—... Три года назад, в этот день, 12 апреля 1961 года в Советском Союзе был выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник "Восток" с чело...

Тата выключила громкоговоритель. Казалось, что сама комната поменяла настроение, сменив бодрое воодушевление от бравурного марша на ватную тишину. Не мешали даже ходики, опустив гирю на пол еще прошлым вечером.

— Слав, ты меня любишь? — Задала она вечный женский вопрос.

Она стояла у окна, ковыряя облупившуюся краску на раме, и рассеяно наблюдала за уличной суетой. Ей, как и каждой женщине в этом мире, хотелось знать, любит ли ее человек, с которым она поделилась самым сокровенным, своими чувствами, отдала себя без остатка. Ответит ли он тем же?

«Но ему всего девятнадцать. Что он может об этом знать?».

Солнце уже пробралось в комнату, мешая Славке рассмотреть Тату во всех подробностях. Виден был только черный силуэт — античная скульптура, вырезанная ножницами из черной бумаги, как делают художники на бульваре. Но и этого было достаточно, чтобы снова вспомнить те потрясающие ощущения и эмоции от их близости. Это было сегодня ночью. Разве он мог сказать, что не любит? В таком возрасте ты еще не умеешь разделять любовь и секс. Тебе кажется, что это и есть любовь. Настоящая.

— Люблю!

— Правда?

Тата обернулась, шагнула в тень. Стало отчетливо видно все — небольшие, как яблочки, грудки, светлые кудряшки на лобке и даже маленькую родинку под левой ключицей.

— Больше всего на свете!

Славка потянулся к табуретке у кровати, сунул в рот папиросу, закурил.

«Вот, позер малолетний!»

Она полюбовалась Славкиным голым торсом, села у него в ногах. Сетка кровати прогнулась, жалобно заскрипев.

— А если у нас будет ребеночек?

— Я же работаю. Проживем.

«Какой же он еще глупый. Разве в этом дело? И не любит он меня, вранье это. Точнее, заблуждение. А я? Как это кому-то объяснить? Взрослая тридцатилетняя тетка, ищет приключений на передок. Так, наверное, выглядит со стороны».

Тата забралась под одеяло, прижалась к Славке.

«К чему эти вопросы? Я и так знаю, что ответит этот мальчишка. Мальчишечка, сладенький».

Она положила руку Славке на член, оттянула кожицу с головки, внимательно рассмотрела, как будто к чему-то готовясь.

— Я тебя замучила, да?

Чувствовать на своем теле ее прохладные тонкие пальцы было приятно. Славка пустил кольцо дыма и ответил с напускным равнодушием:

— Немножко. Но мы еще посмотрим, кто кого.

Тата ткнулась ему в щеку, прошептала:

— Я хочу попробовать кое-что. Только не подумай, что я какая-то развратная.

— Ничего я такого не думаю.

Она залезла под одеяло с головой, и через секунду Славка, выпучив глаза, глубоко вдохнул, и задержал дыхание.

«Ртом! Она делает это ртом! Вот это да!»

Не поверив в такое, он раздавил о пепельницу папиросу, приподнял одеяло и тут же получил по ушам громким визгом, будто по ошибке зашел в женскую баню:

— Славка, закрой! Я стесняюсь!

Член тут же окреп, как и не было всю ночь того изнурительного марафона. Ему было мокро, горячо и необыкновенно приятно. Чтобы описать свое состояние, Славке не хватало слов. Стыд за Татку и за себя, смущение, даже веселый страх. Бывает и такой. Когда ты, например, в парке с парашютом сигаешь вниз с вышки. И страшно и весело. Как говорит Пашка-водила, «очко играет, на веселье пробивает».

И любопытно, до жути! Очень хотелось понаблюдать, как ее губы скользят по члену, как он входит в рот, как Татка, боясь задеть его зубами, медленно нанизывается головой почти на всю его длину, и выпускает, выдавая натужное «Мм-уа! Мм-уа!».

На Славку накатило, как всегда неожиданно. Вот, вроде бы напрягаешься, выжимаешь из себя что-то, и вдруг, р-р-раз! Тело немеет, ты не можешь себя контролировать, мышцы сводит судорогой. Потом приятная истома в паху, и член уже выталкивает густые капли спермы. И ведь захочешь, не остановишься. Дергаешься, пока не прекратится эта агония, а потом наступает ни с чем несравнимое расслабление.

