Где-то на полпути к дому я решил, что снова вступлю в группу. Решающим фактором были деньги. Большие деньги, и я знал, что гастролируя, мы заработаем еще больше. Где-то на задворках моего сознания сидело опасение, что если не сделаю этого, то Крис и Райан попытаются вытеснить меня из юридического лица группы. Я продолжал получать четверть того, что зарабатывает группа, сидя на заднице все те годы, когда Крис и Райан поддерживали ее существование. Они зарабатывали гораздо больше чем я, потому что по-прежнему писали песни и гастролировали, но общий доход группы шел в корпоративную казну.

Я позвонил Крису и сообщил ему новость.

– Да, блядь, Джордан! Ты об этом не пожалеешь, и клянусь, твоя трезвость для нас – приоритет. Если когда-нибудь тебе будет угрожать опасность срыва, дай нам знать. Мы будем рядом.

– Я ценю это, Крис. Держите меня в курсе всех предложений, которые мы получим.

Когда я закончил разговор, меня охватило беспокойство.

Во что, черт возьми, я ввязался? – Я сильно сомневался, что мне удастся выбраться невредимым.

Вспомнил, как начинал играть на гитаре. Играть я начал только в шестнадцать лет. Поздновато, но меня это не остановило. Я играл днем и ночью. Уже через три месяца я играл блюзовые соло Клэптона, Пэйджа и других, а ближе к году уже мог играть практически нота в ноту и в ногу с Эдди Ван Халеном.

Мой учитель по гитаре перестал учить меня технике и стал уделять внимание теории музыки. Я научился играть классические произведения и, что более важно для моего стиля, строить свои соло как миниклассические произведения. Это было гораздо сложнее, чем играть вещи Ван Халена. Я выучил все, что когда-либо писал Рэнди Роадс, и выучил больше песен Ингви Мальмстина, чем мне хотелось бы признать. Я был одержим неоклассическим звучанием.

Проблема заключалась в том, что этот стиль музыки выходил из моды. В середине восьмидесятых музыка стала очень сегментированной. Хэви-метал, хэйр-метал, хард-рок – у каждого из них были свои яростные поклонники. Рок-музыка становилась все более попсовой, в отличие от классического хард-рока 70-х годов. На музыкальной сцене Лос-Анджелеса рождались такие группы, как «Ratt», «Quiet Riot» и «Poison». Глэм был больше в стиле, чем более жесткая музыка с металлическим звучанием.

Я взял классическую теорию музыки и перевернул ее так, чтобы она соответствовала тому, что позже стало известно как хэйр-метал. В результате мои соло были очень мелодичными и уникальными по звучанию, в отличие от некоторых блюзовых соло, бывших агрессивными и знакомыми. Большинство моих современников пытались подражать Эдди Ван Халену, а я пытался создать нечто совершенно иное.

Все это не имело значения. Придя в свою первую группу, я понял, что не могу подогнать то, что хорошо звучит в моем ухе, к тому, что хорошо звучит в песне. В итоге я стал играть в том же стиле, что и мои сверстники, но лучше. Когда в восемнадцать лет в тот клуб вошел Крис, я понял, что играю не с теми. У Криса было видение. У него был драйв. Никто с таким же энтузиазмом как он, не относился к своей музыке и к тому, чтобы стать рок-звездой. Я не мог дождаться момента, когда смогу присоединиться к его группе. Остальное – история.

Я вспомнил, как впервые выступал перед публикой. Это была школьная вечеринка, и мне дали пива, чтобы успокоить нервы. Представьте себе. Первый раз, выступая перед кем-то, я был пьян. После этого я никогда не выступал, не выпив перед этим хотя бы несколько бутылок пива. Эта мысль пугает меня до смерти – я никогда не выступал трезвым. У меня было очень плохое предчувствие относительно своего будущего.

***

Две недели спустя я был в офисе адвоката в Лос-Анджелесе. Передо мной лежал контракт на подписание с одним из крупнейших звукозаписывающих лейблов в индустрии.

Это было нереально. Песня Тары входила в двадцатку лучших хитов и все еще поднималась вверх. Чтобы подписать с нами контракт, велись торги между четырьмя компаниями. Чеза не было даже близко. Его единственным рычагом воздействия были права на нашу неизданную пластинку, но компания, подписавшая с нами контракт, могла либо выкупить ее у него, либо позволить ему выпустить ее без нашей поддержки. Последний вариант мне не нравился, и, к счастью, новый лейбл в итоге ее купил.

В итоге мы получили подписной бонус в миллион долларов, который не был авансом в счет наших роялти. То есть, каждый из нас получил по миллиону долларов. Ставка роялти была немного меньше той, что предлагал нам Чез, но предварительная гарантия, не являющаяся авансом, компенсировала это. Мы не влезали в долги перед лейблом, и для нас это было очень важно. Мы также заключили левую сделку по включению песни Тары в наш первый альбом, что еще больше принесло бы пользы «Фонду надежды Тары». Для группы в нашем положении это было очень важно; на том этапе нашей карьеры мы точно не были Кэти Перри.

Соглашение было рассчитано всего на три года. Оно включало в себя две новые пластинки, концертный DVD и два продолжительных турне по Северной Америке.

Самое лучшее в этот период – это развитие моих отношений с Дженни. Как только она вернулась в город, мы каждый день проводили время вместе. В большинстве случаев, поскольку я весь день ничего не делал, я ехал к ней домой и зависал там, пока она заканчивала всю ту работу, что ей требовалось сделать для школы. Мы ходили на ужин, в кино, на мини-гольф, в игровые автоматы, да мало ли куда.

Я чувствовал себя так, словно мне снова шестнадцать. Понятия не имел, как встречаться с кем-то, поэтому позволил ей вести меня, и мы делали все, что хотела она. Несколько раз брали с собой на ужин Майкла. Он – хороший парень и, как правило, не отказывался от того, чтобы сделать что-то с нами, так как знал, что мы начинаем узнавать друг друга получше. Я гордился тем, что являюсь его тезкой.

После нашего четвертого свидания Дженни попросила устроить ей более подробную экскурсию по моему дому, включая спальню. Разумеется, я согласился.

Хотелось бы сказать, что она была в сексуальном платье, которое, когда она его сняла, показало сексуальное нижнее белье, но на ней было надето не это. На ней были джинсы, футболка и кроссовки. И все равно она выглядела потрясающе.

