ПИСЬМО VII

Наконец настал день, когда мы с моей возлюбленной Луизой должны были отправиться в дом ее отца. Мы нарочно объявили всем нашим парижским друзьям об этом накануне того дня, когда нас действительно ждали в ее доме, чтобы задержаться в дороге и провести последнюю ночь в непрерывном предавании нашей страстной любви друг к другу.

Мы остановились в прелестной деревушке Росни, расположенной неподалеку от станции Вернон, - месте, где мы в последний раз наслаждались нашим сладострастным наслаждением в наших любовных уделах.

Мы приятно провели время в Верноне. Я сам уже бывал там, когда выбирал себе жилье, и нашел хорошую, чистую деревенскую гостиницу, где поваром был сам хозяин. Нас ждала карета, и вскоре после нашего приезда был подан очень вкусный обед. Однако мы уже воспользовались случаем и съели себя в одном восхитительном гамахуче (оральный секс, для мужчин - минет, для женщин – куннилингус, прим.пер.), за которым последовала изысканная ебля, которая в сочетании с нашим путешествием так обострила наши аппетиты, что мы вполне отдали должное действительно хорошему обеду, сервированному перед нами.

Будучи там восхитительным летним вечером, мы получили разрешение от нашего хозяина прогуляться по очень красивому декоративному саду замка Росни, ранее принадлежавшему герцогине де Берри. Мы нашли восхитительную террасу, по крайней мере, в полмили длиной, с видом на реку Сену, очаровательные боскеты и в дальнем конце нечто вроде беседки с диванами с двух сторон.

Луиза предположила, что ими, несомненно, часто пользовалась распутная герцогиня, известная своими разнообразными любовными похождениями, и, бросив на меня похотливый взгляд, справедливо предложила мне посоперничать с теми, кто бывал здесь раньше. Я уже собирался предложить ей именно это, и так как низкая высота диванов, а также их ширина предполагали коленопреклоненное положение, Луиза опустилась на колени. Я задрал её одежду на спину, и моему пылкому взору открылась вся красота ее великолепной попки. Я наклонился и стал ее гамахучить, но она была столь возбуждена, так увлеклась воспоминаниями о любовных похождениях герцогини, что я едва успел прикоснуться языком к ее клитору, как она обильно истратила себя. Хорошенько облизав ее, я оставил большую часть смазки для прохода и, приблизив свой восставший хуй ко входу, потер его вверх и вниз по губам, готовясь погрузиться сразу по самую рукоять. Дорогая Луиза вскрикнула от восторга, почувствовав, как скользкая масса яростно прокладывает себе путь вперед, пока мой живот не наткнулся на ее великолепные ягодицы. Я умолял ее подрочить самою себя, иначе я бы потерял восхитительный вид на ее великолепную жопу во время наших любовных действий, которые она так восхитительно совершала, когда мой дротик любви был погружен в ее, дающую восторг, пизду; кроме того, мое вертикальное положение позволило мне дрочить ее очаровательную жопную дырочку и таким образом добавить к удовольствию, которое мой напряженный хуй доставлял ее пизде. Не было на свете существа с более богатым воображением, чем моя дорогая Луиза. Она вскрикнула:

— Гарри, любовь моя, называй меня своей милой герцогиней, а я буду называть тебя своим Дойцем (Еврейский любовник герцогини, считавшийся настоящим отцом графа де Шамбора и впоследствии из ревности предавший ее в Бретани.)

Я немедленно подчинился, и милая девушка поддалась на обман и, по-моему, потратилась в два раза больше, чем сделала бы в противном случае. Несомненно то, что она сразу же “пришла” с криком восторга, когда я закричал:

— О! Моя любимая герцогиня, моя обожаемая Каролина, чувствуешь ли ты, как твой Дойц по самую рукоять вонзается в твою королевскую пизду?

Мои дальнейшие действия и продолжение обмана вскоре снова возбудили ее в состоянии самой дикой похоти, и она обильно потратилась во второй раз. Я нарочно сдержался, чтобы дать ей возможность еще раз так возбудиться, что, когда я был готов кончить, мы оба одновременно “пришли”...

— Моя обожаемая герцогиня, вы чувствуете поток спермы, который я вливаю в ваши королевские внутренности?

— Да, о да! Мой дорогой Дойц, засунь свой славный хуй в мою пизду, насколько это возможно, по самые яйца.

Милая девушка, в крайнем своем похотливом порыве, давила на меня так сильно, что я сразу почувствовал себя взвинченным для дальнейших усилий, и после еще нескольких толчков в ее восхитительную пизду, я внезапно отодвинулся и погрузился в меньшее отверстие ее огромной задницы. Она встретила мой порыв толчком назад, так что живот и ягодицы встретились друг с другом с самым возбуждающим потрясением.

— Ах! Вот так, дорогой Дойц, ты же знаешь, что моя жопа только для тебя. Его королевскому высочеству герцогу никогда не разрешалось входить таким образом - так что это все ваше. Но дрочни меня, дорогой Дойц, и засунь мне палец-другой в пизду.

