Анна молча прошла в ванную, щёлкнула замком. Действовала на автомате: скинула липкую, воняющую мочой и спермой одежду в комок у ног, включила воду. Она стояла под почти кипящими струями, не чувствуя температуры, пока кожа не покраснела. Мыло и мочалка снимали с кожи слои чужих запахов, спермы, пота и унижения. Мысли, против её воли, возвращались в котельную. Чётко, без эмоций, как отчёт. Рука высокого парня, сжимающая её затылок. Резкий запах немытого тела, солёный вкус кожи на его животе. Как её горло сдавило спазмом, когда он глубоко вошёл в рот. Как её собственный клитор болезненно и предательски напрягся от грубых толчков того, что был сзади, от звуков их голосов, от собственного стыдного стона. Она кончила там, на холодном полу.

Она выключила воду. Завернулась в старый, халат. Вдохнула. Выдохнула. Лицо было каменным.

В комнате стояла тишина. Эдик,, смотрел в учебник. Лейла сидела на краю стула, готовая вздрогнуть от любого звука.

Девочка была маленькой и хрупкой. Смуглая кожа, большие, чёрные, как спелые маслины, глаза, обрамлённые густыми ресницами. Губы пухлые, сдержанные. Тёмные, почти чёрные волосы были убраны под аккуратный платочек, из-под которого выбивались строгие пряди. На ней было скромное платье с длинными рукавами, несмотря на жару в квартире. Она сидела очень прямо, руки сложены на коленях, — типичная, благонравная девочка, воспитанная в строгости.

Она вспоминала лицо Анны когда та только вошла в квартиру, глаза полный неподдельного ужаса Анне: мокрые, растрёпанные волосы, она не могла скрыть дрожи в руках. Лейла видела всё это и прокручивала в голове, как плёнку: грязные ноги, слипшиеся пряди, дикий, потерянный взгляд. Она понимала. Понимала без слов, чьих это рук дело.

— Я провожу тебя, — голос Анны прозвучал глухо, будто из-под земли.

Лейла молча кивнула и поднялась. Эдик не поднял глаз.

Анна открыла дверь, пропустила девочку вперёд. Та шла, не оборачиваясь, опустив голову, стараясь не задевать стены в узком коридоре. Они молча спустились по лестнице.

На улице уже смеркалось. У подъезда, как всегда, стояли тени мужчин. Их разговоры стихли, когда появились они.

— До завтра, — сказала Анна, глядя куда-то мимо Лейлы.

Лейла лишь кивнула, резко развернулась и почти побежала в сторону своей пятиэтажки, не оглядываясь, подставляя спину тяжёлому, колючему взгляду Анны и притихшей компании у подъезда.

Анна поднялась обратно. Закрыла дверь.

Лейла шла через тёмный двор. В голове стоял образ тёти Анны: мокрые, спутанные волосы, один красный, заплывший глаз, и этот странный, сладковато-едкий запах, который шёл от неё… запах чужих мужчин, пота и чего-то ещё, от чего становилось не по себе. Она всегда относилась к соседке с лёгким пренебрежением. Одна, с двумя детьми, — такая же бесправная, как и все они здесь, но почему-то всё ещё пытающаяся держать себя так, будто она выше. Ходит в обтягивающих джинсах, смеётся громко, и её замечали с разными мужчинами. Мама Лейлы, сжав губы, говорила про таких: «Не стыда и совести.». И Лейла, хоть и тайком завидовала её свободе, в основном соглашалась. Было в тёте Анне что-то вызывающее, неправильное. И сегодня это «неправильное» вылезло наружу в самом уродливом виде. И вид этот вызывал не жалость, а скорее брезгливое злорадство: вот она, расплата за такую жизнь.

Она бесшумно вошла в свою квартиру, прислушалась. Из кухни доносились громкие, перебивающие друг друга голоса кого то и её братьев. За столом, сидел Алихан. Ему было уже года 24, он был старше и опаснее всех. Высокий, с густыми чёрными волосами и тяжёлым, пронизывающим взглядом. Лейла слышала шёпот взрослых: он не просто гуляка, он барыга. Продавал сигареты пачками, потом телефоны, а потом и что-то серьёзнее, от чего у людей стекленели глаза. Рядом с ним елозил Орхан, худой и вертлявый, с вечной хитрой ухмылкой. Он вечно что-то снимал на телефон и показывал другим. Говорили, это он распространял те самые видеозаписи, за которые старшеклассникам платили деньги. Он был глазами и ушами Алихана. Третий, Рустам, молча сидел на табуретке, согнувшись под своей собственной массой. Он был низким, но очень широким в плечах, с толстой шеей и руками, как молоты. Он редко говорил, только хмурился. Его боялись больше всех, потому что он был тупой и безжалостной силой, которая слушалась только Алихана.

Увидев их, Лейла сразу всё поняла. Про Анну. Её дикий вид, мокрые волосы, красное лицо и тот странный, сладковато-горький запах, который шёл от неё, смешанный с духами. Это была работа их рук. Вернее, приказа Алихана, съёмки Орхана или грубой силы Рустама. Они не просто воспользовались ею. Они её опустили

— …а она стоит, трясётся вся, глаза как у овцы на заклании! — хохотал чей-то хриплый голос, который она узнала — это был Орхан, друг брата.

