Then Surely We от Malraux

********************************

Глава 1: Уход

Кайл Франклин

Я не хотел разговаривать, поэтому заблокировал номера телефонов для всех, кроме семьи и работы. В течение трех месяцев я имел дело только с Айлой и работой. И тут мой телефон зазвонил.

Это заставило меня проснуться. Мой разум был затуманен, мышление замедлено, а звонок пробил мой толстый череп. Со стоном я столкнул телефон с кровати и перевернулся, прижимая к ушам подушку. Телефон продолжал звонить на полу. Который час? На столе были цифровые часы: 3:13. Ноль три тринадцать часов, как сказала бы Джилл. Я насмешливо улыбнулся. Джилл была моей подругой в детстве и навсегда осталась моей лучшей подругой. Она стала моей любимой женой, той, что обещала любить меня.

Звонок прекратился, и я расслабился.

Но он снова начал звонить.

– Тьфу! – Я бросил на него подушку, но он все равно звонил. Я перекатился на край матраса и посмотрел в сторону. Он светился; экран светился. Айла.

Я перевернулся на спину. Прекрасно. Ее сестра, Айла, произносится как АЙ-ЛУХ (несущая свет). Я представил себе этот разговор посреди ночи:

«Кайл? Почему не берешь трубку?»

«Потому что слишком много пью. А я делаю именно это. Без бутылки у меня нет жизни. Я не работаю. Не читаю книг. Ничего не ем». Я бы хотел, чтобы в этих заявлениях чувствовалось отчаяние, но не все они правда. Я немного работаю, проверяя правки за некоторыми моими редакторами. Разговариваю с Шэрон Акерман, моим боссом. Много переписываюсь с Мюррей. Мюррй взяла на себя много моей работы. Я просто сказал им, что у меня личная проблема, и эти двое не стали задавать вопросов. За эти месяцы я рассказал Мюррей немного больше, так что, был уверен, что они обе понимают, в чем дело. Они – товарищи по работе и подруги. Я все еще пью, но лишь по вечерам, чтобы не видеть снов. Это не срабатывало.

Айла бы вздыхала и бормотала, но, скорее всего, не ругала бы меня. Подумала бы, но не сказала мне: «Оторви свою задницу, Кайл. Прошло уже три месяца». Айла просто немного превосходила меня в отношении поведения, потому что была немного выше практически всех в любых отношениях. Айла – замечательная во всех отношениях. Она душит меня пониманием.

Я бы повесил трубку или просто сбросил ее и перекатился. Что угодно. Я не знал, что мне делать.

Звонок прекратился, и необходимость принимать решение отпала.

Ай редко звонила мне до того, как начались неприятности. С тех же пор звонит каждые несколько дней. Один раз позвонила своим родителям, чтобы сказать, что я мог бы приехать к ним, пожить с ними, пока все не уладится. В другие разы звонила, чтобы сказать, что знает Джилл, и что проблемы могут быть преодолены. Любовь может победить. На этом я вешал трубку. Все, что у них есть, предполагает примирение, по крайней мере, в качестве положительного исхода. Морально я не против примирения, но должен рассматривать развод как вероятный и, возможно, лучший исход. Жизнь без Джилл была чем-то, о чем я никогда раньше не думал. Никогда.

Я обдумывал это уже три месяца. Думал, у меня есть время. Она не вернется домой еще несколько месяцев. Афганистан – далеко.

Снова начал зазвонил, а я не обращал на него внимания, пока тот не замолчал. Возможно, проходит какая-то большая семейная встреча, или Джилл потребовала решения о разводе, или Айла пьяна. Да, представьте себе Айлу пьяной! Может быть, Гил получил очередное повышение, и всем нам нужно немедленно, посреди ночи, в экстренной семейной ситуации узнать: разве мы не рады за него?

Когда ты – на самом дне, тебе нужна компания. Гил – мой друг, и обязан разделить мои страдания.

Через несколько минут телефон зазвонил опять. Я перевернулся и увидел на полу отсвет от него под подушкой. Так много, так часто и так поздно. Она настойчива. Я потянулся, отодвинул подушку, увидел кто это. Конечно, снова Ай. Я ответил, чтобы прекратить это.

– Да, Ай, привет? – ответил я. – Не издевайся надо мной, пожалуйста.

Айла молчала, молчала необычно. Я ожидал ее гнева. Я игнорировал ее, ее маму, ее отца и ее мужа, с тех пор как узнал правду о своем браке.

Терпеливо, делая паузы, Айла, наконец, спокойно сказала:

– Кайл. Кайл, послушай. Слушай внимательно. Ее убили, Кайл. Джилл. В Афганистане.

Я почувствовал удар и внезапную пустоту, скручивание внутри. Я видел все как будто в туннеле. Я ничего не сказал, потому что так много эмоций сменяли друг друга. Ненависть, удовлетворение, печаль, оправдание... и... и потеря. (Я не знал, что оправдание – это эмоция.) Они наваливались друг за другом. Я был на самом дне, и эмоции захлестывали меня. У меня было тяжело на душе. Джилл мертва.

Я закричал, расстроенный, злой и опустошенный:

– НЕЕЕЕТ! – Я стал меньше, чем вот только что, и был уверен, что отныне никогда не стану больше. Жизнь смогла стать хуже, хуже самого худшего, что я уже пережил.

Джон Донн прав: «смерть уменьшает всех нас, какими бы маленькими мы уже ни были».

Айла терпеливо ждала. Я дышал в трубку. Мне хотелось, чтобы она была здесь. Чтобы обнять кого-то. Нет, не кого-то, не кого-то: чтобы обнять Айлу.

– Нет. Просто нет. Ай, почему сообщили так поздно? Ночью? – спросил я. Джилл говорила, что посреди ночи не звонят.

– Тебя ищут уже два дня. С тобой не могли связаться по номеру мобильного. Боялись, что это станет известно; никто в Шестом полку морской пехоты не может позвонить домой, пока не будут оповещены ближайшие родственники и семья. Сообщив так поздно, нарушили правило.

