Fathers, Brothers, and Sons от NoTalentHack

****************************************************

Это письмо перевернуло мой мир. Оно не из разряда «Дорогой Джон» – что было бы менее болезненным. И не «С сожалением сообщаем», но чувство потери, хотя и не такое острое, было еще более всеобъемлющим.

Нет, это было вовсе не письмо в бумажно-чернильном варианте. Вместо того это был один из множества маленьких знаков, составляющих эти и многие другие послания, второй из двадцати шести символов, составляющих английский алфавит.

Буква, которая безвозвратно изменила мою жизнь, была простой «В» там, где ей не место: в маленьком поле медицинской карты, обозначавшем группу крови моего пятнадцатилетнего сына Трэвиса. Группа крови его матери – «О». Моей – «А». Биология в средней школе была очень давно, но я вспомнил достаточно, чтобы тихо спросить медсестру в приемном покое, правильно ли я все запомнил. По страдальческому выражению ее лица я понял, что да, еще до того, как ее слова это подтвердили.

Такая мелочь, но она заставила меня усомниться во всем.

То, что привело Тревиса в приемный покой, было типичным детским несчастным случаем: неудачный трюк на скейтборде. Даже когда ему на руку накладывали гипс, он смеялся и говорил о том, как эпично было бы выполнить этот трюк. Я лишь посмеивался и советовал ему быть осторожнее, поглаживая его по волосам. Я гордился его храбростью и атлетизмом, даже если не всегда понимал его побудительные мотивы.

Таковы наши отношения в двух словах. Я люблю его, а он любит меня, я это знаю. Но мы так непохожи друг на друга. Не физически: до того момента, как на экране медсестры появилась та неуместная характеристика, которую я едва заметил, я бы ни за что не усомнился в том, что он – мой биологический сын. Он – высокий как я и коренастым молодой человек, каким был я. Я думал, что его темно-карие глаза и волосы тоже унаследованы от меня. Но они были не моими, а моего двойника. Это – черты кукушки, оставившей свое яйцо в моем гнезде.

Я всегда считал, что наши различия, психологические и эмоциональные, объясняются влиянием его матери. Элисон была импульсивной – даже порывистой – когда мы были моложе. Наша встреча в колледже прошла почти в точности вопреки запланированных на тот день событий. Ее старший брат, Джейк, познакомил ее с моим старшим братом, Эваном. Они были лучшими друзьями, оба играли в футбольной команде нашего небольшого колледжа. Оба – третьекурсники. Оба звездные игроки, у которых есть шанс стать лучшими после окончания колледжа.

Элисон – красивая, тонкокостная, светловолосая и голубоглазая первокурсница, и Джейк был уверен, что она идеально подходит Эвану. Она внесла сумятицу в планы своего брата, когда вместо этого обратила внимание на меня, младшего брата-студента и интроверта.

Джейк отнесся к этому добродушно, желая сестре только счастья. А вот Эван – нет; он увел у меня не одну девушку, и было невыносимо, что Люк, его младший брат-ботаник, отплатил ему тем же. Неважно, что я не пытался ее увести: она сама пришла ко мне. Но все равно его это раздражало, и мое веселье по поводу его раздражения только усугубляло.

Почему она выбрала меня? «Потому что ты – это ты». Все так просто. Она любит меня таким, какой я есть, – добродушный, мягкотелый молодой человек. Я могу быть вспыльчивым, особенно когда получаю сюрприз; мой вспыльчивый характер, когда мой брат в первый раз украл у меня девушку, привел к тому, что у нас произошла одна из немногих серьезных физических стычек, которые когда-либо были у нас. Возможно, атлетизм Эвана и победил бы, но моя ярость позволила мне дать ему по заслугам, и в следующий раз он постарался не злорадствовать. Его эго в сочетании с тем фактом, что он – любимчик моих родителей и, следовательно, почти не подвержен последствиям с их стороны, означает, что следующий раз обязательно будет. Несколько «следующих разов», на самом деле.

Мы с Элли подходим друг другу по многим параметрам. Она – авантюрная и общительная, хотя часто думает, прежде чем действовать. Я временами немного занудлив, следя за тем, чтобы она не сбивалась с пути. В студенческие годы я попробовал столько всего, чего никогда бы не попробовал, если бы не она.

Я не был у нее первым, но она у меня была. Даже если бы я не был влюблен до этого, я бы точно влюбился после. Но эта привязанность была взаимной: когда после этого мы лежали вместе, Элли обнимала меня и снова и снова повторяла, как сильно она меня любит и как хочет, чтобы мы никогда не расставались.

Я тоже этого хотел.

***

– Папа?

Из задумчивости меня вывел голос Трэвиса.

– Прости, дружище. Что ты сказал?

– Эм... Насколько сильно разозлилась мама?

Все еще ошеломленный открытием, я не сразу понял, о чем он спрашивает.

– О, она в порядке, Трэв. Сначала разозлилась, но когда я рассказал ей о том, что случилось, что ты был в шлеме и щитках, и это – просто невезение, она успокоилась. Она лишь рада, что с тобой все в порядке.

Слава богу, я поговорил с ней до того, как увидел эту «В». Я уже давно не тот вспыльчивый молодой человек, но чувствую его влияние на себя. На Тревиса я не злюсь – в том, что сделала его мать, он не виноват. Но я – в ярости на нее, и не знаю, удалось бы мне это скрыть, если бы я мог слышать ее голос.

Стараясь не выдать себя, я сменил тему.

– Что бы ты хотел съесть сегодня на ужин?

Думаю, он не обманулся. Трев такой проницательный. Такой сочувствующий, как его мать. Даже со сломанной рукой он беспокоился обо мне больше, чем о себе. Но он подыграл мне с полуулыбкой и сказал:

– Как насчет тайской еды?

Трэвис – мой единственный сын; по возрасту он – межту старшей сестрой, семнадцатилетней Джули, и младшей, одиннадцатилетней Меган. Когда в тот вечер мы сидели за обеденным столом, я смотрел по очереди на своих трех детей и... Трех? Нет, максимум двух. Я воспитывал его как своего сына, но разве это делает его моим сыном? Он – сын моей жены, но не мой. Это делает его моим пасынком, не так ли? У него есть отец, но у меня нет сына.

