Sequestered Jury от imhapless

************************************

Я пытался уклониться от обязанностей присяжного по уважительной причине. Хотя обычно я готов выполнить свой гражданский долг, становясь присяжным, в данном случае я не хотел этого делать. Дело было не просто уголовным, но делом о мафии в рамках RICO (закон о рэкетирах и коррумпированных организациях), и нас должны были изолировать – возможно, на целых шесть недель. Это не понравится моему боссу... как и моей жене Дорис, хотя на это мне было наплевать.

Я всегда хотел иметь детей; моя первая жена лгала мне, что тоже хочет этого, и когда я узнал, что она не отказалась от приема противозачаточных средств, хотя и клялась мне в этом, я с ней развелся.

На своей нынешней жене Дорис я женился, когда она была матерью-одиночкой с двумя детьми и якобы была готова завести еще. Думал, что у меня уже есть готовая семья, даже если и не будет еще одного ребенка. Оказалось, что просто иметь семью, если она не очень хорошая, хуже, чем вообще не иметь.

Дети Дорис были хорошими до того, как я женился на ней, и до того момента, когда я их усыновил – по настоянию Дорис – через год после нашей свадьбы. Теперь они не просто невоспитанны – они больше похожи на отродье Сатаны. Дорис впадает в ярость, если я пытаюсь приучить их к порядку, а также ожидает, что я буду обращаться с ней как с королевой. Кроме того, через два года после свадьбы врач якобы сказал Дорис, что она больше не может иметь детей, и только неделю назад я узнал, что это – ложь, и что она принимает противозачаточные средства. Но с двумя усыновленными отродьями Сатаны мой развод с ней будет намного сложнее.

Вернемся в зал суда...

***

После того как я поднял руку, когда судья спросил во время отбора присяжных, не нужно ли кому-нибудь отвода в связи с тяжелыми обстоятельствами, судья заставил меня подойти к скамье подсудимых, а по обе стороны от меня расположились ведущие адвокаты правительства и обвиняемых.

– Кандидат в присяжные № 28, – скептически произнес судья Бенсон, не называя меня по имени Адам Уильямс, поскольку все присяжные оставались анонимными из-за репутации подсудимых, – какие трудности у вас будут, если вас выберут в качестве присяжного?

Очевидно, мое неубедительное оправдание развеселило судью Бенсона, потому что он усмехнулся, объявив:

– Отказано. Пожалуйста, вернитесь в коллегию присяжных.

Я как минимум надеялся, что моя неубедительная попытка самоотвода заставит одного из адвокатов применить превентивный отвод, чтобы избавиться от меня, но не повезло. После полутора дней отбора присяжных я был назначен присяжным № 9 в группе из двенадцати присяжных и двух заместителей.

Хотя в свои сорок три года я уже не совсем молодой человек, но все еще в отличной физической форме, мужественен и с удовольствием разглядываю женские формы, обычно надевая солнцезащитные очки, чтобы скрыть свой интерес. Однако в суде нельзя носить солнцезащитные очки, поэтому мне требуется быть осторожным, потому что присяжная № 2 – сидящая в ряду передо мной и через одно место справа от меня – была лисой (очень привлекательной). Ну, может быть, она была серебряной лисой (с легкой сединой), но для меня это не имело значения; я не верю в дискриминацию по возрасту, когда дело касается сексуальных женщин.

Стройные ноги и увесистые молочные железы присяжной № 2, а также то, насколько разозлилась Дорис, когда я сообщил ей, что буду изолирован и не смогу обслуживать ни ее, ни сатанинское отродье, заставили меня задуматься, зачем я вообще пытался выйти из-под изоляции присяжных.

Конечно, мы, присяжные, получили все стандартные предупреждения – их повторяли каждый день в суде – не обсуждать дело до начала совещания, не проводить собственные исследования, полагаться исключительно на доказательства, представленные в суде, и т.д. Кажется, все присяжные серьезно относятся к своей роли, и мне ни разу не пришлось прерывать разговор ни с кем из них из-за того, что он был неуместен. Нас также проинструктировали не называть друг другу свои фамилии, и, за одним исключением, я этого не делал.