– Понятно, – сказал я. – Я заблокировал всех, кроме работы и семьи. Ай, мне нужно немного времени, пожалуйста.

Она сказала:

– Позвони, когда захочешь поговорить, Кайл. Или когда протрезвеешь. Я знаю, насколько тебе тяжело... Понимаю твое затруднительное положение. Мы все не спим, и не будем спать. Звони когда угодно. Или просто приходи, когда станешь готов.

Я услышал на заднем плане плач, а затем плач Айлы, когда она клала трубку, как будто она держала себя в руках и теперь смогла себя отпустить. Раньше я слышал, как она плакала, но не так. Я никогда не слышал, чтобы она рыдала.

Связь оборвалась. Я положил телефон на стол, уставился на то, что было у меня перед глазами, но не видел этого.

Новость меня отрезвила, пробудила, но все равно приходилось терпеть эту тяжесть в голове от слишком большого количества выпитого в течение слишком многих дней. Я позволил всей нашей жизни раздавить меня.

Навалились воспоминания. Мы были маленькими детьми, лазали по деревьям, били по бейсбольным мячам и обдирали коленки. Вместе бегали, играли, любили, страдали, плакали... вместе. Летом и по субботам я приходил к Джилл и Айле к девяти утра. Иногда слышал еще раньше, как Джил зовет через дверь на две ноты:

– Кайл! КААА-ИИЛЛЛ!

У моего отца не хватало духу ругать Джилл, которая ему очень нравилась, когда он был дома и пытался заснуть. Пока она не поступила в морскую пехоту, в Naval ROTC (корпус подготовки офицеров запаса ВМФ), мы все делали вместе.

Умерла. Женщина, которую я любил, мертва.

Я пошел в кухонную зону и сварил кофе. Сидел за маленьким столиком в мотеле, смотрел на пар, поднимающийся от кофе, и пил его черным. Я ненавидел черный кофе, поэтому теперь пил его именно так. Я смотрел так, как смотрела моя бабушка ранним утром в моем детстве, ни на что не глядя, ничего не видя, грезя наяву. Вспоминала ли она дедушку? Утро – хорошее время, чтобы смотреть, сматывать шерсть и не думать.

Я закрыл глаза и увидел, как Джилл лазит по базам, печатает на клавиатуре, читает в церкви. Видел, как она занимается в библиотеке, идет по тропе, смеется в ресторане. Она целовала меня, ее губы были мягкими и желанными. Я видел ее в бикини в тот день, когда мы оба потеряли девственность, ее правую руку за спиной, чтобы расстегнуть застежку бюстгальтера.

Я вспомнил, как много раз занимался с ней любовью, наслаждался ею так же, как и он в прошлом году, что привело меня в диссонанс. Усилием воли я отогнал эту мысль. Мы все еще играли важную роль, все еще имели значение. В течение долгого времени мы были настоящими. Я вспомнил, что было до измены: ощущение ее, мягкость, удовольствие в ее теле, знание, эмоции и душу. Я чувствовал потерю этого и утраченную возможность этого.

Ни одна женщина, которую я любил, никогда раньше не умирала. Теперь все женщины, которых я когда-либо любил, умерли.

Умерла ли она в его объятиях? Умерла ли с его именем на устах? Умерла ли, умоляя его еще раз сказать, что он ее любит?

Можно ли оплакивать смерть жены, которая тебя не любила?

Глава 2: Воспоминание

Айла Киннисон Гилстрап, сестра Джилл

Мы с папой несколько раз говорили о той ночи. Это была самая ужасная ночь в нашей жизни.

Около 2:30 ночи прибыли два офицера морской пехоты. Мама и папа вместе подошли к двери, обеспокоенные поздним ночным визитом. Папа сказал:

– Давай открою я, – и мама отошла в сторону.

Он отпер дверь, приоткрыл ее, а затем распахнул настежь. Как только мама их увидела, она упала в обморок, но папа был наготове и поймал ее. Прошло лишь мгновение, прежде чем она пришла в себя, и один из морпехов помог папе донести ее до дивана.

– Я – капитан Томас Шихан, здешний офицер по оказанию помощи пострадавшим, – начал он. – Это – лейтенант Марк Смит. Прошу прощения, но мне надо подтвердить вашу личность. Вы – родители майора Джилл Киннисон? – спросил капитан.

– Да, капитан, – сказал папа, обнимая плачущую маму.

– Мы не смогли найти ближайших родственников. – Он посмотрел прямо на них, глубоко вздохнул и продолжил:

– С прискорбием сообщаю вам, что майор Джилл Киннисон, КМП США, убита в бою... – сказал капитан и продолжил говорить до конца свое подготовленное заявление.

Папа и мама прижались друг к другу. Когда он закончил, молчание, должно быть, было гнетущим.

– Сэр, – продолжил морпех после сочувственной паузы, – мы не смогли связаться с мужем майора, Кайлом Франклином. Его мобильный телефон не работает, и его не было в своей резиденции на базе Кэмп-Лежен.

– Нет, Кайл где-то здесь. Наша вторая дочь может позвонить ему. Мне нужно ей сказать... – сказал отец, снова задвигавшись.

Это был звонок, который я никогда не захочу вспоминать, поэтому не стану здесь его описывать. Я была обнажена и не спала, всего несколько часов назад мы с Гилом занимались любовью. Он спал. Мне нравится слушать его дыхание во сне. Я сняла трубку после первого же гудка, испугавшись позднего звонка. Говорил папа. Я выкрикнула Гилу ее имя: «Джилл», и он понял, что ее больше нет. Он обнял меня на несколько минут, в то время как я слушала папу.

– Скоро буду, – сказала я и вжалась в Гила.

В его объятиях я успокоилась. Я поцеловала его и встала, надевая вчерашнюю одежду. Мой разум перескакивал от детали к детали.

– Нужно дать знать Кайлу. До него не могут дозвониться. Я должна поехать в дом родителей. Позвоню ему оттуда. Папа говорит, там морские пехотинцы.

Он кивнул.

– Девочек оставь дома. Ничего им не скажу, пока ты не вернешься. Дай знать, что тебе будет нужно. Только веди машину осторожно.