Таким образом, моя дорогая Луиза вдвойне наслаждалась нашим сладострастным времяпрепровождением. И снова трижды она отдала сладкий нектар своего спуска, прежде чем я был готов встретить ее в своем экстатическом кризисе.

После нескольких минут блаженства я удалился из нее, и милый ангел, быстро обернувшись, и прежде чем я успел засунуть свой хуй в штаны, схватила его ртом и высосала дочиста, заявив, что он слаще, чем когда-либо, и доставил ей самое изысканное наслаждение в ее воображаемом образе.

Мы возобновили нашу прогулку, наслаждаясь восхитительной красотой вечера. Взошла луна, и это придавало пейзажу еще большее очарование. Мы задержались, прислушиваясь к пению соловьев. Мы свернули в одну из тенистых беседок и уселись, наслаждаясь гармонией. Милая Луиза подумала, сидя в удобных и удобных креслах, что это тоже, должно быть, свидетельствовало о любви влюбленной герцогини, и спросила, не хочет ли ее Дойц снова обнять ее.

— Ах! Моя возлюбленная Каролина, всегда и во все времена, твоя королевская пизда дорога мне.

И бросившись в ее объятия, она вытащила мой готовый стоячий хуй, и у нас был еще один восхитительный трах, фантазия дорогой девушки возбуждала ее так сильно, что она заявила, что это заставляет ее тратиться непрерывно.

Несмотря на эти предварительные упражнения, нам все же удалось пройти шесть курсов в течение ночи и утра. Мы не спешили вставать, так как не ожидали, что будем в Руане раньше четырех часов. Милое создание превзошло себя во всех либидозных ухищрениях, чтобы возбудить и сохранить живыми наши способности ебаться и наслаждаться каждой похотливой идеей. Она, должно быть, тратилась в два раза больше, чем я.

Нам посчастливилось найти в поезде пустое купе, которым мы завладели и, прежде чем прибыть в Руан, превратили его в будуар любви и дважды приносили жертвы Приапу на обоих его любимых алтарях.

Луиза сказала мне, что в ее доме нужно быть настороже. Она сказала, что может как-нибудь устроить так, чтобы мы время от времени встречались, но я должен предоставить ей возможность дать мне сигнал, когда это произойдет.

Ее брат Фредерик ждал нас в карете. Их приветствие было самым нежным и теплым. Я нашел его очень красивым, хорошо сложенным молодым человеком лет шестнадцати-семнадцати, поразительно похожим на свою сестру. Луиза представила меня. Он был очень откровенен в своем обращении и сказал, что рад познакомиться со мной, так как давно хотел меня видеть, так как его сестра часто упоминала обо мне в своих письмах домой.

Мы с удовольствием проехали около полутора часов от Руана до их отцовского дома, который был прекрасно расположен на одном из лесистых холмов по соседству.

Мы добрались до дома за полчаса до ужина. Папа, мама и младшая сестра Софи, лет пятнадцати с половиной, такая же прелестная, как Геба, встретили нас у дверей.

ПИСЬМО VIII

Я оказался в гостях у самой очаровательной и приятной семьи. Отец был красивым мужчиной пятидесяти одного года. Его жена, моложе его лет на пятнадцать, стала полнеть. Она, однако, была, очевидно, в полном расцвете сил и здоровья, и хотя ее грудь и живот несколько выпирали вперед, по ее удивительно тонким рукам было видно, как упруга ее плоть. Было также очевидно, что ее жопа должна быть огромных размеров. Походка у нее была твердая и упругая, ступни маленькие, и в целом она производила впечатление самой желанной женщины, которая избавит от скованности любого мужчину. Я сразу же наметил ее для решительной атаки. В будущем будет видно, насколько мне это удалось.

Я уже представлял брата Фредерика и прелестную юную сестру Софи. После обеда и кофе мы перешли в гостиную, где я нашел различные музыкальные инструменты, так как семья была в высшей степени музыкальна. Сестры сели за рояль, Фредерик достал флейту, а отец - виолончель, и мы сыграли несколько концертных пьес с большим мастерством и эффектом. После чего мать взяла свою арфу, которая хорошо подходила к ее полностью развитой фигуре, и запела восхитительную песню с большим мастерством и чувством. Затем последовал дуэт двух сестер, и моя дорогая Луиза заняла место матери за арфой, на которой играла столь же искусно, как и на фортепиано.

Можно легко предположить, что вечер прошел слишком быстро. В одиннадцать мы отправились отдыхать. Я был очень рад провести спокойную ночь после тяжелого истощения моих ресурсов за последние три дня, и можно легко предположить, что я полностью наслаждался превосходной кроватью и спальней, в которой они меня поселили.

На следующий день мы провели утро в прогулках по окрестностям, а после завтрака отправились в очаровательную поездку по живописной сельской местности, чтобы показать мне их окрестности. После обеда мы снова повторили сеанс музицирования и пения, еще немного поговорили, и я снова улегся на одинокую кушетку, чтобы крепко заснуть.