Хотя большинство присяжных были приятны, из-за моего интереса к длинным изящным ногам присяжной № 2, выглядывавшим из ее обычно стильных платьев или юбок выше колена, я тяготел к ней. В первый же день за обедом я узнал, что ее зовут Ева, а когда мы познакомились поближе, я назвал ей свою фамилию, а она мне свою – Дженкинс.

– Мы – Адам и Ева, – усмехнулся я, когда она впервые назвала мне свое имя.

Многих женщин это могло бы отпугнуть, но у Евы – хорошее чувство юмора, и она просто рассмеялась:

– Никогда раньше не встречала «Адама»... будет интересно посмотреть, не соблазнишься ли ты кусочком запретного плода.

– Если это будет вишня, а не яблоко, я не смогу устоять, – усмехнулся я, гадая, поймет ли она двойной подтекст. Она поняла, и, несмотря на то, насколько изысканно она выглядела в своем идеально отглаженном деловом костюме с юбкой и профессионально уложенными серебристыми волосами, высунула язык и рассмеялась.

– Ясно, чего бы тебе хотелось!

***

Похоже, мы с Евой подружились друг с другом сильнее, чем с другими присяжными. Возможно, это связано с тем, что мы оба были старшими по возрасту (если не считать заместителей), но думаю, что это – скорее вопрос личностей. Хотя большинство женщин не желают раскрывать свой возраст, Ева с гордостью сообщила, что ей пятьдесят два:

– Только с преждевременно поседевшими волосами... как и у всех женщин в моей семье, к тридцати годам я перестала быть брюнеткой.

Надеюсь, я не перегнул палку, когда сказал ей:

– Ты – самая ухоженная пятидесятилетняя женщина по сравнению с Элизабет Херли и Дженнифер Лопес. – Она ничего не ответила, но ехидно улыбнулась и хихикнула, что, как мне показалось, было равносильно словам: «Ты все правильно понял, придурок».

Хотя дело было интересным в некоторых отношениях, оно было скучным в других. По мере того как тянулись дни дачи показаний, мы с Евой поначалу надеялись на скорую развязку – может быть, даже на сделку о признании вины, которая позволила бы нам выйти на свободу досрочно.

Выходные могли бы стать невыносимыми, если бы не четыре обстоятельства:

1) Ева любит заниматься в большом и богато оснащенном тренажерном зале отеля, а это – одно из моих любимых занятий, так что, мы занимались вместе, хотя мне приходилось практиковать дыхательные техники, чтобы не слишком возбуждаться от ее тонуса в купальнике;

2) Ева, я и еще двое присяжных любят играть в бридж, и мы с Евой объединялись против них и побеждали их в 60 % случаев;

3) у Евы, должно быть, была слегка напрасно потраченная юность, потому что она даже умела играть в бильярд, и мы с ней регулярно играли в бильярдной в отеле; и

4) в отеле были Netflix, Amazon Prime Video и платный просмотр с большими скидками для членов жюри присяжных, а мы с ней любим одни и те же фильмы – классику, ромкомы и тайны. Мы, часто вместе с другими присяжными, смотрели фильмы в номерах друг у друга.

В выходные после третьей недели суда в субботу вечером произошло нечто грандиозное. Я, Ева и Бренда (присяжный № 11) смотрели РОМКОМ в номере Евы (которая почему-то была больше остальных и имела несколько кресел), когда Бренде позвонили на мобильный телефон, и она ушла, когда до конца фильма оставалось около получаса. Выходя из номера, все еще разговаривая по мобильному телефону, Бренда прошептала нам с Евой:

– Просто завтра расскажете мне о концовке.

Вскоре после ухода Бренды Еве тоже позвонили на мобильный. Я отключил у телевизора звук и уже собирался уйти, чтобы дать ей возможность побыть наедине с собой, когда она попросила меня остаться. Слушая разговор только со стороны Евы, я понял, что это – ее муж, и что еще до суда они уже приближались к разрыву, а изоляция способствовала еще больше. Перед тем как она прервала разговор, я не мог не услышать ее крик:

– Пошел ты на хуй, импотентный мудак; не вздумай больше мне звонить!