Я вышла замуж за хорошего и надежного человека. Он поцеловал меня в лоб, и я ушла.

Всего через несколько минут я ворвалась в парадную дверь нашего дома и бросилась в объятия мамы и папы. Я видела, как переглянулись морпехи. Мужчины есть мужчины, и я часто вижу эти взгляды, и даже чаще, когда мне стало за тридцать, и даже сейчас, когда мне сообщили о смерти моей сестры. Но я не видела улыбок; это были, скорее, расширенные глаза. Не было ничего неуместного.

– Кайл, ты дозвонилась до Кайла? – спросила мама. Даже в эти последние тревожные месяцы мама держала Кайла на первом месте. – Его не могут найти.

Капитан кивнул.

– Мы не должны были приходить так поздно, но в Северной Каролине велись поиски, однако безуспешные. Мы беспокоимся, что сбой может дать отключение связи в Афганистане, и там есть еще один погибший, семья которого узнала об этом вчера. Не хотели, чтобы вы узнавали об этом через интернет.

Я заметила, что он переживает, что нарушено правило о поздних ночных сообщениях. Видела, что мама и папа слишком подавлены, чтобы разговаривать, поэтому заговорила сама.

– Мы все понимаем. Я могу связаться с Кайлом, если он ответит. И мне кажется, я знаю, где он остановился. – Пока я держала себя в руках. Ради Кайла.

– Мэм, – сказал морпех, – мы должны уведомить его лично...

Я покачала головой.

– Нет, он предпочтет услышать это от меня. И не захочет, чтобы его видели таким, какой он сейчас, – сказала я.

Кайл, вероятно, пьян. Он уже несколько раз бывал пьян, когда я звонила по вечерам. Я посмотрела на капитана, прямо ему в глаза, и, кажется, он увидел, что я честна.

– Кайл – мой лучший друг, – добавила я. – Я позабочусь о том, чтобы он все понял.

Он кивнул. Он нарушал протоколы, но, по крайней мере, миссия продвигалась.

После нескольких попыток я дозвонилась до Кайла, в то время как морпехи сидели в гостиной и тихо разговаривали с мамой и папой. Они слышали, как я велела Кайлу протрезветь, вероятно, предложив им объяснение, которое ввело их в заблуждение. Повесив трубку, я больше не могла сдерживаться и позволила себе расплакаться. Ко мне присоединились мама и папа. Капитан и лейтенант просто ждали нас. Наконец, мы затихли.

Они рассказали о деталях дела, о том, что тело еще не в США, что она погибла от взрыва во время подрыва гранатой ее автомобиля. Через день или около того им нужно будет поговорить с Кайлом о похоронах, страховке, жилье, обо всем, что связано со смертью морского пехотинца. Я дала им свой номер, сказав, что обычно могу связаться с Кайлом, если никто другой не сможет. Капитан записал кое-что в маленький блокнот.

Я сварила кофе. Мама и папа оставались на диване. Я принесла каждому из них по чашке, морпехам тоже, после того как спросила их. Сама же заняла мягкое кресло. Мы потягивали кофе, каждый из нас взял черный. Никто не хотел выходить из комнаты за сливками или сахаром.

Мы рассказывали истории. Папа вспомнил, как Джилл избежала осаливания, чтобы забить мяч, когда играла с Кайлом в хардбол. Мама вспоминала, как Джилл плакала, после того как в детстве ее ужалили шесть пчел, а Кайл терпеливо ждал своей очереди для обработки. Я рассказала им о том, как мы играли в «Захват флага» с морпехами против армии, и оба морпеха улыбнулись. Добрые истории вызывали у нас маленькие, грустные улыбки.

В конце концов, морпехи встали.

– Дамы, сэр, пока мы вас покидаем. Но скоро выйдем на связь. Вы же можете звонить мне в любое время, – сказал капитан, передавая одну визитку папе и две мне. – Пожалуйста, попросите мистера Франклина связаться со мной в ближайшее время. Провожать не надо. Примите наши искренние соболезнования.

Я встала, и каждый пожал руку мне и папе. Лейтенант, который, казалось, был не в своей тарелке, кивнул, и они ушли.

Мы еще немного посидели и поплакали, с трудом веря, что ее больше нет. Прошло еще с полчаса.

В дверь позвонили, возможно, не так уж неожиданно. Это был Кайл. Я открыла, он шагнул внутрь, и я прижалась к нему. Я почувствовала вокруг себя его руки – это был один из немногих случаев в нашей жизни, когда мы крепко обнимались. Мама и папа ждали в комнате, пока мы шептались.

– Не могу в это поверить, – сказал Кайл.

– Знаю. Знаю, – сказала я. – Вернуться назад невозможно.

– Совсем, – сказал он, и я сильнее прижалась к нему.

Я почувствовала, как он прижался ко мне, и в этот раз он не отстранился. Я не чувствовала запаха алкоголя. Зато пахло ополаскивателем для рта. Хорошо. Я бы хотела остаться в этом теплом коконе, но мир вокруг нас был реален.

Мы вошли в комнату. Мама долго обнимала Кайла, тоже что-то шепча. Затем его обнял папа и пожал ему руку, гораздо более коротко.

– Нам нужно присесть, – сказала мама. – Морпехи уже давно ушли.

– Я возьму себе кофе, – сказал Кайл.

Мы сели на свои места. Кайл вернулся со своим черным кофе и сел рядом с мамой на диван. Папа сказал:

– Мы вспоминали Джилл.

Некоторое время было тихо. Мама тихонько хныкала, папу тоже временами трясло.

– Папа, помнишь тот день, когда она сказала, что хочет пойти в морскую пехоту? – спросила я, и он улыбнулся и кивнул. Я рассказала эту историю с нежностью.

Она была старшеклассницей и попросила меня сесть за стол с ней и папой, просто чтобы быть рядом. Кайл учился в Майами, на втором курсе. Я вернулась домой из Дейтона, чтобы понаблюдать за работой учителей. Джилл была полна решимости привести этот аргумент папе именно сейчас.