Я смотрел, насколько сексуально двигается ее попка в форме сердечка, когда она поднималась по лестнице в мою спальню. Она посмотрела на золотые и платиновые пластинки на стенах и, похоже, была впечатлена.

Она сбросила туфли и обернулась. Прежде чем она успела что-либо сделать, я притянул ее к себе и поцеловал. Наши языки танцевали, мы обнимались и пытались стать единым целым. Моя рука нашла ее попку и крепко сжала ее, вызвав у нее стон, проникающий в мой рот.

Как только я начал целоваться, она прервала поцелуй и оттолкнула меня. Ухмыльнувшись, она стянула с себя футболку, и я впервые увидел ее прекрасные груди. Они были такими, как я и хотел: чуть больше горсти, с большими сосками, которые я мог пососать.

Когда упали ее брюки, она развернулась и, согнувшись в талии, стянула их со своих лодыжек. Мой член напрягся в штанах, когда я смотрел на открывшийся передо мной вид. Ее попка была абсолютно идеальной. Кружевные красные трусики не были стрингами, но были оригинального покроя и не совсем закрывали ее ягодицы. По влажному пятну между ног я понял, что она, как и я, готова к закреплению наших начинающихся отношений.

Я очнулся от оцепенения и скинул туфли. Стягивая с себя футболку, я не заметил, как она сняла лифчик. Оцепенение быстро вернулось, когда я увидел ее груди без лифчика, побуждавшие меня уткнуться в них лицом.

Я не успел начать снимать джинсы, потому что она оказалась передо мной на коленях, быстрее чем я успел вынырнуть из оцепенения.

В следующее мгновение джинсы и боксеры были уже у моих лодыжек, а мой твердый член покачивался перед ее лицом.

– Очень милый, – прошептала она и нежно поцеловала головку.

Она облизала его от основания до головки и взяла в рот. Там было так тепло, так влажно, а движения ее языка напоминали водоворот. Ее руки активно двигались по моему стволу и яйцам, делая мне один из лучших минетов в моей жизни, а ведь я бывал с несколькими порнозвездами.

– Я уже близко, – сказал я, заставив ее подмигнуть мне.

Она задвигалась быстрее и стала крепче прижиматься ко мне, а я чувствовал, что все ближе и ближе подхожу к краю. Через мгновение я уже кончал, а она глотала... Ощущения были невероятными, и пусть это – уже избитое клише, но я видел звезды, когда она опустошала меня.

– Дженни, ты великолепна.

– Лучше, чем все твои подружки? – спросила она с удивительной неуверенностью.

Я рассмеялся и помог ей встать.

– Намного лучше.

Я поцеловал ее, и она нерешительно приоткрыла губы.

– Дженни, – сказал я, прервав наш поцелуй. – Поцелуй меня по-настоящему, пожалуйста. Не стесняйся, меня это не беспокоит, пока оно только мое.

Она набросилась на мой рот и засунула свой язык так далеко, как только могла. Мне захотелось рассмеяться, но я не хотел портить ни настроения, ни ее восторженного поцелуя.

Я обхватил руками ее ягодицы и приподнял к себе на талию. Сделал несколько шагов вперед и усадил ее на кровать.

Глядя на ее киску, я сказал:

– Дженни, какая красивая киска. Жаль, что я не лижу у женщин.

Она в шоке посмотрела на меня, потом с разочарованием, а после с ухмылкой.

– Значит, если бы у меня был член, ты бы его отсасывал, но не станешь лизать мою киску? Я никогда...

Я зарычал и опустился на колени. Притянув ее к себе, я зарылся лицом в ее сокровища. Приготовился к тому, что будет противно, но все оказалось просто превосходно. Я знал, что мне придется отхлестать ее языком, чтобы она подумала, будто это была шутка.

– О, Джордан, это так приятно.

Она упала обратно на кровать и раздвинула ноги. Я раздвинул их как можно шире и стал лизать ее, как будто она – мое последнее в жизни блюдо. Она была настолько мокрой, такой приятной на вкус, что я не мог насытиться ее соками, когда отодвинулся от ее клитора, чтобы слизать их. Когда я ввел в нее средний палец, нащупывая ее точку удовольствия, она задрожала.

– Блядь, блядь, о дерьмо!.. – закричала она, дрожа и содрогаясь. Я вытер рот от ее соков и подтянул ее обмякшее тело к краю кровати. Мой только что затвердевший член был готов, и мне требовалось оказаться внутри нее.

Я провел головкой по ее влажным складочкам, увлажняя себя, и она застонала.

– Сделай это, детка, – прошептала она.

Я провел головкой вокруг ее отверстие и вдавился в самую тугую женщину, с какой был за последние десятилетия. Сара никогда не чувствовалась так, как сейчас, сжимая меня, когда я входил в нее. Я застонал, почувствовав почти острую боль вокруг моего основания, когда достиг дна.

– Блядь, Дженни.

– Мм, хм...

Я начал двигаться внутри и подтянул ее ноги к своему правому плечу.

– Господи Иисусе, – взвизгнула она, когда я врезался в ее гостеприимные стенки. С сомкнутыми ногами она чувствовалась еще теснее, и хотя я не проникал глубже, но при каждом движении проводил кончиком по ее точке G. Если бы я хотел похвастаться, то сказал бы, что она была в раю от удовольствия.

– Боже, да! О, черт, Джордан! Быстрее, детка. Сделай это как следует!

Я улыбнулся и отдал ей все, что у меня было. Я перевернул ее на живот и врезался в нее со всей оставшейся у меня энергией. Я подпрыгивал на кровати, входя в нее. Ее прерывистые стоны и визги прекратились, а тело снова затряслось.

Я вышел из нее, перевернул на спину и опять вошел в нее во время ее оргазма. Выпуская свой собственный оргазм глубоко внутри нее, я целовал ее и смотрел в глаза.

– О, Джордан, – вздохнула она, когда я выскользнул из ее хорошо использованного туннеля, – ты даже не представляешь, сколько раз и сколько лет я мечтала об этом.

Я поцеловал ее и сказал:

– Да. Ты все делала правильно.

Она ударила меня кулаком в грудь, скатила меня с себя и уселась сверху.

