Эротическая сказка-триллер

Продолжение. Начало см. чч.1-2.

Внезапно над Машей снова стало светло. Чьи-то руки отирают с лица змеиную слюну. Чьи-то пальцы выгребают изо рта эту липкую слизь. Чьи-то ладони бьют по щекам…

— Дышать можешь?!

Маша, не понимая вопроса, только бессмысленно хлопала глазами. Пожилой мужчина склонился над её лицом.

— Дышать можешь?!!!

Маша, наконец, начала осознавать происходящее и попыталась кивнуть. Дышать она сейчас, действительно, могла немного.

Дядя Саша приплыл на этот берег порыбачить и причалил, что не удивительно, в этом единственном месте, где не было топкого ила и тины. Удивительно другое, что он оказался на берегу ровно в тот момент, когда змеиная пасть сомкнулась над Машиной головой. Увидев раздувшегося ужа, со свисающими из пасти светлыми волосами, он, не имея времени на раздумья, бросился на эту тварь и зубами отгрыз ей голову. Конечно, короткие мелкие зубки прямоходящих приматов — не лучший инструмент для борьбы за жизнь, свою или чужую, в нашем животном мире. Но зато у этих забавных зверьков есть проворные передние лапы, которыми можно вывернуть змеиный череп так, чтобы дотянуться зубами до позвоночника.

Распахнув верхнюю челюсть, он дал Маше возможность хотя бы дышать. Туловище ужа тем временем билось в агонии, скручиваясь и изгибаясь во все стороны. Если бы не Машина феноменальная гибкость, ей переломало бы сейчас весь позвоночник. Дядя Саша навалился на ужа сверху, пытаясь сдержать его конвульсии. Наконец, змеиное тело окончательно испустило дух, а вместе с ним его материальное воплощение — лужу зловонных фекалиев.

Теперь ему надо было как-то вынимать из ужа Машу. Ну, или снимать с неё дохлого ужа. Ноги жгло уже нестерпимо.

Вы когда-нибудь видели рыбака, у которого не было бы с собой хоть какого-нибудь ножа? Не верите, что такое бывает? Вот и я тоже не верю. Тем не менее, такой рыбак был, и это был именно дядя Саша. Так что взрéзать змеиное туловище, что было бы самое простое, ему было нечем.

Он попытался оттащить пасть ужа назад, но это было практически бесполезно, удалось лишь немного высвободить Машину голову. Только раскачав и расшатав вправо-влево, он вывихнул, наконец, один челюстной сустав, а затем и второй. После этого дело пошло уже немного легче. Оттянув верхнюю челюсть докуда удалось, он перевернул змею с Машей внутри на другую сторону и оттянул теперь нижнюю настолько же и ещё дальше. Тело ужа начало выворачиваться наизнанку, как чулок. После ещё нескольких таких шагов ему удалось высвободить Машины руки, так что она могла бы теперь ухватиться за что-нибудь твёрдое и помочь стащить ужа с остальной части своего тела. Но держаться здесь было не за что, да сил у неё уже не было. Хорошо хоть, что теперь освободилась грудная клетка, и она могла дышать без стеснения.

Машины ноги были по-прежнему стиснуты во чреве ужа, поэтому просто стянуть с неё эту гадину никак не удавалось. Дяде Саше пришлось долго и методично, ломая кости, выворачивать ужа наизнанку то сверху, то снизу, пока он не добрался до Машиных коленок. Только тогда ему удалось запустить руку дальше и разжать окаменевшие змеиные мышцы, чтобы вынуть Машу окончательно. Наконец, он подхватил её на руки, всю в змеиной слюне и едком желудочном соке, в собственном говне и моче, и понёс к воде. На берегу он оступился и вместе с ней рухнул в озеро, во всей своей рыбацкой одежде, плаще и болотных сапогах.

Холодная вода немного уняла боль, но стоило Маше, с помощью рыбака, вылезти на берег, как всё от пояса и ниже начало жечь снова. Пока дядя Саша отжимал свои мокрые вещи, она сползла снова в воду, держась за берег. Это было неудобно, но так было немного легче.

