Глава 5: Страдания

Кайл Франклин

Джилл была в Афганистане около трех месяцев, когда погибла.

Мне было интересно, спала ли в течение этих месяцев она открыто с Деверо, прокрадывалась ли к нему по ночам, или это он приходил к ней. Я был уверен, что боевые действия – идеальное прикрытие для прелюбодеев. Конечно, я ничего не знаю о современных боевых действиях, кроме того, что прочитал в нескольких электронных письмах Джилл или увидел в новостях. Она работала на передовой оперативной базе, помогая выполнять задачи по логистике; на самом деле, ее роль не предполагала участия в бою, хотя ей все же угрожала опасность от гранатометов, налетов, самодельных взрывных устройств, засад на пути следования и т.д.

Я предположил, что полковник находился на той же самой базе. Продолжался ли их роман? Подмигивали ли им другие офицеры или морские пехотинцы, отворачиваясь? Завидовали ли тому, что полковник получает нечто от майора? В электронном письме она упомянула, что ничего ему не сказала, но что роман закончен. Мне интересно, правда ли это? Интересно, были ли у Деверо другие романы или только этот.

С Деверо я встретился однажды перед переброской его полка. Все началось с телефонного звонка его жены.

– Алло, Кайл Франклин? – услышал я в трубке женский голос. Это было в начале апреля, за месяц до переброски, и я редактировал рассказ одного плохого писателя.

– Да, это Кайл, – ответил я.

– Хорошо, я – Мардж Деверо, жена полковника Деверо. Ваша жена Джилл работает в его штабе, – объяснила она.

– Да, миссис Деверо, чем могу вам помочь?

– Ну, вообще-то, вы – единственный муж офицера морской пехоты в полку, и я хотела навести мосты... – и мы долго разговаривали по телефону.

Она была очень приятной, и у меня возникло ощущение, что она очень заинтересована в успехе своего мужа. Я заверил ее, что буду на базе большую часть срока службы, что у меня есть одно или два обязательства, но я буду доступен по электронной почте или по телефону.

– Надеюсь, что вы придете на семейное собрание офицеров в конце этого месяца, – сказала она. – Это будет шансом познакомиться с Айком и некоторыми из тех, с кем работает ваша жена. Оно состоится за неделю до переброски.

– Не пропущу, – сказал я.

Мероприятие было неформальным. От вторых лейтенантов до полковника Деверо, офицеры полка и члены их семей собрались под крышей павильона в прекрасный теплый субботний день в апреле. На игровой площадке были дети, лазали и бегали. Хот-догов и пива было в изобилии, а большинство морских пехотинцев были одеты в пустынные комбинезоны. Мы с Джилл бесцельно бродили, встречая некоторых офицеров, с которыми она работала, пока не подошли к миссис Деверо и полковнику.

Джилл сказала:

– Миссис Деверо, я – Джилл Киннисон. Работаю в штабе вашего мужа.

Они пожали друг другу руки, и миссис Деверо сказала:

– Мардж, зовите меня Мардж. Очень рада наконец-то познакомиться с вами, майор.

Мардж была блондинкой лет сорока, привлекательной, но не броской. Ее улыбка была искренней, а рукопожатие дружеским.

– Мой муж, Кайл Франклин, – представила меня Джилл, когда полковник повернулся ко мне. Он пристально посмотрел на меня, затем протянул руку. Моя жена представляла меня своему любовнику, а я ничего и не замечал.

– Мистер Франклин, – сказал он. Он схватил мою руку так, словно та была неправильной, и он хотел придать ей более обтекаемую форму.

– Рад познакомиться с вами, полковник, – почти простонал я.

– Очень рад видеть майора Киннисон в полку, – сказал он. – Она управляется со своей группой на отлично. Стала отличным дополнением к подразделению. Сгладила все перегибы со снабжением.

Он смотрел на меня со сложным выражением лица, как бы измеряя меня и не будучи сильно впечатленным. Был он сантиметров на пятнадцать выше меня.

– Джилл – без сомнения умница, – сказал я и улыбнулся, а она шлепнула меня по руке.

Мардж сказала:

– Вы всегда можете мне позвонить, если возникнут какие-то проблемы, Кайл, или если у вас появится вопрос. Обязательно возьмите список телефонных номеров. А я по мере переброски буду присылать вам все по электронной почте.

– Хорошо. Вы планируете какие-нибудь встречи семей? Во время переброски. Кажется, я пропустил собрание в феврале, будучи в школе, – сказал я.

– О, вы ходите в школу? – спросила она.

– Иногда я преподаю на писательских семинарах. На той неделе был в Уэйк Форест, – ответил я. Это был мой третий симпозиум в Уэйк Форест.

– Кайл – редактор. Работает в различных книжных издательствах, – сказала Джилл.

Я заметил, что Деверо посмотрел на меня как-то иначе, словно я, в конце концов, могу быть полезен в этом мире. Возможно, когда-нибудь он собирается написать мемуары.

– Да, что касается встреч, но только неформальные. Будем на связи, Кайл, – сказала Мардж, повернувшись к другой паре, которая только что подошла.

Полковник сказал:

– После этого мне нужно будет с вами поговорить, майор. А еще лучше, я просто напишу.

– Да, сэр, – сказала Джил.

Внимания полковника ждали другие, поэтому мы вежливо удалились.

– Ну, что думаешь? – спросила Джил.