А есть ли у меня дочери? Есть ли у меня вообще дети?

Они похожи на меня так же, как и Тревис. И если сейчас Тревис гораздо больше похож на свою мать, то они всегда были похожи на меня. Во многом я был главным воспитателем, а значит, и самым большим и постоянным непосредственным влиянием на всех троих детей. Элли ездила в командировки с тех пор, как дети были маленькими, сначала в сфере продаж, а затем в качестве медиатора (специалиста по урегулированию споров и конфликтных ситуаций), а мои рабочие часы в качестве контрактного программиста были гибкими. Поэтому взять на себя основную часть забот по воспитанию детей для меня было просто необходимо.

То, что девочки так похожи на меня, сюрпризом не стало. Все дети были привязаны ко мне, когда были младше. Мы были неразлучны. Меган – особенно Меган – является такой и сейчас, не отдаляясь от меня, когда начался подростковый возраст. Она во многом – папиной дочка. Но даже Джули никогда не отдалялась от меня так, как Трэвис.

Раньше я не придавал этому значения, ведь именно так поступают мальчики-подростки, верно? Они пытаются найти мужчин, которыми хотят стать, отталкивая своих отцов. Но Трэвис на самом деле даже этого не делал. Не было никакого бунта, мы просто не были близки, и он был совсем другим.

Трэвис никогда не интересовался тем, что нравилось мне, как это делали девочки. Для нас троих страстью были видеоигры, программирование и головоломки, но для него они никогда не были чем-то большим, нежели развлечение, а сейчас и того меньше. Теперь это дистанцирование предстало в новом свете, не освещавшем ничего, кроме новых вопросов.

Все. Все перевернулось.

***

Элли уехала на неделю. Я все думал, буду ли еще в здравом уме, когда она вернется. Я думал о том, сколько еще безумия ждет меня впереди.

В ту ночь я лежал в постели и тихо плакал, чтобы не услышали дети. Все это – слишком. Столько вопросов, на которые можно дать только один ответ: в какой-то момент в прошлом моя жена трахалась с другим мужчиной и заставила меня растить его ребенка. С кем? Почему? Как она могла причинить мне такую боль? Происходит ли это все еще? Являюсь ли я вообще отцом или просто присматриваю за чужими детьми? Любит ли она меня? Любила ли меня когда-нибудь, или все это – какая-то жестокая уловка?

Я почти не спал, а когда проваливался в сон, меня преследовали неясные кошмарные образы. Они дразнили меня неверностью жены и моей глупостью. Утром они забылись, но не тот ужас, что я испытывал.

Отправив детей в школу, я сел за кухонный стол и попытался подумать. Все слишком масштабно. Слишком много различных возможностей, все они сталкиваются в моем сознании и заглушают всякую логику, которую я мог бы применить, чистым шумом. Наконец, наступил момент ясности, когда я вспомнил о своем обучении.

Когда программист не может решить проблему и ему не с кем больше поговорить, он должен обсудить ее вслух. Эту технику иногда называют «метод утенка» (метод решения задачи за счёт делегирования её мысленному помощнику) из-за типичного реквизита, который используют многие из нас, но сработать может что угодно: фигурка, чучело животного или, если ничего другого нет, воздух. Сам факт обсуждения проблемы заставляет нас притормозить и собраться с мыслями. Объяснение кому-то другому, даже неодушевленному предмету, заставляет нас анализировать проблему в логическом порядке, насколько это возможно.

Итак, я заговорил сам с собой.

Стоп, Люк. Остановись. Это – проблема. Просто еще одна проблема. Отладь ее. Разбей на шаги. – Сделав глубокий вдох, я приступил к тому, что у меня получается лучше всего.

Что я знаю и в чем уверен? – я вздохнул. – В том, что Тревис – не мой сын. Он похож на меня, но не мой. Так, что же это значит?

Поразмыслив над этим несколько мгновений, я продолжил.

Он похож на меня, по крайней мере поверхностно. Это полезно? – Не совсем; я выглядел как обычная европейская дворняга с карими волосами и глазами. Но затем вспыхнула искра, хотя и небольшая. – Каштановые волосы и глаза. Доминирующие черты. У его отца не светлые волосы, и не голубые или зеленые глаза, поскольку это – рецессивные признаки.

Опять на помощь приходит школьная биология. Я искал кого-то с каштановыми волосами и карими глазами.

Что еще? Элисон изменила мне как минимум один раз, примерно за девять месяцев до рождения Трэвиса. Тогда между нами все было не очень хорошо, так что, может, это был единственный раз? Нет. Нет. Сосредоточься на том, что знаешь, а не на предположениях.

Я мысленно возвращаюсь назад: это было сумбурное время в нашей жизни. После рождения Джули Элисон некоторое время боролась с послеродовой депрессией. Это, а также ее командировки, мой стресс и то, что Джули плохо спала и мучилась коликами, означает, что в тот период мы были не в лучшей форме.

Конечно, пострадала и наша сексуальная жизнь. В течение первого года после рождения Джули бывали месяцы, когда в спальне жизнь замирала, а в другие месяцы мы просто кончали так быстро, как только могли. Биологические потребности почти не удовлетворялись, да и эмоциональные были не лучше.

Все это усугубилось, когда заболел ее брат и Элли пришлось распределять время между работой, уходом за Джейком и нашим домом. На самом деле, до сего момента я был уверен, что Трэвис зачат в благословенные выходные, когда сошлись звезды, и мои родители смогли взять к себе Джули, пока Элли была в городе три дня подряд, когда мы наконец-то смогли воссоединиться, как и положено мужу и жене.

Ладно, значит, где-то за неделю или две до или после тех выходных. Что? Все, что ты можешь придумать, чтобы объяснить... о, черт.

Эван уезжаал из города.

Это случилось через пару месяцев после зачатия Трэвиса. Мой брат так и не попал в НФЛ (национальная футбольная лига), а только в полупрофессиональную команду. Потом он получил травму, и даже эта последняя частичка его мечты была у него отнята. Его безнадежная работа и то, как он испортил свою личную жизнь, сделали его еще более несчастным, чем он был до этого. Еще хуже становилось, когда он смотрел на своего младшего брата-ботаника и видел, что у того – счастливая жизнь, работа, которая ему нравится, и любящая семья.