Мои глаза расширились, и я, ожидая, что Ева будет опустошена, собрался уходить.

– Не уходи, Адам, – прощебетала она как ни в чем не бывало. – Включи звук и останься до конца.

Так я и сделал – и мы вдоволь посмеялись над концовкой.

Уже собираясь уходить, я сказал:

– Прости, что подслушал твой разговор; надеюсь, не смутил тебя.

– Нет, не смутил. Но знаешь, что бы меня смутило, – хмыкнула она, вставая со стула и подходя ко мне.

– Что? – невинно спросил я.

– Если бы ты так и не собрался действовать в соответствии с той явной признательностью, что испытываешь к моему телу. У моего мужа вялый член, но готова поспорить, что у тебя он не такой, и что он ценит мои женские формы.

Следующие пару минут мы не мигая смотрели друг на друга, наши носы находились не более чем сантиметрах в тридцати друг от друга. Ее льдисто-голубые глаза излучали безудержную страсть. Никогда раньше я не изменял своей жене, несмотря на постоянное раздражение, что вызывали у меня она и ее отродья, но, опять же, я никогда и не получал приглашения от такой сексуальной женщины – независимо от ее возраста – раньше.

Пока мои мысли путались, и я не мог отреагировать, и пока мы продолжали смотреть друг другу в глаза, в моем заскорузлом мозгу всплыло то, о чем я давно прочитал во время изучения химии (по профессии я – химик-исследователь): Считается, что длительный зрительный контакт вызывает выделение фенилэтиламина, химического вещества, ответственного за чувство влечения.

Эта мысль еще не успела покинуть мой мозг, как Ева начала медленно расстегивать блузку. Я с изумлением наблюдал за тем, как, расстегнув пуговицы, она плавно сняла ее с плеч. Не успела блузка упасть на пол, как она потянулась за спину и расстегнула лифчик. Когда тот тоже упал на пол, передо мной предстало великолепное зрелище: пара идеальных торчащих в стороны сисек третьего размера, которыми могла бы гордиться любая двадцатишестилетняя девушка, не говоря уже о пятидесятидвухлетней.

Когда мой рот, словно мотылек, летящий на пламя, приник к ее левому соску, это стало началом конца. Уже через несколько минут мы лежали голые в ее постели и сношались, как пара изголодавшихся по сексу подростков. Несмотря на свою «правильную» внешность, в постели она была дикой кошкой с большой буквы «Д»!

Обычно со своей женой я не испытываю одновременных оргазмов, но с Евой у меня получилось, и когда я поливал из брандспойта ее влагалище изнутри, это было, вероятно, самое большое количество спермы, когда-либо извергавшейся из моего члена, с тех пор как мне исполнилось восемнадцать лет.

После нескольких минут страстных стонов в объятиях мы, наконец, разделились.

– Что это только что было? – усмехнулся я, глядя в ее мерцающие льдисто-голубые глаза.

– Просто ты засунул свой большой твердый член в мою шелковистую киску, и мы получили взаимное удовлетворение, – улыбнулась она. – Нет причин анализировать это более глубоко.

Внезапно изоляция из нежелательной превратился в фантастическую. У нас с Евой возникла настоящая связь, как сексуальная, так и эмоциональная.

***

В течение оставшейся части изоляции мы с Евой «спали» (хотя и спали тоже, но это – не совсем точное определение, поскольку я получал в среднем два оргазма, а она – четыре) вместе почти каждую ночь. Однако были в этом вопросе осторожны. Никогда не сходились, пока не были уверены, что другие присяжные в номерах рядом с нами уже легли спать, а аткже заводили будильник, чтобы встать раньше других присяжных, чтобы либо я мог покинуть ее комнату, либо она мою, пока не встали другие.

Это был лучший секс в моей жизни – и точка, и финито!

Сравнивая свою привязанность к богине Еве с раздражением на свою жену Дорис (несмотря на то, что она хороша собой и на шесть лет моложе меня) и ее злобных детей, я никогда не чувствовал за собой никакой вины. Когда мое обнаженное тело находилось напротив тела Евы, ничто другое в мире не имело для меня значения.