– Думаю, что он раздавил мне руку, – сказал я, разминая ее.

Она засмеялась.

– Да, он знаменит этим. За это солдаты и называют его Железным Айком.

– Он – высокомерный парень, и я удивлен, что ты так хорошо с ним ладишь, – сказал я. – Он – явно позер.

Джилл сказала:

– Все они высокомерны. В бою никому не нужен сомневающийся командир. Он компетентен, по крайней мере, в том, что касается снабжения и финансов.

Я кивнул. Мы подошли поговорить с несколькими командирами рот и их семьями, ближе к нашему возрасту. Повсюду были дети, и собрание было достаточно приятным.

Во время моего трехмесячного ухода из общества я много раз вспоминал тот пикник, чтобы вспомнить, были ли какие-нибудь признаки того, что Джилл и Деверо регулярно и часто трахались. Закатывал ли кто-нибудь глаза на меня или на нас? Знал ли кто-нибудь об этом романе? Был ли я для этого полка смешной фигурой? В глазах Мардж я не видел никакого блеска. Конечно, часть его высокомерия могла быть злорадством Деверо над невежественным рогоносцем. Не думаю, что гордый мужчина может трахать замужнюю женщину без ущерба для своего эго. В борьбе за замужнюю женщину рогоносец уже проиграл.

Во время ее командировки я получил от Джилл четыре электронных письма. Они были тщательно сформулированы, потому что их мог увидеть цензор. Первое было воспоминанием о ее романе с опусканием деталей и имен, я прочитал его и положил в новую электронную папку. Там говорилось, что роман начался вскоре после того, как Деверо и она встретились.

Это дало мне время начала. О выкидыше она не упомянула. После Рождества у Джилл случился выкидыш. Связан ли был выкидыш с романом? Внезапно интрижка стала еще более зловещей, когда я размышлял о ней в номере мотеля.

Это письмо заканчивалось абзацем о том, что она больше не разговаривает со своим полковником, кроме как по делу. Она писала:

«Я сказала ему, что наш роман закончен. Ничего не объяснила, лишь сказала, что больше не буду об этом говорить, и ожидаю, что он оставит это в покое. Он не знает, что ты все обнаружил, и что мы расстались. И не узнает. Я делаю все возможное, чтобы смириться с тем, что я натворила, и встретить эту войну лицом к лицу. Хочу снова гордо держать голову перед родителями. Может быть, когда-нибудь...».

Второе письмо было с извинениями и просьбой рассмотреть возможность сохранения нашего брака. Она рассказала о своих чувствах ко мне, своей неудаче, своем осознании того, что она его не любит. По ее словам, это был лишь секс, о любви не шло и речи.

«Он никогда не думал о том, чтобы уйти от жены, – писала она, – а я не хотела рисковать нашим браком. Мы не думали, что нас могут раскрыть».

Возможно, морская пехота научила Джилл высокомерию, как и других.

Третье и четвертое письма были краткими. Джил рассказывала о своей работе и об опасностях, с которыми сталкивается. Каждое письмо она заканчивала признанием в любви ко мне и надеждой, что не разрушила наши отношения. Четвертое письмо заканчивалось так:

«Сомневаюсь, что наши отношения когда-нибудь смогут обрести прежнюю полноту. Все это – моя вина. Но это не значит, что они не могут стать хорошими и достойными».

Читал ли полковник ее письма? Не были ли его руки на ее груди, когда она нажимала кнопку «отправить»?

Как и первые два, я положил их в папку под названием: «Джилл».

Я был очень зол. Ненавидел ее, его, морскую пехоту, войну, все. Мысль о том, что я мог бы любить Джилл, меня не привлекала. Не трахалась ли она и с другими морпехами? Как она прошла Окинаву, не имея кого-либо в течение года, если не смогла контролировать свое сексуальное влечение, когда я жил с ней?

Для предотвращения беременности мы пользовались диафрагмой, Джилл не хотела принимать таблетки и предпочитала ощущать меня без защиты. Когда она забеременела, я решил, что нам просто не повезло или мы были слишком буйными. Она сообщила мне об этом в ресторане; была плаксивой и очень эмоциональной. Я предположил, что слезы вызваны неожиданностью, а она настаивала, что они – от счастья. Я подумал, что это – эмоции от внезапной беременности. Она была на сроке пяти или шести недель и сказала, что рада беременности, только жаль, что ей придется пропустить запланированную переброску.

Наверное, на нее повлияли гормоны, – подумал я.

В последующие дни она была очень эмоциональна, по вечерам перед сном плакала без причины. На восьмой неделе она должна была сообщить об этом своему полковнику и заставить его отстранить ее от работы; беременных майоров не отправляют в зону боевых действий. Ее обязанности бы продолжились, включая внезапно запланированное назначение в Калифорнию.

На седьмой неделе у нее случился выкидыш, во время этого временного дежурства в первую неделю января. Она проводила семинар для военнослужащих своей специальности на базе Кэмп-Пендлтон, и ей пришлось столкнуться с этим в одиночку. Она должна была пробыть там всего десять дней, уехав в четверг и возвратившись через неделю в воскресенье.

