В темноте звуки усилились. Вновь раздался стук мяча о биту, который я слышал ранее, когда Тайлер в очередной раз сбрасывал свою агрессию. Сверху доносились приглушенные рыдания двух родителей, скорбящих вместе. Стрекотание сверчков и звуки ночного леса также проникали в мое сознание.

Но потом появились звуки, которые я не мог терпеть: низкий мужской голос и женское хихиканье, приглушенное, как тогда, когда мы пытались скрыть наши ночные занятия, навещая ее родителей. Мне нужно было оказаться где угодно, только не в этом проклятом доме, уехать подальше от женщины, утверждавшей, что любит меня, хотя и предавшей меня с мужчиной, которого я считал своим другом.

Не знаю, почему я выбрал именно эту дверь; логичнее было бы спуститься к пристани и посидеть с Лакшми. Но, думаю, мой стыд не позволил бы этого сделать. Я не мог вынести ее жалости, какими бы благими намерениями она ни руководствовалась.

Вместо этого я сбежал через заднюю дверь, предпочтя злобного мудака любящему собеседнику. Возможно, мы могли бы перекинуться парой мячей, а может, я просто оскорбил бы его в надежде, что он забьет меня до потери сознания; каждый вариант казался приемлемым, учитывая, в каком состоянии я нахожусь.

За всеми остальными звуками, заполнившими затемненную гостиную, я не заметил, что один из них исчез. Бейсбольная бита Тайлера лежала на полу, а самого его нигде не было. Пока я размышлял над его отсутствием, новый звук объяснил все до леденящего холода: испуганный женский крик.

– Прекрати! Пожалуйста! – донесся невдалеке голос Джины. Боже, я надеялся, что это не то, о чем я подумал. Тай всегда был слегка придурковатым, когда выпьет, но я не хотел верить, что он может быть настолько глуп. Но потом подумал о Блейке и Мари я бы никогда не поверил, что кто-то из них способен воткнуть мне нож в спину так, как сделали они. Если они могли так поступить со мной, то что же Тайлер мог сделать с той, кого ненавидит? С неохотой я поднял биту. Если у Тая поехала крыша, придется играть ва-банк, и хотя, возможно, возможно, я и второй по величине парень на озере, это – очень далекое второе место.

Новолуние не давало света. Если бы мне пришлось пробираться через лес, я бы вряд ли смог это сделать. Однако над головой мерцали звезды, и, когда мои глаза приспособились, они дали достаточно света, чтобы я смог различить две фигуры рядом со старым сараем, одна из которых была почти чудовищно большой по сравнению с другой.

Приближаясь как можно тише, я молился, чтобы всякий звук моих шагов был скрыт жалобными мольбами Джины. Я успел пройти несколько метров, прежде чем Джина меня заметила, ее глаза умоляли о помощи. Голос Тайлера, злобный от пьяной ярости, угрожал:

– Карликовый член, говоришь, сучка? Я покажу тебе гребаный карликовый член. – Неоднократные крики Джины, умолявшей его остановиться, не замедлили этого неуклюжего зверя, но ее сопротивление и выпитый им ранее алкоголь помогали ей. Тайлер разорвал на ней блузку и прижал к сараю, обхватив одной массивной лапой ее горло, а другой никак не мог разобраться с тем, как расстегнуть пояс.

Одной рукой я жестом приказал ей сохранять спокойствие, но она напряглась, когда я поднял алюминиевую дубинку. Тайлер заметил, как она переключилась с активной борьбы на внезапную непреклонность, но слишком поздно, чтобы как-то изменить исход. Когда он стал поворачиваться, мой удар пришелся ему не по затылку, а по челюсти, но эффект был тот же: Тайлер лежит на земле рядом с сараем, не двигаясь, но еще дыша.

Освободившись, Джина взвыла от ярости, увидев неподвижное тело напавшего, и принялась пинать его по ребрам и яйцам. Я не стал ее останавливать. Вместо этого сначала открыл дверь в сарай и только потом попытался заставить ее остановиться. Вырубить его – это одно, а убить бессознательного человека – совсем другое. И все же, если он очнется, я не хотел, чтобы он разгуливал на свободе:

– Помоги затащить его внутрь.

Джина нанесла последний удар, затем схватила его за другую руку и потянула изо всех сил.

Не знаю, был ли то адреналин или просто дополнительная помощь, но он чувствовался намного легче, чем я ожидал, когда мы затащили его в темный деревянный сарай. Она плюнула на него и вышла, не оглядываясь. Я тоже пошел на выход, но в последний момент остановился. В знак прощания с нашей некогда дружбой я перевернул Тайлера на бок на случай, если его вырвет, когда он будет без сознания. После этого вышел из дома, закрыл двери и вставил бейсбольную биту в наружные ручки.