– Папа, я хочу, чтобы ты меня выслушал, – сказала она.

Она нервничала. Я увидела, как наш папа посмотрел на ее левую руку, и поняла, что ему интересно, не обручилась ли она. Я улыбнулась. Это бы нас тоже не удивило.

– Ладно, давай, – сказал он.

– Я хочу пойти в морскую пехоту, – сказала она.

Она никогда не говорила об этом вслух, ни маме, ни папе. Но все дети в округе знали об этом уже много лет.

– Чего ты хочешь? – спросил папа. На самом деле это был не совсем вопрос. Это был сюрприз, которого не должно было быть. Они с Кайлом никогда не говорили со взрослыми о своих мечтах или планах. Зато она была откровенна со своим поколением. Мы с ней говорили о том, как некрасиво выглядят юбки на женщинах-морпехах. Она продолжала говорить о морской пехоте в старших классах.

– Я хочу вступить в ROTC, – сказала она. – Думаю, что смогу получить стипендию. У меня высокие баллы, знаешь ли. Ты служил в морской пехоте, дедушка тоже. Почему женщина не может хотеть служить в морской пехоте? – «Женщина» было странным словом для старшеклассницы, когда та говорит о себе.

Папа выдохнул. Я поняла, что он было подумал, что она имеет в виду отказ от колледжа и призыв в армию и явно почувствовал облегчение при словах «стипендия» и «ROTC». С ответом он не торопился. такова была его обычная манера.

– А как же Кайл? Вы, вроде бы, настроены серьезно. Что думает он?

– У нас все серьезно. Мы говорили о свадьбе, и обручимся, когда я буду учиться в колледже, – сказала она.

– Нет, я имею в виду, – сказал он, – как повлияет на него твое пребывание на службе?

Отец не понимал, на что надеется Кайл. Кайл изучает английскую композицию и американскую историю, но НИКОГДА не говорил ни с кем, кроме Джилл и иногда меня, о своей карьере. Он хотел работать в издательстве, возможно, писателем. В Майами Кайл был замечен преподавателями, выиграл в обеих номинациях в двух писательских конкурсах, будучи второкурсником. Просто никогда не говорил нашим родителям о том, что он что-то выиграл. Никогда не хвастался и не кичился наградами, оставляя это нам с Джилл.

– Он говорит, что готов ехать туда, где буду служить я. Думает, что нам, возможно, придется пожить раздельно, но это касается любой военной семьи. Он... хороший парень, – сказала она. – Он рассчитывает, что сможет работать из дома. В издательстве. Во всяком случае, надеется на это.

Я подумала, что это звучит позитивно и выполнимо. Подготовлено. Она говорила мне, что спланировала все заранее. Это похоже на Джилл.

Папа выглядел немного странно.

– Ты любишь Кайла, не так ли? – спросил он. Вопрос странный, потому что, конечно же, она его любит, все знали, что Кайл и Джилл должны быть вместе, все предполагали, что они поженятся. – И будешь постоянно находиться рядом с таким количеством мужчин. Кайл не станет ревновать?

– Да, я люблю Кайла. Но также хочу и этого. Никто никогда не встанет между нами. Кайл – это часть меня. Ты нас знаешь! Как кто-то сможет? Если Кайл будет несчастен, мы вместе решим, что делать, – сказала она, – даже если это будет означать, что мне придется уйти из морской пехоты. Он считает, что гражданская служба облегчит наши отношения. Он гибкий.

Двое детей с ограниченными знаниями о мире хотели окунуться в него.

Я чуть не рассмеялась. Джилл была настолько прилежной и преданной всему что делает, что я не могла представить, что она НЕ добьется успеха. А Кайл? Он любит Джилл. Он найдет способ. Он считает, что ее увлечение морской пехотой – это забава и приключение.

Папа посмотрел на нее.

– Но он должен всегда быть на первом месте, ты же знаешь. Вы с ним должны работать как одна команда, вместе решать, что лучше для вашего брака. Дети. Семья. Семья превыше всего, и поначалу для тебя будет только он. Одинокий муж женщины-морпеха? – Джил кивала. Для отца речь была длинной.

– Я знаю, что должна быть так же разумна в отношении семьи, как и он в отношении морской пехоты, – сказала она. – Мы говорили об этом. Думаем, что сможем все уладить. Ты же знаешь, насколько Кайл позитивный человек, – сказала она. Папа естественно знал, что он именно таков.

Он посмотрел на меня.

– Она давно думает об этом? – спросил он и положил свою руку на руку Джилл, и она поняла, что он ее поддержит.

Я кивнула и улыбнулась.

– Помнишь, как мы играли в солдатиков? Она всегда заставляла нас называть это игрой в морпехов? Да. Она давно хочет это сделать. На самом деле всегда.

Папа кивнул и посмотрел ей в глаза.

– Твоя мама подумала, что ты захочешь сделать нечто подобное. Я ей скажу, когда сегодня вечером она вернется домой из хора.

Глаза Джилл просияли.

– Папа, я так тебе благодарна. – Она перегнулась через стол и обняла его.

Теперь, сидя за столом в то ужасное утро, папа ответил кивком на мои воспоминания. Мы помолчали. Через минуту Кайл вспомнил то, что они делали вместе: восхождение на гору Фудзи, когда он навещал ее на Окинаве, и они на несколько дней летали в Токио, жизнь с нашествием тараканов в Кэмп-Лежен, боязнь включать свет из-за всех этих насекомых, забиравшихся в плинтусы, купание в ручье в Национальном лесу Уварри в Северной Каролине, повышение Кайла до главного редактора в его компании. Всегда находилась еще история.

Это было горько-сладко. В ней была часть, которую мы совсем не знали, и теперь она влияла на все хорошее. Любовь может омрачаться.

Жизнь Джилл закончилась многоточием.

Глава 3: Предчувствия

Мардж Деверо, жена командира полка, перед отправкой полка на развертывание

В начале апреля Дуайт наконец-то предоставил мне обновленный список всех офицеров полка: жен, сожителей, родственников, всех. Больше не должно быть никаких переводов офицеров, настаивал он. Так что, у меня есть их адреса, электронная почта, номера телефонов. Я могу связаться со всеми супругами командиров и офицеров батальона: всеми женами и одним мужем.