В понедельник вечером она позвонила мне и сказала, что ее тошнит, и что она собирается лечь спать. Потом, по ее словам, у нее пошла кровь, начались судороги, и она пошла в туалет, плача посреди ночи. Нашего ребенка она потеряла в туалете. На следующее утро ей сделали выскабливание в гражданской больнице, а после обеда она позвонила мне, чтобы сообщить печальную новость и сказать, что на следующее утро вылетает в аэропорт Роли-Дарем, чтобы отдохнуть несколько дней. Не мог бы я встретить ее самолет? Ведение семинара пусть воьмет на себя кто-нибудь еще.

Она была одна, так далеко и без знакомых, которые могли бы ей помочь или утешить. Если бы она позвонила перед этим, я бы сам полетел туда, и Айла или ее мама тоже. Я же впервые узнал об этом уже после процедуры. Возможно, тогда я впервые осознал, насколько Джилл независима и компетентна. Меня охватила печаль, когда я позвонил ее отцу, но я гордился тем, что она смогла в одиночку справиться даже с таким личным кризисом.

Хотя мы были тверды. Выкидыш – это просто невезение. Мы переживем его.

Теперь же каждое воспоминание было под подозрением. Не было ли все это махинацией? Был ли ребенок моим? Не была ли она неверна уже тогда? Я не мог вспомнить дату первого упоминания в ее телефоне, а в письме описании не было указано ни время начала, ни что-либо еще. Я отсчитывал месяцы, недели. Выкидыш на сроке в шесть или семь недель, примерно через семь или восемь недель после того, как она вступила в Шестой полк морской пехоты. Она знала полковника неделю или около того, когда, вероятно, забеременела; мог ли это быть его ребенок? Так скоро?

Не было ли все это – командировка, поездка в Калифорнию, руководство семинаром, телефонные звонки, выкидыш – тщательно продуманной уловкой, чтобы обмануть меня? Неужели меня одурачили, заставив оплакивать потерю чужого ребенка?

Если когда-нибудь единый брак распадается на двух отдельных человек, оба становятся от этого хуже. Я думал о ней с Деверо и знал, что всегда буду нижележащим.

***

Кайл Франклин

После известия о ее смерти и того утра за кофе и воспоминаниями я погрузился в меланхолию. Киннисоны ушли спать, а Айла отправилась домой, чтобы сообщить дочерям о смерти тети Джилл. Я остался на диване в ожидании сна, который все никак не приходил.

Непрошено нахлынули разрозненные воспоминания. Я видел, как она ныряет за посланным по земле мячом, бросает мяч первой, салит бегуна и подгоняет другую девочку к тарелке. Вспомнил, как ее трясло, после того как в день с гололедом, когда она только получила права, машина ее мамы врезалась в припаркованный автомобиль. После смерти моей бабушки она положила голову мне на плечо и позволила мне выплакаться. Помню ее такой счастливой, когда вручил ей кольцо с бриллиантом при обручении, а кольцо оказалось слишком маленьким, чтобы налезть на ее палец.

Вспомнил, как наконец-то занялся с ней полноценным сексом, когда она достигла восемнадцати, как трогал ее груди, как ее рука искала меня, как она плакала после нашего первого полового акта. Это были теплые воспоминания. Я думал, что мы будем жить вместе вечно.

Уверен, что я у нее – первый, даже если и не последний.

Я лежал на диване и размышлял, не в силах уснуть. Мне бы надо продать ее машину, отдать ее одежду в «Гудвилл». Нужно бы уехать из Кэмп-Лежен, найти себе жилье. Возможно, я перееду в Коламбус, чтобы быть поближе к тамошним офисам компании «Zenger» – я принял ее предложение о работе, – и в сентябре или октябре моя должность изменится. Вдруг вспомнил, что у меня есть бизнес, которым нужно управлять. Я сел и нашел свой телефон.

Мюррей должна знать. Я отправил ей сообщение:

Мо, несколько дней назад в Афганистане погибла Джил. Все на взводе, а тут еще и это... ну, ты понимаешь. Не могла бы ты сообщить Шэрон? Большое спасибо. Ты – просто прелесть.

За эти три месяца я свалил на Мюррей кучу работы, а теперь еще и это.

Через несколько секунд я получил ответ:

О, нет. Мне очень жаль, Кайл. Звони в любое время. Я свяжусь с Шэрон.

Глава 6: Старшее поколение

Пенни Киннисон, мать Джилл

Джил и Кайл были не просто женаты, они были единой личностью. Их брак подтвердил, что каждый из них стал на одну личность лучше. Они были больше чем сумма их индивидуальностей, как сказал однажды Гил.

Теперь Джил и Кайл разбиты, и Джил уехала.

В то утро, когда мы узнали о смерти Джил, Кайл приехал около 6:30. Он постучал в дверь, и Айла вскочила, чтобы впустить его. Он мог бы войти и так, дверь была не заперта, но с тех пор как узнал о ее романе, он изменился. Когда я увидела его таким, это разбило мне сердце.

Не будет ни примирения, ни прощения, ни «их».

Айла и Кайл долго обнимались у двери, перешептываясь. Они были очень близки. Мы с Дэном позволили им побыть вместе. Кайл выглядел таким... таким грустным. Он был выбрит и чист, но его глаза были темны от недосыпа или плохого сна. Его одежда выглядела помятой, но чистой. Наконец, они вошли в гостиную, Айла держала его руку в своей.

Я долго обнимала его. Подошел Дэн и положил руку на плечо Кайла. Кайл плакал, в основном беззвучно. Я сказала:

– Она любила тебя, Кайл. Не сомневаюсь. Неважно, какие ошибки она совершала. Она умерла, любя тебя.