На следующий день я начал серию фотографических портретов, начав с Папа, которого снял в трех позах - все очень удачные. Затем я снял Фредерика в трех позах. Сначала я фотографировал мужчин, чтобы по возможности утомить остальных членов семьи. В первый день присутствовали все, на следующий - только Мама и Луиза, еще на следующий - только Мама, когда я фотографировал Софи. Тогда только Мама оказалась в моем полном распоряжении, так как я намекнула Луизе, чтобы она держала сестру подальше. Это позволяло мне уделять их матери все внимание, какое я хотел. Я взял и позаботился изменить ее позу, чтобы дать мне повод взять ее руки и конечности, с помощью чего я убедился в упругости их плоти, и позаботился, случайно, почувствовать удивительную упругость ее ягодиц. Я не упустил возможности, по-видимому, спонтанно выразить восхищение ее прекрасной и полностью развитой фигурой. Я видел, что лесть была принята с восторгом и предвещала будущий успех, когда представится возможность. Я даже намекнул, какую великолепную фотографию она могла бы сделать, если бы ее прикрытие было поменьше и был бы больший отказ от обычной позы. Судя по ее поведению, это ей очень понравилось, но в тот момент она ничего не сказала.

За эти дни я в совершенстве овладел всеми входами и выходами в доме.

Спальня Луизы находилась несколько в стороне от остальных, дверь из ее гардеробной выходила в коридор, ведущий к туалету, расположение, которое казалось удобным для доступа, так как можно было предположить, что человек стремится к естественной нужде, когда на самом деле он занят совсем другой игрой.

Она дала мне две короткие и бесполезные встречи в саду, где, согнувшись, она просто позволила мне поспешно спустить лишний пар.

Я уговаривал ее позволить мне приходить ночью через удобную дверь в коридоре ватерклозета, но она сказала, что этого не должно быть и что для дальнейшего полного снисхождения ко мне мы должны подождать до ее возвращения в Париж после свадьбы.

Мне казалось, что во всем этом есть какая-то тайна, и я решил, если возможно, разгадать ее. Итак, в тот день, когда я сфотографировал ее мать, зная, что Луиза ушла с Софи, чтобы держать ее подальше, я воспользовался возможностью посетить и внимательно осмотреть спальню и гардеробную Луизы. В обеих комнатах были внутренние двери, обтянутые сукном, так что, когда наружные двери были заперты, внутри ничего не было слышно; но над внутренней дверью гардеробной был timbre (тембр), как сказали бы французы, что-то вроде колокольчика, который дает только один звонок, когда его дергают. По обеим сторонам окна гардеробной стояли чем-то вроде платяных шкафов: шкаф слева был забит одеждой, с другой стороны половина нижней части была снабжена откидной крышкой, которую я сначала принял за сиденье ватерклозета, но, подняв крышку, обнаружил, что это всего лишь ящичек с грязным бельем; сверху были колышки, но на них ничего не висело. Так как это было близко к двери сообщения со спальней, которая открывалась напротив окна, этот шкафчик, если только сообщающаяся дверь не была полностью закрыта, открывал вид на кровать и прилегающие к ней части комнаты.

Это было то самое место, где можно было спрятаться. Я немедленно побежал к себе в комнату и, достав свой буравчик, без которого никогда не путешествую (так как удобно просверливать отверстия в соседних комнатах, и таким образом я сделал много приятных открытий). Я вернулся и, прикинув, где сверлить, проделал две дырки, одна из которых вела в гардеробную, а другая - в спальню. Затем я завладел ключом, чтобы, оказавшись внутри, запереться. Таким образом, полностью подготовившись, я поднялся на верхнюю часть дома, где был дополнительный небольшой этаж, как бельведер, или место обозревания окрестностей. Оно полностью господствовало над землей. Мне хотелось узнать, что случилось с Софи и Луизой, и присоединиться к ним. Но я увидел гораздо больше, чем ожидал, и это заставило меня порадоваться, что я принял меры предосторожности, о которых говорил.

На скрытой полянке, невидимой со всех точек, кроме той возвышенности, где я находился, я увидел двух сестер с их братом Фредом. Все трое лежали на травянистом склоне, обе девушки задрали нижние юбки; Фред сравнивал и трогал их волосатые пёзды. Даже на таком расстоянии я мог различить темную массу великолепной шерсти Луизы. Софи, очевидно, была более богатой волосней по сравнению с ней. Я видел, как Фред наклонился и поцеловал обе пизды, а потом девушки вскочили и сбросили нижние юбки. как будто для того, чтобы предотвратить дальнейшие излишества в таком неохраняемом месте. Фред пощупал их задки, и они исчезли среди деревьев.

Ого, сказал я себе, я вижу, куда дует ветер. Неудивительно, что Луиза не хотела, чтобы я приходил к ней по ночам. Теперь я не сомневаюсь, что г-н Фред проводит с ней ночи. Тем не менее, я буду там, чтобы увидеть, и будет странно, если я в конце концов не присоединюсь к их развлечениям.