Лодочка у дяди Саши была самая малюсенькая, из тех, которые даже сами рыбаки презрительно называют "резинка": чуть больше листа здешней кувшинки, едва-едва на одного человека. Выдержать второго, даже 40-килограммовую Машу, она не могла никак. Дядя Саша решил посадить в лодку Машу и положить вещи. Она будет грести, а он толкать лодку сзади. Но из этого ничего не вышло. Боль продолжала жечь Машины ноги и попу, грести у неё не было сил, а усилиями одного пловца лодка почти не двигалась. Пришлось вернуться на берег и поменяться местами. Теперь дядя Саша грёб в лодке, а Маша держалась за неё сзади и пыталась немного грести ногами. По крайней мере, в холодной воде было не так больно.

Двигались они таким порядком, конечно, медленнее медленного. Озеро было неширокое, но когда они добрались, наконец, до твёрдого берега, уже темнело, а Маша совершенно замёрзла и посинела. Идти за вещами у неё не было никаких сил, а объяснить дяде Саше, где их искать, она не могла. Да и едва ли она смогла бы их сейчас надеть на сожжённую кислотой кожу.

Надо было бы вызвать "скорую", конечно. Поверят — не поверят, приедут — не приедут, когда-то ещё доедут в этот дальний медвежий угол — это уже другой вопрос. Но мобильник дяди Саши искупался вместе с ним, когда он упал в воду с Машей на руках, и теперь был бесполезной игрушкой.

Машины у дяди Саши не было, он пришёл на озеро пешком с электрички. К тому же он сам был теперь босиком: сапоги ему пришлось сбросить в воде, чтобы не утонуть. И никого, кроме них двоих, на берегу не было.

Нет, дядя Саша всё-таки вспомнил, что с утра он видел тёмно-синюю "Ниву", которая уехала куда-то по тупиковой колее в верхнюю сторону озера. Может быть, эти рыбаки остались там на ночь? Может быть, рассчитывают на утренний клёв? Но ни огонька костра в той стороне не было видно, ни звуков по вечерней воде не доносилось. Дядя Саша решил всё-таки идти их искать — может быть, они просто уже спят? Крепко-накрепко наказав Маше ждать его здесь и никуда не уходить, он накрыл её своим плащом и ушёл в безлунную августовскую ночь. Маша слушала его рассеянно и не очень понимала, что он ей говорит; просто внезапно обнаружила себя голой, накрытой только чужим сырым плащом, в одиночестве на ночном озере. Впервые ей стало так страшно одной, но что было делать? Казалось, прошла целая вечность, прежде чем за кустами показался свет фар.

Он всё-таки нашёл в ночи эту "Ниву". Неподалёку, по храпу, обнаружился и её хозяин, мертвецки пьяный. Да, рыбалка — дело нехитрое: наливай да пей. В кармане у него был мобильник — но того оператора, который здесь не брал; рыбак был явно не местный. Дядя Саша нашёл у мужика ключи, затащил его самого в машину, и поехал к Маше.

Первой же мыслью теперь было переставить симку дяди Саши в телефон дяди Миши и дозвониться, наконец, до "скорой". Но и тут всё оказалось не слава богу: симки были разного размера и к другому телефону не подходили. Ничего не оставалось, как ехать всем вместе если не в город, то хотя бы в ближайший райцентр, где была какая-то больница.

С помощью дяди Саши Маша кое-как забралась на заднее сиденье "Нивы" и улеглась поперёк машины. Ноги можно было согнуть, а ещё лучше — приложить горящие, зудящие ступни к холодному боковому стеклу. Дядя Миша, пристегнутый, чтобы не сползал, беспробудно храпел на переднем сидении. Дядя Саша сел за руль и всю дорогу молился только об одном: чтобы их сейчас не тормознули гаишники.

Естественно, именно это и случилось — ведь сказка наша не из тех, в которых происходят чудеса. Водителем дядя Саша был не очень опытным, потому и не ездил обычно в такую даль. Ночью, на чужой машине, после такого стресса — его неуверенная манера езды никак не могла укрыться от намётанного глаза. Свисток, полосатая палка… Голые девичьи пятки на стекле немедленно усугубили их интерес. А густой перегар, хлынувший из машины, не оставлял сомнений — нарушитель им попался на сей раз жирный, на всю катушку.

Но сколько ни дул в трубочку дядя Саша, прибор упорно показывал ровно ноль. Гаишники даже подумали, что он сломан, и немедленно протестировали его сами — нет, исправен. А к дяде Мише у них претензий не было — он же только пассажир, и даже пристёгнут по всем правилам.