Внезапное воспоминание о его последнем визите в наш дом перед отъездом заставило меня похолодеть. Элли была там одна, а я вернулся домой как раз в тот момент, когда он уходил. Его поведение, которое и тогда показалось странным, теперь, с осознанием неверности моей жены, выглядело зловещим: неловкий язык тела... то, как он ушел почти сразу после моего возвращения домой, словно не желая находиться рядом, даже если он якобы зашел попрощаться... и самое главное – странное выражение его лица, когда он думал, что я не смотрю: смесь жалости, самодовольства и презрения.

О, Боже. Неужели все это время он получал то, чего хотел? Неужели он окончательно унизил меня, забрав ее? И не только ее, но и моего сына? Так, вот почему он уделяет внимание Тревису во время семейных праздников, а моих дочерей практически не замечает?

Меня затошнило, и комната начала кружиться.

Нет. Стоп. Думай об этом. Борись с гневом и не делай поспешных выводов. Что ты знаешь, а не подозреваешь? Какие еще есть варианты?

Пытаясь вернуться к мышлению программиста, я рассмотрел другие возможности.

Элли постоянно ездила по работе, так, может быть, – случайный незнакомец?

Я немного поразмыслил над этим.

Ммм, на нее это не похоже, но когда мы были моложе, она была такой импульсивной. Когда это прекратилось? Пятнадцать лет – срок долгий, но это было настолько заметное изменение в ее поведении, что мне почти сразу пришло на ум. «Рождение Тревиса». Она изменилась тогда. Или... нет. Не после его рождения. Во время беременности им.

Значит – интрижка во время путешествия, о которой потом пожалели? Это объяснило бы взрывной секс... но нет, не объясняло, потому что до детей нам всегда было хорошо вместе. Совпадение? Может быть. А может, и нет.

Стала бы Элли трахаться со случайным незнакомцем?

Сказанное во второй раз, оно имело еще меньше смысла. Это на нее не похоже. Она не была девственницей, но и не вела беспорядочную половую жизнь. Джейк часто смеялся над тем, как трудно было парню устроить свидание с ней. Так что, скорее всего, это – не случайное знакомство.

Коллега по работе?

Я мог вспомнить как минимум двоих, кто подходил для этой цели, – парней, похожих на меня настолько, что я мог прищуриться и увидеть Тревиса. Но не мог вспомнить их имена.

Боб...? Роберт! И... и Трент.

Я задумчиво покатал во рту второе имя.

Трент. Трент. Трэвис? Она бы не стала, не так ли? Использовать первые пару букв имени своего любовника, чтобы образовать имя его сына, как дань уважения? Или в насмешку над своим тупым невежественным муженьком?

Еще один глубокий вдох, чтобы не сбиться с пути. – Стоп. Стоп. Кто еще?

Я щелкнула пальцами.

Врач Джейка! Как его зовут? Доктор... Бейтс? Кажется. Да-да, Эрик Бейтс. Это... черт, это имело бы большой смысл.

Парень был раздражающе красив, и я знал, что они стали довольно дружны, когда она ухаживала за Джейком; в те несколько раз, когда я был рядом с ними, меня раздражала их близость. Мне не нравилось то, как он смотрел на нее, и еще меньше нравилось, как она смотрела на него. Раньше я бы не подумал, что это нечто большее, нежели моя безотчетная ревность, но теперь подозревал большее.

Покачав головой, я продолжил.

Не зацикливайся на одном варианте. Друзья?

Вариантов было несколько: На ум сразу же пришли Джимми Уильямс и Алан Тейлор, пара кобелей, всегда проявлявших слишком большой интерес к Элли. В тот первый тяжелый год с Джули наша социальная жизнь пострадала, и мы общались не часто. По крайней мере, так считал я... действительно ли Элли путешествовала все то время, что говорила мне? Уезжала ли она по работе? А не уезжала ли она за город, чтобы встретиться с кем-то еще? Была ли она...

СТОП!

Я все еще перехожу от того, что знаю, к тому, что могу предположить. У меня есть по меньшей мере полдюжины вариантов, и при таком темпе я быстро перейду к двузначному числу. Это не помогает.

Мне нужно больше данных. И мне нужно... да. Мне нужно с кем-то поговорить. Разговоры с самим собой – полезное средство, но мне нужен кто-то, с кем можно обсудить идеи. Однако у меня нет никого, с кем можно поговорить, по крайней мере, пока я не исключу некоторые из возможностей. Не имея ни малейшего представления о том, кто это сделал – кроме моей неверной суки-жены, – я не знал, с кем можно безопасно поговорить, не поставив в известность ее.

Спрашивать Элли бессмысленно: за все годы, прошедшие с рождения Тревиса, она не была импульсивной. Как медиатор, она стала сочувствовать другим и сочетать это с новым самоконтролем, что означает: если у нее было время на подготовку – а возможно, и не было, потому что у нее было больше десяти лет на размышления о том, как справиться со всем этим, – все, что она мне скажет, будет подозрительным.

В то же время, если я дам ей слишком много возможностей для работы, и если она решит мне солгать, Элисон, я уверен, сможет придумать что-нибудь на месте. Она всегда была сообразительной. Мне нужно как можно сильнее сузить круг возможных вариантов. Чем меньше у нее будет возможностей схитрить или ввести в заблуждение, тем больше у меня шансов добиться от нее честного ответа.

Какая-то часть меня удивлялась, почему меня это вообще волнует. Она изменила мне как минимум один раз, и без веской причины – скажем, если это было не по согласию, и она постеснялась мне об этом сказать – надежды на примирение нет. Но мне нужно знать, по крайней мере, принадлежат ли мне дети. Я не могу их бросить, они во всем этом невиновны. Мне придется платить алименты, если не удастся установить отца... или, черт побери, отцов. Они не должны голодать. Но и воспитывать их, притворяясь отцом, если таковым не являюсь, я тоже не собирался.

Это натолкнуло меня на первую хорошую идею, что пришла мне в голову за все это время, на первый реальный путь, по которому можно пойти. Если ни одна из девочек не моя, все это – спорный вопрос. А если все они – дети одного отца, то эта интрижка длится так долго, что я должен поверить, что она все еще продолжается. Это указывало бы на... что? Бывший бойфренд, возможно, или что-то еще более странное. Более жестокое. В голове опять всплыло лицо брата, но я отогнал его.