Конечно, после того, что я увидел, я не пытался присоединиться к ним. За обедом я пожаловался на головную боль и вялость, и мне показалось, что я простудился или что какие-то химические вещества, которыми я пользовался, подействовали на меня столь неблагоприятно. Вечером, чуть позже десяти часов, я ускользнул, когда музыка закончилась, извинившись перед Мама, как будто хотел пораньше лечь спать и побыть в тишине. Я поднялся к себе в спальню, снял сюртук и жилет, надел темный фланелевый халат и взял с собой маленькую сумочку. Я запер дверь снаружи, положил ключ в карман, совершенно незаметно пробрался в гардеробную Луизы и вскоре благополучно устроился и заперся в вышеупомянутом шкафу.

Ниша для грязного белья с крышкой служила удобным сиденьем, так что я не боялся переутомиться от долгого стояния в вертикальном положении. Примерно через полчаса вошла Луиза со своей горничной, и после различных туалетных манипуляций ей помогли лечь в постель, а горничная, зажегши ночник, вышла через дверь гардеробной. Мне очень хотелось покинуть свое укрытие и присоединиться к милой девушке в ее постели, где она лежала так очаровательно и маняще, но я видел по ее беспокойному поведению, что она была на взводе от ожидания, и, очевидно, она была в ожидании чьего-то прибытия. Долго ждать мне не пришлось. Я услышал шаги в коридоре, а затем увидел, как в тусклом свете открылась дверь и вошел человек, в котором, когда он вошел в освещенную спальню, безошибочно узнал ее брата Фреда, только он был в халате. Он запер дверь, через которую вошел, но не закрыл промежуточную дверь между двумя комнатами, так что я мог все видеть.

Он бросился к кровати, и Луиза, привстав, встретила его объятиями на полпути. У них был долгий, любовный поцелуй, и я видел, что его рука наслаждается всеми ее тайными прелестями. Конечно, это не могло продолжаться больше минуты, так как оба были слишком разгорячены, чтобы тратить время на такие предварительные пустяки.

— Сними с себя всю одежду, дорогой Фред, - воскликнула Луиза.

И, приподнявшись, она сбросила свою ночную рубашку. Фред действовал почти так же быстро, но оставил Луизе достаточно времени, чтобы зажечь лампу, удобно расположенную, чтобы дать им всем удовольствие любоваться самыми интимными частями тела друг друга.

Фред подхватил ее за пышные ягодицы, как только она зажгла лампу; потом они нежно обнялись и обняли нагие тела друг друга. Затем, повертевшись перед большим зеркалом, они уставились на свои взаимные чары. Великолепное зрелище - видеть этих прекрасных созданий во всем нескрываемом совершенстве их изысканных пропорций!

Член Фреда стоял крепко, упираясь ему в живот, и был великолепным оружием, несколько больше моего собственного. Сцена была настолько захватывающей, что я не мог избежать участи подрочить сам себя, но для подробностей я должен буду сослаться на другое письмо. Я слишком возбужден, чтобы писать дальше.

ПИСЬМО IX

Я был вынужден прервать свое последнее письмо, так как воспоминание об этих двух прелестных созданиях, позирующих обнаженными и с прекрасными фигурами, не имея ни малейшего представления о свидетеле их кровосмесительных действий, было слишком волнующим для меня, чтобы продолжать описание в тот же день. Теперь, когда я в более охладившимся настроении, я расскажу вам дальнейшие подробности тех восхитительных сцен, свидетелем которых я был.

Несколько минут прошло во взаимном восхищении их очаровательными формами. Луиза, взяв в руку великолепный хуй брата, наклонилась, поцеловала его и взяла в рот.

— Пойдем в постель, дорогая Лу, - сказал Фред. - Начнем с двойного гамахуча.

Фред бросился на кровать, уронив голову в изножье, чтобы иметь возможность при свете лампы продемонстрировать все тайные прелести Луизы.

Это положение было, конечно, одинаково благоприятно и для меня. Я даже отважился осторожно отпереть дверь и придержать ее приоткрытой. Так как лампа стояла так, что я не мог ее видеть, она, естественно, отбрасывала тень на то место, где я находился. Я также был уверен, что они были и будут слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на что-то еще, тем более что они воображали себя в безопасности из-за двух запертых дверей. Таким образом, я мог, спокойно сидя, быть глубоко заинтересованным зрителем восхитительной и чрезвычайно волнующей сцены инцеста, разыгрывавшейся передо мной.

После того, как они закончили свой взаимный гамахуч, который, как я мог видеть по конвульсивным движениям ее попки, вызвал два разряда у похотливой Луизы, они повернулись и после короткой игры, чтобы восстановить жесткость пего (пенис) Фреда, продолжили восхитительную еблю.

Вид брата и сестры во всех прелестях их ебли был чрезвычайно возбуждающим, и, если бы не моя предупредительная дрочка, я, должно быть, снова бы обрызгал всё при просмотре сей сцены, но теперь я мог более спокойно смотреть на либидозные и кровосмесительные действия, которые носили самую жаркую природу.