Он молча кивнул.

Кайл налил себе кофе и присоединился к нам, откинувшись на спинку дивана. Мы с Дэном взялись за руки и некоторое время просто смотрели друг на друга, желая, чтобы все было не так. Айла сидела в кресле, размышляя и потягивая кофе.

Мы рассказывали разные истории и вспоминали, как росли Джилл и дети.

– Думаю, Гилу бы понравилось бегать с нами всеми, когда мы были детьми, – сказал Кайл.

Айла рассмеялась. Мысль о том, что маленький круглый парень бегает вместе с нами, таскается за нами, всегда включен в ту или иную игру, была забавной. Гил был веселым. Он не был стереотипным ботаником. Ему нравилось все общественное, но в спорте он не был хорош, ему не нравились физические игры; он утверждал, что в школе всегда опережал свой возраст на год или около того, поэтому его обходили стороной.

– Я – всегда первый в каждой игре.

Когда дело дошло до женщин, он сначала сомневался, а потом поблагодарил меня за Айлу. На самом деле это Айла пригласила его на их первое свидание. Вероятно, он полагал, что до этого у него не было с ней шансов. Я вспомнила, как однажды, еще до их помолвки, Гил стоял на кухне и спрашивал ее:

– Что ТЫ увидела во МНЕ? – его слова звучали недоверчиво. Когда я услышала его, это разбило мне сердце, пока Айла не ответила.

Она встала и обняла его. Она была выше него на тринадцать сантиметров, как минимум.

– Это не секрет. Ты – самый умный, самый лучший мужчина, которого я когда-либо знала.

Гил пристально посмотрел на нее, решил, что она говорит серьезно, и поцеловал ее на глазах у нас с Дэном. Это был самый долгий, самый крепкий поцелуй, который я когда-либо видела у этих двоих.

– Да, – сказала я, оставив это воспоминание для другого раза. – У вас каждый второй ребенок в городе пробирался через наши дворы. Почему бы и не Гил тоже?

Кайл огляделся.

– Я всегда хотел попросить прощения за то, что бегал по твоим цветам, но Айла собиралась меня осалить и...

Я рассмеялась, впервые за этот день. Возможно, единственный раз.

– Джилл так гордилась тобой, Кайл, – сказал Дэн, – когда тебя повысили до редактора. Она позвонила нам из своего офиса, чтобы сказать об этом.

Кайл выглядел удивленным.

– Я не знал, что она вам звонила.

Голова мотнулась, грустно-счастливо.

– У нас были времена. – Это был Кайл, вспоминая хорошую сторону. Я не поднимала глаз. Надеялась, что возвращается его оптимизм. Они были такой замечательной парой, с таким количеством хороших моментов.

Позже этим же днем Айла и Гил привели к нам девочек. Все мы дремали, Кайл – на диване, Айла – после того как вернулась домой и сказала девочкам, что тетя Джил ушла. Подъехала их машина, и мы с Кайлом вышли на крыльцо, чтобы встретить их всех. Я держала Кайла за руку. Мне казалось, что к нему нужно прикасаться, что он должен быть включен.

Девочки подошли и обняли Кайла, которого не видели несколько месяцев, а затем меня и пошли в дом. Их глаза были красными от слез. Гил поднялся по ступенькам, держа за руку Айлу и отпустив ее только для того, чтобы взять Кайла за руку.

– Как дела, приятель? – спросил Гил. Кайл ничего не ответил, снова ошеломленный, но покачал головой.

– Ты – один из нас, всегда, ты ведь знаешь, – сказал Гил. Это была его избитая фраза, имевшая разное значение в разных случаях. Сейчас она означала, что он испытывает те же эмоции, и это было тяжело.

Гил обнял меня.

– Грустный и ужасный день, – сказал он.

Кайл и Гил быстро подружились. Они были исключительными в разных, почти взаимодополняющих отношениях. Каждый из них объединял людей. Кайл потерял некоторую соревновательность с Гилом, потому что ему нравилось быть с ним. Гил приобрел менее занудного, но все еще интеллектуального друга, которого ему так не хватало. Они почти не обращали внимания на то, что Кайл мог уничтожить Гила в теннис, или что Гил мог выиграть у Кайла машину в покер. Они все еще иногда играли в обе игры. В теннисе Кайл, играя с Гилом, мог не помнить счета. Главное было не выиграть очко, а продержаться как можно дольше. А в покере они договорились, что ни имущество, ни деньги никогда не будут переходить из рук в руки. За годы учебы в колледже они стали союзниками в обхаживании сестер и друзьями друг для друга.

Кайл попросил Гила быть его шафером, сказав:

– Я должен найти способ, чтобы ты попал на фотографии.

Я вспомнил, как Айла и Джил однажды говорили об этом, когда Джил и Кайл были дома перед ее поездкой на Окинаву. Мы были в парке, смотрели, как они заканчивают играть в теннис, прежде чем все вместе пошли на обед.

– Посмотри на них. Они играют все дальше и дальше, и им плевать, кто выиграет. Рядом с Гилом Кайл совсем другой, – сказала Джилл.

Айла кивнула.

– Да. И Гил тоже. Как будто он, наконец-то, нашел кого-то, кто бы не был ботаником и тем не менее понимал его.