У меня есть направление, с которого нужно начинать, и я точно знаю, кто может мне помочь. Мой старый друг из колледжа вместо бизнес-разработок занялся биотехнологиями и заработал неплохие деньги, предлагая свои услуги различным компаниям.

Тейт также никогда не был настоящим другом Элли. Там не было никакой вражды, но они просто никогда не сходились. И, что еще более важно, Тейт – чистый гей. Он ни за что не стал бы трахать Элли, ни с помощью «Молли» (экстази), которую можно купить в танцевальном клубе, ни внутривенной дозы Виагры. Я также не мог представить, чтобы он кого-то покрывал: его собственный муж изменял ему, а он совершенно не терпит измен. Тейт – самый близкий к безопасному вариант, и быстрый телефонный звонок ему подтвердил, что он может сделать мне анализы для всех детей менее чем за день.

Я был слишком расстроен, чтобы работать. Есть те, кому погружение в работу помогает отвлечься от проблем в других местах, но я никогда не относился к их числу. В моей голове есть место только для одной проблемы, и хотя иногда я мог переключиться на другую, если потребности достаточно остры, это было сложно. А эта проблема? Ничто не могло отвлечь меня от нее.

Хорошей новостью было то, что я нахожусь лишь на стадии планирования моего последнего контракта и мог позволить себе немного расслабиться, планируя компенсировать это позже долгими часами работы. А может, и нет. Пробуксовка в разработке программного обеспечения не просто предусмотрена, она почти ожидаема. Я знал не одного парня, который пережил какой-то личный кризис и наверстал упущенное благодаря кофеину, ярости и беспокойству о сроках. Черт, я сам был таким несколько раз. И, похоже, буду опять.

Плохая новость заключается в том, что, даже зная, что это – путь вперед, я все еще могу найти в этом факте лишь ограниченное утешение. Все это так ужасно, а мое будущее столь туманно, что я даже не могу решить, какой сценарий будет наихудшим.

Если ни один из них не является моим ребенком, я могу уйти без особого сожаления. Я все равно постараюсь поддерживать с ними связь, и какая-то часть меня всегда будет их любить, но у меня не будет настоящей преданности. Это может прозвучать холодно, но будет правдой. Тогда все они будут моими пасынками, а сколько отчимов остаются в жизни своих пасынков после того, как узнают, что их мать изменяла им более десяти лет?

Но если одна или обе девочки – мои, что тогда? Что, если Трэвис окажется сыном моего брата? Что, если Элли была изнасилована и ей было слишком стыдно, чтобы рассказать мне об этом? Поверю ли я в это? Как я могу доверять всему, что она мне говорит? Как я вообще могу доверять хоть чему-то?

Я сидел за кухонным столом, пропустив завтрак и обед, пока не пришло время забирать из школы младших детей. Все, что я мог делать, – это размышлять. Я не пришел ни к каким выводам, непроизвольно добавил в свой список около дюжины возможных имен и только сделался еще несчастным. Черт! Я хотел ее задушить.

***

Когда дети оказались дома, стало легче. Теперь я нужен кому-то еще, чтобы держать себя в руках. Точнее, всем троим. Я не был лучшим актером, но полагался на свою привязанность к детям. Мою к ним любовь. В зависимости от того, как все закончится, им, возможно, предстоит пережить худшее время в их юной жизни, и если я могу смягчить для них удар, я это сделаю.

Я приготовил спагетти. Мой кулинарный репертуар довольно ограничен, но мне нравится готовить итальянскую еду. Дети всегда любили мои спагетти. После ужина я обязательно проводил с ними дополнительное время, даже с Тревисом. Особенно с Тревисом.

Мне его было так жаль, может быть, даже сильнее, чем себя. Он не виноват, но находится в центре бури, которая может разрушить его семью, и я знаю, каким чувствительным он может быть. Он станет во всем винить себя, что бы ни случилось. Он – именно такой ребенок.

Это – одна из тех особенностей, которыми я в нем гордился, – чувство личной ответственности, даже если иногда он заходит слишком далеко. Он бывал импульсивным, но всегда принимал с последствия, даже если иногда они были не по его вине. Боже, то, что должно было случиться, сокрушит его.

Когда мы проводили время вместе, я смотрел на своего сына... пасынка, на самом деле смотрел на него так, как не смотрел уже давно. Когда кто-то находится рядом так долго, мозг начинает пропускать мелкие детали о нем: его причуды характера, его бзики, мелкие физические аспекты, которые начинают отходить на второй план.

Легко сохранять предположения и впечатления, не подвергать их сомнению, потому что они находились рядом так долго. Но, глядя на Трэвиса, я все больше и больше замечал, насколько мы отличаемся друг от друга. Мне всегда казалось, что у него мой подбородок и нос; может, чуть более круглый, может, не такой очерченный, но это могло быть связано с его молодостью или влиянием матери.

Но теперь я знал, что никак не повлиял на него. Я понимал, что моя уверенность в том, что он – мой сын, заставляла меня не замечать тонких различий в наших чертах. У девочек есть общие подбородок и нос, и они явно – мои. Но он? Нет. Я впервые осознал, что даже смешение черт его матери и моих не объясняет различий.

У него также есть свои, не похожие на мои или Элли особенности: то, как один уголок его рта приподнимается больше, чем другой, когда он улыбается... потребность почти как при обсессивно-компульсивном расстройстве делать все равномерно, по два, по четыре или по восемь; его смех, столь непохожий на наш. Сколько в нем этого от природы? И сколько от воспитания?

И почему кое-что из этого кажется такими знакомым? Кого я знал в прошлом, кто вел себя так же, кто так улыбался, так смеялся? Есть ли кто-то? Или я просто свожу себя с ума, пытаясь найти несуществующие подсказки, чтобы разгадать загадку, разгадать которую у меня нет ни единого шанса?

На следующее утро мы отправились в лабораторию. Я придумал слабую причину: визит к врачу-специалисту, – но никто в нее не поверил. Джули и Меган с этим просто смирились, потому что, «эй: утро, в школе выходной». Но Трэвис определенно подозревал, что что-то не так. Он знал, что после инцидента с ним я веду себя не так, как обычно, и хотя он отмахнулся, когда я сказал, что это просто ради дополнительного тестирования, дабы гарантировать, что аномалия, обнаруженная в его анализе крови нас не касается, – я видел, что он не очень-то на это купился.