— Я ей говорю: «Подрочишь — телефон твой». А она: «Только не здесь»! Ага, испугалась, что люди увидят, как она шлюха! — Это был голос брата.

— Да ей не люди мешали, она просто цены себе набивала! — перебил другой. — Ну, мы её в котельной быстро приземлили. Разделась быстро, только щёлкни.

— А сиськи я вам говорил? — снова вклинился Алихан, и в его голосе слышалось хвастовство. — Настоящие, белые! Не то что наши тощие козы!

— Она тебе ещё и отсосала, да так, слюни по подбородку текли! А я в это время снимал! Кричу: «Улыбайся в кадр, шлюха! Всему району покажем!»

— А потом я её сзади… — голос понизился до похабного шёпота. — Она сначала упиралась, мычала, а потом… а потом пошла на встречу, понимаешь? Застонала. Все шлюхи такие — делают вид, что не хотят, а сами готовы за любое внимание.

— И кончила, слышал? Кончила, сука! — завопил Орхан . — Я ей в это время на лицо… а она рожу скривила, а глаза закрыла… а сама телком вся дергалась!

— А потом мы её… — голос сорвался в сдавленный смешок. — Мы её, брат, обоссали. Спину, грудь… а потом и в рожу эту надушую. Сидит на коленях, тварь, вся в нашем дерьме, и даже не вытирается. Глаза пустые. Опущенная она теперь. По самыя гланды. Её сынок теперь тоже опущенный, потому что мамка его — обоссанная шалава.

В ушах у Лейлы зазвенело. Она слышала от них похабные истории и раньше, но эта… Она была про тётю Анну. Про маму Эдика. Те отрывочные детали, которые она уловила в той квартире — запах, вид, дрожь в руках — сложились в ужасающую, отчётливую картину.

Она проскользнула в свою комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Перед глазами стоял Эдик. Его упрямое, сосредоточенное лицо, когда он делал уроки. Как он защищал её сегодня в школе. Он ничего не знал. Он думал, что его мать просто устала или чем-то расстроена.

Мысль сказать ему об этом даже не возникла. Во-первых, он ей нравился. Он был не похож на этих диких, бородатых пацанов, которые считали себя хозяевами района. Он был тихим, умным, другим. Рассказать ему такое — значит навсегда увидеть в его глазах боль, стыд и ненависть. Нет, это было невозможно. А во-вторых… в глубине души шевельнулось то самое холодное, отстранённое злорадство. Теперь между ней и тётей Анной была пропасть. Та была там, внизу, в грязи и позоре, а она, Лейла, оставалась чистой, праведной, закутанной в свой платок, дочерью своей семьи. И Эдик теперь был чуточку ближе к ней, потому что его единственной опорой в этом подъезде, в этой школе, становилась она. Его мать больше не была для него авторитетом. Она была немым укором.

Но разговоры на кухне не заканчивалься.

— …ну и чё с того, что с детьми? — раздался хриплый, пропитый голос Рустама. — Дети — не помеха. Могла бы умнее быть, пахать нормально, а не жопой перед прилавком трясти. А раз трясёт — пусть трясёт на поток поставит, дело наладит!

Громкий хохот. Кто-то стукнул кулаком по столу.

— Правильно! — подхватил другой. — Раз ничего другого не умеет, тупая шлюха, пускай деньги зарабатывает как умеет! Место её у обочины, а не среди людей. Детей кормить надо — вот пусть и кормит, чем бог послал. А бог ей послал одно — жопу и сиськи.

— Только жалко, что даром отдаёт! — вклинился Алихан, и в его голосе слышалась злая усмешка. — Вот мы её сегодня… так сказать, на бесплатный пробник пустили. Оценили товар. Товар так себе, подержанный, но на поток можно ставить. Снять хату подвальную, поставить кровать. Пускай мужики с района ходят, по пятьсот рублей за заход. На хлеб с маслом хватит. А мы, как первооткрыватели, проценты будем с неё иметь.

— Она же не согласится, — усомнился кто-то.

— А её кто-то спрашивать будет? — парировал брат. — После сегодняшнего? У неё выбора нет. Она теперь наша. Опущенная. Видео у нас есть. Покажем всем, включая её сыночка. Захочет — на четвереньках перед нами ползать будет, лишь бы молчали. А мы ей: ползай да деньги приноси. Или по десять мужиков в день принимай, или интернет. Выбор у неё небольшой.

— А ещё скинул дяде Огапу он охуел! — ржал Орхан. — Говорит: «Это та самая, с магазина? Строгая такая?» А я ему: «Да какая она строгая! Посмотри, как она сосёт! Рот до ушей!»

— Всем кидай, всем! — подхватил Алихан, и в его голосе слышалась пьяная торжественность. — Пусть весь район знает, какая «королева» у нас Я уже половине чата переслал. Там такое комментирование идёт… Один пишет: «Я её всегда такой знал, шмара ». Другой: «Надо зайти, проверить, правда ли так хорошо берёт».

— Она же узнает… — донёсся чей-то трезвый, но быстро заглушённый смехом голос.

— А чё она сделает? — парировал брат. — Вызвать ментов? Так мы ей тогда всё видео на её работу выложим, сыну её покажем. Она теперь наша общественная.

