена окончательно. Я была ею. Навсегда.