Мила не знала что такое паж, сэссун или пикси — растут себе волосы и растут. Лишь бы были чистые и аккуратно причесаны. А уж бохо, хиппи и унисекс были для нее совершенно неизвестными понятиями. Зато у нее было две особенности и об одной из них следует рассказать прямо сейчас. Вот короткая и почти научная справка:

«Физиологами доказано, что раздражением ткани, которая находится под сосками женских молочных желез, можно вызвать сокращение маточной мускулатуры и тем самым довести женщину до кульминации сексуального возбуждения. Такой особенностью обладает восемь процентов женщин».

Проще говоря, Мила испытывает оргазм при ласке груди. Наверное, еще и поэтому, она до сих пор оставалась девственницей, в свои неполные двадцать три.

На дворе стоял семьдесят пятый год, золотое время XX века. Дети отдыхали в пионерских лагерях и гоняли в футбол. Взрослые ходили на танцы или в кино... или на танцы. Не было такого разнообразия как сейчас. Особенно в маленьких городах. А главным развлечением для женщин и страшной мукой для мужчин были многочасовые очереди за дефицитом.

Большинство людей ходило на работу как на праздник, потому что валяло на ней дурака, отмечая дни рождения и демонстрируя новые шмотки. Это было время тотального пофигизма. Еще это была эпоха диско, буйных кудрей, брюк-клеш и рубашек с огромными воротниками. Семидесятые были весьма эксцентричным десятилетием.

***

Второй герой нашего рассказа — Михаил Юрьевич Ларин, восемнадцати лет отроду, являл собой образец серьезного молодого человека. Не пошел в шмоньку на моториста как почти все пацаны после восьмого класса, а закончил десятилетку и поступил в техникум связи на специалиста по АТС. Вот уже второй день этот «образец серьезности» вел себя как маньяк и ничего не мог с собой поделать. Он следил за ней. Подглядывал самым пошлым образом с биноклем. А как познакомиться с девушкой которая с тобой не хочет даже разговаривать? Мишка утешал себя что бинокль только для того чтобы найти какую-нибудь интересную деталь, подробность из ее жизни, и с ее помощью «подкатить».

Началось это умопомешательство когда он, набравшись смелости, отправился в парк на танцы. Там наши герои и встретились. Перед началом танцев на обшарпанной сцене-ракушке всегда выступали артисты. Кто такие, откуда, неизвестно. Скорее всего, самодеятельность. Попробуй-ка затащить сюда Лещенко или Ободзинского. Ага, щас.

Патлатый конферансье объявлял по очереди то фокусника, то чтеца (хорошо Вознесенского читал, шельма), были еще мимы в трико и бородатый бард, а потом...

— Высс-тупааа-ет Людмила Васильева, танец с элементами акробатики!

Публика засвистела, кто-то заранее крикнул «Браво! Бис!». На сцену вышла девочка. Девушка. И Мишка понял, что пропал. Влюбился. Вот так сразу. Не то чтобы она была ослепительно красива, нет. Мишке больше нравились девчонки с формами, чтобы было на что посмотреть. А Людмила была худенькая и изящная. Такая большеглазая козочка. Русые волосы, скрученные в «дульку» на затылке. Грудка небольшая как у спортсменки, и длиннющие ноги. На ней был красный гимнастический купальник, смело открывающий бедра, а в руках полупрозрачный платок или просто отрез ткани. Мишка в этом не разбирался.

Он даже не слышал музыку — следил за каждым движением этой прелестной танцовщицы, забыв как дышать. А когда она в самом конце выступления улеглась на живот и, согнув ноги, притянула носочки к голове, Мишка вскочил вместе со всеми и отчаянно захлопал, отбивая ладони.

«Какие могут быть танцы? Нельзя ее упустить! Срочно надо познакомиться».

Откуда взялась в нем эта решительность, он и сам не понял. Знакомство с противоположным полом было его вечной проблемой. Он увидел ее уже в легком сарафане, выходящую за забор танцплощадки и кинулся следом.

«Что сказать? Привет, как дела? Давай знакомиться? Ты хорошо танцуешь? Черт, страшно, как-то...»

— Девушка! Подождите!