Фред не отступил после того, как впервые кончил в ее пизду, но продолжал утопать в восхитительной полости, пока ее возбуждающее давление не привело его хуй в достаточную крепость, чтобы достойно продолжить бой. Трижды он приносил жертву Приапу, прежде чем удалиться из нее, и, судя по ее усиленным движениям и внезапным паузам, Луиза дважды потратилась. Потом она подумала, что нужно взять в рот его хуй, чтобы быстрее довести его до опорожнения, но когда она развернулась в мою сторону, зрелище оказалось уже не таким интересным, как раньше, хотя, без сомнения, он одновременно лизал ее пизду.

Вскоре я увидел, что его хуй был возбужден до той обычной жесткости, которую он демонстрировал поначалу, и когда он поставил ее на четвереньки, то по некоторым выражениям, которыми они оба изошли, я увидел и понял, что они собирались принести жертву на более священный и тайный алтарь Приапа. Эта сцена с братом, ебущим сестру, была слишком волнующей для меня, чтобы сопротивляться ей, и мне снова пришлось прибегнуть к помощи своих пальцев, чтобы облегчить мне мою чрезмерную возбужденность.

Фред дважды приносил свои жертвы в малом храме Венеры, прежде чем выйти из него. Затем они лежали рядом, и после многих нежных и любящих объятий начался разговор, который открыл мне глаза на многое из тайной истории этой интересной семьи.

Луиза начала с вопроса, почему он не пришел вчера вечером. Он извинился, сказав, что, по его мнению, Уильям был с ней, и поэтому провел ночь с Софи, хотя и против своего желания, так как Софи останется дома и после замужества и отъезда Луизы.

— Ты знаешь, моя любимая Лу, что ты, и только ты, очаровываешь меня. Ты первая научила меня, что такое радость соития, и только к тебе я всегда очень привязан. Софи становится достойной подражательницей тебе, но все еще далеко позади, и я сомневаюсь, что она когда-нибудь сравнится с твоей редкой способностью доставлять удовольствие в любовных битвах.

Слушая сей интересный разговор, я не мог не думать о том, каким дураком я был для собственного воображения. Передо мной была моя собственная Луиза, которая постоянно ебалась со своим братом задолго до того, как я узнал ее, и все же у меня хватило самообмана вообразить себя первым мужчиной, овладевшим ею. И все же, когда я пришел к мысли, чтобы пересмотреть все обстоятельства ее крайней готовности поддержать меня в каждой моей похотливой идее и движении, я должен был видеть, что она уже была хорошо проинструктирована, чтобы встретить каждое движение, которое я предписал. Я полагаю, что наше самолюбие не позволяет нам увидеть всё, что совершенно точно говорит нам прямо в лицо, ибо, конечно, легкость и апломб, выражаясь по-французски, которые Луиза проявила с самого начала, должны были сразу же убедить меня, что она не новичок. Но мое тщеславие не позволяло мне увидеть этого в то время.

Таким образом, мы обманываем самих себя, и мы не имеем права возлагать всю вину на то, что нам угодно называть слабым полом, хотя они намного превосходят нас во всех уловках и хитростях, которые могут нас обмануть. Я должен признать, что мы очень легко поддаемся обману, который они практикуют.

Пока я делал эти замечания самому себе, сестра и брат снова стали готовы к своим дальнейшим усилиям во владениях Венеры. На этот раз Луиза оседлала Фреда и, направив его необузданный хуй в свою восхитительную пизду, начала медленно поднимать свою великолепную, божественно развитую жопу перед моим тоскующим взглядом.

Это было замечательное зрелище - взметнувшийся на дыбы хуй, на котором самая великолепная жопа, когда-либо украшавшая женщину, сначала приподнималась, а затем так же медленно снова пронзалась. Чресла Фреда приподнимались навстречу ее толчкам, и на мгновение они останавливались во всей роскоши такого полного соединения, что трудно было сказать, к какому низу принадлежали сопутствующие шары. Они постепенно увеличили свои движения, Фред сначала положил руки на великолепные ягодицы над ним и помогал их движению вниз, как бы заставляя их еще сильнее надеться на его чопорно стоящий посох. Затем, вставив два пальца в изящную жоподырочку Луизы, он заставил ее обильно кончить, в то время как сам, очевидно, сдерживался для дальнейшего развлечения.

Было прекрасно отметить конвульсивное давление ее жопы, когда она изливала свою кончу на его восхитительное оружие, и я мог видеть молочную жидкость, сочащуюся из ее хорошо заполненной пизды и покрывающую его яйца. Вскоре она возобновила свое великолепное действо, начав, как и прежде, с долгих и медленных движений, пока возбуждение не заставило похотливое создание ускорить темп, и на этот раз они опустошились одновременно, со взаимными криками, свидетельствующими о божественном блаженстве, полностью насыщенном любовью.

Луиза долго лежала на животе Фреда, удерживая его расслабленный хуй в своих восхитительных ножнах силой “щипцов” ее пизды. В конце концов ему пришлось умолять ее отпустить его и лечь рядом.

Она так и сделала, но сначала, наклонив голову, долго и любовно посасывала его хуй и не прекращала этого до тех пор, пока он не “окоченел” настолько, что она смогла, улегшись на спину, перекинуть правую ногу через чресла Фреда и снова засунуть ее в свою пылающую и дымящуюся пизду.