Отведя их в школу, остаток дня я провел, занимаясь домашними делами и работой во дворе. Мне не требовалось слишком много думать о работе, но я мог использовать нагрузку и минимально необходимое внимание к деталям, чтобы отвлечься. Это, конечно, лучше, чем ничего. Потом пришло время снова забирать детей. Время разыгрывать представление. Время ворочаться в своей постели, гадая, сколько еще дней я буду в ней спать.

Тест ответил на несколько вопросов. Первый – и самый важный – заключался в том, что Джули и Меган – мои. Благословение неоднозначное, пусть и почти полностью положительное, но оно означало, что для меня закрыт один из легких путей – тот, где я полностью умываю руки, отделяясь от их матери и нашей семьи. Этот простой сценарий, каким бы мрачным он ни был, привлекал меня в те поздние часы, когда я хотел, чтобы все это просто исчезло. Но, признаюсь, я открыто плакал, зная, что что-то в моей жизни и браке все же было настоящим.

Следующее стало, честно говоря, настоящим сюрпризом. Главным претендентом на роль отца Трэвиса был мой брат: то, как он вел себя до отъезда, как воровал у меня девушек, его гнев, когда Элисон предпочла ему меня, и вообще то, что он был засранцем, – все указывало на него. Но не он был отцом Трэвиса, им не был ни одним из моих кузенов или других членов моей семьи. У меня был отнят еще один источник легкого облегчения: если бы это был он, я бы получил ответы на многие вопросы. Но вместо этого я практически вернулся к исходной точке.

Однако Тейт смог помочь мне немного больше. У него есть доступ к различным базам данных по генеалогии и ДНК непромышленного использования – я не спрашивал, откуда, а он не говорил. Мы смогли найти несколько человек, которые уже есть в них: Роберта Дженкинса, тогдашнего сослуживца Эллисон; Алана Тейлора, одного из наших неприятных «друзей» с юных лет; и доктора Эрика Бейтса, онколога ее брата.

Оставалось еще много людей, а узнав, что девочки мои, я не исключил и более длительного романа. Трэвис мог быть внезапной оплошностью, от которой она сделала выводы, или ей просто было плевать, кто является отцом каждого ребенка, лишь бы об этом не узнал я. А может, ее это вообще не волновало. Может, она просто верила, что я достаточно доверчив, чтобы никогда ее не поймать. Если честно, она почти права.

Это было самым страшным, даже более страшным, чем сама измена: У меня просто больше нет основы для того, что есть настоящее и истинное. Я верил, что Элисон меня любит – она, конечно, вела себя именно так, – но я думал так и до своего рокового открытия. Очевидно, что по крайней мере какое-то время, она не любила меня настолько, чтобы хранить верность. Это было трудное время для нас обоих, я знаю; но разве это хоть как-то ее оправдывает? Мне так не кажется.

И ее любви также не хватило, чтобы признаться. Она должна понимать: как только я начну искать, станет очевидным, что Тревис не мой. Лгала ли Элли, потому что не любит меня и лишь хочет сохранить свою счастливую жизнь, продолжая обманывать? Или лгала, потому что любит и хочет, чтобы я сохранил свою счастливую жизнь, не потерял ее из-за одноразовой неосторожности, приведшей к последствиям на всю жизнь? Я просто не знаю.

Теперь уже ничего нельзя принимать на веру: она лгала мне по меньшей мере шестнадцать лет, с того самого дня, когда был зачат Тревис. Это означает, что любое «знание», которое у меня есть о том, кем была моя жена, просто не являлось знанием. И никогда им не было. То была лишь вера, что Элли – именно та, за кого себя выдает.

Возможно, это верно для всех, но мне хотелось верить, что я на самом деле знаю, кто она, что она открыта и честна со мной обо всем, что на самом деле имеет значение. Я был с ней, и теперь, когда узнал, что честность не была взаимной, возможность того, что она могла лгать мне обо всем, медленно сводила меня с ума.

Мое поведение становилось все более навязчивым по мере того, как тянулась неделя, а ответы упорно не находились. Я заглянул в ее электронные почтовые ящики – мы годами делились друг с другом паролями. Ничего. Благодаря своей работе я разбираюсь в компьютерах гораздо лучше Элли, поэтому обследовал наш общий домашний компьютер в поисках каких-либо признаков скрытых файлов, приложений, папок или странной активности. Ничего.

Далее под моим пристальным вниманием оказались наши банковские счета: я искал любые странные транзакции или снятие наличных. Ничего. Проверил записи разговоров по ее мобильному телефону. Ничего. В течение недели, пока ждал возвращения жены, дом был обыскан сверху донизу в поисках хотя бы самых косвенных доказательств того, что она живет отдельной жизнью, скрытой от меня. Ничего.

Когда она звонила в течение недели, я делал все возможное, чтобы быстро передать трубку кому-нибудь из детей. Не думаю, что Элисон что-то заподозрила; она не знает, что я знаю, да и зачем ей это? Дома всегда есть чем заняться, и в прошлом она хвалила меня за то, как усердно я стараюсь держать все мячи в воздухе, когда ее нет рядом. Элли всегда хвасталась, какой я замечательный отец. Когда я подумал об этом после откровения о моем сыне... пасынке, мне захотелось бросить все, что у нее было, в измельчитель древесины.

Какой же он полезный маленький засранец. – Неужели она и впрямь так говорила?

Даже наше прошлое оказалось под вопросом, вплоть до нашей первой встречи. Почему она выбрала меня? «Потому что ты – это ты». Это всегда казалось таким милым и искренним, когда я думал об этом раньше. Теперь же оно несло в себе зловещий подтекст.

Потому что ты такой лопух.

Все, что она когда-либо делала, каждый ее взгляд и жест, каждая фраза, которую можно было хоть немного истолковать, каждый раз, когда мы делились чем-то, – все было под подозрением.

Я становился параноиком; нет, я и был параноиком. Я знал это, но не видел никакого выхода. Моя работа... моя жизнь... была основана на моей способности изучать проблему и быстро и точно приходить к полезному решению. Головоломки, загадки, игры – я любил их все. Был великолепен в них. И это не имело ни малейшего значения. Это – проблема, которую нельзя решить. Головоломка, в которой не хватает слишком много кусочков. Тайна со слишком большим количеством подозреваемых и недостаточным количеством улик.