– Я тебе покажу «правильно»! Поднимай свою палку снова. Я вобью твою старую рок-звездную задницу в матрас.

Я засмеялся, но ей удалось еще раз поднять меня, и она изо всех сил постаралась сделать именно это.

***

На следующее утро я проснулся, а Дженни уже не было. Я скатился с кровати и увидел на тумбочке записку.

Джордан, любовь моя. Ты потряс мой мир, любимый. Прости, что ушла, но утром я должна быть дома ради Майкла.

Целую и обнимаю,

Дженни.

Я был разочарован, но все понимал. Поскольку у меня есть свой собственный подросток, я знаю, что внешне мы должны соблюдать деликатность.

Я понимал, что сильно влюбился в нее, и отчаянно хотел, чтобы у нас все получилось. Никогда и ни к кому я не испытывал таких чувств, как к ней. Наверное, кто-то скажет, что у меня нет большого опыта, и будет прав. После многих лет, проведенных в роли кобеля во время гастролей по всему миру, я женился на первой же девушке, с которой у меня были длительные отношения. Не требовалось напрягать воображение, чтобы подумать, что Сара, возможно, была для меня неподходящей женщиной. Она была просто женщиной рядом со мной.

Я быстро отогнал эту мысль. Все же, я любил ее. И уже чувствую то же самое к Дженни, и даже больше.

***

Итак, я сидел в кабинете адвоката напротив Криса и Райана. Они, не колеблясь ни секунды, подписали свои экземпляры контракта. Не успел я оглянуться, как передо мной уже лежали все три других экземпляра контрактов, ожидая, когда я их подпишу. Моя голова начала потеть. Не только лоб. Вся голова. Я чувствовал, как пот стекает вниз. Грудь сжалась, рука задрожала, голова закружилась.

Внезапно я почувствовал на своем плече руку, что вывело меня из задумчивости, а затем поцелуй в щеку.

– Я буду рядом с тобой на каждом шагу. Я люблю тебя.

– Спасибо, Дженни, – выдохнул я.

Я глубоко вздохнул и подписал все четыре экземпляра контракта. Вот и все. Я снова – активный член группы, и мне хотелось упасть в обморок. Крис и Райан дали друг другу пять, и руководитель звукозаписывающей компании начал раздавать сигары, говоря нам, какими богатыми все мы станем. Снова.

Когда я выходил из офиса, Крис и Райан догнали меня у лифта.

– С тобой все в порядке? – спросил Райан.

Я рассмеялся.

– Честно говоря, понятия не имею. Просто буду продолжать делать то, что делаю, и жить одним днем.

– Мы прикроем тебя, Джордан. Ты ведь знаешь это, правда? – добавил Крис.

– Знаю. Давайте просто начнем шоу через пару дней и двинемся дальше.

***

В день выступления я чертовски нервничал. Сидел в гримерке рядом со сценой клуба и смотрел на бутылку «Jack Daniels» на столе. Крис и Райан поправляли свои парики, давно решив, что фальшивые длинные волосы – круче, чем короткие с залысинами. К счастью, я не лысею. Но я отказался носить парик. Мои волосы по-прежнему были черными и выглядели хорошо.

Я снова почувствовал на своем плече руку и поднял глаза.

– О чем думаешь, детка? – спросила Дженни.

– Прокручиваю в голове свои старые сценические движения, – соврал я.

– Ладно-ладно, – сказала она, подходя к бутылке «Джека» и выливая ее в раковину. Она увидела в кулере бутылку воды, взяла ее и протянула мне.

– Спасибо, – сказал я, откручивая крышку бутылки «Perrier».

Райан подмигнул мне; я же только покачал головой.

– Пять минут, ребята, – раздался голос за дверью.

Мои руки начали неудержимо трястись. Крис увидел это, положил руки мне на плечи и сказал:

– Чувак, все будет хорошо. Там едва ли наберется сотня человек, мы будем играть всего час, а ты заработаешь триста тысяч. Сделай глубокий вдох.

Я взял гитару, еще раз проверил, все ли в порядке, и сделал самый глубокий вдох, на который был способен. В груди было настолько тесно, что казалось, будто я с трудом набираю в легкие воздух. Я не успокоился, даже близко не был к этому.

Дженни поцеловала меня в щеку и сказала:

– У тебя получится. Ты рожден для того, чтобы играть на сцене. Выйди и поделись своим талантом с миром.

Я улыбнулся и поцеловал ее в ответ.

– Ты ведь знаешь, что я в тебя влюблен?

Она улыбнулась и ответила:

– Слава Богу. Я влюблена в тебя с самого начала, еще до полового созревания.

Это всех нас рассмешило, и мы направились к сцене.

До сцены было всего метров десять по коридору. В те времена, когда мы выступали на стадионах, идти было гораздо дальше, иногда приходилось ехать на гольф-каре. Это всегда давало мне время на психологическую подготовку и, честно говоря, на то, чтобы выпить перед выступлением.

Сейчас же у меня не было времени ни на то, ни на другое, и я едва успел поцеловать Дженни еще раз, прежде чем подняться по лестнице навстречу своей судьбе. Я надеялся, что не слишком сильно облажаюсь. У меня нет никакой уверенности, что я пройду весь путь целым и невредимым и ничего не испорчу.

Я подключился к усилителю и почувствовал, как меня пронзила волна. Не удар током или что-то в этом роде, а волна энергии. Я услышал, как миллиардер-именинник объявляет нас, и в следующее мгновение меня вытолкнули на сцену и ослепили светом. Я не мог дышать из-за тумана, или дыма, или еще чего-то, что витало в воздухе.

По крайней мере, я помнил песню: я довольно хорошо сыграл вступление, затем куплет. Потом понял, что не слышу себя в динамике, и Райан подошел и увеличил громкость моей гитары. Этот ублюдок чмокнул меня в щеку и засмеялся, возвращаясь на свою сторону сцены.

Замечательно, блядь! Я не увеличил громкость после подключения. Боялся облажаться и облажался при первой же возможности. По крайней мере, я был в гармонии.

Первые четыре песни я прошел без ошибок, затем мы играли одну из наших более сложных мелодий. У меня было два длинных соло, и чтобы сыграть их чисто, требовалось быть четким.