Но танцовщица никак не отреагировала. Шла себе, помахивая сумкой и даже не обернулась. Мишка догнал и снова за свое:

— Девушка! Ну, подождите же!

Ноль внимания.

«Да что за черт? Оглохла, что ли? А вдруг я маньяк-насильник? Хоть бы обернулась».

Он положил ей руку на плечо, за что чуть не поплатился вывихом, и понял, что ей никакой маньяк не страшен. Мила цепко ухватилась за Мишкину ладонь, и слегка наклонилась. Затрещали пальцы.

— Ай! Дура! Больно же, отпусти!

Видимо решив, что он не опасен, она отпустила Мишкину руку и выпрямилась. Он подул на ноющие пальцы и поболтал ими в воздухе, рассержено смотря на эту «каратистку».

— Ничесе, ты дерешься!

Танцовщица молча смотрела ему в лицо. Смотрела не в глаза, а на все лицо сразу. В ее голубых огромных глазах можно было искупаться и утонуть, у Мишки даже закружилась голова.

— Я просто хотел познакомиться, ничего такого...

Пока он мямлил, Мила опустила веки. Казалось, что теперь она рассматривает только Мишкины губы. Когда он замолчал, она помотала головой, развернулась и ушла в темноту.

— Да что ж такое-то? — Заговорил он сам с собой от обиды, — я же просто... познакомиться.

Мишка решил снова отправиться на танцы, но действовать в этот раз осторожнее. Проследить. В субботу, а танцы проводились только по пятницам и субботам, он стоял уже наизготовку за деревом у дороги. Нельзя было ее упустить, потом придется ждать целую неделю. Да и выступит ли она еще раз, неизвестно.

Операция в принципе прошла успешно, но удовлетворения не принесла.

«Ну, узнал. Частный дом, недалеко. И что дальше? Постучаться и здрасьте? Я Фанфан Тюльпан, люби меня дочь короля? Тоже мне творец собственной судьбы».

Мишка походил вокруг дерева, стоявшего через узкую дорожку напротив ее дома. Внимательно осмотрел ветки. Вот тут-то у него и возникла мысль о бинокле и трусливая отговорка «только ради выяснения жизненных кондиций. С последующим подкатом с помощью обнаруженных деталей и выясненных подробностей». Не удивляйся читатель такому цветастому слогу Мишкиных мыслей. Уж очень он любил детективы и приключенческие романы о старых временах. Романтик.

На следующий вечер Мишка, рысцой добежав до дома Людмилы, влез на раскидистый дуб, прополз по ветке как можно ближе к окнам и приник к театральному биноклю, «одолженному» у бабули. Если бы он знал чем все обернется!

В окнах горел свет, но в комнатах пусто. Он устроился удобнее, заправил штанины в носки, чтобы не сожрали комары, и приготовился «брать крепость измором». Но долго ждать не пришлось, в окне слева появилась она. Людмила.

Странно выглядит человек, когда знаешь, что он не подозревает о наблюдении за собой. Он же может что угодно выкинуть. И в носу поковырять, и... да мало ли что. Но Людмила просто плюхнулась на кровать, прислонив к стене подушку и с удобством на нее облокотилась. Мишка отвлекся, чтобы потереть глаза — не просто это, все время пялиться в одну точку. А когда вернулся к наблюдению, на ее стройных ногах лежала книга.

«Ага! Вот вам и деталь-деталька. Деталюшечка. Любит читать, значит. Я и сам не дурак глаза попортить перед сном. Знать бы еще, что именно она читает...».

Оставим пока Мишку с его шпионскими играми на дереве и заглянем к Миле, но пятью минутами ранее.

— Давай, давай, уплетай! — проворчала тетя Зина.

Она с жалостью смотрела на племянницу, подперев рукой румяную щеку.

— Кожа да кости. Капусточки бы тебе надо больше есть, а то вон не грудь, а прышшики.

Мила ковыряла жареную картошку, думая о своем.

«Вчера этот парень... может, не надо было так? Сдалась, получается? А вдруг, он не такой, вдруг он поймет? Поздно. Похоже, я так и останусь старой девой. Кому я такая нужна?»

Она отставила тарелку, поцеловала тетку и ушла к себе. Села на кровать.

«Почитать, что ли?»

