В нашей станице, желая похвалить девушку, парни говорили, что она задастая и сисястая. Таково у сибирских казаков было представление о девичьей красоте. И тут Темир ничего нового не прибавил. Вторая рука Темира стиснула половинку моего зада – в уме казачьей дочери Наташки всплывают слова из прошлой жизни: это ягодичка, две ягодички образуют попку, попу, попочку, которую парням приятно щупать. Вот и щупает меня Темир за это самое место.

Оставил Темир в покое мой зад, просунул руку между девичьих ляжек и забрал в горсть все самое стыдное. Пальцами складочки заветные перебирает. И вдруг стало у меня жарко и щекотно ТАМ. Не заметила, как сама ноги расставила, ляжки широко развела. Краснею от стыда до самой задницы, а не могу сжать ляжки – так приятно от его руки. И сиськи мои налились, стали такими тяжелыми, соски на них отвердели, вперед вытаращились. Не видит моя матушка казачка, как доченька любимая стоит голая, раскоряченная и грязный киргиз ее за все стыдные места хватает безжалостно!

Темир вынул руку оттуда и провел пальцем мне по губам.

– Мокрой стала, Наташка, хороша будет под мужем.

И правда, палец мокрый и пахнет чем – то, но не обоссалась же я. В том возрасте казачья девушка еще не знала, что при возбуждении пизда становится мокрой. А Темир опять взял меня за задницу, развернул и подталкивает в угол, где лежат ковровые подушки и свернутое атласное одеяло.

– Расстилай одеяло, Наташка, и ложись, буду тебя по – русски ебать, твою целку ломать.

В недолгие дни он меня по – разному перепробовал. Узнала я, что по – русски это когда женщина на спине лежит. По – своему киргизы любили, чтобы она на четвереньки встала. А по обычаю соседей куманов женщина должна стоять нагнувшись, уперев руки в колени. Так они стоячкой своих жен трахали, так и детей делали. Всяко меня муж потом ставил, было и по – арабски, и по – индийски.

Откуда они набрались такого поганого знания? Жил с ними родственник ходжа, в Мекку ходил и потому носил зеленую чалму. Книги на всех языках читал: арабские, еврейские, индийские. Но большой хулиган был, их водку бозу пил не хуже наших казаков. А больше всего на свете любил читать ученые книги о том, как мужчина и женщина в порыве страсти соединяются. Молодым парням киргизам их вслух читал, да не только читал, но и показывал. Жила в их роду еще одна Наташка, девка тощая, злобная. В жены ее никто не взял, за работницу была, из коровьего навоза кизяки лепила. Так вот ее приведут, заголят и ставят по – всякому, как ходжа в книге прочитал. Обсуждают между собой, удобно или нет так получается. А для проверки, кто – то из парней спустит штаны и выебет ее. После этого она опять брюхатая ходит, очередное безотцовское дитя родит. А то и совсем поганое сотворят. Рассказал ходжа, что можно мальчиков вместо женщины использовать. Все это я потом узнала.

А сейчас я голая расстилаю широкое одеяло, ложусь на спину, руки за голову закинула, не прикрываю срамницу. Думаю про себя: "лежишь, готовая для употребления, в той позе, в какой тебя когда – то Максим нарисовал. Сколько ты ломалась – упиралась, пока ляжки раскинула и ему, своему любимому, дала. А под этого киргиза сразу улеглась, и не брыкаешься. Потому, сила его".

А Темир рубаху снял (какое у него красивое мускулистое тело!) и штаны спустил, бесстыдник! Ой – ой – ой! Это не просто мужской орган, не член, а целый хуище, такой длинный! Хорошо, что не очень толстый. Раздвинул он мои ляжки, придавил своим телом, и попрощалась Наташа со своей девичьей невинностью. Как он воткнул, как насадил меня на этот стержень! Думала, что проткнет насквозь и конец из горла вылезет. От этого страха, от того, что сдавил Темир мои сиськи, я даже боли почти не почувствовала, когда он мою целку прорвал. Кричала под ним громко и жалобно, но не столько от боли, как от страха, от жалости к самой себе.

Движется во мне его дрын, толкает киргиз лобком в мой лобок, От толчков этих ерзает голова по подушке. Сильные руки до боли сжимают мои сиськи, сдавливают соски. И перехватило у меня дыхание. Я, Виктор Долгих, наблюдаю, как начал я задом под ним играть. То подбираю попку под себя, животом вверх выгибаюсь, то подаюсь тазом вперед, навстречу члену Темира, который этого Виктора Долгих в женском теле использует, трахает, ебет, ебет, ебет...

Зарычал Темир, напрягся, и поняла я, что изливает он в меня свое семя. Лежу я смятая, обессиленная, широко разведя колени согнутых ног. Лежу в той же позе, что под ним со своей целкой распростилась. Темир повалился на бок лицом ко мне и рукой трогает там, где в меня втыкал. Показал мне руку, испачканную девичьей кровью.

– Молодец Наташка, хорошо подо мной задом вертела, колени задирала. Молодец, что подарила мне свою целку. Завтра, когда поеду табун пасти, сложу песню о твоей девичьей крови, о том, как ты предо мной голая стояла, как под меня легла. Буду эту песню весь день петь. А вечером ты опять голой встретишь меня в летовке. Снова у нас будет скачка, будем твой живот детями наполнять.

"Значит, понравилась я ему. Значит можно под его защитой свить семейное гнездо и растить любимых мужем детишек". – Обрадовалась я.

Повернулась на бок, лицом к нему, и неожиданно для себя и к удивлению Темира заревела в полный голос.