Под одеялом послышался сдавленный кашель и шумные вдохи, будто Тата только что вынырнула из воды. Откинулось одеяло, Татка, красная как рак, повалилась на кровать.

— Предупреждать же надо!

Она тыльной стороной ладони вытерла губы и рассмеялась.

— Ну, ты, Славка, поросенок! Горьковатое у тебя молочко, а все потому, что куришь.

После такого, и правда, не мешало бы покурить. Но расслабляться Татка не позволила.

— Тебе надо идти. Вдруг соседи увидят, разговоры пойдут. Беги, в школе увидимся.

Выпроводив со всеми предосторожностями своего, теперь уже состоявшегося, любовника, Тата снова легла. До вечера далеко, план урока готов, можно и поваляться. Сладко потянулась. Чувствуя, что возбуждение от сегодняшней проделки никак не унимается, провела по жестким волосикам на лобке.

«Никогда еще не ходила столько времени голышом. И первый раз попробовала сперму, надо же! Интересно, ему понравилось? Надо спросить».

Пальцы сами раздвинули два розовых бугорка. Не понадобилось и смачивать, там уже все горело пожаром, и неприлично хлюпало. Захотелось вернуть Славку, крикнуть ему из окна, но встать сейчас было выше ее сил. Сложив ладошку горсткой, Тата ввела сразу три пальца, потом и четвертый. Большой никак не хотел пролезать, но, несколько движений рукой, и вот они, родимые, все там. Приятно тянет, туго и плотно.

«Теперь медленно, осторожно растянуть... так, еще немного...».

Пальцы вошли по самые костяшки, дальше некуда. Несколько минут ритмичного чавканья мокрого влагалища дало неожиданно яркий результат. Тата выгнулась, запрокинув голову, прикрыла глаза и громко, во весь голос застонала. В стену глухо затарабанили, визгливый женский голос прокричал:

— Да угомонишься ты сегодня или нет? Проститутка!

Ее кто-то начал успокаивать, неразборчиво, басовито бубня.

«Вечно чем-то недовольная Светлана Сергеевна. Противная женщина. Вот бывают же такие дуры! Что хочу, то и делаю. Я у себя дома, между прочим. Попросила бы мужа, чтобы он тебе так же приятно сделал, и орать расхочется».

Но схлопотать общественное порицание за «нарушение правил социалистического общежития» не хотелось. Потом пальцем будут показывать и, чего доброго, домком письмо напишет, куда следует. Тата затихла, пытаясь вернуть ощущение расслабленности.

Тренькнул звонок, она суматошно забегала в поисках халата, не вполне отойдя еще от оргазма.

— Здрассте...

На пороге стоял муж Светланы Сергеевны, в майке и растянутых трико. Стоял, пряча глаза, не зная, с чего начать.

— Да вы проходите, Виктор!

Ей стало его жалко. Наверняка, его послала эта мегера, а он не смог отказать.

— А... вы одна?

— Конечно. Да вы сами посмотрите.

Виктор послушно осмотрел кухню, заглянул в комнату. По выражению его лица было видно, что он все понял.

«Бедная девочка! Красивая как Бриджит Бардо, а без мужика. Тут еще не так взвоешь.... И чего Светка взъелась на нее?»

— Извините, я пойду...

Тате показалось, что он из тех военных, которые командуют у себя в части, а дома ими командует жена. Очень уж он был вежлив и покладист. Она, сама не понимая зачем, ляпнула:

— Может, чаю?

«Вот, дура! Меня же потом Светлана Сергеевна сожрет. Скажет, что мужа соблазнить хотела. Откажись! Откажись!»

Тата даже зажмурилась, и скрестила пальцы, чтобы ее желание немедленно исполнилось и он, наконец, ушел. Открыла глаза. Виктор задумчиво тер гладко выбритый подбородок, рассматривая ее голые ноги. Халатик был непростительно, бесстыдно короткий.

Через секунду она была прижата спиной к стене. Одна нога приподнята, на руке Виктора, а во влагалище входит потрясающе большой член. Сотрясаясь всем телом от его толчков, Тата беспорядочно шарила руками по спине Виктора, удивленно смотря в одну точку.