Анна

Что-то не так. Что-то висит в воздухе, густое и липкое, как паутина. Я чувствую это кожей, каждой порой, которая сжимается, когда я выхожу из подъезда.Раньше их взгляды были просто похабными. Приглашающими. Сейчас в них… торжество. Грязное, самодовольное удовольствие. Они смотрят на меня не просто как на кусок мяса, а как на мясо, которое уже попробовали, оценили и теперь делятся отзывом с друзьями. Когда я прохожу мимо ларька, они не просто улюлюкают. Они перешептываются и хохочут сдавленно, по-волчьи, поглядывая на меня. Один из них, тот, что поменьше ростом, в прошлый раз сделал отчётливый, непристойный жест рукой, показывая его своим дружкам. Они ржали, как кони.

На работе — то же самое. Зарина и другие девчонки смотрят на меня с новым, откровенным пренебрежением. Раньше это была просто зависть, которую они прикрывали шепотками. Теперь они даже не шепчутся. Они переглядываются, когда я прохожу, и одна из них, самая молодая, недавно громко, на весь зал, сказала: «Ну что, Анька как успехи? На вторую работу уже вышли?». Зарина фыркнула и отвернулась. Они всё знают. Они видели это. Или слышали. От своих мужей, братьев, сыновей. Я для них теперь не просто «одиночка с прицепом». Я — Опущенная. Общая. И они пользуются этим, чтобы окончательно растоптать.

Это сводит меня с ума. Эта неизвестность. Я постоянно ловлю себя на том, что вглядываюсь в лица прохожих, в глаза соседок, пытаясь понять: а этот знает? а эта видела? Каждый смешок за спиной — про меня. Каждый шёпот — обо мне.

И из-за этого я сжимаюсь вокруг мальчиков как бульдог.

Я провожаю Эдика в школу и встречаю его. Он уже взрослый, он смущается, просит не приходить. Но я не могу. Я должна видеть, с кем он говорит, кто на него смотрит. Я вижу, как он переглядывается с Лейлой украдкой, и во мне всё сжимается в комок. Я знаю, что её брат в той банде этого Алихана. Он точно всё знает. И я боюсь, что он что-то скажет Эдику. Сделает намёк.

Я запрещаю им гулять во дворе. Из окна нашей однушки виден кусок двора, и я постоянно стою у подоконника, высматриваю, не подходят ли к подъезду те трое. проверяю их телефоны. Читаю каждое сообщение. Ищу намёки, картинки, что угодно. Я рыщу по их соцсетям. Это единственное, что я могу контролировать. Их. Их безопасность. Их неведение. Иногда ночью я просыпаюсь от собственного стона. Мне кажется, что под окном слышны их голоса, их похабный смех. Что они стоят под дверью и стучат. Что сейчас все двери в подъезде откроются, и на пороге появится очередь из незнакомых мужчин с голодными глазами.

Тем временем на кухне в доме Лейлы

— …ну чё, один раз обоссали— и хватит? — раздался голос Орхана. — Так она потом отмоется и опять нос задерет. Надо закрепить успех.

— Ага, — хрипло отозвался Алихан. — Надо сделать так, чтобы она сама к нам шла. Чтобы она думала, что мы её защитим, ага. Типа, мы такие крутые, мы за неё заступимся.

— Как? — послышался простоватый голос третьего, Артура.

— А вот как, — понизил голос. — Надо к ней втереться в доверие. Подкатить к ней, сделать вид, что мы такие… сожалеем, что там перегнули палку. Скажем, что видео случайно утекло, мы не хотели. Но раз уж так вышло, теперь мы её «крышуем». Чтобы другие её не трогали. Только мы.

— А она поверит? — усомнился Артур.

— А куда она денется? — парировал Орхан. — Она одна. Ей страшно. Она будет хвататься за любую соломинку. Мы ей эту соломинку и подсунем. Сначала будем «добрыми». Поможем, прогоним какого-нибудь назойливого соседа. Подарим ей что-нибудь для детей, типа или что то вроде того

— А потом… — продолжил Алихан, и в его голосе послышалась хитрая ухмылка, — потом, когда она расслабится и начнёт нам доверять, мы потихоньку начнём просить её об «услугах». Сначала маленьких. «Ань, у меня спина болит, помассируй». «Ань, сходи за пивом, а то нам лень». Потом… побольше. «Ань, у меня друг приехал, ему скучно, развлеки его». Она уже не сможет отказать. Она будет думать, что обязана нам за «защиту». А мы ей: «А помнишь видео? Оно же никуда не делось. Лучше сделай, как мы говорим».

— И она попадёт в капкан, — с восхищённой жестокостью протянул Орхан. — Сама. Добровольно. Станет нашей личной вещью. Будет приходить по первому зову. И делать всё, что скажем. И благодарить нас ещё, что мы её «крышуем» от других таких же, как мы.

— Именно, — удовлетворённо хмыкнул брат. — Она будет нашей общей игрушкой. Рабыней по собственному желанию. Умная же, образованная, а будет на нас работать. И сыночков своих будет нам за это благодарить. Красиво же?

Осенние каникулы

Я закрыла дверь и прислонилась к косяку, слушая, как затихают их шаги на лестнице. Тишина в квартире обрушилась на меня внезапно и оглушительно. Она была тяжёлой, густой, и дышать стало чуть легче.