Мои руки были холодными, и от непривычного веса гитары я чувствовал боль в спине, пока шел к передней части сцены. Прожектор переместился на меня, ослепив, и я играл из последних сил. Думал о Дженни и Таре, я не мог подвести ни одну из них, в то время как бегал пальцами по стали и дереву. Затем я заиграл быстрые гаммы и арпеджио, которые уже несколько десятилетий пытаются скопировать шестнадцатилетние подростки, сидя в своих спальнях.

Из моих старых пальцев ноты вылетали как по волшебству. Строились, поднимались, создавали мелодическое напряжение, пока я не достиг финального аккорда «D», зажав его со всей оставшейся у меня силой. Гитара пела, кричала, тряслась и плакала, и наконец, в припев снова ворвался Крис, а я упал на колени, ударившись головой, как будто мне опять двадцать два года.

Да, бля! – подумал я, вставая и подходя к своему микрофону, чтобы спеть свою партию бэк-вокала. В тот момент я понял, что все еще могу делать это и делать трезвым.

***

Последней песней из нашего сета была «Песня Тары». Публика сходила с ума от восторга, и признаюсь, что по моим щекам скатилась слеза или даже несколько. Слышать, как толпа подпевает совершенно новой песне, было шокирующе. Это было похоже на 1990 год. Я ничего не мог видеть, так как слезы в моих глазах делали свет невыносимым. Я закрыл глаза и откинул голову назад, играя заключительное соло и, наконец, последние ноты.

В маленьком клубе раздались оглушительные аплодисменты. Я наслаждался подтверждением нашего былого величия. Нет более сильного чувства, чем ощущение того, что множество людей выражают тебе свою любовь, и я впитывал его.

Когда толпа начала затихать, я улыбнулся и подмигнул Крису. Я взял аккорд «A» и начал играть сольную версию «Happy Birthday». Небольшой подарок тому болвану, что заплатил нам миллион долларов за воссоединение. Публика подпевала, а наш хозяин вышел на сцену, чтобы погреться в лучах собственной славы. Он обнял меня, когда я закончил выступление, и поклонился вместе с группой. Вот мудак, – подумал я, но оставил это при себе.

После того как мы ушли со сцены, я упал на диван в гримерке. У меня не оставалось ничего. Я был до крайности измотан и думал, как мне делать это каждый вечер во время турне.

– Джордан, ты был просто охуенен! – крикнул Крис, открывая пиво. Райан согласился, но взял у него из рук пиво и вылил в раковину.

– Спасибо. Можешь пить рядом со мной. Я не сорвусь лишь потому, что рядом со мной будет несколько бутылок пива. Я не настолько плох, – сказал я.

Дверь распахнулась, и появилась Дженни, за ней Мелоди и, к моему шоку, Сара. Мелоди запрыгнула ко мне на колени и поцеловала.

– Ты был великолепен, папа!

Я рассмеялся ее энтузиазму.

– Спасибо, детка. Я там очень нервничал.

– Мы бы так не сказали, – тихо сказала Сара.

Я нахмурился от ее присутствия, а Дженни села рядом со мной и обняла Мелоди, заставив Сару нахмуриться.

– Дай угадаю, Мелоди, ты все записала, чтобы выложить на YouTube?

Дженни рассмеялась над моим стариковским поведением.

– Да, но собиралась спросить, что ты хочешь, чтобы я с этим сделала.

Подошел Райан:

– Часть нашего контракта заключается в том, что мы не можем выпускать видео с шоу, потому что это – частная вечеринка. Прости, милая, но эта запись должна статься только у тебя.

Она посмотрела на него и показала язык. Вся комната засмеялась, а Райан улыбнулся и кивнул, уходя, в достаточной степени поставленный на место моей четырнадцатилетней дочерью.

Сара обошла диван и села на стул напротив нас.

– Джордан, – сказала она тихо, почти шепотом, – сегодня ты был великолепен. Спасибо, что позволил мне посмотреть шоу.

Должно быть, на моем лице отразилось замешательство, потому что Сара нахмурилась.

– Я не разрешал тебе быть здесь. Если бы знал, что ты хочешь прийти, то сказал бы, чтобы тебя не пускали на порог.

Она в слезах выбежала из комнаты. Мелоди вздохнула и сказала:

– Это я попросила ее прийти, папа. Думаю, тебе пора забыть обо всем, не так ли? Ведь теперь у тебя есть Дженни, правда?

Она встала и вышла вслед за матерью.

Я посмотрел на Дженни и спросил, глядя ей в глаза:

– Что это сейчас было?

Дженни нахмурилась и ответила:

– Не смотри на меня. С твоей стороны это было ужасно. Знаю, что она тебя предала, но она – все еще мать твоего ребенка. Ты должен серьезно поговорить с ней в какой-то момент жизни этой девочки.

Я покачал головой и встал, чтобы собрать свои вещи и отправиться домой. Не думаю, что у меня когда-нибудь снова будут хорошие отношения с Сарой. Я понимал, что веду себя как последняя задница, но именно она разбила мне сердце. Пошла она.

***

Я слушал финальный микс неизданной пластинки, когда зазвонил телефон. Крис и Райан сотрудничали с инженером, чтобы сделать финальный ремикс, и проделали чертовски хорошую работу.

– Привет, Крис.

– Привет, чувак. Уже прослушал?

Я рассмеялся:

– Я получил диск только сегодня утром. Слушаю сейчас. Пока все в порядке. Этим уродам следовало бы выпустить его лет двадцать назад.

– Абсолютная правда! – согласился он. – Слушай, мы с Райаном оба не против. Дай нам знать, что думаешь по этому поводу, и мы выпустим его. Лейбл хочет выпустить с него два сингла.

– Думаю, я знаю, какие. Треки один и четыре, верно? Они звучат довольно современно.

Он рассмеялся:

– Да, они самые. Они очень хорошо сочетаются с тем, что есть сегодня.

– Так, в чем дело? Ты ведь звонишь не из-за этого.

– Нет, нам нужно увеличить время работы в студии над новой пластинкой. Нам добавили еще шесть концертов к первому этапу турне. Оно начнется на две недели раньше, но мы должны сделать хотя бы барабаны дома у Райана. В студию мы переедем на пару недель позже.

Я рассмеялся.

– Что-нибудь еще меняется?

– Нет. Ты все еще крут, верно? Теперь дороги назад нет.