«— Вы милый и любезный юноша, — сказала госпожа Бонасье. — Поверьте, что ее величество не останется в долгу.

— О, я уже полностью вознагражден! — воскликнул д'Артаньян. — Я люблю вас, вы разрешаете мне говорить вам это... Мог ли я надеяться на такое счастье!..»

«Жили же люди когда-то... любовь, страсть... а ты можешь только читать про это и мечтать».

Мила отбросила пухлый том, встала и защелкнула шпингалет на двери.

«Пошалю немножко и спать».

Медленно, будто нехотя разделась, осмотрела себя в зеркале, легла. Подушечками пальцев, едва касаясь, погладила самые кончики сосков. Сжала маленькие грудки, отпустила. Сжала, отпустила.

«Вот оно, начинается!»

По телу пробежала дрожь, рука потянулась к зудящей промежности. Пальцы коснулись самого чувствительного места, этого розового леденца под складочкой, но Мила одернула руку.

«Нет! Пусть, все остается как есть. Расстаться с девственностью я всегда успею».

Руки вернулись к груди. Она сосредоточилась на потягивании, пощипывании, поглаживании сосков и, через несколько минут ее затрясло. Покраснело лицо, шея, грудь. Бедра подергивались как в судорогах. Мила кусая губы, перекатилась на бок и поджала ноги.

«Фух, как меня сегодня пробрало!»

За окном мелькнула быстрая тень. Мишка, с мыслью «припадочная, что ли», издав истошный кошачий вопль, сорвался с дерева и рухнул вниз. Затрещали, ломаясь, кусты смородины и все стихло.

Тетя Зина наблюдая эту картину, в полной мере ощутила на себе что такое эффект Доплера, применительно к звуку который издал Мишка, падая с высоты. Но никакой Доплер ее конечно не волновал. Она замерла, вглядываясь в темноту.

— Кто здесь? А ну пошли вон, хулиганы! Милицию счас...

— Это я! Я один. У меня... кошка убежала, — удачно вывернулся Мишка.

Он вылез из кустов, подняв руки как немец, сдающийся в плен.

— А-а, ну нашел? Давай тогда, чапай по холодку отседова. Стой! Ну-к, иди сюда.

Мишка не опуская рук, подошел. Тетя Зина внимательно его осмотрела и, проворчав «да опусти ты свой хэндэхох», потянула Мишку в дом.

— Куда? Зачем?

«Если я сейчас встречусь с Людмилой, сразу станет понятно, что я за ней следил!»

— Я пойду! Мне некогда, мне пора!

— Пойдешь, пойдешь, — приговаривала она, протирая ему водкой царапины на лице.

Он посмотрел на себя в зеркало и обмяк. У каждого из нас есть свои особенности. Миле достаточно потереть соски и она кончит, а Мишка не переносил вида крови. В поликлинике ему вечно совали ватку с нашатырем под нос, после того как брали кровь из пальца.

Очнулся он быстро. Тетя Зина хлестанула по щеке так, что заныла челюсть. И тут Мишка попался. Людмила уже в ночнушке вышла из своей комнаты. Ее глаза на мгновение расширились, и она с подозрением уставилась на парня, который вчера пытался с ней познакомиться.

— Это Мила, она у нас немного малахольная, не обращай внимания,  — махнула рукой тетя Зина.

— Как это, малахольная?

Он вспомнил, как ее трясло на кровати неизвестно от чего.

— Нет, с головой-то все в порядке, лучше некоторых. Глухонемая она.

У него отвисла челюсть. Пока тетя Зина объясняла Миле, как попал сюда «этот молодой человек», а она, читая по губам в ответ крутила всякие фигуры из пальцев, Мишка бочком, бочком, и выбежал из дома.

Конечно, наш «герой» клял себя за трусость и малодушие, пока бежал домой. Но его можно понять. Мишка не был готов к такому повороту. Он еще никогда в жизни не встречал глухонемых и как себя с ними вести не имел понятия. А дома в дополнение ко всему, он был остановлен и с пристрастием допрошен бабулей.

— Мишаня, не торопись. Иди-ка сюда.

Бабуля взяла его за подбородок, осмотрела царапины.

— Расскажешь мне про эту девочку?

Мишка изумленно вытаращил на нее глаза.

— Какую?