– У вас в полку есть женщина? – удивленно спросила я. Мы опять ужинали поздно. Он работал до девяти. Большинство вторников он работал допоздна.

– О, да, она – в бухгалтерии. Только что получила специальность, на год раньше, я полагаю. Киннисон, Джилл Киннисон. Поступила к нам, я думаю, в ноябре прошлого года.

Он был резок, отрывист. Такова была его манера, когда он не хотел продолжать говорить о чем-либо.

Я сказала:

– Здесь сказано, что она замужем.

– Да. С ним я еще не знаком. Мы должны собрать всех вместе. Супругов офицеров, во всяком случае. О, она сказала, что не взяла его фамилию. Так что, я не знаю, какая она у него. – Последнее упоминание прозвучало слегка насмешливо.

Я посмотрела в бумаги. Кайл Франклин.

Дуайт не упоминал, что к нему приставлена женщина-морпех, причем довольно высокого звания. Ее специальностью не является боевое оружие, поэтому она не входит в боевую цепочку командования. Тем не менее, она уже несколько месяцев работает с ним в отделе материально-технического обеспечения.

– Я что-нибудь организую. Назначь дату. И хочу поговорить с женами офицеров батальона, чтобы те знали, чем они могут помочь, – сказала я. Мне нравилось видеть все семьи и детей; мы с Айком решили не заводить детей, и иногда я об этом жалела.

Дуайт, улыбаясь, посмотрел на меня.

– В прошлую войну мы через это проходили. Теперь ты – та женщина, на которую будут равняться. Я знаю, что это не постановление и не приказ, но... – подчеркнул он, – это ценится.

– Знаю. И не возражаю. Это делает морскую пехоту немного более сносной. Легко почувствовать себя одиноким.

Он кивнул.

Я подумала: Джилл Киннисон, да? Он был пренебрежительным, необычно пренебрежительным. Я не пришла к какому-либо выводу, но подумала: только бы не опять...

Пока мы расправлялись с едой, Дуайт молчал.

– Совещание прошло нормально? – спросила я. По вечерам во вторник он проводит совещания с командирами своих батальонов.

– Да. Все в восторге от переброски войск. Генри, – третий батальон, –так нервничает, что не может спать, а с тех пор как от него ушла жена, он практически живет в расположении своего батальона.

– Интересно, как у нее дела? Они развелись? – спросила я.

Я не очень хорошо знала Лили Генри, но встречалась с ней. Знала, что она забрала детей обратно в Пенсильванию к своим родителям, но не знала, почему. Быть женой офицера морской пехоты – это большой стресс. У жен младших сержантов тоже много проблем, некоторые живут в трейлерах за пределами базы, но жены офицеров батальона и роты обычно в той или иной степени присматривают за ними. Иногда.

Я решила позвонить мужу майора Киннисон. Не знала, на что может быть похожа жизнь мужа морского пехотинца.

– Думаю, я ему позвоню, – сказала я.

– Кому? Полковнику Генри? – спросил Дуайт.

– Нет. Мужу майора Киннисон. Интересно, что он думает о переброске. Для мужа все может выглядеть не так, – сказала я.

– Валяй, – ответил Дуайт.

Мы смотрели телевизор, а Дуайт гладил форму на следующий день, как это случалось много раз по вечерам. Я поднялась наверх и нашла ночную рубашку, которая, как я надеялась, произведет на него впечатление, но когда спустилась вниз, он повел себя так, словно я могла простудиться. В последнее время Дуайт иногда был любовником без особого энтузиазма.

– Я здесь, если ты меня хочешь, – сказала я.

Обычно, когда его подразделение готовилось к переброске на позиции, Айк хотел секса ежедневно, а то и дважды в день. Перед последней его командировкой мы над этим смеялись. Он приходил домой, а я пряталась в каком-нибудь скудном наряде, или топлесс... Каким-то образом он всегда меня находил.

Он улыбнулся.

– Ты выглядишь слишком хорошо. Завтра вечером, обещаю. Ты же знаешь, что вторники такие длинные... – сказал он.

Я старалась не разочаровываться, но думала о нем и скучала по сексу с ним.

Глава 4: Обнаружение

Айла Гилстрап, сестра майора Джилл Киннисон

Они не были в разводе. Не было времени. Кайл узнал о неверности Джилл за неделю до переброски. Он был моим другом, моим зятем, моим приятелем. Еще до появления Гила я бы его полюбила, если бы не Джилл. Они были той парой, о которой все знают, что они должны быть вместе. Если двое и могут быть предназначенными друг другу, то это – они. Роман был не просто маловероятен, он был невозможен. Нет, он был бесполезен.

Это утопило Кайла. Я видела, как в его глазах погас свет, как в течение нескольких секунд он погрузился в депрессию. Я вспомнила конец второго фильма о Терминаторе, когда Терминатор погружается в расплавленный металл. Таким же был Кайл, сидящий за нашим кухонным столом в тот вечер, но его погружение не было самопожертвованием. Это была мученическая смерть за его преданность. Он никогда не думал, что она сможет причинить ему такую боль. Никто не думал. Я не знала, что мне может быть настолько больно, а ведь больше всего она предала не меня.

В четверг днем Джилл и Кайл прилетели в город в свой «отпуск перед отправкой». Мама, папа и я встретили их на крыльце, когда они выносили из арендованной машины свои чемоданы. Гил разговаривал по телефону и должен был встретиться с ними внутри.

– Мама! Папа! – сказала Джилл, поспешив к нам, обнимая сначала одного, потом другого родителя, а затем и меня.

– Айла, ты такая худая! – воскликнула она, оглядывая меня с ног до головы.

У меня есть дети, и чтобы оставаться стройной, я много работаю.

Кайл сказал, улыбаясь своей обаятельной улыбкой:

– Как хорошо дома. Мама. Папа.