«Мамочки! Что теперь будет-то, господи! Какой он грубый. Вот это мужик... Я сейчас кончу только от того... от того....».

Виктор, коротко рыкнув, остановился, но тут же продолжил свое вторжение, с удвоенной силой шлепая Тату животом о лобок. Член ощутимо раздулся, с силой плюнув спермой. И еще! Еще! Еще! Такое ощущение, что у Виктора не было секса, по меньшей мере, месяц. Он, наконец, остановился, член выпал, и Тата осела на пол, обняв Виктора за ногу. Она кончила второй раз за утро, и не факт, что первый оргазм был лучше. Они помолчали, тяжело дыша. Виктор шевельнул ногой, пытаясь освободиться от ее объятий.

— Я просто хотел помочь...

— Спасибо, вы мне очень помогли. Приходите еще.

Это был неуместный сарказм, но, как военный человек до мозга костей, Виктор принял ее слова за чистую монету.

— У меня никогда так... на меня что-то нашло. Я приду,. .. то есть, я пойду? Простите.

Он прикрыл за собой дверь, а Тата так и осталась сидеть, отрешенно смотря на то, как из нее вытекает густая сперма. Она напрягла мышцы и, из влагалища плеснуло жемчужным сгустком. Повозила пальцем, понюхала. Лизнула и размазала сперму языком по деснам, будто смакуя дорогой коньяк.

«Фу, что ты делаешь? Права, ты, Светлана Сергеевна. Я проститутка. Два мужика за утро это слишком».

Тата тяжело поднялась. Не обращая внимания на текущую по ногам сперму, пошла в ванную, подмываться хозяйственным мылом. Сомнительное средство от беременности, но, говорят, помогает. Бесцельно побродив по квартире, даже не позавтракав, упала на постель и уснула, выбросив из головы всех Славиков и Викторов.

Проснулась как раз вовремя, пора собираться в школу. Тата занялась своей красотой. Заняться красотой, значит, навести стрелки на веках. Большего ей не позволялось, как учителю. Приди она в школу с яркой помадой на губах, Вассер сам отвел бы ее в уборную и отмыл.

Но, кое что она могла себе позволить. Черный обтягивающий свитер, узкая серая юбка, что может быть сексуальнее? И обязательно шпильки, каблук целых шесть сантиметров! Хоть и ходить на них неудобно, но, что не сделаешь ради красоты.

Тату не оставляло пьянящее чувство веселой бесшабашности, все, что произошло сегодня, стало восприниматься как игра. Опасная, да. Но от этого так сладко ныло внизу живота!

***

ШРМ — школа рабочей молодежи, или в народе «шаромыжка». Учащиеся разношерстные, есть и молодые, как Славка, есть и в возрасте. Работа Татку, в принципе, устраивала. Спокойно, без особых конфликтов в коллективе, все расписано на год вперед — от праздника до праздника занятия, в сентябре на картошку. Все, как и у многих других людей в нашей большой и дружной стране.

Но сегодня что-то изменилось. Изменилось в ней самой. Она начала замечать, что на нее обращают внимание мужчины. И в автобусе, и пока она, цокая каблучками, идет с остановки до школы. Это возбуждало, Тате казалось, что все вокруг чувствуют запах ее выделений. Как кобели чувствуют суку в течке.

— Здравствуйте, Василий Сергеевич!

Вассер обернулся, расплылся в широкой улыбке и как-то необычно тепло, поприветствовал.

— Здравствуй, Таточка!

«И этот туда же, «Таточка». Даже про шпильки ничего не сказал. Сегодня, что праздник? Ну, Гагарин в космос полетел. И что? Прямо вселенская радость кипит в горячих сердцах советских людей, три года-то спустя».

— Татьяна Владимировна, пойдемте со мной. В ваш кабинет.

А вот это уже настораживало. Вассер никогда так не разговаривал. Она засеменила ему вслед, не успевая так быстро переставлять ноги в узкой юбке.

— Взгляните! Как вы объясните эти художества?

На доске мелом была карикатурно изображена женская голова, раскрывшая рот навстречу летящему к ней члену. Член был особенно тщательно прорисован — с головкой, волосатыми яйцами и крылышками. А внизу подпись: «Т.В. вафлерша».