Айла и Гил улыбались, как будто у них все получилось. Я согласилась.

– Знаете, – добавила я, – мы очень гордимся мальчиками, за которых вы, девочки, вышли замуж.

Прошло еще несколько месяцев, и Гил снова получил признание за свои статьи о перестановках собственных векторов Гилстрапа, которые он опубликовал в Чапел-Хилл. UNC (университет Северной Каролины) наградил его за них. Я знаю, что инженерные фирмы часто нанимают его под именем его компании, и он зарабатывает какие-то деньги. Я не знала, что есть математики-фрилансеры, но у Гила, похоже, получалось неплохо, и обычно он был готов помочь с девочками.

Кайл тоже работал через интернет, на какого-то издательского подрядчика. Его было сложнее исчислить. Он всегда говорил о Шэрон, Нельсоне и особенно о Мо; они были коллегами по работе. К двадцати годам он работал непосредственно под началом президента компании. Однажды он сказал:

– Она готовит меня к управлению компанией через несколько лет.

Джил и он не испытывали недостатка в деньгах, но и не казались богатыми.

– Не так уж много денег получает редактор книг в небольшой компании. Но достаточно, – сказал Кайл. – На первое время.

Айла нашла несколько статей, которые написал в журналах Кайл. Она указала мне на одну из них, посвященную книге «Убить пересмешника». Я и не подозревала, насколько глубоко он прочитал эту книгу! Он чувствовал себя комфортно в мире издательств и критики. Кайл, уничтожавший мои цветы, чтобы не быть засаленным, стал интеллектуалом, зарабатывающим на жизнь.

Кайл гордился Гилом, гордился тем, что является его зятем. Уважение было взаимным.

Гил любил сидеть за столом со всеми нами, а теперь еще и со своими девочками. Он привык, что его оставляют в стороне, считают слишком занудным или умным. В этой же семье это почему-то не имело значения. Гил был желанной частью нас, благодаря Айле и Кайлу.

Благодаря Кайлу наша семья стала лучше. Он привнес соревновательность и братство. Но от неразберихи в своей семье Кайл немного пострадал. Он развил или унаследовал глубоко укоренившуюся и фундаментальную неуверенность в себе. По сути, я думаю, ему не хватало уверенности в себе.

Полагаю, что Джилл это видела (я знаю, что Айла точно видела; мы говорили об этом несколько раз до и после свадьбы Джилл и Кайла), и, возможно, рассматривала это не как движущую силу, а как недостаток. Я же видела в этом часть того, что делало его хорошим. Мне следовало открыто поговорить об этом с Джилл. Я думала, что это делает Кайла более чувствительным, чувствительным в том смысле, что он – сострадательный и добрый. Кайл – жесткий, твердый и решительный, но он – гораздо больше, чем только это. Кайл обладает способностью чувствовать с глубиной, редкой для мужчин или женщин. Кайл – сострадательный.

Он открыто плакал, когда у Джилл случился выкидыш, разговаривая со мной и Дэном по телефону, чувствуя вину за то, что во время этого ужасного кризиса его не было рядом с Джилл. Дэн был тронут; говорил о том, как хорошо и с любовью Кайл относится к Джилл, и я согласилась. Почти каждое решение было в пользу Джилл: где жить, какую машину купить, что лучше для ее карьеры и т.д. Она отмечала его внимание и всегда вела себя как влюбленная.

Когда он узнал о романе, то распался на куски. Возможно, винил себя в том, что не был достаточно хорошим мужем. Таков его путь. Почему-то он чувствовал, что подвел ее. В течение нескольких месяцев, пока Джилл была на позициях полка, он молчал, пил, в чем Айла была уверена. Я надеялась, что он этого не делает, не общается со свободными женщинами и не заводит легкомысленных отношений. Все это имеет долгосрочные последствия. Айла лишь пожала плечами, когда я высказала эти опасения.

Я не знала, по какой причине Джилл завела роман. Ее моральный провал был моим, как матери. Я верила, что мои дети должны быть хорошими, и БЫЛИ хорошими. Я хотела, чтобы мои дети оставались хорошими в любой ситуации.

В тот день, когда мы узнали о ее смерти, я принимала в нашем доме своих внуков; они были с красными глазами и не в себе. Я поцеловала свою оставшуюся в живых дочь.

***

Мэллон Пинкни Франклин Робисон Эдди, мать Кайла Франклина

– Томас? – Я пыталась дозвониться до своего бывшего. Моего первого бывшего, Тома Франклина.

– Да? Кто это?.. Мэлли?! Я бы узнал этот голос где угодно, – сказал Томас. Он терпеть не мог, когда я называла его Томасом, поэтому я делала именно так. Он ничего не слышал обо мне со дня свадьбы Кайла, поэтому проигнорировал это.

– Том, у меня плохие новости. Мне только что позвонил Кайл. Ты здесь?

Он был очень тихим, что для Томаса обычно означало, что он спит или кто-то сосет его член.

– Да, Мэлли, плохие новости. Что случилось?

Я услышала его частое дыхание и предположила второе.

– Жена Кайла, Джилл. Она погибла, в морской пехоте. Помнишь, она служила в морской пехоте?