Ева – единственная, кому я рассказывал о своем желании иметь хотя бы одного биологического ребенка и о том, насколько я расстроен своим нынешним положением. Она, казалось, лукаво ухмылялась, когда я об этом говорил.

***

Когда закончился суд, нам, присяжным, потребовалось всего шесть часов совещаний, чтобы признать всех четырех подсудимых виновными по всем пунктам, кроме одного.

Выходя в последний раз из здания суда, мы с Евой уставились друг на друга на улице.

– Наверное, это – конец Адама и Евы, изгнанных из Эдемского сада, – вздохнула она.

– Я буду по тебе скучать, – выдавил я, – и не знаю, как мне суметь вернуться к своей неприятной обычной жизни. Может быть, нам нужно посмотреть, нет ли у нас жизнь после изоляции.

– Я уезжаю из страны на две недели; после этого ты, возможно, захочешь мне позвонить, – сказала она, протягивая мне визитную карточку и сжав мою руку. Я хотел подарить ей на прощание страстный поцелуй, но мы находились на людях и должны были вести себя прилично, чтобы никто не проболтался о наших отношениях.

***

Дорис и несносные сопляки были рады моему возвращению домой, но только для того, чтобы я снова мог их обслуживать; за шесть недель моего отсутствия не было сделано ничего из того, что обычно делал по дому я.

Я намеренно не трахал Еву в ту последнюю ночь, которую мы провели в отеле, чтобы по возвращении домой как следует показать себя в постели с Дорис и не вызвать у нее подозрений. Хотя я больше не любил Дорис, единственное, что мне в ней по-прежнему нравилось, – это то, что она хорошо трахается, и в постели с языком или членом в ее киске – единственное время, когда я наслаждался ее обществом. Она была очень довольна, когда я подарил ей два оральных и два генитальных оргазма. Хотя они были очень хороши и для меня, и я изо всех сил старался не сравнивать это с сексом с Евой, но у меня не получалось – по сравнению с сексом с Евой их не хватало.

Тем не менее, в течение следующих двух с половиной недель жизнь протекала довольно спокойно, но почти каждый день я смотрел на карточку Евы. Я уже собирался позвонить ей после того, как она вернется из двухнедельного отпуска, когда мне позвонили из кабинета судьи Бенсона. Мне было предписано явиться на «собеседование» на следующий день.

Когда я пришел в здание суда в 14:00 в среду, там не было ни одного присяжного, кроме Евы. Мы поздоровались друг с другом, но не проявили ни привязанности, ни даже настоящего знакомства. Мне было трудно отвести от нее взгляд, потому что на ней было самое красивое и сексуальное платье, которое я когда-либо видел за пределами бального зала, и я уже забыл, насколько она красива и знойна.

Когда я вошел в кабинет судьи, там находились судебный репортер, помощник судьи, главный прокурор и главный адвокат защиты – разумеется, помимо судьи Бенсона. Тон судьи был не из приятных, когда он сказал:

– Причина вашего присутствия здесь, присяжный № 9, в том, что обвиняемые подали ходатайство о новом судебном разбирательстве, поскольку они утверждают, что у вас были сексуальные отношения с присяжным № 2, что вопреки моим инструкциям заставило вас двоих говорить о деле до начала совещания. Поэтому я собираюсь привести вас к присяге и задать вопросы.

Я с трудом сглотнул, но внешне не проявил никакого раздражения – по крайней мере, мне так показалось. Я решил, что выход из положения – быть не просто честным, а предельно честным – настолько предельно честным, что они поверят всему, что я скажу. Я опять сглотнул, а затем приготовился.

Судья заставил меня поклясться, что я буду говорить правду и всю правду, а затем начал допрос.

– Были ли у вас сексуальные отношения с присяжным № 2 во время судебного процесса?

– Да.

– В течение какого времени?

– Примерно последние три недели судебного процесса мы спали вместе практически каждую ночь, и каждую ночь я обычно лизал ее дважды, и также дважды мы дико ебались.

Все присутствующие в комнате были поражены как моей откровенностью, так и оборотами речи.

– Нет причин использовать ненормативную лексику, – отругал меня судья Бенсон.