Отправить сыновей к Игорю на каникулы было единственным верным решением. Здесь, в этих стенах, пропитанных моим страхом и их молчаливыми вопросами, они задыхались.

Я обвела взглядом нашу «однушку». Пустая двухъярусная кровать, на которой они ютились. Мой собственный старенький матрас, брошенный прямо на полу в углу, заставленный коробками с одеждой. Потертый ковер, потрескавшийся от времени. Быт нищих. Быт неудачницы. Сыновья уехали к отцу. К нормальному человеку, в чистую, обустроенную квартиру, где пахнет дорогой едой. Где есть его новая, тихая женщина.

А я осталась здесь. Одна. В этой конуре, которая стала моей клеткой. В этом районе, где на меня показывают пальцами.

Раньше, в самые тяжёлые дни, меня выталкивали вперёд они. Их нужно было кормить, одевать, вести в школу. Теперь не было и этого. Осталась только я. И эта яма. И необходимость как-то из неё выбираться.

Я медленно опустилась на свой матрас, поджав ноги. Что я могу? Куда я могу пойти? У меня за душой — ничего. Ни образования, ни связей, ни поддержки. Только тело, которое уже обобществили, и кажеться репутация районной шлюхи.

Мысли метались,

Устроиться на другую работу? Ха. Кому я тут, на районе, нужна? Все уже пронюхали, какая я «гостеприимная». Рожи этих ублюдков, Алихана и его шавок.

Уехать? На что? Копить с моей нищенской зарплаты? Это даже не смешно, это — пиздец. Я стояла перед зеркалом в ванной, скинула халат. Ну да, тело… Тело всё ещё было красивым. Грудь 4-го размера, упругая, с соблазнительно, налитыми сосками, которые так и просились в чей-нибудь горячий рот. Попа, высокая, та самая, за которую меня хватали в подъезде, та, что сводила мужиков с ума. Целлюлита — почти нет, только гладкая, белая кожа, на которую так приятно оставлять пошлые шлепки. Стройные ноги, тонкая талия… Я провела рукой по животу, чуть ниже, почувствовав, как между ног предательски заныло, вспоминая ту грубую силу, с которой они меня трахали.

Таких, как я, конечно, много. Но здесь, в этом сером муравейнике, я — белая ворона. Буквально. Белая кожа, светлые волосы — всё это как маяк для этих голодных псов. Раньше, до детей, знакомые клялись, что мне прямая дорога в модельный бизнес. Но мне было лень а теперь поздно, да и Игорь тогда уже был рядом, надежный, свой. А сейчас? Сейчас мои варианты — это раздвинуть ноги перед камерой в категории «милфы» на каком-нибудь порносайте. Или, что еще хуже, пойти на трассу, стать придорожной шлюхой, чтобы какие-нибудь дальнобойщики кончали мне на лицо и в рот за тысячу рублей.

Я с силой тряхнула головой, гоня эти пошлые картинки. Нет. Пока нет. Придется копить. Возможно, унизиться еще раз — попросить Игоря взять детей на подольше. А самой — рвануть на вахту. Север. Там, в холодных вахтовых посёлках, всегда нужны женщины. Любые. И на кухне помыть, и в постели согреть. Буду там самой желанной. Буду трахаться с инженерами за возможность отложить лишнюю тысячу. Может, хоть там мое тело, моя грудь и моя готовая на всё пизда будут не проклятием, а спасением.

Я закрыла глаза, пытаясь загнать обратно панику, которая подкатывала к горлу комом. Нужно было не просто выживать. Нужно было бежать. Но для побега нужны силы, деньги и план. У меня не было ни того, ни другого, ни третьего.

Я осталась сидеть в гробовой тишине своей разбитой жизни, вглядываясь в скупой осенний свет из окна, и понимала, что у меня есть только эти несколько дней каникул. Несколько дней, чтобы придумать, как спасти то, что от меня осталось.

Следующий День начался с того

Что с утра прокисло молоко. Я плеснула его в раковину, смотря, как белые комья медленно уплывают в сток. Плохая примета.

На работе Зарина с самого смотрела на меня не просто с пренебрежением, а с каким-то липким, торжествующим ожиданием. Я старалась не встречаться с ней взглядом. Инцидент случился ближе к обеду. Я как раз потянулась за пачкой дорогого итальянского сыра, который мы обычно не брали даже на праздники, чтобы положить его в свой пакет под прилавком. Я заслужила. После всего, что было, я имела право на кусок этой их нормальной, вкусной жизни.

— Анна Леонидовна, — раздался ледяной голос за спиной.

Я вздрогнула и обернулась. Надо мной стоял не только Эльдар-хозяин с лицом, налитым свинцовым гневом, но и Зарина, с едва заметной ухмылкой в уголках губ.

— Что это ты делаешь? — голос Эльдара был тихим и страшным.

— Я… я просто… — язык не слушался меня.

— Она постоянно ворует — сладким, ядовитым голосом вступила Зарина. — Я уже несколько раз замечала. И не только продукты. И… — она сделала драматическую паузу, доставая из кармана фартука телефон, — у меня есть кое-что ещё. Чтобы все знали. Какую… нравственность Анна показвает.