Игра, в которой не может быть победителей, но в которой я могу потерять почти все.

Игра. – Я снова разговаривал сам с собой, и так было всю неделю. Не имея никого, кроме Тейта, кому можно довериться, и не желая монополизировать его время, я только и делал, что разговаривал с ним.

Я пытаюсь «обыграть» Элли, так почему бы не думать об этом как об игре?

Она вернется домой через пару дней, а я – лишь на йоту ближе к истине. Я исключил несколько имен из списка возможных отцов Тревиса, но этого было недостаточно. Придется узнавать информацию у жены, но все, что она мне скажет, будет под подозрением: Элисон лгала на протяжении двух десятилетий, так что явно сможет скрыть от меня правду.

Как победить противника, более искусного, чем ты?

Я немного поразмыслил над этим вопросом.

Делать так, чтобы он оказался в затруднительном положении. Лишить его всех преимуществ. Залезть ему в голову. Поставить в тупик. Застать врасплох и держать в таком положении.

В моем сознании начали открываться возможности.

Спасибо, я. Ты мне очень помог.

***

Два дня спустя я встретил Элисон у двери, широко улыбаясь.

– Привет, красавица. Как твоя поездка?

Она поцеловала меня с любовью; к счастью, у меня было сорок восемь часов, чтобы к этому подготовиться.

– О, это были операции на понижение рынка. Клиенты были... – Она покачала головой, потом понюхала воздух и улыбнулась. – Ты приготовил ужин?

– Лазанью.

– Ооо, боже мой, ты лучше всех.

Элли огляделась по сторонам, словно что-то было не так, а потом поняла, что именно: было слишком тихо.

– А дети где?

Взяв ее руку в свою, я повел жену к обеденному столу, на котором было разложено все необходимое для интимного ужина при свечах.

– У мамы с папой.

Когда она села, я подставил ей стул.

– Подумал, что нам не помешают выходные, чтобы восстановить отношения. В последнее время мы оба были так заняты, понимаешь?

Выражение лица Элли выражало самую настоящую «благодарность».

– О, Люк, правда? Это... Боже, я люблю тебя.

Я поднял свой бокал в тосте.

– За самую замечательную, любящую, верную жену в мире. Мне так повезло, что у меня есть ты.

– Ммм, позже я планирую показать, насколько тебе повезло, мистер.

Я не вздрогнул. Разве что чуть-чуть.

Ужин был приятным, и я сделал все возможное, чтобы его затянуть. Дал ей чуть больше вина, больше, чем она выпивает обычно. Мне достался лишь один бокал, который я медленно потягивал в течение всего ужина, чередуя с водой. Блюдо было одним из ее любимых, как и десерт. Разговор был легкий, поверхностный: немного о работе, немного о детях, просто повседневные темы, которые обсуждают большинство пар.

Мы поговорили о том, чем бы она хотела заняться в оставшиеся выходные. Это вызвало новые намеки с ее стороны, но я молча улыбнулся и отмахнулся. В глубине души мне было больно: я любил ее, она все еще была такой желанной, и я знал, что та прекрасная физическая близость, которая у нас была, скорее всего, осталась в прошлом. Но эти мысли неизбежно приводили к осознанию того, что у нее была близость с кем-то еще, и это давало мне не впасть в меланхолию и сосредоточиться на своей ярости. Сосредоточиться на игре.

Когда мы закончили, она стала помогать мне убирать посуду, но я проворчал:

– Сейчас-сейчас, выпей еще бокал вина и расслабься на диване. Через минуту я к тебе присоединюсь.

Элли хихикнула, будучи более чем слегка навеселе, и сказала:

– Ты ведь знаешь, мы женаты. Тебе не обязательно спаивать меня, если хочешь добиться от меня своего.

– А что, если я хочу, чтобы ты была полностью в моей власти? – В моем голосе прозвучала едкая нотка, но она ее пропустила мимо ушей. Поцеловав меня в щеку, моя двуличная супруга повернулась и побрела к дивану.

Когда посуда была убрана, я стоял у кухонной раковины, сжимая в кулаках край столешницы. Следующие несколько минут определят ход всей моей дальнейшей жизни. Второй попытки у меня не будет: Элли слишком хороша в своем деле, слишком хороший продавец раньше и слишком хороший медиатор сейчас, чтобы дать мне вторую попытку получить информацию, от которой она не хочет открывать. Я должен сделать все правильно.

Сделав несколько глубоких вдохов, я изобразил на лице очаровательную улыбку и перешел в гостиную, чтобы присоединиться к ней на диване. Она сидела на диване, накормленная и слегка опьяненная, но не совсем пьяная, и ждала меня. Элисон явно устала от поездки, но при этом была в игривом настроении.

– Привет, красавчик. Хочешь потискаться? Не думаю, что кто-то скоро вернется домой.

– Весьма заманчивое предложение, милая. Может быть, позже? Сначала я хочу спросить тебя кое о чем.

– О? – Ее брови слегка изогнулись, на лице появилось дружелюбное, пытливое выражение.

– Кто отец Тревиса?

Это дружелюбное выражение дрогнуло, а затем застыло.

– Что?

Я сохранил ту же мягкую манеру, но добавил в голос лишь намек на резкость.

– Отец Трэвиса. Ну, тот, с кем ты мне изменила? Мужчина, чьего ребенка я растил пятнадцать лет?

Элли побледнела как полотно.

– О, нет. Нет, о, нет, о, боже, о, нет!

Она выглядела больной, соскочив с дивана и побежав в гостевую ванную. Я последовал за ней, отстав всего на несколько шагов, и обнаружил, что она стоит на коленях и блюет в унитаз.

Стоя в дверях, я ждал, пока рвота не прекратится. Когда это случилось, я сказал:

– Я все еще жду ответа.

Она тяжело дышала:

– Дай мне минутку...

– Нет! У тебя было шестнадцать долбаных лет, чтобы лгать мне, и я не дам тебе шанса придумать еще одну ложь сейчас!

Элли кивнула, едва сдерживая тошноту.