— Вот, - сказала она, - мой дорогой брат, дай ему отдохнуть. Дай мне одно любящее объятие, и тогда мы сможем спокойно спать. Я позабочусь о том, чтобы держать его в плену.

Они нежно обнялись и несколько минут продолжали ворковать. Потом Луиза отодвинула ногу и, повернувшись, прижалась своей великолепной жопой к животу Фреда. Он натянул простыни, и по их тяжелому дыханию я вскоре понял, что они крепко спят.

Я заперся, откинулся в угол и последовал их примеру.

ПИСЬМО X

Покинув спальню Луизы и вернувшись на рассвете к себе, я проснулась от нежных губ, сладко посасывающих мои. Это была моя дорогая Луиза.

— Гарри, любовь моя, ты, должно быть, достаточно выспался, мы как раз собираемся завтракать.

— Неужели уже так поздно? - спросил я, отвечая на ее объятия. Ее рука скользнула под мою одежду и наткнулась на мой властный хуй во всей его славе. Она сжала его своей мягкой рукой, и я притянул ее к себе в постель, мягко толкнув на нее и приподняв нижние юбки. Ее пизда уже была влажна от возбуждения поцелуями и ощупыванием меня. Я несколько раз провел головкой своего хуя вверх и вниз между ее губками, затем, нежно скользя им в ее жаждущую пизду, наслаждался очаровательной еблей. Время не позволяло нам задерживаться в наших восхитительных радостях, так что после нескольких чарующих объятий она отпустила меня, нежно поцеловала, отряхнула нижние юбки, умоляла не задерживаться и оставила меня заниматься утренним туалетом. Когда я спустился, меня тепло встретили, и все надеялись, что я вполне оправился от вчерашнего недомогания. Я поблагодарил их и сказал, что долгий ночной отдых полностью восстановил меня. Я сел рядом с хозяйкой и напротив Софи, рассматривая ее более пристально, чем прежде.

Она сидела, по-видимому, вся в невинном веселье. В самом деле, глядя на всю семью, никто не мог себе представить, что между ними может быть хоть малейшая непристойность. Они, казалось, все прекрасно понимали преимущество кажущейся правильности их поведения на публике, имея все возможности ночью для самого дикого потворства каждому похотливому и кровосмесительному удовольствию. Ничто из того, что происходило, ни в малейшей степени не указывало на те дикие оргии, которым, я был уверен, они предавались; все с тихим наслаждением вели легкую, приятную, остроумною беседу, без малейшей свободы неприличных намеков.

Я не мог не восхищаться их здравым смыслом в этом. Это делало их преданность всему своенравию их похоти вдвойне приятной. Я приспособился к этой линии поведения, но решил стать всеобщим участником более скрытых актов всей семьи.

Мне показалось, что со стороны Мама ко мне проявился более теплый интерес, но, возможно, это было лишь следствием той рассудительной лести, которую я вливал в ее послушное ушко, когда фотографировал ее. Я решил при малейшей возможности довести дело до конца.

Вскоре после завтрака я присоединился к Фреду и невзначай заметил:

— Вчера я видел такое очаровательное зрелище - две красивые молодые женщины в задранных платьях и с обнаженными волосатыми пёздами на глазах у очень красивого молодого человека, который был удивительно похож на тебя, мой дорогой Фред. Он целовал эти красивые пёзды, а потом они все поднялись и исчезли в кустах, с какой целью, тебе лучше знать, но я определенно узнал твоих сестер, прежде чем они скрылись в кустах. Никогда не смущайся, мой дорогой друг, ты только делал то, что я часто делал сам, и я люблю тебя за это. Какая сестра тебе больше нравится?

— Вы правы, - ответил он. - Случай познакомил вас с семейной тайной, и на тех условиях, на которых мы сейчас стоим, я признаю, что ваше предположение совершенно верно. Я имел и имею обеих моих сестер, но больше всего удовольствия доставляет и получает моя дорогая Луиза.

— Ах, как это верно; ведь ты должен знать, мой дорогой Фред, что я тоже давно наслаждаюсь восхитительными прелестями твоей милой сестры во всех отношениях, и одна из главных причин, по которой я искал тебя, состояла в том, что мы могли бы вместе наслаждаться всеми сладострастными удовольствиями, которые она так хорошо умеет дарить.

Он был несколько озадачен моим откровенным признанием, но тотчас же пришел в себя и признался, что в этом нет ничего удивительного, хотя он и не подозревал ничего подобного по сдержанному поведению нас обоих с тех пор, как я был в доме. Он видел и наблюдал полное отсутствие чего-либо похожего на фамильярность, но это было вполне естественно, так как Луиза была слишком жаркого нрава, чтобы не иметь любовника в Париже.

— А Том вообще знал о вашей близости?

— Нет, ни в малейшей степени.

— Я рад этому, - сказал он.

Я сказал ему, что после того, что я видел, я больше не уверен, что именно он проводит каждую ночь с Луизой, так как она так упорно не позволяла мне приходить к ней ночами.