Она тыкнула в экран. Я не видела, что там, но увидела лицо Эльдара. Оно исказилось сначала непониманием, потом брезгливой гримасой. Он видел это. Видел меня.

Мне не дали ничего сказать. Не дали оправдаться. Эльдар одним движением руки указал на дверь.

— Убирайся. Сию секунду. И чтобы я тебя больше никогда не видел. Расчёт получишь по почте.

Я шла домой как в тумаме. Без работы. Без денег. С клеймом воровки и похоже шлюхи, которое теперь было официально подтверждено. Зарина добила меня. Окончательно.

Вечер. Я сидела на своём матрасе в пустой квартире, обхватив колени, и тупо смотрела в стену. Что теперь? Куда идти? Мысли были тягучими и беспомощными.

В дверь постучали. Стук был уверенным, наглым. Сердце упало в пятки. Я не шевельнулась.

— Анна, открывай. Это я, Алихан.

Я молчала, затаив дыхание, надеясь, что он уйдёт.

— Анна, я видел, как ты из магазина вышла. С сумками. Эльдар всем уже рассказал. Открывай, поговорить надо.

В его голосе не было злобы. Была какая-то… деловитость. От этого стало ещё страшнее.

— Уходи, — просипела я в дверь, — я не хочу ни с кем говорить.

— Неправильно, — его голос прозвучал почти с упрёком. — Как же ты одна теперь? Дети у отца, работы нет. Кто тебе поможет? Открывай, я не один, с Рустамом. Поможем тебе советом.

Они знали. Они уже всё знали. Весь район, наверное, уже обсуждал, как меня выгнали за воровство.

— Я вызову полицию! — крикнула я, и голос мой сорвался на фальцет.

Снаружи рассмеялись.

— Ну вызови. Им покажешь, что ты воровала? Открывай, Анна, не дури. Мы по-хорошему.

Я понимала, что это ловушка. Но я также понимала, что я в клетке. Словно во сне, я подошла к двери и повернула ключ.

Алихан вошёл первым. Он окинул взглядом мою убогую однушку, его взгляд задержался на матрасе на полу. Он ухмыльнулся. Рустам вошёл следом, закрыл дверь на ключ изнутри и прислонился к ней, сложив руки на груди.

— Вот и умница, — сказал Алихан, подходя ко мне. Он взял меня за подбородок, грубо повернул моё лицо к свету. Я не сопротивлялась. — Вижу, расстроилась. Не надо. Работа — ерунда. Найдёшь другую. А мы тебе поможем.

— Зачем? — прошептала я.

— А потому что — он отпустил меня и сделал шаг назад, оглядывая своё новое владение. — Мы тебя крышуем. От всех бед. от злых людей. А ты за это будешь нам… помогать. По хозяйству. Понимаешь?

— Не очень - ответила я

— Ну как же не понимаешь? Всё просто. — Он обвёл рукой нашу убогую комнату. — Тебе сейчас тяжело. Одна, денег нет, кругом чужие. А мы — сила. Мы здесь главные. Скажем слово — и все заткнуться, как будто ничего и не было. Менты сюда сунутся — мы с ними «поговорим». Любую проблему решим. Мы тебя под защиту берём. Крышуем.

Он сделал паузу, давая мне проникнуться этой «заботой».

— А ты нам — маленькие услуги. Ты же хозяйственная, я вижу. — Он кивнул в сторону чисто вымытой, хоть и старой, посуды. — У нас, мужиков, дома вечный бардак. Еда невкусная. Постирать, убраться... Всё недосуг. Вот ты и поможешь. За хорошие деньги, конечно. Не воровством же тебе теперь заниматься.

В его словах была чудовищная, извращённая логика. После котельной, после увольнения, в состоянии полной беспомощности, его предложение прозвучало не как угроза, а как спасательный круг. Пусть грязный, скользкий, но круг.

— Я... я не знаю, — растерянно прошептала я, опуская глаза. Мысль о том, чтобы быть рядом с ними, вызывала животный ужас. Но и мысли о полном одиночестве и нищете — была не лучше.

— Ничего знать не надо, — его голос стал мягким, почти ласковым, но в нём сквозила стальная уверенность. — Ты просто делаешь, что тебе говорят. Готовишь, убираешь. Всё по-честному. Мы платим. Ты под защитой. Все довольны. Ну что, договорились?

Он не спрашивал. Он констатировал. Он уже всё решил за меня. И в моей опустошённой голове не нашлось ни сил, ни слов, чтобы сопротивляться. Это была сделка я молча, не поднимая головы, кивнула.

Первая неделя прошла в каком-то лихорадочном, отупляющем трансе. Я стирала их, пропахшие потом и чужими духами вещи в своей же маленькой ванной. Вода становилась мутно-серой, и этот запах — смесь дешёвого табака, пота и чего-то чужого, мужского — въелся в стены, в полотенца, в мою кожу. Я готовила на их дешёвой электроплитке жирную, обильную еду, которую они требовали, и относила её к ним. Они ели при мне, громко чавкая, разбрасывая кости, и через раз отпускали похабные шуточки в мой адрес.

Но вели они себя… не так, как я боялась. Не было грубых захватов, прямых угроз. Было другое — медленное, наглое стирание любых границ.