Он обнял маму и пожал руку папе, как будто это естественно, потому что так оно и есть. Кайл называет наших родителей мамой и папой примерно с четвертого класса, и это никогда не было шуткой, соревнованием или странностью. Мы даже не заметили, когда он начал это. На крыльце он наконец-то обнял меня, и я почувствовала то старое волнение, в котором никогда не признавалась вслух, даже Гилу.

Мы вошли в дом.

В течение следующих двух часов зашли двадцать или около того старых друзей, чтобы поговорить, посмеяться и повспоминать. Можно было увидеть новых детей, посочувствовать старикам, поговорить о спорте и рассказать истории, и рассказать истории. Темы войны мы избегали, никто не хотел думать, что Джилл – в опасности. Часть разговоров была забавной. Кое-кто заметил, что легче связаться с Джилл, чтобы передать Кайлу сообщения, чем звонить ему напрямую. Кайл лишь улыбался. Не думаю, что ему нравятся мобильные телефоны. Он смеялся над всем, что мог делать телефон Джилл.

Примерно через два часа обрушилось ужасное откровение. Гости разошлись, еда была убрана, а посуда сполоснута и составлена в посудомоечную машину или раковину. Гил ушел, чтобы забрать наших девочек из дома подруги. Мы сидели за столом, папа и Кайл пили пиво, мама и я – газировку. Мама и папа сидели с одной стороны стола, а Джил, Кайл и я – с другой, когда Джил отлучилась в ванную.

Кайл говорил:

– У меня тоже появилась новая возможность: работа в издательстве. Скоро я поговорю об этом с Джилл...

Тут звякнул ее телефон, лежащий прямо перед Кайлом, и на экране высветилось имя командира полка и его звание. Кайл небрежно нажал на кнопку, заканчивая свою речь перед мамой и папой, а на экране появилось сообщение.

Уже скучаю по тебе. Не могу забыть вечер вторника. Надеюсь, у тебя ничего не болит?! Приходи пораньше, и я сделаю так, что ты не пожалеешь.

Кайл улыбнулся, что часто было его первой реакцией на что-либо, но он не мог просто отринуть это сообщение. Улыбка на его губах искривилась. СМС было навязчивым, и он быстро стал необычайно серьезным. Я прочитала его, будучи рядом с ним и вздрогнула. Возможно, все это невинно.

– Не та кнопка, – пробормотал он так, чтобы услышала только я. – Похоже, этого достаточно для ордера на обыск. – Его голос звучал неровно. Возможно, из-за неуверенности, которую он чувствовал.

Он посмотрел на меня, и я никогда не забуду выражение его лица, когда он пытался понять, что ему делать: уважить ее частную жизнь или найти ответ, который мы оба подозревали и боялись. Первое мгновение он молчал, раздумывая. Наконец, сказал, глядя мне в глаза своими внезапно потемневшими глазами:

– Я должен узнать все прямо сейчас. – Он был спокоен.

Мама и папа, должно быть, были озадачены нашим внезапным приватным разговором; через стол они не могли видеть экрана телефона. Кайл пролистал СМС сообщения Джилл, увидел несколько пикантных и сексуальных сообщений от полковника Дуайта Деверо. Я положила свою руку на его, но не могла говорить. Это было непредвиденно, зло.

Я уважала свою младшую сестру. Всегда так гордилась ее спортивными навыками, результатами тестов и характером. Так гордилась ее карьерой в морской пехоте. Она была такой СИЛЬНОЙ и хорошей. Ее любовь к Кайлу была такой непреклонной.

Войдя в папку с СМС, Кайл переключился на отправленные сообщения и увидел, что Джилл предлагала определенные действия, говорила о «тоске по его толстому члену», недавнем сообщении о «лишении меня последней девственности» и о многих назначенных встречах. Кайл обмяк; я обхватила его левую руку обеими руками, сильно сжав, и почувствовала, как из глаза вытекла слеза. Джил вернулась, когда он читал СМС от того самого дня, в котором она надеялась, что они «смогут потрахаться в зоне боевых действий».

Джилл увидела мои руки вокруг руки Кайла и слезы на моем лице и замерла от перемены атмосферы. Она увидела, как он возится с ее телефоном.

– Ах, вот она! – сказал он, нащупав кнопку выключения. Экран потемнел. Тогда он встал и протянул телефон Джилл.

– Полковник Деверо прислал тебе СМС. Хочет, чтоб ты вернулась пораньше, – сказал он, глядя на Джил с сарказмом. – Возможно, и стоит.

Внезапно он овладел ситуацией в комнате, и я заметила, что он не дает никому возможности высказаться.

Он повернулся к маме и папе.

– Мистер и миссис Киннисон, – официально сказал он, слегка склонив в их сторону голову, – спасибо вам за отпуск перед отправкой. Он был чудесным.

Более официальное обращение к ним насторожило Джил, хотя в случае с Кайлом она бы решила, что это – шутка. На самом деле, это означало решение с его стороны. Мама и папа выглядели удивленными и, вероятно, мимолетно подумали, не задели ли они его чувства каким-то образом. Они начали что-то говорить, но Кайл слегка поднял руку и покачал головой, сказав:

– Боюсь, что сейчас я не могу здесь оставаться. Айла, может быть, ты им все объяснишь, когда я уйду? – Он посмотрел на меня, изо всех сил стараясь контролировать свой голос и эмоции. Он умолял меня. Я слегка кивнула, понимая, что наши жизни никогда уже не будут прежними. Он сказал:

– Ценю это. Спасибо.

На короткое мгновение он посмотрел на Джилл, в последний раз взглянул на нее, после того как это случилось. Я видела его печаль и ее недоумение. Он покачал головой, протянул правую руку и тремя пальцами коснулся ее щеки.

Она растерянно спросила:

– Кайл? Что происходит? – Она снова была похожа на маленькую девочку.

Он отвел свою руку от нее, повернулся и вышел. Поскольку они только что вернулись домой, их чемоданы стояли в гостиной. Он, не раздумывая, взял два и вышел за дверь. Его побег занял всего несколько секунд. Вся сцена заняла всего секунд тридцать или около.

Это был трогательный, красивый уход.