– Ладно. Хорошо. – Она встала и повернулась ко мне. – Прости, Люк. Мне так жаль. Я все тебе расскажу. Обещаю.

Всякое притворное дружелюбие исчезло, и в моем голосе остался только лед.

– Твои обещания теперь ничего для меня не значат, Элисон.

Она была очень заметно задета. Чертовски, блядь, задета.

– Могу я переодеться? У меня рвота на...

– Так сними блузку и прополощи рот! Это все время, что у тебя есть. Если пробудешь здесь больше минуты, я выйду за дверь и скажу Трэвису, что его отец не я.

– Нет! Пожалуйста, нет! – Она была в ужасе. Часть меня, которая всегда утешала ее, когда ей это было нужно, чувствовала себя виноватой. Другая чувствовала некоторую вину за то, что, как я знал, это – пустая угроза; как странно, что мне должно быть стыдно за этот маленький обман, когда она так давно обманывает меня. Но основную часть моих чувств по этому поводу составляло некое садистское удовлетворение: Я страдал целую неделю, и теперь она могла почувствовать хотя бы часть той боли и страха, которые испытывал я.

– Поторопись, мать твою. Я буду на диване. – Я демонстративно запустил на своем телефоне таймер, прежде чем уйти.

Не прошло и нескольких секунд, как Элли вернулась в гостиную, робкая и без рубашки. Вид моей жены в одном лишь лифчике и юбке заставил меня почувствовать неожиданную боль; она – такая красивая, и неделей раньше я бы уже начал срывать с нее остатки одежды, чтобы добраться до скрытого под ней великолепия. Тяга все еще существует, и я не могу этого отрицать; но отвращение и гнев, которые я испытываю, препятствуют всякой биологической реакции, выдавшей бы мое все еще ощущаемое вожделение к женщине, с которой я разделил так много в своей жизни.

Я невольно усмехнулся при этой мысли: да, я разделил с ней свою жизнь, но это не было взаимным, не так ли? Элли остановилась на полпути, увидев выражение моего лица, но я взял себя в руки. Моя жена – моя соперница – заняла место на дальнем от меня конце дивана. Она сидела молча, пока я не прорычал:

– Ну?

Сделав глубокий вдох, она заговорила:

– Пожалуйста, Люк. Это было всего единожды, это был ужасный выбор в один из худших периодов моей жизни... нашей жизни... и мне так стыдно за то, что я сделала. Это в прошлом, и...

– Нет, не в прошлом, черт тебя побери! – взорвался я, ярость, копившаяся в течение недели – скрытая от детей, скрытая от друзей, скрытая от нее, – наконец-то вырвалась наружу и пропитала ее ядом. – Это то, что все еще длится, то, с чем мне придется иметь дело до конца моей гребаной жизни!

– Я понимаю...

– НЕТ, БЛЯДЬ, НЕ ПОНИМАЕШЬ! Прекрати использовать на мне свой чертов голос медиатора! Перестань пытаться заставить меня «быть разумным», «найти золотую середину» и «посмотреть на это с точки зрения другого парня» и скажи: Кто. Тебя. ВЫЕБАЛ!

Элли вздрогнула, впервые за всю нашу совместную жизнь испугавшись меня. Она должна была испугаться... мне стыдно об этом говорить, но я был в такой ярости, что даже боялся, что причиню ей боль. Я сделал долгий, прерывистый вдох и прошептал:

– Кто?

Она на мгновение посмотрела на свои руки, потом снова на меня; в ее глазах стояли слезы. Ее рот открылся, но сначала не было слышно ни звука, губы открывались и закрывались в немой боли. Моя жена закрыла глаза и сглотнула, а затем снова открыла их, а по ее щекам потекли блестящие ручейки.

– Джейк.

Джейк? Не... нет.

– Какой Джейк?

Элли отвернула лицо, не в силах встретить мой взгляд.

– Джейк.

– Твой брат? –.. .ее сводный брат.

Когда кто-то так долго находится рядом, твой мозг начинает пропускать о нем мелкие детали.

Я, конечно, знал эту историю. Узнал ее еще до встречи с Элли, когда Эван рассказывал о своем новом лучшем приятеле по футбольной команде во время каникул в День благодарения на первом курсе. Когда я познакомился с Джейком, а потом и с Элли, мне открылись новые подробности: как мать Джейка бросила его отца, когда сам он был еще ребенком... как отец Элли неожиданно умер... как их родители полюбили друг друга... как всего через год после свадьбы они погибли в автокатастрофе... как Джейк, хотя едва знал Элли, все равно взял ее под свою опеку, использовав свое скромное наследство, чтобы обеспечить ей уход и возможность учиться в колледже.

Джейк относился к Элли лучше, чем ее кровные родственники. Он был не сводным братом, а настоящим ее братом. Так она всегда к нему обращалась. И я всегда так думал о нем. Но он был ее братом не больше, чем Тревис был моим сыном. Тот маленький «шаг», о котором я забыл, та деталь, которую мой мозг пропустил как несущественный фоновый шум, оказалась самой важной из всех деталей.

Мы молчали, пока наконец, я не смог спросить хриплым голосом, наполненным невообразимой болью от масштабов ее предательства:

– Почему?

Ее взгляд упорно не отрывался от моего.

– Прости. Мне так жаль, Люк. Я... Он умирал. А я была в такой... депрессии, она раздавила меня. Я не могла быть дома с Джули. Не могла быть дома с тобой. И каждый раз, когда я была там, я чувствовала... оторванность. Чувствовала вину за то, что была не дома, а потом, когда была дома, я чувствовала вину за то, что не чувствовала... не чувствовала той связи, что была у нас с тобой до ее рождения. А потом... а потом не чувствовал связи с Джули.

– А Джейк... Я любила его. Я всегда его любила. Он был моей первой любовью, я...

– Что?!

Она взглянула на меня всего на мгновение, в ее глаза вернулся страх, затем снова отвела взгляд.

– Джейк был красивым и добрым. Он спас меня, когда умерла мама. Я была еще девочкой-подростком, когда мы впервые встретились; мне было четырнадцать, а ему семнадцать, он был квотербеком и собирался начать карьеру в колледже, а потом и в профессиональной команде. И он был со мной так мил; не в романтическом смысле, а просто как хороший человек. Я была... ну, я была просто девочкой, и я влюбилась в него, а потом, когда умерли наши родители, он был всем, что у меня осталось. Я влюбилась в него.