Алихан стал заходить без стука. Просто вставлял ключ, который я по глупости дала ему в первый день, чтобы принести продукты, и вваливался в квартиру. Он мог развалиться на моём же матрасе, пока я мыла пол, и смотреть на меня тяжёлым, оценивающим взглядом.

— О, Анна, а ты сегодня что-то особенно сочная, — говорил он, и его слова повисали в воздухе, липкие и непристойные. Я делала вид, что не слышу, вжималась в плечи, старалась быстрее закончить.

Рустам, тот, что поменьше, «случайно» задел меня за грудь, когда проходил мимо на их замызганной кухне, передавая мне пачку денег. Он не извинился, а лишь усмехнулся, поймав мой испуганный взгляд.

— Ничего, привыкнешь, — бросил он и ушёл.

Они как то развалились по моей каморке, как у себя дома, и вовсю травили похабные байки про местных баб. Смаковали, у кого какая пизда — «свежая, как персик» или «разъёбанная, как вокзальная дырка», обсуждали, кто как сосёт и кто глотает, а кто нет. Орхан, тот похабник, так живописал, как одна кассирша из супермаркета кончает с дикими воплями, что у меня между ног само собой предательски потеплело. И всё это — с взглядами на меня. Мол, присоединяйся, своя ведь.

И я, грешная, чтобы как-то вписаться, чтобы они не подумали, что я зазналась, тоже поддакивала. Сквозь зубы, краснея, ляпнула, что, мол, да, бабы нынче, вот я сама в универе… и рассказал про то , как лизала пизду своей сокурснице Людке за зачётный реферат по философии. Рассказала, как та раздвинула передо мной ноги в общежитии, а я, наклонившись, вдохнула её терпкий, возбуждённый запах, как потом часами вылизывала её упругый клитор, пока она не кончила мне в рот, вцепившись пальцами в мои волосы. Я даже непроизвольно облизнулась, вспоминая тот кисло-сладкий вкус её соков.

Орхан аж подсел ко мне, глаза горят: «Ну, давай подробнее, тёть Анн, как это ты так язычком работала?».

А как-то раз он, Алихан, приперся поздно, мрачный какой-то. Повалился на мой продавленный матрас

— Заебало всё, Анна. Всё, блять, достало. Голова раскалывается.

Я сидела на краешке, боясь пошевелиться. А он вдруг перевернулся и повалил свою тяжёлую башку мне прямо на колени. Я аж вздрогнула вся. Чувствую сквозь тонкую ткань халата жар его кожи, жирные его волосы, от которых несёт потом и дорогим гелем для укладки.

— Устал я, — выдохнул он, закрывая глаза. — Погладь меня по голове, а? Ну, как жена настоящая.

Рука у меня дрожала, как пьяная, но я её подняла. Коснулась этих жёстких, намыженных прядей. Поводила пальцами, стараясь не дай бог не сделать ему больно.

— Вот так… хорошо-то как… — пробормотал он. — Видишь, я же свой. Можно расслабиться. Ты не бойся нас.

Вот это и было самым пиздецом. Не их грубые руки, не их члены в моём рту в котельной. А вот это — эта ядовитая, похабная имитация панибратства, этой «своей» атмосферы. Они уже не насиловали. Они приручали. Делали так, чтобы моё тело, моя постель, моё время и мои пошлые воспоминания постепенно становились их общими, доступными.

Вторая неделя началась с того, что Алихан пришёл утром и, не здороваясь, швырнул на пол к моим ногам свою заношенную майку.

— Воняет. Постирай. И погладь, — бросил он и прошёл вглубь комнаты, устроившись на матрасе.

Я молча подняла майку. От неё пахло потом, перегаром и чужим, чужим телом. Я бросила её в таз, стараясь дышать ртом.

Потом был Рустам. Он принёс пачку денег, но не отдал её, а зажал в кулаке.

— Руку протяни, — сказал он. Я протянула ладонь. Он положил купюры, но не отпустил, а провёл своими грубыми пальцами по моей ладони, медленно, оценивающе. — Мягкая. Уберёг тебя Алихан от работы, а то бы уже вся в мозолях была.

Я отдернула руку, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он только усмехнулся.

Вечером того же дня Алихан позвал меня к себе. В комнате было душно, пахло едой и мужчинами. Он сидел на диване в одних штанах.

— Спина болит, — сказал он, не глядя на меня. — Разомни.

Я подошла. Он лёг на живот, и я принялась разминать его плечи, стараясь касаться только кончиками пальцев.

— Сильнее, — буркнул он. — Ты что, не ела?

Я надавила сильнее. Он застонал, и этот звук был противен и интимен одновременно. Потом он неожиданно перевернулся на спину. Его член был в полуэрекции, отчётливо выпирая под тканью штанов.

— И тут — сказал он, глядя в потолок. — Грудь.

Я замерла. Его взгляд скользнул по мне, холодный и требовательный.

— Чего встала? Работу делай.

Мои руки сами потянулись к его груди. Я механически разминала мышцы, стараясь не смотреть вниз. Но я чувствовала тепло его тела, видела, как его член напрягается всё сильнее, образуя твёрдый бугор.

— Хорошо, — прошептал он, закрывая глаза. — Ты молодец. Опустись ниже. Живот.

Я повиновалась. Мои пальцы скользнули по его жёсткому, волосатому животу. Он вздохнул, и его рука легла поверх моей, прижимая её ниже, к резинке штанов.