– На моем фронте все в порядке. Я чувствую себя на удивление хорошо, и мне не терпится попасть в студию. У меня есть пара песен, над которыми я работаю, и они довольно сильные. Может быть, вы с Райаном подтянете их и рассмотрите для записи?

Я услышал, как он вздохнул.

– Послушай, Джордан. Мы с Райаном уже записали демо-версии песен и готовы к выпуску, и я не уверен...

– Держись, дружище. Если подумал, что на пластинке не будет хотя бы одной, а лучше двух моих песен, то у тебя есть еще один шанс.

– Эй, парень. Мы уже включили в альбом песню Тары. Вот и одна твоя песня.

– Да ну нафиг, чувак. Вы, ребята, включаете эту песню, чтобы поддержать пластинку. Если считаешь, что мои песни недостаточно хороши, это одно. Но говорить, что вы не станете их рассматривать, даже не прослушав? Для меня это абсолютно неприемлемо. Так не работает...

– Сейчас – не тогда, Джордан. Сейчас это – наша группа. У тебя был шанс...

– Пошел ты, придурок. Записывай тогда сам.

Я закончил звонок и пожалел, что это – не настольный телефон, тогда бы я мог бросить трубку. Я подумал: Да пошел он нахуй, этот урод. Я знал, что именно они с Райаном несли на себе всю тяжесть группы в течение предыдущего десятилетия, но я – все еще равноправный участник группы. В финансовом плане мы все разделились, и будь я проклят, если они не окажут мне уважение, хотя бы послушав мое дерьмо. Черт, я двадцать лет не писал песен, а когда, наконец, написал, это оказался гребаный хит. Я уже начал жалеть, что снова вступил в группу.

Остаток вечера я провел в размышлениях о том, зачем я снова пришел в группу. Понимал, что дело прежде всего в деньгах, но зачем мне эти деньги? Я могу безбедно жить на свои гонорары, и у меня в банке есть приличная сумма. Я уже не миллионер, но все еще обеспечен и имею достаточный потенциал для заработка. Так, почему же я хочу больше денег?

Я понял, что это – ради Дженни. Хочу быть богатой рок-звездой, которая увезет ее в жизнь, полную комфорта и легкости. Я покачал головой, понимая, что причина глупая. У ее семьи есть деньги. Черт, ее наследство, вероятно, больше, чем я буду стоить и после окончания контракта, так почему же меня это так волнует?

Мое эго уже не было столь большим. Я был счастлив, когда ситуация стабилизировалась после краха ипотечного рынка. У меня есть немного денег в банке, я получаю ежеквартальные гонорары, которые хоть и не делают меня богатым, но позволяют оставаться в плюсе. Нужно ли мне было снова играть в группе? Черт! Я понял, что, возможно, уже уволился.

***

Райан и Крис звонили каждые полчаса в течение трех дней. Я игнорировал все звонки. Два раза мне звонил наш агент, составлявший свой список вещей, необходимых мне для комфортной работы в студии и в дороге. Я не сказал ему, что у меня – разногласия с ребятами, и, видимо, они тоже не сказали. Я попросил его обеспечить, чтобы у меня было много розовых желе «Starbursts» и голубых арахисовых «M&M's», просто чтобы ему было чем заняться. Знал, что Крис терпеть не может суши, поэтому сказал ему, что три дня в неделю у меня на обед обязательно должны быть суши. И не эти поддельные роллы «Калифорния», а настоящая сырая рыба.

На четвертый день мой телефон перестал звонить. Была суббота, и я вместе с Мелоди и Дженни смотрел старые записи с чердака. Они смеялись над моим розовым и флуоресцентным зеленым спандексом. К счастью, к середине 88-го года мы с Райаном отказались от спандекса и носили джинсы. Крис все еще носил комбинезоны из спандекса, копируя Стивена Тайлера. Тогда меня это бесило, но ведь это его задница была на обозрении, а не моя. Цыпочкам было все равно. Говорю же, этот парень трахался так, как ни один уродливый мужчина, которого я когда-либо встречал.

Ровно в полдень в мою дверь позвонили. Мелоди встала и побежала к двери.

– Па-ап, это тебя! – крикнула она.

Я увидел его, когда входил в фойе. Райан.

– Что привело тебя сюда? – легкомысленно спросил я.

– Хочу послушать песни, – сказал он и вошел в дом, проскочив мимо меня. Этот ублюдок все еще был размером с полузащитника, и я ему позволил. Да, я был тощей тряпкой.

Я закрыл дверь и, когда вошел в гостиную, он уже обнимал Дженни.

– Руки прочь, мудак. Идем наверх, – крикнул я.

Это было лишним. Райан бы не стал ничего с ней делать, а она, конечно, не стала бы с ним. Просто я хотел доставить ему неудобства.

– Прости, чувак. Просто поздоровался.

– Заткнись и иди наверх.

Я прошел мимо них и поднялся по лестнице перепрыгивая через две ступеньки. Зашел в свою музыкальную комнату, взял наушники и подключил их к старому магнитофону с четырьмя дорожками. Эта штука была из каменного века, но работала блестяще.

Он вошел и огляделся. Улыбнулся, увидев на стене фотографии с былых времен.

– Я помню то шоу, – сказал он. – Это – наш второй концерт. Я и не знал, что здесь есть фотографии с того концерта.

– У меня есть фотографии со всех наших первых концертов. Есть и видео. Мои родители были на всех этих концертах и отсняли отличный материал.

– Почему ты нам не говорил? – спросил он. – Мы бы могли выпустить эти материалы в виде настольных книг или DVD. Черт, да мы могли бы сделать бокс-сет и...

– Полегче, господин бизнесмен. Просто не думал, что кому-то есть дело до этого раннего дерьма, пока мой ребенок не сказал мне, что люди постоянно просят ее выложить такое на YouTube. Она боялась мне сказать, что у нее есть эта страница на YouTube, пока не стало слишком поздно, и я не узнал сам.

– Фанаты сожрут это дерьмо, – сказал он. – Разве ты не читаешь доски объявлений в Интернете? Разве не следишь за фанатами?

Я покачал головой:

– Нет.

– Господи. Тебе нужно посмотреть. Ты хоть следишь за нашей страницей в Facebook?

– А что это такое? – спросил я.