— Так вот, дорогой Фред, я достаточно знаю крайнюю похотливость Луизы, чтобы быть уверенной, что она не хотела бы ничего лучше, чем иметь нас обоих вместе, хотя, естественно, ей не хотелось сообщать мне, что у нее есть брат в любовниках, как и у меня. Ты должен устроить так, чтобы мы оба спали с ней сегодня ночью и чтобы она могла ожидать нас; я дам ей намек на то, что произошло между нами, и скажу ей, что делать. Не напрягайся, мой дорогой друг, - сказал я, видя, что он собирается это сделать, несомненно, зная, что отец может застать нас врасплох.

В этот момент я заметил экипаж, подъезжавший по аллее.

— Вот они, возвращаются с дневной прогулки, - сказал я. - Давай спустимся к ним.

И я побежал вниз по лестнице. К тому времени, как мы подошли к двери, карета уже подъехала, и мы как раз успели спустить из нее дам. Луиза пришла последней, и так как Фред забрал Мама, а Папа - Софи, Луиза осталась, так сказать, наедине со мной. Я воспользовался моментом, чтобы пробормотать ей особое пожелание, чтобы она нашла возможность после обеда побыть со мной наедине несколько минут, так как мне нужно было сказать ей что-то срочное. Она обещала немедленно это сделать.

После обеда, так как вечер был чудесный, ярко освещенный луной, мы сели на террасе перед окнами гостиной, а потом стали прогуливаться взад и вперед.

Луиза, побывав сначала с одним, потом с другим, наконец подошла ко мне, и, задержавшись позади остальных, мы остались вне пределов их слышимости. Я ухватился за эту возможность и сразу же сказал ей, что видел Фреда и предложил прийти к ней сегодня вечером, потому что я также сообщил ему о нашей близости в Париже; что он совсем не сердится, но считает это вполне естественным, особенно потому, что я указал ему из бельведера то место, где было видно, как он целовал пёзды двух своих сестер, чтобы дать ему понять, что я знаю о том, что он их ебёт, но что всё в порядке. Я не сказал ни слова о том, что прятался в чулане.

Она была рада этому и в равной степени радовалась тому удовольствию, которое мы будем иметь все вместе.

— А если Папа зайдет утром?

— Ладно, не обращай внимания, закрой меня в шкафу, и пусть Фред скажет, что слишком устал. Он может пройти в гардеробную, закрыв за собой сквозную дверь, и таким образом выпустить меня, когда будет уходить. После того, что произойдет, у него не будет никаких угрызений совести.

Так все и было устроено. После того как все домочадцы удалились отдыхать, ко мне подошел Фред, и мы оба немедленно зашли к милой Луизе, которая лежала совершенно обнаженная, вся готовая с нетерпением начать любовные схватки и полностью готовая доказать, что она более чем равна с нами по усилиям в наших похотливых упражнениях.

Поскольку у нас были только легкие халаты, мы в одно мгновение оказались такими же голыми, как и она, и после тройных объятий и поцелуев перешли к восхитительному гамахучу. Незадолго до того, как мы начали, милая Луиза, держа в руках оба наших негнущихся, стоячих хуя, осмотрела их и сравнила, заявив, что не может сказать, какой из них лучше другого и что любой женщине достаточно и того, и другого; следовательно, как она должна быть счастлива, имея их два. Она нежно поцеловала их и пососала. Затем Фред лег на спину на кровать, а Луиза опустилась на колени. между его ног и начала всерьез сосать его хуй, ее великолепные ягодицы выступали над краем кровати. Я сел на стул, который уровнял мой рот с ее восхитительной и волосатой пиздой. Я просунул свой язык глубоко между ее влажными и пухлыми губами и через несколько минут вонзил его в меньшее розовое отверстие, которое, смазанное таким образом, предоставило место для моего пальца, которым я задрочил ее изысканную попную дырочку, в то время как я вернулся к первоначальному входу, который зиял и жаждал моего гамахуча.

Ее собственные пальчики одной руки были дважды использованы на корне и шариках хуя Фреда, в то время как другой она вогнала постильон (форейтор, кучер, здесь – хлыст) в его зад, и ее жадные губы сосали его дико возбужденный хуй.

Это стимулирование вскоре дало свой естественный результат. Фред был первым, кто отдал свою благоухающую дань природе, но когда Луиза жадно проглотила ее, то сама пришла, с таким диким движением извивающейся жопы, что мне было очень трудно удержать свой активный язык; но наконец она сделала это, с криком восторга и таким потоком восхитительной сливочной кончины, который показал, в каком состоянии непотребной похоти она была. Она продолжила, не двигаясь, отсасывать хуй Фреда, но как только нашла его достаточно эрегированным, хотя прошло едва ли больше пары минут, как она вскочила и велела мне лечь на спину. Она оседлала меня и, взяв мой твердый, стоячий хуй в руку, направила его к своей хорошо намоченной пизде и, опустив на него свое выпрямившееся тело, одним толчком поглотила его по самый корень. Затем, поднявшись и опустившись раз или два, чтобы полностью усесться без сопротивления на моем хую, она опустилась всем телом мне на живот, и сначала нежно поцеловала меня, и, просунув язык мне в рот, приподняла ягодицы так, что я почти не вышел из нее.