— Не отпирайся. Забыл, кем я была во время войны?

Бабуля была разведчицей, прошла войну от и до и скрыть от нее что-то, было практически невозможно.

— Я тебе должна как Шерлок Холмс всю цепочку рассуждений представить или ты просто вернешь мне мой лорнет?

«Бинокль!» — Мишка схватился за карманы, пощупал, но там было пусто.

— Я его потерял... выронил. Но я знаю где! Я верну, бабуль.

— Надеюсь. Итак?

Мишка во всем сознался. Почти. Про то, что он видел Милу голой, рассказывать было стыдно, да и к делу не относилось. А когда сказал, что она глухонемая, бабуля его перебила.

— И ты струсил?

Он виновато опустил голову.

— Значит так!

Бабуля была сердита. Очень сердита. Мишка никогда еще не видел ее такой.

— Ты сопля зеленая думаешь, что если человек не слышит и не может говорить, значит, он урод? Значит, он второго сорта?! Не достоин тебя? Нет! Это ты такой, если смеешь так думать!

Ее голос гремел, отражаясь от стен звонким эхом.

— Кого я воспитала! Знали бы твои родители!

Не дав Мишке и пикнуть в свое оправдание, она выудила из кошелька три рубля и положила на стол.

— Подари ей цветы. И извинись. На ее месте я бы предпочла, чтобы ты делал это на коленях. Сдача на твое усмотрение, отдашь с первой стипендии. И ради бога, не покупай гвоздики, не на могилу к вождю идешь. Тепличная роза будет в самый раз.

***

Они вели молчаливую переписку, как Том Сойер и Бекки Тэтчер на уроке в воскресной школе. Мишка наблюдал, что Мила пишет в ответ на его вопрос о том, где она научилась так танцевать.

«Худ. гимнастика, с трех лет. Ты можешь говорить, я читаю по губам».

Мишка тронул Милу за плечо. Она подняла голову, посмотрела на его губы.

— А как ты слышишь музыку, когда танцуешь?

Мила показала на приемник, неведомо зачем стоявший в ее комнате. Он включил, сделал громче.

—... Приходилось встречаться коту.

Только песня совсем не о том,

Как мурлыкали кошка с котом.., — выдавала Миансарова свое старенькое, но забойное.

Мила поставила приемник на пол, села рядом и начала отбивать ритм, барабаня ладошками по крашеным доскам.

«Ясно, через пол. Когда громко то и я, наверное, почувствую вибрацию».

— Сходим куда-нибудь? — снова спросил Мишка, старательно выговаривая слова.

Взмах рукой — в воздухе повис вопросительный знак.

— Мороженное хочешь? В вафельных стаканчиках?

«Оказывается, она умеет смеяться! В голос. Как колокольчик звенит».

Быстрые кивки и улыбка. С ямочками.

Через полчаса они сидели на бетонных плитах-отбойниках, беззаботно болтали ногами и лизали мороженое. Море, едва дыша соленым ветром на город, плескало мелкими барашками о камни.

«Хорошо что тетя Зина такая понятливая. Как бы я оправдывался? Может, мы и не подружились бы тогда».

Тетя Зина, когда Мишка заявился с красной розой к ним в гости, тайком сунула ему в карман бинокль и показала кулак. Конечно, она поняла, зачем на самом деле Мишка залез на дерево. Пришлось, отвернувшись от Милы извиниться и клятвенно пообещать что больше такого не повторится.

— Может, искупаемся?

Она провела по сарафану рукой и покачала головой. Мишка повторил ее движение, пожал плечами. Мила изучающе осмотрела его, подумала, и тряхнув головой потянула за руку, спрыгнув с плиты. Шли долго, до самых скал. Мишка и не возражал. Шел бы и шел рядом, хоть целый день. А когда они добрались до самого укромного места, он начал трусить. Уже догадывался, что сейчас будет. Мила отпустив его руку, стянула через голову сарафан, оставшись в одних белых трусиках. Он встал как вкопанный. Все уже видел, конечно, но оно же вот, совсем рядом, только руку протяни.