– О, нет! – сказал он. Я знала, что на это он обратит внимание. У Томаса могут быть проблемы с вниманием во время отсоса, но оно проснется от смерти красивой девушки, которую он знал. Мы с ним смотрели, как Кайл играет с Джилл и ее старшей сестрой. Когда развелись, я забрала Кайла и осталась с ним в Скай Грей. Но на самом деле Кайла вырастила моя мама, я же уехала из-за работы и повторного замужества и решила, что его друзья – самая стабильная часть его жизни, поэтому, когда за ним вызвалась ухаживать мама, все получилось. Я никогда не видела его без Джилл или ее старшей сестры, и Киннисоны тоже относились к нему как к сыну.

– Как с этим справляется Кайл? – спросил он, что было более уместно, чем он мог бы придумать.

– По телефону был спокоен. Сказал, что они с ней расстались. Не знаю, из-за чего. Но она погибла. Он свяжется с нами, когда узнает больше, наверное, через несколько дней.

– Джилл мне всегда нравилась, – сказал он. – Помнишь, как однажды она меня увидела БЕЗ боксеров?

Он грустно рассмеялся, вспомнив, как однажды утром стоял на кухне, а у задней двери стояла маленькая девочка... А потом остановился с непроизвольной заминкой в голосе, невольно всхлипнув, захлебнувшись. Том почувствовал потерю, и я вспомнила, почему любила его.

– Почему он сам мне не позвонил? – спросил Томас, вновь обретя контроль над собой.

– У него твой устаревший номер. Я взяла новый у твоей единственной девушки, кого ты привел на свадьбу... Бри Линн?

– Бри... Да!!! Теперь я ее вспомнил.

Он сделал паузу, возможно, задумавшись.

– Ужасно, да, Мэлли? Я помню, как Джил будила меня, выкрикивая его имя, так много раз по утрам. Она была хорошим ребенком. – Он сделал паузу в несколько секунд. – У нас не было ничего особенного в браке, но... – начал он и не закончил.

– Да, но из него вышел Кайл. И Джилл была милашкой. Я дам ему твой номер. О, у тебя есть ручка? Его номер...

Глава 7: Конец детства

Кайл Франклин

Непосредственный опыт у меня был только с одной смертью. Это случилось в феврале второго курса колледжа.

– Бабушка? Ты дома? – По пятницам я приезжал домой из Майами, чтобы провести выходные и повидаться с Джил. Бабушка знала, что я приезжаю, и обычно готовила печенье и молоко или кофе. Она старалась быть рядом. Мы разговаривали за кухонным столом о школе, о Джилл, о маме и папе.

Она ждала меня, но я позвонил в дверь, а она не открыла.

– Бабушка? Бабушка? – Это было необычно, чтобы она не отвечала. Бабушка была одной из тех пожилых женщин, что управляют своим домом. Никто не входил к ним без предупреждения.

Я нашел ее распростертой на полу в кухне.

– Бабушка! Ну же! Бабушка! – с силой позвал я, понимая, что она не слышит. Я не запаниковал, понял, что уже слишком поздно. Ее глаза были открыты. Не было ни движения от дыхания, ни жизни в глазах. Крови тоже не было. Это – сердце, я был уверен.

Я опустился на колени рядом с ней. На ощупь она была холодной. Я поцеловал ее лоб, но тот был слишком холодным.

– Эх, бабушка, – тихо сказал я и тяжело сел рядом с ней, положив руку на ее волосы. Я прислонился к шкафу.

Прошла минута, прежде чем я решился сдвинуться с места. Тогда я позвонил маме, сидя рядом с ее мертвой матерью. Она мне сказала, что делать, как только я понял, что бабушка на самом деле мертва, и никакое искусственное дыхание ее не вернет.

Я позвонил в 911 и сказал женщине, что бабушки больше нет. Женщина сказала, что на вызов приедут полиция и парамедики. Попросила меня до приезда полиции быть на линии. Я подошел к входной двери и открыл ее, не заботясь о том, что впускаю холодный воздух. Сам вернулся к бабушке и сел обратно. Моя левая рука нежно гладила ее волосы и щеку.

Прошло всего несколько минут, прежде чем я услышал вдали сирену, а затем женский крик:

– Полиция!

Я сказал сотруднице 911:

– Полиция уже здесь, –повесил трубку и позвал: – Я на кухне, офицер.

Она нашла нас, увидела бабушку с моей рукой на голове, и ее лицо смягчилось.

– Я нашел ее в таком вот состоянии, офицер. Несколько минут назад.

В последний раз поцеловал бабушку в лоб и встал.

Позвонил Джилл, которая шла домой из школы. Ее родители приехали как раз перед тем, как я положил трубку, увидев полицейскую машину и ее огни. Затем приехали парамедики. Джилл присоединилась к нам на ступеньках крыльца под холодным зимним солнцем. Мы ничего не говорили.

Я плакал, положив голову Джилл на свое плечо. Дэн Киннисон положил руку мне на плечо.

Бабушка оставила мне свои сбережения, дом и редко используемую машину. Я не был богат, но внезапно стало возможным выплатить студенческие кредиты, аспирантура стала по карману, и у меня появилась некоторая безопасность. Однако я бы все отдал, лишь бы вернуть бабушку; она воспитала меня больше чем мама. Дала мне почувствовать, что я стою ее времени.