Я посмотрела на свою сестру, выглядевшую одновременно озадаченной и рассерженной тем, что муж ее проигнорировал. В тот момент я ее ненавидела. Она была на первом месте во всей его жизни, и теперь стало очевидно, что в ее жизни он не всегда был на первом.

Я покачала головой.

– Он прочитал твои СМС полковнику и от него, – сказала я и посмотрела на маму и папу. – У нее с ним роман. Кайл только что увидел их сексуальные сообщения друг другу.

Мама в ужасе вскочила, воскликнув:

– НЕТ! – и тут ее стул рухнул на холодильник. Ее руки были сцеплены в жесте отчаяния. Думаю, что это был единственный раз в ее жизни, когда она почувствовала недоверие.

Джилл закричала:

– Аааа! – и попыталась оббежать стол, но мама со своим стулом перекрыла один путь к двери, а стул Кайла – другой. К тому времени, как Джил обогнула стол, промчалась через гостиную и открыла дверь, Кайл уже уезжал.

– Кайл! Кайл!! КААААИИЛЛ!!! – звала она, и я вспомнила, как по утрам она звала его, выкрикивая имя, у его задней двери. На этот раз он не откликнулся, и это прозвучало словно причитание, а ее крик был тоскливым. Она увидела, как прокатная машина свернула на улицу и исчезла за поворотом. Ее крики стали еще тоскливее, поскольку она потеряла надежду достучаться до него. Несколько мгновений она стояла, удерживая дверь открытой и вглядываясь в темноту, а потом, опустив голову, обернулась.

Она вернулась к не очень приветливым родителям и сестре с мужем, чувствовавшим себя почти такими же преданными, как и ее муж. Она посмотрела на меня и спросила:

– Почему он залез в мой телефон? – Она полагала, что его уважение к ней защитит ее от разоблачения. Что его добродетель прикроет ее порок.

Я покачала головой.

– Твой любовник написал СМС. Думаю, Кайл хотел его сбросить, но вместо этого нажал кнопку «открыть». Тут-то он и узнал...

Я увидела, что ее глаза дрогнули, когда я сказала «любовник», по крайней мере, она почувствовала хоть некоторую боль.

Я встала. Не могла сдерживать свои чувства. Они накопились и должны были выплеснуться.

– Как ты могла?! – яростно спросила я,, сцепив зубы и громко выплевывая слова. Я никогда не говорила с ней с такой яростью. До этого случая все наши споры были лишь размолвками. Я посмотрела на нее, и она опустила глаза. Покачала головой и села. Я сказала:

– С шести лет мы были его семьей. У него больше никого нет, он всегда был с нами. Он был одним из нас! Нас!! – кричала я.

Кайл был нашим «едва ли не братом». Предав его, мы предали нашу семью. Это был столь естественный брак: двое детей, выросших вместе, влюбившихся, вместе познававших секс, женившихся, делавших все правильно, полноценно. Как можем мы оставаться семьей без Кайла? Как теперь мы сможем быть семьей с Джилл?

Все долго молчали. Лицо Джилл было застывшим словно камень, ничего не выдавая. Мама несколько мгновений смотрела на отца, ища опоры в нем. У меня по щекам текли слезы. Кто-то застонал.

Через несколько минут отец покачал головой и сказал, обращаясь прямо к Джилл, спокойным, ясным, твердым голосом:

– Мы наблюдали, как вы трое росли. Это было... радостно, одна из лучших частей нашей жизни. – Он посмотрел на маму, и та кивнула. Она все еще была с нами. – Мы думали, что воспитали в тебе характер и преданность. Добродетель. Кайл вписался в нашу семью. Называл меня папой и ничего от этого не ждал.

Он покачал головой с легкой полуулыбкой, вспоминая внезапно утраченный оптимизм. Но еще не закончил.

– Если когда-либо двое и были одним целым, то это были ВЫ! Этот мальчик никогда не думал о том, чтобы полюбить кого-то ще, кроме тебя, Джилл. Целый год он скучал по тебе, когда ты была на Окинаве, бесчисленные месяцы временных обязанностей, работы по выходным, он жил в основном один, ходил в школу, работал в военном корпусе и ждал твоего возвращения. Он был раздавлен, абсолютно раздавлен твоим выкидышем и тем, что тебе пришлось пройти через это в одиночку. Он выбрал карьеру, которая могла бы дополнить твою негибкую карьеру. Если он и жаловался или хотел, чтобы все было по-иному, я никогда этого не слышал. Никогда не видел мужчины, настолько влюбленного в женщину. Никогда.

Джилл кивнула, потому что это была очевидная правда. Она понимала, о чем речь.

Отец кипел и явно пытался удерживать себя в руках. Он никогда не был жесток, никогда не бил нас, и вероятно, никогда об этом даже не задумывался. Его трясло, когда он обнимал маму.

– Мне так жаль, – прошептала Джилл.

Майор морской пехоты снова выглядела как ребенок, глаза внезапно потемнели и смотрели вниз. Ей – тридцать один год, и это – все что она моет сказать. Это – раскаянье.

Папа сказал:

– Вы, морпехи, устраиваете большой спектакль из своего девиза, приветствуете им людей, сокращаете его, возможно, умаляете. Ты, ТЫ предала самого преданного тебе человека. Я никогда... – он с трудом продолжал, собирался с силами, будучи очень зол. Когда собрался, его голос превратился в настойчивый шепот:

– Я никогда, никогда не хочу слышать, чтобы ты говорила кому-либо «Semper Fi» (всегда верен – девиз Корпуса морской пехоты США). Слышишь меня? Никогда!

Джилл подняла на него глаза. Она думала об этом девизе только применительно к своему корпусу и вере, которая поддерживает мужчин и женщин в бою. Отец же смотрел на это иначе. Всегда верен – это верен «всегда». Нельзя выбирать, когда быть добродетельным. Думаю, папа немного открыл ей глаза. На ее лице появилось странное выражение, как будто зажегся свет. Думаю, в тот момент она чему-то научилась.

Мама была спокойна. Папа ее обнял, и она прислонила голову к его плечу – необычное для них проявление. Мама сказала:

– Это – из-за гордости. Я была слишком горда.