Мила подняла бровь, будто спрашивая «долго ты будешь стоять?». Мишка решился. Аккуратно развязал шнурки, снял свои «Nokia», скинул футболку и стыдливо отвернувшись, стянул штаны. Она не стесняясь, сняла трусы и побежала к воде, сверкая белой попкой. Что ему оставалось делать? Трусы долой и вдогонку. Поджав животы, балансируя руками, но то и дело, оскальзываясь, они зашли в воду по грудь и остановились. Мила смотрела на Мишкины губы.

«Я что, должен что-то сказать? Или...»

Не было никаких головокружений и бьющегося сердца. Земля тоже не ушла из-под ног. Никакой романтики, о которой читал и мечтал Мишка, не случилось. Когда Мила коснулась его губами, он одеревенел, хоть Буратино из него стругай. Было мягко, мокро и страшно. Даже внизу ничего не шевельнулось. Он стоял и тупо смотрел, как Мила прикрыв глаза, целует его, покусывает губы и шумно дышит носом от возбуждения.

Не дождавшись ответа, она отстранилась. После ее вопросительных жестов, Мишка буркнул:

— Нет, еще ни разу.

Мила показала большой палец, потом на себя и закивала. Мол, «не один ты такой, уникальный. Я тоже ни разу». Он тут же расслабился и повеселел. Но купания так и не вышло, намокли только. Мишка как джентльмен подхватил Милу на руки и вынес на берег, заслужив сочный чмок в щеку.

Лежать было хорошо. Хоть и на жесткой гальке и на пионерском расстоянии. Зато можно крутить головой, и изредка, будто случайно, кидать взгляды на ее обнаженное тело. А вид был просто изумительный, Мишка «накидался» до возбуждения.

Представьте гимнастку, стоящую на ковре перед началом выступления. Плечи развернуты, спинка прямая, живот втянут, подбородок приподнят. Вот все то же самое, только лежа и без купальника. Она лежала на спине, подставив свое худенькое тело солнцу. Сверкающие соленые капли рассыпались по смуглой коже, некоторые не удержались, скатились влажными дорожками.

Мила не глядя, нащупала его руку и положила себе на грудь, показав, что нужно делать. Он смущенно потер один сосок, потом второй. Привстал для удобства, и уже с чувством, с толком принялся за дело. Первый раз в жизни прикасаясь к женской груди он ликовал, а с лица не сходила улыбка.

«Хорошо, что она не видит. Выгляжу, наверное, как блаженный».

Его труды меж тем принесли уже кое-какие результаты. Мила раскраснелась, дышала глубоко и часто, пытаясь в ответ на Мишкины ласки нащупать его член. Он придвинулся и тут же ее тонкие пальчики отыскали то, что хотели. Невинный петтинг грозил перерасти в секс с безвозвратной потерей девственности.

Милу уже настолько пробрало от его ласк, что не выдержав, она притянула его к себе и уложила между широко расставленных ног. И открыла глаза. Ей тоже было страшно. Прохладные пальцы сжали Мишкины ягодицы, потянули его на себя, прижимая член к половым губам. Он, по глупости, подумав, что уже пора, начал совершать характерные движения. Мила снова рассмеялась в голос, направила член двумя пальчиками куда следует, и вот, этот момент настал.

Член вошел на треть. Мила кивнула — «продолжай». Мишка не был силен в женской, да и в мужской физиологии, поэтому неосторожно надавил... и провалился по самый корень. Лицо Милы исказилось в беззвучном крике, острые ноготки впились в Мишкину спину.

— Что? Больно? Мне перестать?

Она помотала головой и сильнее прижала Мишку к себе. Он осторожно задвигал бедрами, растерянно улыбаясь.

«Вот и все? Вот оно? Я теперь мужик?»

Мишка никогда еще не испытывал такого наслаждения. Тело скрутило судорогой, он почувствовал толчки, которые не знал как сдержать, да и не пытался.

«Наверное, это было слишком быстро. Жаль».

— Мила, ты как?

В ответ только улыбка и кивок. После ее нежного и благодарного поцелуя он лег на камни и расслабился, но взглянув на член,  заорал, сдерживаясь чтобы не материться:

— А-а-а! Вашу мать!

Там все было вымазано в крови. Под смех Милы, Мишка подскочил, бросился в море, на ходу брызгая на себя водой и с отвращением повторяя:

— Ненавижу кровь! Ненавижу кровь!