Фред, вскарабкавшийся позади нас, увидев это движение, немедленно приложил свой хуй к ее розовой жопной дырочке и, мягко надавив, скользнул туда по самую рукоять в упоительном ритме Приапа. Когда он провел им по орешку моего хуя, он дал ему самое восхитительное и возбуждающее ощущение. Как только он вошел в нее, я приподнял ягодицы и последовала его примеру в нижней полости, и в течение нескольких минут мы были удовлетворены тем, что отдыхали и спокойно наслаждались возбужденными пульсированиями наших хуев друг против друга, через очень тонкую перегородку между ними, которая, вполне очевидно, не препятствовала нашим взаимным ощущениям. Дорогая Луиза тоже никогда не прекращала тех изысканных тисканий как пиздой, так и жопой, которыми она так славилась.

Конечно, это спокойное наслаждение не могло долго продолжаться, а скорее послужило толчком к дальнейшим нашим усилиям. Вскоре мы начали более активные операции. Дорогая Луиза, зажатая между нами, вне постоянного и восхитительного давления и этого неописуемого внутреннего перистальтического движения внутренних складок ее самой очаровательной пизды, естественно, была почти пассивной, оставляя активную часть двум возбужденным хуям, работающим внутри нее.

Когда я подумал о возбуждающем кровосмесительном хуе, который ебал ее жопу и поддерживал каждое мое движение, я стал просто диким от похоти и, поскольку я ранее еще не излился, я отдал дань Венере, прежде чем Фред был готов к этому. Но мое возбуждение произвело свое естественное воздействие на непристойный темперамент Луизы, которая, почувствовав по возросшей жесткости моего хуя, что я кончаю, пришла со мной с таким чрезмерным вожделением, что до крови укусила меня за плечо. Фред, не будучи готовым, продолжал свои операции, которые почти мгновенно, своим действием на мой несколько расслабленный хуй, снова довели меня до кончины.

Излишне говорить, что ничто не могло быть более приятным для Луизы, чем это продолжающееся действие. Она всегда была наготове и, по-моему, приняла бы шесть хуев, один за другим, и это ей только больше понравилось. На этот раз Фред кончил раньше меня и снова позволил Луизе удовлетворить свою неистовую похоть очередным своим потоком.

Я продолжал активные движения, как это делал прежде Фред, и, еще более сдерживая себя до тех пор, пока Фред снова не будет готов тратиться, мы позволили восхищенной Луизе еще раз потратиться, прежде чем она снова присоединилась к нам, когда все трое замерли в предельной агонии удовлетворенной похоти. На этот раз мы пробыли с четверть часа в блаженном закупоривании этих двух восхитительных входов в самый сокровенный храм, посвященный нашей благословенной Богине Венере.

Мы встали и на какое-то время успокоили это милое восхитительное создание, заявившее, что настоящее эротическое наслаждение можно получить только тогда, когда в ней работают сразу два хуя, и что она, со своей стороны, хотела бы сосать третий.

— И вот что, Фред, дай-ка я пососу твой, пока ты сам не ляжешь. Мне нравится горьковатый привкус, который придает ему моя жопа.

И она сосала его, пока я мылся в ледяной воде, не для очищения, а для стимулирования нервной системы. Когда Луиза начисто обсосала Фреда, я посоветовал ему сделать то же самое по сходным причинам. Луиза последовала нашему примеру, что также привело к охлаждению наших разгоряченных тел.

После тех быстрых маневров, которые мы только что отрепетировали, мы не были готовы сразу и немедленно, но, чтобы ослабить яростную страсть той похоти, до которой мы довели Луизу, мы по очереди ласкали ее, пока она сосала хуй другого.

Таким образом, мы заставили влюбленное создание снова потратиться два раза, прежде чем начать новую встречу. Я умолял, чтобы на этот раз я вошел в ее жопу.

У нас была самая восхитительная оргия, так как, опять же с помощью моих пальцев, я заставил его либидозную сестру потратиться два раза против нашего по разу. Понежившись в блаженстве некоторое время, мы возобновили работу, поменявшись местами.

Я был прав, говоря, что идея инцеста подействует на воображение. Никогда я не ебался с большей энергией. Фред восхитительно поддерживал меня, в то время как его пальцы не переставали дрочить пизду сестры. Она снова дважды пришла, мы - один, а потом, измученная, искала покоя и бессознательно погружалась в сон.

После хорошего отдыха мы проснулись и оба вышли из нее с громким хлопком, как будто из плотно закупоренной бутылки вытащили пробку. Затем последовал громкий порыв “ветерка” из-за спины милой девушки.

Поэтому мы вскочили и, смеясь, поспешили надеть халаты, говоря, что, очевидно, пора уходить, так как отстреляло утреннее ружье.

Она от души рассмеялась при этой мысли, но вдруг, когда я встал с постели, приподняв мой халат, резко шлепнула меня по заду за ту дерзость, с которой я намекнул на то, что она назвала просто несчастным случаем.

К счастью, мы вернулись в свои комнаты незамеченными.