– О, боже! Чувак, мы же, блядь, одного с тобой возраста. Выйди из каменного века. Поговори со своим ребенком. Она тебя настроит. В любом случае, давай послушаем песни, из-за которых ты готов уйти из группы.

– Дело не в уходе из группы, Райан. Дело в том, как он меня отбрил. Не сказал, что ты послушаешь и подумаешь, а просто отшил меня. К черту такое неуважение, чувак. В восьмидесятые вы, ребята, никогда так со мной не поступали. Черт, Крис был моим самым большим сторонником, заставляя меня писать и петь всякое дерьмо. Именно так мы получили наш самый большой хит, помнишь?

Он закатил глаза и взял наушники.

– Слушай. Это был не я, и согласен, что он неправ в том, как поступил. Просто ему очень нравятся те песни, что у нас уже готовы.

– А если они не понравятся мне? – спросил я, уже зная ответ.

– Ты будешь в меньшинстве.

– Точно. – Я так и знал. – Просто послушай песни. Не хочешь чего-нибудь выпить?

– Воды, спасибо.

Я оставил его слушать песни, а сам спустился вниз и увидел двух дам, смотревших на меня, когда я вошел в гостиную.

– Что все это значит? – спросила Дженни.

– Он хочет послушать песни, из-за которых я готов уйти из группы.

Обе покачали головами и вернулись к просмотру все той же передачи, только с другого вечера. Я посмотрел на телевизор и сказал:

– Это – то самое шоу, на котором я упал на задницу и вынужден был досматривать его сидя.

Я услышал, как ахнула Мелоди, когда я вошел на кухню. Я взял воду и, проходя мимо девушек, увидел, что это была та часть шоу, где я играю свое соло на гитаре. Я остановился посмотреть и поразился тому, насколько я был молод. Я выглядел как маленький ребенок, играющий в переодевание, но в тот вечер был на высоте.

Я вернулся в музыкальную комнату и передал Райану его воду. Он снял наушники и сказал:

– Мы исполним эти песни, но думаю, что вторую должен петь Крис. Твой голос больше не работает в этом диапазоне.

Я кивнул, отчаянно пытаясь сдержать ухмылку.

– Между нами все в порядке, чувак? Или мне требуется вклиниться между вами, придурками? – спросил он, имея в виду мою ссору с Крисом.

– Мы в порядке. На следующей неделе я буду у тебя дома. Только убедись, чтобы у меня была удобная кровать, и я не хочу видеть тебя голым.

Мы посмеялись, обнялись, и он ушел.

Невероятно. Я был потрясен, что он прилетел в Огайо лишь для того, чтобы послушать песни. Позже Дженни сказала, что, по ее мнению, он хотел быть там на случай, если со мной будет не все в порядке, и ему потребуется уговоривать меня вернуться в группу. Мне это показалось логичным.

***

Первые несколько дней записи альбома ушли на то, чтобы записать барабаны. Все остальные играли вместе с барабанщиком, чтобы он чувствовал изменения и дыры, которые ему требовалось заполнить. Кроме того, это была хорошая возможность потренироваться в исполнении песен. Крис и Райан уже знали их, так что, мне пришлось наверстывать упущенное. Мне удалось сделать это достаточно быстро, и я без проблем освоил свои партии.

Первые трещины на поверхности моего сознания появились, когда мне пришлось записывать свое первое соло. Мы репетировали и записывали партии в течение двух недель, и все соло я писал в свободное от работы время. Я и впрямь написал соло, а не просто импровизировал и подыгрывал записи. Потратил время на то, чтобы выстроить структуру каждой части и убедиться, что каждое соло рассказывает свою историю.

Одно из написанных мною соло оказалось сложнее, чем я готов был исполнить. Когда пришло время его записывать, я испортил его бесчисленное количество раз и так расстроился, что бросил наушники в усилитель и пнул стул так, что тот перелетел через всю комнату.

– Сделай перерыв, Джордан, – сказал Райан по громкой связи.

Я вышел из комнаты и направился на кухню, находившуюся за пределами комнаты звукозаписи. Я распахнул дверцу холодильника, схватил «Миллер Лайт» и, не задумываясь, выпил его. Испустив огромную отрыжку, я посмотрел на свою руку и увидел смятую банку. По щеке скатилась слеза, и я упал на колени. Не мог понять, как я мог так быстро выпить пиво, не задумавшись об этом. Я снова стал переживать за свое будущее.

Меня не беспокоило возвращение к трезвости после того, как я сорвался с катушек после смерти моего брака, а затем после смерти Дэнни. Эти триггеры вызвали у меня внутреннюю боль. Я твердо решил больше не пить и был уверен, что не буду. Но то пиво в студии – совсем другое. Я расстролся всего-то из-за гребаной песни. За два месяца до этого песня не имела для меня никакого значения. Мне требовалось собраться.

Я почувствовал на своем плече руку и, подняв голову, увидел стоявших позади меня Криса и Райана.

– Это – всего лишь одно пиво, приятель, – тихо сказал Крис. – Оно не должно привести к чему-то большему.

Я встал и вытер лицо.

– Я...

– Не кори себя за это, – сказал Райан. – Расслабься, и твой следующий этап трезвости начнется прямо сейчас. Это – проблема всего лишь сегодняшнего дня, верно?

Я кивнул.

– Не возражаете, если я на несколько минут отлучусь? Мне нужно бы поговорить с Дженни. Скоро буду готов начать снова.

– Бери столько времени, сколько тебе нужно, – сказал Крис. Я знал, что он говорит серьезно.

Я вышел на улицу и позвонил Дженни. К сожалению, получил перевод на автоответчик и сделал запись:

Привет, детка. Мне нужно поговорить. Я облажался и выпил пива, после того как расстроился, и мне просто нужно услышать твой голос. Позже перезвоню. Я люблю тебя.

Я вздохнул и сел на скамейку в саду за студией. Наблюдал за птицами, сидящими в кормушке, и слушал, как ветер колышет листву на деревьях и кустах. Там так спокойно. С этого момента я пользовался этим местом для того, чтобы сосредоточиться и расслабиться до конца сессии, не падая снова.

Я был на достаточном количестве собраний анонимных алкоголиков, чтобы знать, что один промах не означает конца света. Просто надо это остановить. Я верил, что достаточно силен для этого, и должен доказать это себе и всем остальным.

Я позвонил дочери и тоже был переведен на автоответчик. Просто сегодня – не мой день для общения с группой поддержки.