— Что сие значит? Я вас спрашиваю! Т. В., это вероятно, Татьяна Владимировна?

— Я не знаю, Вассер..., то есть, Василий Сергеевич. Это просто чья-то злая шутка. Я разберусь.

— Уж разберитесь! И дыма без огня не бывает, не так ли Тэ Вэ?

Он развернулся на каблуках, и вышел, оставив Тату размышлять над вопросом: «Почему он так со мной поступил? Это он, я больше никому и никогда.... За что?»

Она стерла похабный рисунок, и сев за свой стол, мрачно уставилась на портрет Пушкина.

«Скажи, Александр Сергеевич, если бы тебе Наталья Николаевна сделала минет, ты бы рассказал об этом где-нибудь на четвергах у Трубецкого? Молчишь? Вот то-то. Поэтому ты великий поэт, а он говно на палочке».

Весь урок, рассказывая, что такое литературный конфликт, она буквально ела глазами Славку, будто пытаясь прочитать его мысли.

—... Вспомним героиню пьесы «Чайка», Машу. Маша влюблена в Константина Треплева, а тот не замечает ее чувств. Или замечает, но абсолютно к ним безразличен...

«Да посмотри же ты на меня! Паршивец».

— Здесь ядро конфликта Маша — Треплев. Чехов весьма умело обозначает его, неоднократно возвращается к нему, но не развивает. Перед нами статичный конфликт...

«Хорошо же, я тебе устрою после урока».

Не дотерпев положенного времени, Тата отпустила всех раньше звонка, остановив у выхода Славку.

— Слава, задержитесь, пожалуйста.

Славка нехотя подошел.

— За что ты меня так, Слава? Я же к тебе со всей душой... Ты признавался мне в любви! Если бы я не была уверена в тебе, я бы никогда не...

— Что я сделал?

— Чей рисунок был на доске? Голова, член и подпись «Т. В. вафлерша».

— Это не я!

Тата молча скрестила руки на груди.

— Это, наверное, Пашка. Понимаете, он сказал, что так делают только опущенные на зоне. Что нормальная баба..., то есть женщина не будет таким заниматься.

Это его «понимаете», поразило Тату больше всего.

«Значит, он все решил, и между нами ничего нет. И не будет».

— Зачем ты ему рассказал, Слава?

— Не смог я в себе удержать, понимаете? Меня прямо распирало. Захотелось поделиться с...

— Ясно. Чем такие друзья, лучше уж одному. Ты понимаешь, что наделал? На меня теперь вся школа будет пальцем показывать. Вассер это тоже видел.

Славка опустил голову и всхлипнул.

«Чтобы я еще хоть раз связалась с мальчишкой!»

— Иди, Слава. Тебе с этим жить. И не подходи ко мне больше.

***

Дома тишина и пустота. Ничего не хочется, даже напиться не тянет.

«Вот и закончилось веселье. Внезапно. Придется увольняться. Но куда я пойду? Что же мне теперь делать-то, а?»

Звонок в дверь. Тата шаркая тапочками, поплелась открывать.

«Только бы не он. Ничего не хочу слушать».

Но на пороге снова стоял Виктор. В обнимку со свернутым ковром и молотком в руке.

— Татьяна...

Он попытался вспомнить отчество, но Тата ему не помогла.

— Я вот, принес, пока Светы дома нет. Вы только не говорите ей. Я скажу, что выкинул, он старенький уже...

«На тебе, боже, что нам негоже».

— А зачем это мне?

— Я сейчас все покажу. Позвольте.

Он протиснулся в дверь и протопал в комнату.

— Тут всего три гвоздочка вбить, и готово. Чтобы вы нас... чтобы мы вас больше не беспокоили.

Тата не успела оглянуться, как на стене возле кровати висел вполне приличный ковер. Виктор, улыбаясь, слез с табуретки, и вытянув руку, как профессор на лекции, показал на него:

— Вот, заглушает звуки, акустические колебания, так-скать... Вам бы больше мебели в комнату, было бы совсем хорошо.

— И что, нас теперь не будет слышно?

— Нас?