– Когда вы приводили меня к присяге, то сказали, что я должен говорить всю правду, так что, именно это я и делаю, и именно в том виде, в каком это вижу. Простите, если вам не нравится такой мой язык, но это мое честное выражение того, что делалось, – ответил я, скрестив руки и встретившись со строгим взглядом судьи Бенсона.

Я видел, что у судьи есть целый перечень вопросов, которые сейчас он пропустил, прежде чем начать снова.

– В то время, когда спали с присяжным № 2, вы обсуждали это дело?

– Естественно, мы ничего не обсуждали, пока спали, но в то время, когда были в постели и не спали, а вели постельные разговоры, мы не говорили ни о чем, кроме того, что мы прекрасно проводим время и что это – лучший секс в нашей жизни. Со своей стороны, я могу вас заверить, что, когда я был голым в постели с присяжной № 2, у меня на уме не было ничего, кроме как ублажать ее совершенное тело и рубиновые губы и получать удовольствие от них в ответ.

– Независимо от обстоятельств или ситуации, обсуждали ли вы когда-нибудь дело с присяжной № 2 вне совещательной комнаты после завершения представления доказательств?

– Нет – абсолютно никогда!

– Общались ли вы с присяжной № 2 после окончания процесса?

– Нет, пока не увидел ее в приемной, может быть, пятнадцать-двадцать минут назад, нет.

Затем судья спросил прокурора, есть ли у нее вопросы, на что она ответила отказом, а затем обратился к адвокату защиты – Саймону Спэрроу.

– Вы на самом деле думаете, будто мы поверим, что, учитывая интимные отношения, которые у вас были с присяжным № 2, и многие часы, проведенные вами вместе, вы никогда не обсуждали дело? – надменно спросил Спарроу.

Я посмотрел Спарроу прямо в глаза и, зарычав, сказал:

– Если бы вы видели и ласкали потрясающее обнаженное тело присяжной № 2 и имели удовольствие слышать, как она звонит в ваши колокольчики каждый день, вы бы поняли, насколько нелеп ваш вопрос. Когда я был с ней, я думал исключительно своим членом, а не мозгом, и ничто, кроме получения и предоставления сексуального удовлетворения, не имело для меня значения. Так что, да, я ожидаю, что вы поверите в это, потому что это – правда.

Я увидел, как покраснела женщина-судебный репортер, а Спарроу и судья откинулись назад, реагируя на интенсивность моего ответа; но на лице прокурора мимолетно промелькнула дьявольская ухмылка, прежде чем она ее подавила. По какой-то причине помощник судьи никак не отреагировал.

После многозначительной паузы судья Бенсон сказал:

– Вы можете выйти, присяжный № 9, но не покидайте мою приемную, пока я специально не освобожу вас. Также попросите войти присяжную № 2, но не говорите с ней о том, о чем мы вас допрашивали.

– Все понял, – ответил я и быстро вышел из кабинета судьи.

Войдя в приемную, я сказал вслух:

– Судья хотел бы видеть вас сейчас, присяжная № 2, – и, когда мы проходили мимо друг друга, я пробормотал, но так, чтобы быть уверенным, что она меня услышала:

– Будь абсолютно предельно и откровенно честна, Ева. – Ева улыбнулась.

Я просидел в приемной около двадцати минут, в основном проверяя на своем телефоне электронную почту и новости и пытаясь не похлопать себя по спине за то, что был «на высоте», отвечая на вопросы. Это привело меня в восторг. К сожалению, это также заставило меня вспомнить, как классно мы трахались с Евой, и я затосковал.

Когда дверь в кабинет судьи открылась, и оттуда вышла Ева, на ее лице была улыбка до ушей.

Она села напротив меня, и мы оба молча улыбались, не произнеся ни слова, за исключением ее первых слов:

– Судья Бенсон сказал, чтобы мы сидели здесь, пока он нас не освободит.

Пока мы ждали, когда судья нас освободит, мы с Евой смотрели друг на друга с дьявольскими ухмылками на лицах. Примерно через десять минут после того как Ева вышла из кабинета судьи, к ней подошел его помощник и сказал:

– Вы оба свободны, но не должны обсуждать свои показания с кем-либо еще.