Джина дрожала на озёрном воздухе позднего лета, как от холода, так и от адреналина. Она неловко попыталась прикрыть свою наготу, но Тайлер разорвал ее рубашку в клочья. Я снял свою и протянул ей; она с благодарностью приняла ее, пробормотав:

– Спасибо.

Накинув ее на голову, дрожащая женщина спросила:

– Что будем делать, если он выберется? – В ответ я схватился за рукоятку топора для колки дров, застрявшего в ближайшем пне, и выдернул его. Она побледнела, но кивнула, когда я поднес его к глазам.

Свет ненадолго ослепил нас, прежде чем Лакшми вскрикнула:

– Дейл? Мне показалось, я слышала крики. Что?.. – Она окинула взглядом всю сцену и остановилась, затем обратилась к Джине. – Ты… в порядке? Я не помешала?

Джина, казалось, внезапно сломалась, по ее щекам текли слезы, когда адреналин начал выветриваться. Она всхлипывала:

– Дейл, он спас меня. Блейк и Мари поднялись наверх, мы все кричали друг на друга, и я вышла из дома, и… и… и Тайлер напал на меня, и… и… – она жестом показала на зарешеченную дверь сарая.

Глаза Шми расширились, когда она, наконец, поняла, на что наткнулась:

– О, Боже! Боже мой! Пойдем. Давай-ка вернемся в дом. Дейл, ты бы не мог?..

Я решительно тряхнул головой и прервал ее:

– Нет. Я пришел сюда, чтобы побыть одному, и я не собираюсь возвращаться в этот проклятый дом. – Я протянул ей топор рукояткой вперед. – Особенно не с ним. Не знаю, что бы я делал, если бы…

Я еще раз покачал головой.

– Просто… Просто отведи ее обратно в дом и убедись, что она в безопасности. А я… я просто… мне нужно… куда-то идти. – По моему телу прошла волна изнеможения, и я почувствовал себя слишком усталым, чтобы говорить что-либо еще.

Шми взяла топор свободной рукой и сказала:

– Ладно. Я это сделаю. Только… Пожалуйста, пообещай, что не сделаешь ничего плохого? С собой?

Я согласно кивнул, не будучи уверенным, солгал ей или сказал правду.

– Иди к причалу. Я зайду к тебе чуть позже, ладно?

Безразлично пожав плечами, я поплелся к озеру. Либо туда, либо – в лес. Из двух вариантов, с озера, по крайней мере, открывался лучший вид на Армагеддон.

Добравшись до конца причала, я долго стоял, ступни наполовину свисали с края. Все, что мне оставалось, – это позволить им соскользнуть с досок, а затем уплыть настолько далеко, насколько смогу. Все мы должны умереть, так к чему ждать? Зачем сидеть с осознанием того, что моя жена не любит меня столь же сильно, как я ее, если за горизонтом еще не забрезжил рассвет?

Если бы она изменила мне в любое другое время, я бы, по крайней мере, знал, что смогу построить новое будущее без нее. У меня хватило бы времени, чтобы оплакать свой брак и выйти из него с другой стороны. Из-за идиотизма влиятельных людей, находящихся за тысячи миль от меня, теперь у меня этого не будет. Вместо этого я получу лишь страдания, без будущего.

– Нет, – сказал я себе, и озеру, и идиотам, разрушившим мой мир, и тем, кто носит генеральские звезды, и вероломному мусору в доме за моей спиной. Если горе – это все, что у меня есть, так тому и быть. Я приму его как должное, наблюдая за ночным небом, пока на Землю не опустится искусственное солнце и не выжжет мою печаль.

Приняв это решение, я скинул ботинки и сел на край причала. В то время как вокруг моих пальцев плескалась вода, я вспоминал семейные каникулы в кемпингах, поездки, выбранные как из-за их дешевизны, так и из-за величия природы.

Мне хотелось в последний раз позвонить родным и сказать, что я их люблю, или сестре, чтобы сказать, как я горжусь тем, что она получила степень доктора медицины. Я подумал, все ли с ней хорошо, работает ли она в отделении неотложной помощи, как и раньше, когда мир сходил с ума. Я надеялся, что да.

– Я люблю тебя, – слова прозвучали, растворившись в воздухе над озером, произнесенные в надежде, что какое-то волшебство донесет их до тех, кто имеет для меня наибольшее значение.