Тата не сразу поняла, что сказала глупость. Но что уж теперь.

— Виктор, я не знаю, как вас отблагодарить...

— Ну что вы, Татьяна. Это я с обоюдной пользой, ради...

— Виктор, давайте на ты. После того что было утром, выкать как-то глупо. И, мне кажется, что я кое-что могу для вас сделать.

— Хорошо. На ты, так на ты.

— И называй меня Тата, я так привыкла.

Увидев, как она медленно облизывает губы, Виктор громко сглотнул. Поясок халата скользнул под ноги, халат распахнулся, открывая ослепительную белизну тела. Виктор еще раз сглотнул и зажмурился.

— Нет, нет, открой глаза. Мне надо привыкать... привыкнуть.

«Опять какая-то двусмысленность!»

Он был в старых форменных брюках и рубашке, но через минуту она расправилась и с ремнем и со штанами. Толкнув Виктора на кровать, Тата присела рядом, на корточки.

«Привыкай, Татка. Уйдешь из школы, пойдешь в проститутки. Такие вот дела».

Член радовал своей готовностью, можно было приступать. Без всяких заигрываний, она обхватила его бедра и насадилась ртом на член.

— А.

Было непонятно, крикнул он или просто сказал. Прозвучало как-то нейтрально. Подержав эту толстую палку во рту, Тата засопела и сказав свое «Мм-уа», подняла голову. От члена к губам протянулась ниточка слюны. Виктор смотрел на это, не моргая. Она прошлась языком по стволу, широко раскрыла рот и целиком заглотила волосатые яйца. Между прочим, не маленькие!

Удивляясь сама себе, из-за такого, неизвестно откуда взявшегося опыта обращения с мужскими гениталиями, поболтала языком, чувствуя, как яйца перекатываются под кожей. Чтобы член не заскучал, поводила пальчиком по головке, потеребив самый кончик. А когда снова обхватила член губами, Виктор не выдержав, схватил ее за волосы и подпрыгивая на прогибающейся кровати, стал сам трахать ее в рот.

«Ну, пусть так. Не до нежностей мужику. На голодном пайке, что ли?» — думала Тата, прилежно сглатывая терпкую сперму.

Член начал съеживаться, таял как мороженное на солнце. Тата искупала его, набрав в рот побольше слюны, выпустила на волю. Поникший член стал похож на скользкую личинку какого-то насекомого.

— Тебе понравилось? Хотя... глупый вопрос. Ты же кончил. Вить, у тебя есть водка?

***

«Диверсия» в школе повторилась. Только теперь, член долетел, вонзившись голове в рот. И подпись была: «Т.В. глубокая глотка». На этот раз Тата просто стерла шедевр живописи, и, как говорится, «не брала в голову», сосредоточившись на уроке.

На следующий день, она решила поймать этого художника с поличным. Полчаса по струнке за пыльным шкафом, затекшие ноги, и Тата, наконец, дождалась. Она кашлянула, когда Пашка ставил точку после подписи «минет всему голова». Пашка вздрогнул, но когда обернулся, на его лице была глумливая улыбка.

— Павел, зачем вы это делаете? Вы же взрослый человек, мы с вами одного возраста. Это недостойно.

— Правда матка, колом в матку, Татьяна Владимировна? — ввернул он один из своих пошлых каламбуров.

— Вы что, сидели в тюрьме? Откуда у вас эти присказки?

— Нет, не сидел, и не хочу.

— А чего вы хотите?

— Ну, можно договориться...

Его хитрые глазки забегали по Таткиной стройной фигуре. Она, подумав, кивнула.

— Хотите, чтобы я вам... пососала?

— Ну, тоже вариант неплохой. Для начала.

— Давайте без торговли, у нас мало времени, скоро урок.

— Ладно, с паршивой овцы...

Рифма не шла, и Пашка замолчал. Пока он, готовясь получить неземное удовольствие от минета и унижения учительницы, расстегивал штаны, Тата кое-как примостилась рядом на корточках, подтянув юбку к бедрам.

— Вот это ляжки, у моей Машки!

Пашка никак не мог угомониться со своими дурацкими приговорами. Волновался. Тата двумя пальцами взяла член, приподняла. Он отозвался на легкие прикосновения, распрямился, показывая на два часа.