Мы оба удивленно приподняли брови, затем непринужденно встали со своих мест и вышли вместе. Хотя на наших лицах были улыбки, мы ничего не говорили, пока не вошли в лифт. Поскольку в нем никого не было, Ева встретилась со мной взглядом и простонала:

– Я скучала по тебе, – а затем притянула мою голову за галстук и страстно поцеловала, да так страстно, что мы даже не успели прервать поцелуй, когда на первом этаже открылась дверь и парень, ожидавший лифт, шутливо сказал:

– Снимите себе номер!

Мы разорвали поцелуй, рассмеялись и, выходя из лифта, Ева сказала:

– Отличная идея, в двух кварталах к северу есть гостиница «Четыре сезона».

Несмотря на то, что на Еве были туфли с десятисантиметровыми каблуками «Кристиан Лабутен», мы практически бегом отправились в «Четыре сезона». На стойке регистрации я уже доставал свою кредитную карту, когда меня опередила Ева и положила на стол карту American Express Centurion Card – такую я видел всего один раз в жизни, но забыть ее невозможно. Она улыбнулась, глядя в мои расширившиеся глаза.

Добравшись до номера, мы быстро избавились от одежды и прижались друг к другу телами и губами в горизонтальном положении на двуспальной кровати в номере. После того, как запечатлел страстный поцелуй на ее губах, я уже собирался опуститься к ее влашалищу, когда Ева остановила меня.

– Прежде чем начнем, я должна тебе кое-что сказать, – усмехнулась она.

– Что именно? – простонал я, так как мой член заболел, настолько был тверд.

– Примерно в третий раз, когда мы трахались во время изоляции, ты мне сказал, что всегда хотел иметь биологического ребенка, но обе твои лживые жены обманули тебя в этом. Как только ты это сказал, я перестала принимать противозачаточные средства, – усмехнулась Ева, а ее льдисто-голубые глаза впились в мои почти как лазеры.

– У тебя все еще могут быть дети? – спросил я, удивившись.

– У большинства женщин менопауза наступает только в пятьдесят один или пятьдесят два года, а в истории моей семьи это происходит гораздо позже. Моя мама родила меня в пятьдесят пять, и, по словам моего акушера-гинеколога, с которым я встречалась на этой неделе, у меня нет признаков менопаузы и я фертильна, – ответила она, на этот раз с еще более широкой улыбкой.

После паузы, вызванной тем, что мой мозг не работал, я сглотнул и ответил:

– Означает ли это?..

Она перебила.

– Да, это означает, что если трахнешь меня, то можешь обрюхатить, извращенный ублюдок, – и снова крепко прижалась своими губами к моим.

Все мысли о том, чтобы лизать ее, в спешке покинули мой мозг. Клянусь, мой член вырос еще на пару сантиметров в длину и на пару сантиметров в обхвате и одним движением оказался глубоко в плодородном влагалище Евы, заставив ее застонать в экстазе.

Половой акт с Евой был самым возбуждающим в моей жизни, и я чувствовал, как наши тела сливаются в единое целое. Я кончил настолько сильно, что потерял сознание, и почувствовал, как ее тело обмякло.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы оба пришли в себя, но, когда я взглянул на часы, стоявшие рядом с кроватью, оказалось, что мы пробыли в стране «Ла-ла Ленд» около часа.

Когда мы лежали нос к носу, Ева хихикнула:

– Кажется, ты меня обрюхатил.

– Откуда знаешь? – усмехнулся я.

– Просто это кажется правильным – я никогда не чувствовала себя так раньше.

– У тебя уже были дети? – спросил я, не помня, чтобы мы говорили об этом во время изоляции.

– Раньше у меня никогда не было такого желания; теперь, когда у меня будет ребенок от тебя, я стану самой счастливой в жизни.

– И что мы будем дальше делать?

– Если ошибаюсь, что я уже залетела, мы продолжим трахаться, пока это станет правдой, а потом уедем в закат вместе с нашим ребенком, – хмыкнула она.

– Горе мне, я превратился в секс-раба, – улыбнулся я, а затем провел голенью по ее телу и начал посасывать клитор...