Меня сейчас вырвет.

– И вы с ним...?

– Нет! – Взгляд Элли мгновенно вернулся ко мне, на ее лице появилась тревога. – Нет, вовсе нет. Я ему сказала, и он отреагировал как... ну, как взрослый. Он был польщен, но посоветовал мне найти кого-то еще. Кого-то более подходящего. Было больно, но позже я поняла, что он прав. Этого никогда не было... Мы с ним были просто брат и сестра. Не более. Никогда до... до того.

Она вздохнула.

– Он так много отдал ради меня, Люк. Всегда меня поддерживал, финансово и эмоционально. – Ее рука потянулась ко мне, но потом остановилась и отдернулась – по выражению моего отвращения было понятно, что ее прикосновение – последнее, чего я хочу. Элли тихо сказала:

– Он познакомил меня с тобой. Это... Это было самое лучшее, что он сделал для меня. Он был моей первой любовью, но ты – любовь всей моей жизни.

В моем голосе не было ничего, кроме злости:

– Забавный, блядь, способ показать это.

Слезы капали на ее юбку, когда она смотрела вниз.

– Знаю. Прости. Я не могу... Нет слов, чтобы передать, как я сожалею о том, что причинила тебе боль.

Я усмехнулся:

– Неважно. Значит, ты, блядь, любила его, но вышла за меня... – Мой голос стал насмешливым и певучим. – «Любовь всей твоей жизни», и что потом? Решила переспать с первым парнем, от которого у тебя намокли трусики, прежде чем он покинет этот бренный мир? Хотела выяснить, что ты упустила, выйдя замуж за своего глупого любящего мужа-ботаника?

Она втянула голову в плечи, всхлипывая:

– Нет! Это было не так... Все было не так. Он... – Она испытующе посмотрела на меня, как будто оценивая мой гнев. – Ты ведь помнишь, как он был разочарован, не попав в НФЛ. Джейк воспринял это не так тяжело как Эван, но все равно было больно. Но он взял себя в руки и пошел дальше. Открыл свой бизнес, обручился с Дженнифер и... ну, ты помнишь.

Элли сглотнула.

– Потом появился рак, а его бизнес потерпел крах, потому что он не смог о нем позаботиться. А потом эта гребаная сучка бросила его, потому что не смогла справиться; вот что его убило, я думаю.

– Он был так... просто уничтожен этим. Эван уехал, мы переехали, у него не было других близких родственников, а тут и она просто вышла за дверь. Он был так одинок. И... и ты помнишь, каким был Джейк. Он так хотел оставить после себя хоть какое-то наследие, даже в таком возрасте. А ему нечего было показать, кроме...

Она отвела взгляд.

– В тот визит мне было особенно плохо. Мы с тобой поссорились, и Джули вела себя так, словно я была какой-то незнакомкой, когда я возвращалась домой, и я была в глубокой депрессии, а работа была... – Элли покачала головой. – Когда Джейк однажды вечером начал плакать, после того как выпил... выпил слишком много... и заговорил о том, что у него никогда не будет своих детей, что он никогда ничего не оставит после себя... Ну, я тоже много выпила. И я просто...

Ее голос звучал сдавленно, словно она едва могла говорить, словно ей приходится заставлять себя.

– В моем пьяном, подавленном сознании все было логично. Я не могла его спасти, как он сделал это для меня. Он дал мне все: дом, образование...

Элли на мгновение запнулась, прежде чем тихо, скорбно произнести:

–.. .моего мужа.

Затем она снова продолжила, как будто ей нужно было наконец освободиться от своей тайны.

– И я почти ничего не смогла для него сделать, только сидела и смотрела, как он умирает. Но я могла дать ему просто наследие, собственного ребенка.

Я закричал:

– Так ты сделала это намеренно?!

Элли вздрогнула, но посмотрела на меня прямо.

– Да, именно так все и началось. Мне очень жаль, Люк, в тот момент это имело смысл, хотя бы на ту ночь. Но проснувшись на следующее утро, трезвая и с похмельем, я поняла, насколько безумна была эта идея. И Джейку тоже было стыдно, что он так тебя предал. Вы оба никогда не были так близки, как он и Эван, но я знаю, что он любил тебя, и...

– О, черт возьми! Он трахал мою жену и ничего об этом не говорил, и...

Элисон сказала почти шепотом:

– Я сказала ему, что ты не против.

– ЧТО?!

Она закрыла глаза, то ли потому, что не смогла вынести той боли, что причиняла, сказав это, то ли потому, что не могла вынести стыда, глядя на меня, – я так и не понял.

– Я сказала ему, что, когда он спал, я позвонила тебе и призналась. Сказала ему, что ты был очень, очень зол, но в конце концов понял, что это – просто пьяная ошибка, и что если я забеременею, ты все равно позаботишься о его ребенке.

– Ты. Блядь. СУКА!!!

Зажмурив глаза, Элли ответила:

– Да. Это так. Я знаю, что это так. Мне так жаль. – Она снова сглотнула и продолжила. – Я сказала ему, что ты просил только, чтобы он никогда не упоминал об этом никому, включая тебя. А потом я ему сказала, что собираюсь вернуться домой и загладить свою вину перед тобой; он понял, что я имела в виду, – что если я забеременею, то это может быть либо его, либо твой ребенок. Он понял, зачем мне это нужно.

– А вот я ни черта не понимаю.

Элисон тщательно подбирала слова, при этом наблюдая за мной.

– Для него это было проявлением уважения. Он отдал дань уважения тому, что ты дал ему еще один шанс на наследие. Для меня же это было панической, отчаянной надеждой на то, что я еще не беременна и смогу подарить тебе еще одного ребенка.

– Я была в полном отчаянии, сходила с ума от послеродовой депрессии, чувства вины за сделанное, и паники от того, что может случиться, если ты узнаешь. Мысль о плане «Б» была для меня очевидна, пока мы с тобой не провели наши трехдневные выходные. А после... после я надеялась, что забеременела от тебя. Но если это так... а я очень надеялась, что это так... я не могла принять план «Б». Я никак не могла рисковать, что избавлюсь от твоего ребенка. Я попала.