— Ты уверен?

— А то! Назад дороги нет, за тобой минет!

«Как тебя люди терпят? Надоел ты мне».

Она широко открыла рот, и... школу огласил истошный вопль. Больше она ничего не помнила.

***

Когда находишься без сознания, то приходишь в себя, обычно, в больнице. Тата не стала исключением.

— Гражданка Фирсова! Вы можете говорить?

Рядом сидел молоденький краснощекий пупсик, в милицейской форме и накинутом на плечи белом халате.

— Спрашивайте.

— Зачем вы откусили... гм... пенис гражданину Привалову Павлу Кузьмичу?

На соседней койке крупная, по виду деревенская баба, загоготала, стуча кулаком по постели.

— Не мешайте проводить следственные мероприятия!

Баба, икнув от смеха, замолчала, и навострила уши, с интересом посматривая на Татку.

— Что совсем откусила?

— Нет, от тела вы его не отделили, если вы про это. Врачи говорят, после операции все будет в порядке. Возможно.

— Ну вот, а вы пугаете.

— Ответьте на вопрос.

— Я защищалась. Он меня заставил.

— А гражданин Привалов утверждает, что вы ему сами предложили вступить в половую связь оральным способом.

— Товарищ милиционер! Где вы изучали русский язык? Откуда все эти ваши «оральные связи» и «половые способы»?

— Гражданка Фирсова, ваша задача отвечать на вопросы, а не задавать.

— Хорошо. Во-первых, я учитель русского языка и литературы, с высшим образованием. Неужели можно предположить, что мне придет в голову «вступить в связь» с этим... учеником? И во-вторых, если я сама ему предложила, зачем мне было откусывать, как вы говорите, пенис? Это была самооборона, но, как видите, не очень удачная. Не могла же я драться с ним кулаками. Я слабая женщина. У меня что, сотрясение?

— Легкое, не волнуйтесь, вас скоро выпишут. Но из города никуда, до окончания следствия. Мы с вами еще свяжемся.

— Ой, лучше не связывайтесь со мной. А то и вам откушу.

Баба, не сдержавшись, снова рассмеялась.

— Во, девка, молодец! Тебе палец в рот не клади...

Она переварила только что сказанное и совсем скисла от смеха.

— Ай, не могу! Палец в рот!

Милиционер с досадой махнул рукой, и вышел. Как только за ним закрылась дверь, баба пристала с вопросами.

— Слышь, милая! Расскажи, что случилось-то. Вот, жуть как интересно! Не каждый день мужикам пипирки-то откусывают. Лежу тут уже две недели с переломом, — она кивнула на ноги, прикрытые одеялом. — Скукотища!

— Как вас зовут?

— Дарья.

— Тата, очень приятно. Вы, Дарья, когда будете это знакомым пересказывать, пожалуйста, без фамилий.

Дарья, выпучив глаза, замахала руками.

— Да я, да нет! Я могила!

В дверь, с мутным волнистым стеклом, постучали.

— Входи, мил человек, одетые мы, не стесняйся. — отозвалась Дарья.

В палату бочком протиснулся военный в форме, с букетом маргариток и авоськой яблок.

— Тата, это я. Вот, проведать пришел.

— Витя! Как ты меня нашел?

— Вы, Тата, главное, не волнуйтесь. Вам покой нужен.

— Вить, мы уже давно на ты, забыл?

— Ну, да. Хорошо. Я смотрю, тебя уже три дня дома нет. Почта в ящике через верх. Кинулся в...

— Три дня?!! Ничего себе, легкое сотрясение!

— Сказали, скоро выпишут. Я тебя через милицию нашел, и сразу сюда. Хотел приватно поговорить, но... — он покосился на Дарью.

— Даш, закрой уши и глаза. Я обещаю, что все тебе потом расскажу. То, что можно будет.

Дарья недовольно заворочалась, отвернулась.

— Тата, я развожусь со Светой.

— Что случилось?

— Ты случилась. Выходи за меня замуж!

Виктор протянул ей авоську с яблоками.

— Ой! Вот!

Со второй попытки у него получилось вручить букетик маргариток.

— А мы ведь с тобой еще не целовались... Дарья, сказала же,  отвернись! Поцелуй меня Витя.