Мы не выходили из номера до десяти часов следующего утра, но у нас был ужин в номере. Позвонить Дорис я так и не удосужился. А также не удосужился позвонить на работу и предупредить, что задержусь из-за той информации, что сообщила мне Ева.

***

Когда вернулся домой в шесть вечера на следующий день после судьбоносной ночи с Евой, меня встретила взбешенная жена.

– Где ты был, мать твою? – кричала она, а затем, взяв в руки раздел «Метро» газеты за тот день, закричала:

– И как, мать твою, ты объяснишь это?

Я посмотрел на статью, на которую она указывала, на первой странице раздела «Метро» и выхватил газету у нее из рук. Пролистал статью, пока не увидел часть о том, что обвиняемые по делу, которое мы с Евой только что рассматривали в суде, подали ходатайство о новом судебном разбирательстве из-за сексуальных отношений «...между присяжными № 2 и № 9», что является единственным способом, которым нас когда-либо называли, поскольку все присяжные являются анонимными.

Я усмехнулся, вспомнив, что несколько раз говорил Дорис, что был присяжным № 9.

Когда прочел следующий абзац статьи, то с радостью увидел, что судья Бенсон отклонил ходатайство о новом судебном разбирательстве «...после допроса участвовавших в нем присяжных».

Видимо, Дорис не очень хорошо восприняла, когда я сказал:

– Вчера вечером я пытался оплодотворить присяжную № 2, поскольку ты солгала мне, что не можешь родить мне ребенка.

Это был первый раз, когда я сказал, что знаю о ее обмане. Скажу, что она восприняла это не очень хорошо, потому что ударила меня по лицу один раз и попыталась сделать это во второй, прежде чем я схватил ее за запястья.

– Я разведусь с тобой, ублюдок, – кричала она, пока я продолжал удерживать ее от новых пощечин.

– Нет, если сначала я разведусь с тобой, – усмехнулся я. Затем отпустил ее и пошел в нашу спальню, чтобы собрать все, что можно взять с собой в машину.

***

Ева сказала мне в нашем номере гостиницы «Четыре сезона», после того как я влил в ее киску рекордные три порции спермы за десять часов:

– У меня достаточно денег, чтобы мы с моим папочкой жили безбедно до конца жизни.

Когда я спросил, сколько это «достаточно», она невозмутимо ответила:

– Около 900 миллионов долларов, плюс-минус 50 миллионов.

– И это то, что ты получишь после развода? – спросил я, широко раскрыв глаза.

– Боже мой, нет... это то, что у меня останется после того, как мой будущий бывший получит то, что ему причитается по брачному контракту, – усмехнулась она.

Едва покинув свой дом после столкновения с Дорис, я уволился с работы и переехал в пентхаус Евы в городе. Через одиннадцать дней после нашей ночи в гостинице «Четыре сезона» Ева настояла на моем походе с ней к акушеру-гинекологу, чтобы проверить, не беременна ли она.

– Как ты можешь сказать об этом спустя всего одиннадцать дней? – спросил я, искренне недоумевая.

– Потому что самые современные тесты могут обнаружить ХГЧ (хорионический гонадотропин – гормон, начинающий вырабатываться тканью хориона после имплантации эмбриона) в моче через десять дней после оплодотворения, вот почему, – усмехнулась она и поцеловала меня. – Но тест – это просто формальность, я знаю, что беременна.

Она действительно была беременна, что подтвердил тест, и что еще больше подтвердилось тем, что у нее не было следующей менструации и, к счастью, утренняя тошнота мучила ее в течение короткого периода времени.

Через шесть недель после подтверждения беременности Евы мы улетели в ее поместье в Калифорнии. К тому времени наши разводы были уже в процессе.

– У меня есть для тебя сюрприз, когда мы приедем в поместье, – улыбнулась она, когда мы ехали туда в лимузине из аэропорта.

– Какой? – глупо спросил я.

– Если скажу, это не будет сюрпризом, – усмехнулась она.

Вскоре после этого мы проехали под бронзовой табличкой вверху каменного свода на входе в ее поместье с надписью: «Эдем».

Я рассмеялся. Она поцеловала меня, а потом сказала:

– Уверяю, здесь нет ни змея, ни запретного плода, только радость на всю жизнь.