Привет, дорогая. Мне нужно было с тобой поговорить, я... ну, не волнуйся. Просто, ну, неважно. Прости, что беспокою тебя в субботу. Хорошего дня. Люблю тебя.

***

Я положил телефон в сумку и сказал:

– Ладно, ребята. Давайте попробуем еще.

Я вошел в комнату для записи и увидел, что все – на своих местах. Стул и наушники – на своих местах. От того, что им пришлось убирать за мной после моего срыва, мне стало не по себе. Это – мелочь, но я бы использовал для мотивации то, что Райану пришлось убираться после моей истерики. Как уже сказал, это было глупо, но помогло. Мне было очень стыдно, что я позволил своему разочарованию выйти из-под контроля.

Я поразминался несколько минут и включил воспроизведение песни. Потребовалось еще четыре попытки, но я, наконец-то, справился с той частью, которую постоянно проваливал. Я откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. В этот момент я понял, что могу записать альбом и сделать это так же хорошо, как в старые добрые времена. Нужно только не отвлекаться и придерживаться плана трезвости.

Шесть изнурительных часов спустя я записал еще несколько соло и был готов завершить работу. Мы слушали последнюю запись, когда распахнулась дверь студии. Все мы повернули головы в сторону двери и были потрясены, увидев вбегавших внутрь Дженни и Мелоди.

– Папа! – крикнула Мелоди и бросилась ко мне, крепко обняв. – Ты в порядке? Прости, что не ответила, я была в бассейне.

– Спокойно, тыковка. Все в порядке. – Я поднял глаза и увидел Дженни со слезами на глазах, ждавшую своей очереди. Я протянул руку и пригласил ее в объятия.

– Со мной все в порядке, девочки. То было просто пиво. Я в порядке.

– Что случилось? – спросила Дженни.

– Я записывал слишком сложное соло и расстроился, – со смехом сказал я. Они выглядели успокоенными, но все еще не до конца.

– Слушайте, мы уже почти закончили. Вы голодны? – спросил я. – Я приглашаю вас на ужин.

– Не уверена, что смогу есть, – сказала Дженни.

Моя дочь рассмеялась и сказала:

– А я умираю с голода. Может, возьмем пиццу?

Райан рассмеялся и сказал:

– Ты в Калифорнии, малышка. Здесь не бывает хорошей пиццы.

Все мы рассмеялись, и я помахал Райану и Крису на прощание.

Когда мы шли к моей арендованной машине, я сказал:

– Девочки, вам не обязательно было лететь в такую даль. Могли бы и позвонить.

Дженни сжала мою руку:

– Я не знала, чего ожидать. Пыталась позвонить раз десять, но ты не отвечал. Я испугалась худшего.

Я кивнул головой.

– Да, прости. Я не включаю звонок, находясь в студии. Не подумал об этом. Как тебе удалось уговорить Сару согласиться прислать Мелоди?

Она рассмеялась:

– Сара все еще очень тебя любит. Я сделала все возможное, чтобы убедить ее не приезжать. Она очень волновалась и собиралась прыгнуть с нами в самолет.

Я покачал головой.

– Спасибо за это. Не хочу ее видеть.

– Ты когда-нибудь простишь ее, папа?

– Нет. Никогда.

Мелоди нахмурилась.

***

Дженни решила остаться со мной, пока я не закончу свои части записи. Сара решила прилететь и сопроводить Мелоди домой, потому что ей было неприятно, что наша дочь-подросток полетит одна. Я понимал это, но все же, не мог отделаться от мысли, что это – уловка, чтобы увидеть меня. Может быть, я слишком самодоволен?

Я стоял в терминале вместе с Мелоди и Дженни, ожидая, когда выйдет Сара, и очень нервничал. Обе мои девочки держали меня за руки, в то время как мы болтали о том, что нового творится в жизни Мелоди. Не прошло и десяти минут, как через толпу людей прошла Сара.

Она подбежала ко мне и обняла. Я не ответил на объятия, но это не помешало ей сжать меня так, будто она никогда меня не отпустит.

– Как дела, Джордан? – спросила она.

– Отлично, – ответил я, отступая от нее.

Несколько мгновений мы молча стояли, прежде чем я сказал:

– Ну, до свидания, малышка. Спасибо, что прилетела, я ценю это больше, чем ты думаешь.

Мелоди обняла меня и заплакала.

– Я люблю тебя, папочка. Пожалуйста, береги себя, ладно?

– Сделаю, тыковка. Не беспокойся обо мне.

Сара сказала:

– С тобой все будет в порядке, Джордан? Мы можем остаться, пока ты...

– Нет, – резко сказал я. Наверное, слишком резко, потому что Дженни нахмурилась. – Прости. Я не хотел, чтобы это прозвучало грубо. Спасибо, что заботишься о нас настолько, что хочешь этого.

– Я никогда не перестану тебя любить, Джордан. Мы навсегда останемся родными душами.

Я засмеялся и повернулся, чтобы уйти, но остановился и сказал:

– Жаль, что ты не смогла удержать свои ноги сомкнутыми.

Я ушел, оставив плачущую Сару, которую утешала моя раздраженная дочь.

– Джордан, подожди! – крикнула Дженни, догоняя меня.

Я остановился, она взяла меня за руку и повела к скамейке.

– Джордан, ты должен покончить со своей ненавистью к Саре. Пора зарыть топор войны.

– Ты не понимаешь... – сказал я.

– Я все понимаю. Как, по-твоему, я оказалась матерью-одиночкой?

– Ладно, ты представляешь, каково это, когда тебе изменяют, но она сделала это со мной на глазах у телезрителей.

– Да, знаю. Это когда сидишь в джакузи и думаешь, будто находишься перед миллионной аудиторией?

Я покачал головой. Когда творилось это грязное дерьмо, камеры были выключены. Я не знал о скрытых камерах. Если подумать, мне следовало бы подать на шоу в суд. Интересно, есть ли на это срок давности?

– Дженни, понимаю, что ты хочешь сказать. На самом деле понимаю. Раньше я уже думал об этом. Она была рядом, чтобы быть моей опорой. Была там, чтобы помогать мне удерживать спину прямо. Она была там не для того, чтобы разрушить мой брак до основания, трахнув свою любимую рок-звезду.