— Вот тут самое больное место, — сказал он притворно-жалобным тоном. Его пальцы сжали мою руку, заставляя ладонь прижаться к его члену через ткань. Он был твёрдым и горячим. — Помассируй тут. Аккуратно.

Во рту пересохло. Я попыталась отдернуть руку, но он держал её с железной хваткой.

— Я сказал — массаж, — его голос прозвучал тихо, но с угрозой. — Ты же хочешь заработать? Хочешь, чтобы мы тебя защищали?

Я закрыла глаза и начала водить ладонью вверх-вниз. Ткань шершаво терлась о кожу. Он застонал уже громче, по-настоящему. Его другая рука потянулась ко мне, грубо сжала мою грудь через тонкую кофту, помяла сосок.

— Вот так… хорошо… — он бормотал. — Видишь, как просто? Ничего страшного.

Потом он кончил, резко вдавив мою ладонь в себя, с тихим хрипом. Теплая влага проступила через ткань. Он оттолкнул мою руку.

— Вот и всё. Молодец. Иди, приберись тут.

Этим же вечером лейла замерла у двери, прижав ладонь ко рту, чтобы не выдать себя дыханием.

— Надоело уже эту шлюху трахать глазами! — раздался его хриплый голос, полный злобы и нетерпения. — В котельне мы её отымели как последнюю шалаву, она даже не пискнула, только сопела, а тут мы решили поиграть в добрых. .. Хватит !

В груди у Лейлы похолодело. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— Я ей тут постельку свою стелю, а она смотрит на меня как баран на новые ворота, — продолжал брат, и в его голосе слышалась злая усмешка. — Думает, я её за бесплатно кормить и крышевать буду? Нет, дорогая, так дело не пойдёт. Пора напомнить этой шмаре, кто она тут и на что годится.

Лейла почувствовала, как по спине бегут мурашки. Она представляла себе тётю Анну — ту самую, что всегда ходила с высоко поднятой головой, даже когда всё рушилось. А теперь... Теперь она стала игрушкой в руках её брата и его дружков.

— Завтра же устроим ей тёплый приём, — раздался голос Орхана, и Лейла вздрогнула. — Пусть знает, что сюда без очереди не ходят. Надо, чтобы все видели, кто тут главный.

Вечер Анна очередное падение

Я лежала на матрасе, уткнувшись в телефон. Рилсы сменяли друг друга — смешные котики, модные показы, чьи-то идеальные жизни. Я пыталась Заглушить тишину и тяжёлые мысли этим цифровым шумом. И вдруг меня осенило. Ключ. Запасной ключ от квартиры всё ещё был у Алихана.

Холодный комок страха сжал желудок. Надо было забрать его завтра же, придумать какую-то причину…

Мысль прервал громкий стук в дверь, от которого я вздрогнула. Не стук — удар кулаком. И голос Алихана, уже весёлый и пьяный:

— Анна, открывай! Гости пришли!

Сердце упало. Я накинула халат, потуже завязала пояс, и на цыпочках подошла к двери.

— Алихан, я уже сплю…

— Какая спать! — раздался хохот с другой стороны. — Открывай, водку купили, будем отдыхать! Быстро!

Рука сама потянулась к замку. Страх был сильнее разума. Я открыла.

В квартиру ввалились Алихан и Орхан. От них пахло перегаром, дорогим одеколоном и агрессией. Алихан окинул меня быстрым взглядом с ног до головы, задержавшись на вырезе халата.

— Вот и отлично. А мы к тебе в гости. На кухню, — он бросил на стол бутылку водки и пачку закуски. — Стол накрывай. Живо.

Я молча поплелась на кухню. Руки сами делали привычное дело: достала тарелки, стаканы, нарезала колбасу и сыр. Они устроились за столом, громко разговаривая, перебивая друг друга.

Я ставила перед ними еду, стараясь не встречаться глазами. Но Алихан поймал мою руку, когда я ставила стакан.

— Ты чего такая тихая? Не рада гостям? — его пальцы были твёрдыми и горячими.

— Я просто… устала, — попыталась я выдернуть руку, но он не отпускал.

— Отдохнёшь потом. Садись с нами. Выпей с нами, — его голос стал властным.

Это была не просьба. Это был приказ. Я медленно опустилась на краешек стула. Он налил мне полный стакан водки.

— Пей. За наше знакомство.

Я сделала маленький глоток. Жгучая жидкость обожгла горло. Они засмеялись.

— Так не пьют! — Орхан хлопнул меня по спине. — Давай, до дна!

Алихан наблюдал за мной с усмешкой. Его нога под столом нащупала мою и прижала её.

— Ну же, Анна, не подводи. Ты же теперь своя. Свои не друг перед другом стесняются.

Я зажмурилась и опрокинула стакан в себя. Огонь разлился по желудку. Они одобрительно загудели.

Алихан налил ещё. Его рука легла мне на колено, под халат. Я задржала, но не сдвинулась с места. Страх парализовал.

— Вот видишь, какая ты у нас сговорчивая, — прошептал он мне на ухо, пока Орхан что-то громко рассказывал. Его пальцы медленно поползли выше по бедру. — Мы же тебя не обидим. Ты нам нравишься.