Правá? Естественно, свои права дядя Саша оставил дома. Гаишники оживились. Кто владелец машины? Да вот же он, выпивши. Документы на машину? Дядя Саша долго копался в бардачке и за солнечной шторкой, наконец, нашёл их, но было совершенно очевидно, что за рулём этой машины он впервые и без ведома владельца. А не совершает ли дядя Саша угон, пользуясь беспомощным состоянием дяди Миши?

Тем временем подъехал уже и патрульный экипаж, и вопросов у него возникло намного больше, чем одно лишь соблюдение ПДД. Та-ак, двое взрослых мужчин, один в состоянии опьянения, другой босой и бормочет что-то невразумительное. А это что за женщина на заднем сиденье? Почему она у вас, эээ… не одетая? Несовершеннолетняя? Ну-ка, ну-ка… И вы утверждаете, что вы её в больницу везёте? Да, видим — кипятком обварилась, наверное? Что-что, говорите, её чуть было уж не проглотил? Гражданин, а вы точно сегодня ничего не употребляли? Сержант, дайте-ка ему трубочку ещё раз. Нда, значит, не алкоголь. Проедемте с нами, гражданин. Да, и второго тоже в нашу машину, конечно. И несовершеннолетнюю тоже. Там разберёмся, кто с кем какие действия совершал.

Маша с трудом выбралась из "Нивы" и под подозрительными взглядами — не столько относительно её одеяния, сколько относительно её хромоты — кое-как доковыляла до задней стороны УАЗика, где было отделение для задержанных. Туда же втолкнули дядю Сашу, хоть он и не сопротивлялся, и кое-как запихнули дядю Мишу.

В отделении в райцентре сонный дежурный был не сильно рад, когда патрульные привезли к нему, на ночь глядя, троих задержанных. Но, увидев их состав, оживился: дело явно попахивало главой 18 УК, сразу всеми её ст.ст. 131–135 — не одной, так другой. С отягчающими. И при этом дело совершенно ясное, тут и раскрывать ничего не надо.

— Этих двоих оставьте в обезьяннике. Что у них там при себе? Острое, колюще-режущее… Так, принадлежности для рыбалки, шнурки, пояса — всё изъять и в протокол занести.

— А с несовершеннолетней что? Видишь, ошпаренная как будто? Ноги особенно.

— Да ясное ж дело, мужики в баньку затащили, а она там и обварилась по неосторожности. В больницу её, освидетельствовать на предмет признаков преступления.

— Какая, к чёртовой матери, больница? Нет там сейчас никого, у нас полтора врача на весь район.

— Верно, нечего зря кататься. У нас и так бензина в обрез. Пусть до утра тут посидит.

— Посидит, не развалится.

— Тогда этих двоих в дальнюю, а её сюда, чтобы у меня на виду была. Вдруг ещё чего-нибудь учудить с собой вздумает.

В холодной клетке из арматурных прутьев, с бетонным полом, голая Маша почувствовала себя, действительно, обезьяной в зоопарке. Она просила дать ей хоть какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыться, но дежурный неизменно отвечал отказом. "Не положено". Вероятно, он подозревал, что девочка с её неустойчивой психикой сделает из тряпки верёвку и причинит вред своему здоровью. Или должен был это подозревать, согласно инструкции.

Стоять на бетонном полу обожжёнными ногами было больно. Лежать — холодно. Сидеть на попе — холодно и больно вместе. В конце концов, Маша приладилась повисать на прутьях клетки, чтобы снять с ног часть своего веса, и в таком положении забываться ненадолго — пока руки не разжимались. То, что она висит в таком виде прямо перед лицом дежурного, точнее, перед его толстой красной мордой, было ей уже совершенно безразлично. Да и ему тоже. Вскоре он бухнулся головой на руки и заснул.

Утром дежурный долго допрашивал Машу и убеждал её написать заявление о насильственных действиях сексуального характера, совершённых с ней дядей Сашей и дядей Мишей в состоянии алкогольного опьянения. Маша категорически отказывалась, и это вызывало у него ещё больше подозрений. С его точки зрения она теперь выглядела как "женщина с пониженной социальной ответственностью", которая попала в такую глупую переделку с двумя мужиками в бане и теперь пытается отмазать своих клиентов. Да ещё рассказывает какие-то сказки про волшебное болото и гигантского ужа.