– Я никогда не прощу себе того, что случилось, Джордан.

Я поднял глаза – перед нами стояли Сара и Мелоди. Обе плакали.

Не успел я встать, чтобы уйти, как Мелоди села ко мне на колени и обняла меня.

– Джордан, я бы сделала все, чтобы изменить то, что случилось, – плакала Сара. – По сей день я не могу объяснить, что на меня нашло. Знаю, что это не имеет значения, знаю, что у меня нет веских оправданий, но я люблю тебя так же сильно, как и тогда, когда мы поженились. Я никогда не прекращала любить, и меня убивает то, что я покончила с нами.

Я отвернулся и понял, что если бы меня не держала Мелоди, я бы убежал. Я всегда убегаю от Сары.

– Джордан, пожалуйста, посмотри на меня, – умоляла Сара.

Я проигнорировал ее, и Мелоди прошептала:

– Папа, пожалуйста.

Я глубоко вздохнул и повернулся лицом к Саре. Мелоди встала и села рядом с Дженни на другой конец скамейки.

– Джордан, – начала Сара, – я знаю, что ты сейчас с Дженни, и меня это убивает. Пожалуйста, прости меня и позволь стать частью твоей жизни, пока мы растим Мелоди. Умоляю тебя хотя бы об этом маленьком клочке. Когда-нибудь у нас будут внуки...

Я рассмеялся.

Сара побледнела и опустила глаза.

Я сказал:

– Значит, собираешься вымогать у меня внимание, используя против меня будущих внуков? – Я отвернулся и с отвращением усмехнулся. Как она смеет?

Она стала всхлипывать, и в следующее мгновение я уже сидел один, а три женщины в моей жизни обнимались в группе.

Я покачал головой, когда ко мне подошел мужчина средних лет.

– Простите, сэр. Вы – Джордан Шок, верно?

Я вздохнул:

– Да. Послушайте, сейчас не самое подходящее время...

– Нет, простите. Я – не в поисках автографа, фотографии или чего-либо еще. Просто хотел вас поблагодарить.

Он привлек мое внимание, и я встал:

– За что?

– За песню Тары. Моего маленького мальчика звали Джастин.

По его щеке скатилась слеза, и к нам подошла женщина.

– Это он, не так ли? – спросила она.

Я кивнул, и тогда она заплакала.

Я спросил:

– Как он умер?

– От рака. Как и Тара, – сказал он и обнял меня. – Мы слушали вашу песню сотни раз. Она так много для нас значит.

Я был потрясен. Начал плакать вместе с ними, и вдруг мы оказались в групповом объятии. Я не успел ничего понять, как вокруг нас образовалась толпа.

– Когда я впервые услышал эту песню, мне показалось, что вы рассказываете нашу историю.

Я улыбнулся:

– Когда писал ее, то писал так, словно это моя маленькая девочка умерла. Мне нужно было почувствовать, что чувствовали ее родители. Раньше я никогда и никому об этом не рассказывал.

Они сделали шаг назад, и он сказал:

– Я люблю вашу музыку со школьных лет. Это – лучшая песня, которую вы когда-либо написали.

– Послушайте, – сказал я, – могу ли я что-нибудь для вас сделать? Я не...

Он засмеялся и сказал:

– О, Боже мой! Вы не можете сделать ничего больше того, что уже сделали. На прошлой неделе я сказал своему бухгалтеру, чтобы он отправил в фонд сто тысяч долларов.

Я чуть не упал. Не успел я опомниться, как рядом со мной оказалась Дженни, поддерживая меня.

– Что происходит? – спросила Дженни.

– Он только что сказал, что передает фонду сто тысяч.

Она рассмеялась и сказала:

– Спасибо за шутку. У нас был эмоциональный день.

– Это не шутка, уверяю вас, – сказал он.

– Ну, если это правда, то я – Дженни Мейсон. Сестра Тары.

Это вызвало очередную порцию слез.

– Мисс Мейсон, я – Алан Грант, а это – моя жена Келли. Песня Джордана говорила с нами так, будто он написал ее для нашего Джастина. Уверяю, ваш фонд получит это пожертвование, – сказал он.

Он достал из кармана визитную карточку и протянул мне.

– Джордан, если смогу что-либо сделать для вас, что угодно, звоните мне днем и ночью.

Я посмотрел на визитку, увидел, что он – адвокат, и передал Дженни. Я ее потеряю.

– Спасибо, Алан. Поверьте, я рад, что моя простая песня настолько глубоко вас тронула.

Он улыбнулся и приобнял жену:

– Вы даже не представляете. Я серьезно, Джордан. Если что-либо понадобится, звоните.

Я кивнул, и они оба снова обняли меня, после чего пошли на свой рейс.

Я посмотрел на Дженни и сказал:

– Никогда не думал, что эта песня может настолько глубоко тронуть кого-то еще.

Она поцеловала меня в щеку и сказала:

– Тара не единственная, кто умерла молодой, Джордан.

Я увидел через ее плечо Мелоди и Сару, наблюдавших за происходящим. Мелоди убрала телефон. Я уже собирался сказать ей, чтобы она не публиковала свою запись, но тут меня остановила какая-то мысль. Может, для мира будет полезным увидеть, что значит для людей эта песня. Я позволил всему идти своим чередом.

Подошла Сара и сказала:

– Джордан, пожалуйста, перестань отгораживаться от меня. Я...

В этот момент я понял, что жизнь слишком коротка для ненависти. Это случилось неожиданно, но в конце концов я понял, что должен отринуть ненависть. Я злился на любимую женщину за то, что она мне изменила, в то время как рядом есть люди, теряющие своих детей от страшных болезней. Моя проблема меркнет по сравнению с этим.

Я оторвался от Дженни и раскрыл объятия. Сара бросилась в них, чуть не сбив меня с ног. Мы обнялись. МЫ. Оба. Я обнимал ее, а она обнимала меня.

– Спасибо тебе, любовь моя. Всегда и навеки, – прошептала она и отвернулась. Она побежала по проходу к линии службы безопасности и исчезла в толпе.

Мелоди посмотрела на меня и сказала:

– Спасибо, папочка. Она живет жизнью, в которой так много сожалений, и я беспокоюсь за нее.

Мы обнялись, и она побежала догонять свою мать. Мне было интересно, когда же выросла моя девочка.