***

Кайл Франклин

Поскольку Джилл была на два года младше меня, а у меня не было перспектив найти работу, пока я получал степень бакалавра по английскому языку, я поступил на магистерскую программу в необычную аспирантуру в Цинциннати. Программу там я закончил за восемнадцать месяцев, воспользовавшись летними морскими «круизами» Джилл, чтобы сосредоточиться на получении степени. За пять месяцев до того, как она получила степень бакалавра, я получил степень магистра литературы.

Следующие месяцы прошли словно в вихре. Нам пришлось готовиться к свадьбе, планировать будущее, любить друг друга. И мы любили. Люди это видели. Это было первым, что все замечали в нас. Мы и не скрывали. Только секс был личным, и прекрасным личным.

Она окончила университет со степенью бакалавра в области бухгалтерского учета, получила звание второго лейтенанта резерва Корпуса морской пехоты, вышла за меня замуж, переехала на месяц ко мне в бабушкин дом, а потом переехала в Квантико и сняла квартиру на базе. Я оставался в Огайо еще неделю, организовывая продажу бабушкиного дома (тому самому офицеру полиции, что ответил на мой звонок в службу 911). И присоединился к Джилл в Дамфрисе, штат Вирджиния.

***

Кайл Франклин

Мы заставили Корпус морской пехоты поработать на нас. В течение первого года у Джилл было обучение: базовый курс, который проходили все новые офицеры морской пехоты, а затем – курс по ее специальности. Я подавал заявки на участие в написании мастер-классов, семинаров и программ в то время, когда она была либо в отъезде, либо очень занята. Семинар, который я посетил поздней осенью того первого года, привел к моей первой писательской работе и определил направление моей карьеры.

На третьей неделе шестинедельного семинара в Дьюке ко мне обратилась руководитель семинара Шэрон Акерман. В ее резюме значилась работа в нескольких различных книжных издательствах, которые время от времени заключали с ней контракты. Одним ранним утром в Дареме доктор Акерман попросила меня встретиться с ней в «Starbuck's».

– Среди преподавателей обсуждается ваша работа по «Убить пересмешника», – сказала доктор Акерман. – Барнхэм говорит, что хотел бы в следующем месяце ее опубликовать.

Я боялся, что мое вступительное эссе «Пересмешник и сердце ребенка» было глупым, и удивлялся, почему его не вернули вместе с другими предисловиями в начале второй недели.

Литературный ежемесячник Барнхэма пользовался большим уважением среди издателей и некоторых писателей. В основном, это была критика уже известных романов, а не журнал для романов, только что вышедших из печати. Я был рад, что мой черный venti (570 мл) не слишком сладкий.

– Это в каком-то смысле противоречиво? – спросил я.

– Нет, просто совершенно другой взгляд на роман, который раньше не рассматривался, – ответила она, – а в нашем бизнесе свежее – это редкость.

Я думал, что это – обычное эссе, восхваляющее достоинства романа, особенно его взрослые темы и подростковый язык.

– Большинство идей заимствованы у других, – сказал я. – Думаю, что в примечаниях это довольно хорошо задокументировано.

Я защищался, не понимая, почему она попросила о встрече со мной. Я не слышал, чтобы других студентов приглашали на завтрак.

Она улыбнулась.

– Понимаю вашу настороженность. Когда пишешь что-либо, становишься честной добычей для каждого читателя и даже не читателя, желающего прокомментировать. Особенно это касается ужасных анонимов. Нет, я здесь, чтобы спросить, не приедете ли вы на весенний симпозиум в Уэйк Форест? Мы бы хотели, чтобы вы выступили с докладами и критикой. Вели некоторые группы.

Она потягивала свой grande (450 мл) со сладкой молочной пенкой. Я же потягивал свой черный venti, с достаточным количеством смеси молока и сливок и небольшим количеством стевии.

Когда понял, что она предлагает мне должность, я улыбнулся.

– Вы предлагаете мне стать преподавателем?

– Да, под чутким руководством. Вы будете единственным, у кого нет докторской степени. На самом деле, вы станете моим помощником. Будете оценивать и комментировать в малых группах, которые мы используем в Уэйке, и делать презентации по прочитанным вами романам Джеймса Джонса. И мы бы хотели, чтобы вы представили идеи из вашей статьи о «Пересмешнике». Мы очень впечатлены вашими оценками короткого рассказа мисс Мэлоун и эссе мистера Катудника – я правильно сказала? – эссе Катудника о романе Джеймса Джонса «И подбежали они».

– Это оплачивается? – спросил я. На неделе я жил в общежитии в Дьюке, а каждые выходные ездил в Дамфрис к Джилл. Там – четыре часа езды, но Джилл стоит того, чтобы возвращаться домой. Без сомнения. Субботы и воскресенья той осенью были чудесными.

– Да. Не много. Но вы снимете с меня бремя. И надеюсь, что присоединитесь к нам в новом предприятии. Позже поговорим об этом, после Уэйк Форест. У вас есть степень магистра? – спросила она.

– Да. По литературе. Из Объединенного института в Цинциннати.

Она кивнула.

– Хорошо. Я знаю Объединенный, но это – не совсем мейнстрим! Если все пойдет хорошо, у меня может появиться для вас должность. Вы сможете работать из дома, где бы он ни находился. Возможно, придется немного поездить, но нечасто.

Я кивнул.

– Моя жена – второй лейтенант морской пехоты. После Квантико она рассчитывает на Кэмп-Лежен.

Она покачала головой.