Я сидела, уставившись в стол, чувствуя, как по щекам ползут горячие слёзы бессилия и стыда. Я была не гостьей за этим столом. Я была обслуживающим персоналом. Игрушкой. И с каждым его движением, с каждым глотком водки граница между служанкой и шлюхой стиралась всё сильнее.

Мы пили. Я — потому что не могла отказаться, они — потому что были уже изначально пьяны и вели себя как похабники. Водка жгла изнутри, но не могла сжечь стыд.

Алихан сидел вплотную ко мне. Его рука не убиралась с моего бедра, а теперь его пальцы грубо впились в мою грудь через тонкую ткань халата, мня сосок. Я сидела, окаменев, уставившись в свой стакан.

— О, какие упругие, — хрипло прошептал он мне на ухо, и его дыхание, густое от перегара, обжигало щёку. — Настоящие сиськи.

Орхан, сидя напротив, ухмылялся и поднимал свой стакан.

— За сиськи нашей Анны! Чтобы они всегда были такими же круглыми и не обвисали!

Они чокнулись и выпили. Алихан тем временем развязал пояс моего халата и резким движением распахнул его. Я ахнула и попыталась сомкнуть полы, но он схватил меня за запястье.

— Чего стесняешься? Мы свои. Покажи достоинство лицом.

Его свободная рука снова полезла ко мне на грудь, теперь уже под халат, прямо на голую кожу. Его пальцы были шершавыми и холодными. Я задрожала, чувствуя, как по телу бегут мурашки от отвращения.

— Да она вся застыла, как мышь ! — захохотал Орхан. — Расслабься, шлюха, тебе же приятно.

Алихан наклонился и грубо приложился губами к моей шее, потом принялся кусать и сосать кожу, оставляя синяки. Его другая рука опустилась между моих ног и принялась давить на лобок через ткань халата.

— Она уже мокрая, я чувствую, — проворчал он, и его пальцы стали тереть меня. — Все шлюхи такие — делают вид, что не хотят, а сами текут.

Я сидела, парализованная страхом и водкой, не в силах пошевелиться. Моё тело предательски отзывалось на эти грубые прикосновения волной постыдного возбуждения. Слёзы текли по моим щекам, но они только смеялись.

— Плачет, — констатировал Орхан с издевкой. — Нравится ей, видишь, как плачет от наслаждения.

Алихан вытащил свои мокрые пальцы из-под халата и сунул их мне в рот.

— На, попробуй, какой ты сочный персик.

Я подавилась, пытаясь выплюнуть, но он зажал мне нос, и я сглотнула собственную смазку, смешанную с вкусом его кожи.

— Вот и хорошая девочка, — он похлопал меня по щеке.

Алихан грубо стянул с меня халат. Ткань соскользнула на пол, и я осталась стоять перед ними голая. Воздух холодил кожу, покрывая её мурашками.

— Вот так-то лучше, — хрипло произнёс Орхан, облизывая губы. Его глаза ползали по моему телу, наглые и голодные.

Алихан налил мне очередную стопку водки.

— Пей, красавица. Не ломайся. Мы уже видели всё твоё богатство в котельне. Помнишь, как ты там радовалась?

Он сунул стопку мне в руку. Я взяла её, стараясь не смотреть на них, и залпом выпила. Огонь распространился по желудку, голова закружилась.

— Молодец! — Алихан хлопнул меня по голой заднице, звонко и больно. — Теперь наливай нам.

Я потянулась за бутылкой, чувствуя, как их взгляды скользят по моей груди, животу, бёдрам. Руки дрожали, проливая водку на стол.

— Эй, аккуратнее, шлюха! — рыкнул Орхан. — Водка дорогая!

Я извиняюще улыбнулась, глупо и жалко. Улыбка была маской, за которой прятался ужас.

Алихан поймал меня за руку и потянул к себе. Я упала к нему на колени спиной. Его руки сразу обхватили мои груди, грубо сжимая, переминая соски.

— Вот это я понимаю, — он прошептал мне в ухо, — не то что наши тощие козы.

Орхан тем временем снял телефон.

— Улыбайся в кадр, Анна! Покажем всем, как ты умеешь веселиться!

Вспышка ослепила меня. Я зажмурилась, но улыбка не сходила с моего лица. Маска приросла к коже.

Алихан одной рукой продолжал мять мою грудь, а другой наливал ещё водки.

— Пей, — приказал он, поднося стопку к моим губам.

Я пила залпом, почти не чувствуя вкуса. Водка жгла горло, её излишки текли по подбородку и капали на голую грудь, оставляя холодные дорожки на коже. Он, не теряя ни секунды, приник ко мне грубым, жадным ртом, слизывая алкоголь с моей кожи. Его влажный язык скользил по шее, собирал капли с ключиц, похабно причмокивая и шумно вздыхая, будто пил не с меня, а из миски.

— Всё, хватит играться в гостей, — внезапно оборвал он эту унизительную ласку, его голос стал низким и властным.

Сильная рука вцепилась мне в предплечье, сжимая так, что побелели костяшки. Он резко потащил меня через комнату, к тому самому углу, где стояли две детские кроватки и мой жалкий матрас на полу. Я пыталась удержаться, но он был сильнее

полный рассказ на моем бусти там так же есть и другие истории) https://boosty.to/diholeass