Ещё хуже было то, что Маша, к своему ужасу, никак не могла вспомнить, сколько ни старалась, маминых телефонов — ни мобильного, ни рабочего. Она, как и все современные дети, их и не помнила, считай, никогда — просто выбирала из списка в мобильнике. И названия маминой работы, чтобы разыскать её сейчас официальным путём, она тоже не знала.

В соседней клетке дядя Саша долго и печально втолковывал дяде Мише, как они здесь оказались и где сейчас все его снасти, машина и четвертушка, припасённая с вечера на опохмел. Там тоже звучало что-то про болото и ужа — но кто ж поверит рыбаку, когда он показывает: "во-от такого"? Тем более, если слушатель — другой такой же рыбак.

Затем пришёл фельдшер — блеклое длинноволосое существо неопределённого пола. Зафиксировал в протоколе "термическое поражение кожных покровов" и взял анализ крови. Маша с опаской смотрела на его не очень свежие инструменты, но сопротивляться было бесполезно. Оставалось только надеяться на то, что в этой патриархальной местности факторы, способствующие распространению СПИДа, были не очень популярны. Потом заставил Машу выдавить из себя остальные анализы. Вообще-то это полагалось делать в туалете, но он приказал ей тужиться прямо перед собой, очевидно, получая оргазмическое удовольствие от этого зрелища. Маше было очень непросто это сделать, поскольку она ничего не ела и не пила уже больше суток, а всё, что в ней было полезного — выдавилось из неё ещё вчера. Только большой опыт сдачи анализов к соревнованиям помог Маше добиться успеха, и этот вурдалак удовлетворённо удалился, унося с собой Машину кровь и бутылочку с мочой.

Потом дежурный долго ругался с кем-то по телефону, и во второй половине дня Машу повезли на освидетельствование в местную больничку. Повезли прямо в чём была — то есть, ни в чём. Впрочем, она и сама уже решила, назло им, не одеваться, даже если бы ей это сейчас, наконец, предложили. Стесняться своего тела у неё не было причин. Пусть это им будет стыдно за то, что она ходит в таком виде.

Старенький психиатр, срочно оторванный по такому случаю от своих грядок и внуков, внимательно выслушал Машу, потом очень долго задавал ей разные вопросы, и в конце концов написал в заключении, что гражданка находится полностью в здравом уме и твёрдой памяти и, следовательно, её показания являются юридически значимыми.

Следующей была гинеколог — немолодая тётка с усталыми глазами. Она немного удивилась, что Машу привели к ней прямо готовой к осмотру. Но за свою жизнь она уже столько всего насмотрелась, что не стала придавать этому значения, а принялась педантично выполнять свою работу. К большому разочарованию Машиных сопровождающих, она не только установила отсутствие следов каких-либо противоправных действий во вверенной ей области, но и удостоверила документально, что таковые действия не имели места на протяжении всей Машиной жизни.

Злые и раздосадованные, конвоиры привезли Машу обратно в отделение. К вечеру подъехали и анализы. Как и следовало ожидать, ни малейших следов алкоголя или наркотиков у Маши обнаружить не удалось. Дело, казавшееся таким перспективным, разваливалось на глазах. К тому же у вчерашнего дежурного сутки подходили к концу, и задерживаться для дальнейших разбирательств у него не было никакого желания. У его сменщика желания принимать это тухлое дело не было тоже. Посовещавшись, они решили, что к Маше у них вопросов больше нет, и она может ехать домой.

— Как я поеду голая? На что? — попросила Маша. — Дайте мне хоть что-нибудь прикрыться.

— Не наше дело, — ответил дежурный. — Ничего тебе дать не можем. Как оказалась в таком виде, так и езжай. Твои проблемы.

— Ну, или мы тебе сейчас административку можем оформить за мелкое хулиганство. Посидишь у нас 15 суток, авось за это время тебе папа с мамой привезут что-нибудь, — добавил второй.

Последнее предложение звучало уже как угроза, и Маша поняла, что надо уносить отсюда ноги подобру-поздорову, пока отпускают. "Как-нибудь доберусь, — решила она, — свет не без добрых людей." Спортивный опыт тоже говорил ей, что даже если что-то пошло не так — надо всё равно доводить выступление до конца, наилучшим возможным образом. Забыв о боли в обожжённых ступнях, Маша повернулась к ним спиной и отработанной спортивной походкой, как будто на помост из раздевалки, шагнула за дверь.