– Тяжело вам. Мой муж после медицинского института служил на флоте. Шесть лет. Дети есть?

Я покачал головой.

– Нет. Ждем, когда ей исполнится тридцать. А там посмотрим.

Доктор Акерман кивнула и отпила глоток. Я глотнул еще теплый кофе.

– После этого семинара я бы хотела иногда присылать вам рассказы для редактирования. Это будет своего рода введение в должность для работы в издательстве. Затем, после Уэйк-Фореста, мы рассмотрим полный рабочий день. Не будем торопиться, чтобы у вас набралось по больше опыта, – сказала она.

Я был взволнован.

– Я бы хотел этого, доктор, – сказал я. – Звучит интересно, и, честно говоря, я на это надеялся.

Она кивнула и допила свой напиток.

В декабре того же года «Барнхэм» опубликовал мое эссе под другим названием. Оно вызвало как одобрение, так и несогласие. Мистер Барнхэм был очень доволен комментариями и интересом. Доктор Акерман прислала мне СМС:

Эссе пользуется успехом. Некоторые из моих студентов его обсуждают. Один решил, что вы – «толстый старый неряха». Я сообщила ему, что мы не поощряем такой критики. Сказала: «Он вовсе не старый».

Я рассмеялся, прочитав это.

Спасибо, что заступились за меня, – ответил я. Я знал, что и она смеется в Чапел-Хилл.

Пожалуйста, отредактируйте вложение, в разумные сроки. Исправьте грамматику и включите эссе с обсуждением характеристики, сюжета, других элементов.

Каким-то образом Айла нашла мое эссе у Барнхэма в Интернете. Думаю, она просто набрала в Гугле мое имя, и появилось эссе, которое теперь называлось: «Новые взгляды на "Пересмешника" Ли». Она отправила мне письмо:

Мама и папа под большим впечатлением от того, что ты наконец-то занимаешься чем-то, что они понимают. И зарабатываешь деньги?

Я ответил:

Пока что денег очень мало, но возможно, скоро у меня появится настоящая работа по редактированию. Держим пальцы крестом.

Я принял эту работу близко к сердцу и стал комментировать и критиковать подающих надежды авторов. Каким-то образом доктор Акерман получала их статьи, либо на курсах, либо через издательство. Я был тем редактором, что мог дать ей беспристрастную критику, а они меня не знали. Каждый раз я получал критику своей работы от доктора Акерман.

После нескольких таких критических замечаний я чувствовал себя побитым. Принимал близко к сердцу каждую негативную мысль и, наконец, рассказал об этом доктору Акерман.

Она ответила длинным письмом о том, как она строит новый вид бизнеса и хочет, чтобы я стал его частью.

Я понимаю критику; так чувствуют себя все авторы. Но у меня на тебя большие планы, если справишься, – сказала она. – И я очень довольна твоими успехами.

Я понял, что хорошо писать очень трудно. Это – не просто поток мыслей. Хорошее письмо – это труд, а труд не гарантирует успеха.

Когда время пребывания Джилл в Квантико подходило к концу, я принял участие в симпозиуме для писателей в Уэйк-Форест – недельном расписании встреч и обсуждений в небольших группах. Я выступал с докладами о своих представлениях об «Убить пересмешника» и военных романах Джеймса Джонса. На встречах с авторами, в основном моего возраста или старше, некоторые из которых были намного старше, я давал острую критику на одной странице различных эссе.

– Сколько тебе лет, Кайл? – спросила доктор Акерман.

– Двадцать пять, всего лишь, – ответил я. Она помолчала.

– Думаю, подойдет, – сказала она. – Доктор Мюррей под впечатлением от лекции по Джонсу.

– Вот как? Не помню никакого Мюррея, – сказал я. Я читал лекцию пятнадцати мужчинам и одной девушке, и они критиковали каждое мое утверждение. Это был еще один вид избиения.

– Она – женщина, – сказала она. Ее глаза блестели.

Я остановился, пораженный. Она могла видеть мое недоверие.

– Она – доктор наук? Ей хоть пятнадцать-то есть? – спросил я.

Я вспомнил о ней, потому что девушка, интересующаяся военными романами, – это необычно, и я решил, что это – талантливая студентка, приглашенная на семинар. Когда я ее встретил, она назвалась только по имени, и я подумал, что она очень молода для участия в этом симпозиуме. Мне показалось, что ей буквально пятнадцать. Но она определенно знакома с романами.

Акерман рассмеялась.

– Ей двадцать два. Очень близкий друг моей семьи. Блестящая. Морин Мюррей. Можешь звать ее Мо. Единственное, что ее сдерживает, – ей требуется еще несколько лет, чтобы прочитать побольше романов. Два месяца назад она была под крышей UNC.

Я вспомнил, что именно тогда там был и Гил на получении своей награды.

– Удивлен, – сказал я.

Она была ребенком. Хорошенькая, миниатюрная, но в глазах – искра.

– Она сказала, что «Тонкая красная линия» – это аллегория.

Она засмеялась.

– Ты к ней привыкнешь. Я хочу, чтобы через несколько месяцев она работала с тобой.

Так я нашел работу по специальности, и с течением месяцев и лет моя должность быстро росла. – Шэрон Акерман возможно и крупная женщина, но движется быстро и грациозно, развивая свою компанию. Мы с доктором Мюррей стали коллегами по Интернету, и мне нравились наши рабочие беседы.