– Значит, ты доволен, я тебе понравилась... Я так боялась не угодить... Ты не смотри, что я плачу, женщины часто плачут от радости.

Гладит меня Темир по ляжке, а я, будто нечаянно, ладошкой его член накрыла и прошу.

– Почему ты меня не поцеловал ни разу, поцелуй, пожалуйста.

А они, киргиз – кайсаки женщин не целовали, не было у них такого обычая. Завозился Темир, соображает, куда поцеловать. И поцеловал в сосок, не столько губами поцеловал, как зубами легонько прикусил. От такого поцелуя у меня как стрела ударила между ляжек в заветные складочки, в самую дырку Темиром проткнутую. Как бы дальнейшая судьба ни сложилась, в кого бы ни превращала меня ведьма, я этот поцелуй в сосок до смерти помнить буду!

От полноты чувств навалилась я на Темира, грудью к нему прижалась и поцеловала в губы. А он опять на меня залег и снова воткнул в мою бабью глубину. Вот теперь я почувствовала боль в том месте, где он порвал, но стерпела, не показала ему. Согнула ноги, высоко подняла колени (чтобы моему мужу удобно было) и положила пятки ему на спину. Наслаждайся мной, мой киргизский муж, мой Темирчик. И с этого раза мне стало так приятно под ним, что и сказать не могу. Шепчу ему ласковые слова, обнимаю за плечи, а он меня от души ебет!

– Темирчик мой хороший, любимый, буду завтра ждать тебя голой, хочу детишек твоих родить!

* * *

Утром проснулась одна – Темир до рассвета ускакал в табун. Пришла матушка Матрена – я ее всю жизнь не Наташкой, а крещеным именем звала.

– Ну, как ночь прошла?

Застыдилась я, покраснела.

– Хорошо все было, Темир велел опять его голенькой ждать.

Матушка Матрена широко крестится.

– Ну, слава Богу, ты ему понравилась, угодила и он будет тебя любить. А мы с тобой будем подружками.

И подарила мне русский самовар. Киргизки нарядили меня по правилам их женщины. На мне широкие шаровары, мягкие туфли с загнутыми носками, грудь обтягивает белая кофта (ишь, как сиськи торчат!), а поверх ее бархатная безрукавка. Голова повязана вышитым платком.

Готовлю для Темира сытный не то обед, не то ужин. Самовар кипит, моего мужа дожидается. Вот и он едет на закате и поет на всю степь. И, что удивительно, поет по – русски.

Ночью девушка, днем кумыс.

Время так проводит киргиз.

Скачет он в молодой траве

С куньей шапкой на голове.

Ночью девушка у него была, кумыс и чай для него приготовлены. Темир сидит на кошме в тени летовки, я подаю ему очередную пиалу чая и гляжу влюбленными глазами. Как он хорош, мужчина сделавший прошлую ночь меня бабой. Внутри все сжимается в ожидании новой ночи и его ласки. Муж допил чай, перевернул пиалу и кивнул мне:

– Жди в летовке.

Быстро нырнула в дверь, разделась и жду своего мужа. Пришедший Темир гладит мои волосики между ляжек и говорит с каким – то наивным удивлением:

– Светленькие... Мягонькие.

И опять играет моими сиськами, нежно гладит попку, наклонился и покусывает сосок. От этой ласки теплеет в животе и ноги подо мной начинают дрожать. Темир заметил мое изнеможение и говорит:

– Становись по – нашему, по – киргизски.

Видя, что я не понимаю, ставит меня на колени, а потом опускает на четвереньки.

– Вот так надо стоять.

Пристраивается сзади, гладит по самому мягкому месту, похлопывает, как кобылу. Меня охватывает страх: неужели в жопку воткнет?! Нет, нормально воткнул. Держит меня в самом широком месте, натягивает на себя и отталкивает. Потом руками сжимает мои сиськи, мнет их, будто бы молоко доит.

От его толчков, у меня перехватило дыхание, нахлынула сладкая истома, я почувствовала, как меня подхватила и несет горячая волна! И, неожиданно для самой, начала я изо всей силы охать и орать. От собственных воплей я впала в исступление и унеслась неведомо куда... Это был оргазм из оргазмов, такой я испытывал (или испытывала?) только с Максимом. До этого только он дал моему женскому телу такую радость.

Под конец я не устояла на четвереньках, повалилась на живот. Длинный член Темира позволил ему продолжать и в таком положении, прижимаясь животом к моему упругому заду. И в таком необычном положении мне было не менее приятно. Я, Виктор Долгих, то сжимал свою женскую попку до каменной твердости, то распускал ее, превращая в мягкую подушку для своего мужа. Потом, чтобы ему удобнее было, я руками взялась за половинки попы и развела их как можно шире. Это было приятно и... интересно. Да, женщина в сексе испытывает недоступное мужчинам наслаждение.

Мы лежим, отдыхаем после бурного секса. Темир лениво гладит меня по животу, играет волосиками лобка.

– Больше не встречай меня голой, я сам буду тебя раздевать, – говорит он, – так приятно раздевать женщину своей мечты. У меня есть ты и больше мне мечтать не о чем.

Я становлюсь на четвереньки и целую своего мужа в живот, зад мой высоко поднят и Темир начинает его гладить. Мои поцелуи перемещаются на его бедро. Потом я прижалась к этому месту щекой, наслаждаюсь руками, которые гуляют по моей попке. Перед моим лицом вяло свернулся опавший член, только что бывший богатырским хуем. Забавляясь, сильно дую на него.