Пять, затем шесть минут прошли в тяжелом молчании, и все мы чувствовали эту тяжесть. Никогда еще мы не переживали потерю любви.

Наша семья утратила свою невинность. Мы должны были быть самыми хорошими в мире; другие дети лгут и воруют, но мама была уверена, что ее дети не лгут. Теперь ее уверенность утрачена. В этот момент она поверила, что ее старания быть хорошей матерью в конечном итоге провалились. В лучшем случае она – средняя, а скорее всего, даже и не очень, как наверное, чувствовала она. Безнравственность ее взрослой дочери была следствием ее плохой материнской заботы.

Мама сказала, глядя на меня, вероятно потому, что у меня были девочки:

– Никогда больше я не буду давать советы другим матерям.

Джилл посмотрела на нее так, словно ей дали пощечину.

В конце концов, Джилл без единого слова вышла из-за стола и отправилась в свою старую комнату. В ту ночь она спала в своей дорожной одежде или в нижнем белье, вероятно, потому, что не хотела сталкиваться с кем-то из нас, выходя в гостиную за своими чемоданами. В конце концов, мы с мамой обсудили ситуацию, а папа сидел и слушал нас, пытаясь успокоиться. Мы задавались вопросом, сможет ли Кайл продолжать чувствовать себя частью нашей семьи, или же отдалится от нас.

После полуночи я вспомнила, что утром у меня работа. Я ушла домой и рассказала обо всем Гилу.

Гил покачал головой.

– В это трудно поверить, – сказал он, наконец. Он обнял меня и задумался о последствиях.

– Кайл уже никогда не будет прежним, – сказал он.

Гил был близок с Кайлом – не настолько близок как я, но очень близок для двух столь разных людей.

– Ничто уже никогда не будет прежним, – сказала я, и Гил согласился с этим преувеличением.

Кайл будет тонуть, и я предполагала, что какое-то время он станет искать утешение в депрессии, если бы это имело смысл. Мне всегда казалось, что источник его счастья – Джил. Я не могла представить его счастливым без нее. Надеялась, что он преодолеет депрессию, а потом поднимется. Я хотела, чтобы он был тем неистовым мужем, который смог найти счастье даже без великой любви всей своей жизни. Возможно, Джилл станет лишь первой большой любовью в его жизни.

До конца ее отпуска никому особо не было о чем говорить с Джилл. Как будто над нами нависла пелена, заставляющая для каждого движения или слова прилагать слишком много усилий. Я могла сбежать, отправившись к себе домой, к своим девочкам и Гилу. (Мы объяснили, что тетя Джил – дома, а дяде Кайлу пришлось внезапно уехать. Они привыкли к отсутствию Кайла и Джилл.) Джилл осталась на весь отпуск, возможно, в надежде, что Кайл вернется поговорить с ней. Несколько раз я видела, как она плачет.

Однажды она сидела со мной в гостиной и сказала:

– Со мной говорила мама.

– О? И как все прошло?

Глаза Джилл наполнились влагой, а затем из них скатилась слеза.

– Она спросила, как кто-то может не любить Кайла настолько, чтобы не быть ему верной?

– И что ты ответила? – спросила я.

– Сказала, что не знаю. А мама сказала: «О, Джилл. Ты все еще защищаешь свою интрижку». Затем встала и вышла из комнаты, качая головой, как будто я солгала. Я пытаюсь понять, что она имела в виду.

Я промолчала. Мама приложила свой ум к детям, любви и семье, а не к получению ученой степени. Она применила свой ум к щедрости и повседневной жизни. Есть разные виды бескорыстия. Думаю, что мама – не менее умна, чем Гил и Кайл, и знаю, что они бы со мной согласились. Джил только сейчас осознала это.

Джил пыталась звонить Кайлу как минимум раз в день. Он отвечал, но ничего не говорил. Однажды она заговорила по телефону об этом, но он повесил трубку.

Во время ее последней попытки, сделанной из нашего старого дома я была рядом. Она стояла у кухонного стола.

– Возвращайся домой, Кайл, – устало сказала Джилл. – Мне нужно все объяснить. Завтра я должна уехать. – Она слушала. Поднесла телефон к уху и посмотрела на меня, наконец, пожав плечами. Она ничего не слышала, или, возможно, только его дыхание.

– Мне так жаль, Кайл. Очень жаль, – и она отключилась.

Сразу я ничего не сказала. Я видела, как она медленно опустила телефон на стол, ее плечи поникли. В течение минуты она не двигалась. Я села за кухонный стол.

– Не знаю, что делать, – сказала она, садясь. Она уткнула лицо на руки. Слез я не видела. Можно плакать настолько сильно, что слезы больше не текут.

– Ты возвращаешься к своему любовнику. Ему нечего делать, нечего говорить.

Она застонала. Я почувствовала гнев, а не жалость. В комнату вошел отец. Он грузно сел рядом с нами, и я заметила, что он выглядит старше.

Она посмотрела на отца.

– Я не знаю, что делать. Я разрушила самые важные отношения в моей жизни.

Он покачал головой и сделал задумчивую паузу.

– Правда? Ты не знаешь, что делать? Рядом с тобой каждый день твоей жизни была твоя мать, а ты не можешь придумать, что делать теперь, когда совершила большую ошибку?

Он смотрел на нее, и впервые она посмотрела в ответ.

– Ты точно знаешь, что делать, если у тебя хватит на это сил. Поступай так, как поступила бы хорошая женщина, навсегда потеряв самую большую любовь всей своей жизни. Поступай правильно.

Джилл посмотрела на него.

– Вы все меня ненавидите?

На этот раз он не сделал паузы.

– Нет. Разве ты не поняла, как работает любовь? У тебя были все мы, Кайл... Твоя жизнь не закончена. Надеюсь, и его тоже. Сомневаюсь, что ты сможешь загладить свою вину перед ним, но если с этого момента станешь жить правильно, то твоя жизнь будет настолько хорошей, насколько это возможно, – сказал он. – Надеюсь, его ты не разрушила.