Рядом со мной сидела Лакшми, держа в руках пиво:

– Я тоже тебя люблю.

Я смущенно рассмеялся и взял предложенную бутылку. Затем посмотрел на нее и почувствовал себя глупо из-за своего смущения:

– Я просто думал… обо всем. Обо всем, что случилось и обо всем, что… что должно было случиться. Хотел сказать родным, что люблю их. И сестре тоже. И… ну, и тебе. Важные люди в моей жизни.

Шми грустно улыбнулась и открыла рот, чтобы заговорить, но вместо этого отпила из своей бутылки. Некоторое время мы сидели молча, прежде чем она сказала:

– Забавно. Я только что решила наконец стать… бесстрашной, наверное. Прожить свою жизнь так, словно она у меня единственная. А теперь… – Она покачала головой и сделала большой глоток пива.

Пока мы сидели, я играл со своим обручальным кольцом, крутя его на пальце, как иногда делал, думая о какой-то проблеме. Пока подруга пила и смотрела на озеро, я снял его и поднес к свету, рассматривая так называемый символ вечной преданности, его бесконечную петлю, обещающую так много. Однако в центре оставалась пустота. В этом и заключается проблема с символами: они могут означать все, что решит человек.

– Ты все еще планируешь… – я рассмеялся, подумав, насколько нелепым был этот вопрос в свете нынешних обстоятельств. Перефразировав, я спросил:

– Ты все равно развелась бы с Оливией, даже если бы она, возможно, не обманывала тебя насчет того, почему осталась дома?

– Безусловно. – Она даже не стала затягивать с ответом. – Ее отказ от поездки был той соломинкой, что сломала спину верблюда, но все… – она неопределенно махнула рукой, – …это не меняет всего, что было раньше. А ты… – черты ее лица потемнели от гнева и печали. – Ты? Развелся бы с Мари?

– На сто процентов. Того, что она сделала, уже не вернуть.

Я сделал большой глоток своего напитка, а затем уточнил свое заявление.

– Если бы… Если бы меня здесь не было, и все это случилось, и если бы мы оба каким-то образом выжили, и если бы я узнал об этом позже, я бы попытался взглянуть на это как… ну, не знаю, как поиск утешения там, где она могла его найти. Это могло бы быть больно, но я бы смог это пережить, понимаешь?.. Но все было не так. Она посмотрела мне прямо в эти чертовы глаза и пошла с ним наверх. Так что, да. Я бы развелся с ней в эту чертову секунду, если бы мог.

Лакшми сняла со своих тонких смуглых пальцев обручальное и помолвочное кольца, затем показала их мне с заговорщицкой улыбкой. Ее голова дернулась в сторону озера:

– За развод?

Я усмехнулся – первая честная и искренняя улыбка за весь вечер – и отвел руку назад. Она сделала то же самое:

– За развод!

Наши руки взметнулись в едином порыве, и символы наших разрушенных браков понеслись над темными водами, упав с крошечными брызгами и утонув, чтобы никогда не вернуться.

Шми хихикнула:

– Черт, это было здорово.

Она отпила еще глоток пива, затем посмотрела на меня, на ее лице появилось меланхоличное выражение:

– Я ведь так и не рассказала тебе, как я призналась своим родителям, не так ли? – Еще одна усмешка. – Нет, конечно, не рассказывала. Я никому не рассказывала обо всем этом.

Темные глаза Лакшми нашли мои, в них блестели слезы.

– Можно я… Я хочу совершить перед уходом один смелый поступок. Ты поможешь мне это сделать?

– Конечно, милая. Для меня это станет честью.

Она сглотнула и кивнула, а затем посмотрела в сторону города с горсткой мерцающих огней:

– Мои предки… У них был брак по расчету. Аппа приехал сюда в качестве профессора, а Амма была беременна мной, когда он приехал. Они любили друг друга, но это была не та любовь, которую можно увидеть в кино или сказках. Думаю, отчасти поэтому я была столь уязвима для любовной бомбардировки Лив. Забавно, но не думаю, что осознавала это до этой секунды.

– Когда я была подростком, они пришли ко мне и сказали, что договорились о моем браке с приятным молодым человеком из другой обеспеченной семьи. Сначала я не знала, как на это реагировать. Это было так нереально. Амма довольно консервативна, и брак по расчету ей очень помог, так что, ее желание меня не слишком удивило. Но Аппа… он прогрессивен, даже для Штатов. Полагала, что, возможно, это она убедила его, но все же, чтобы подвергать меня этому странному атавизму? Для меня это не имело никакого смысла. Я ругалась и спорила с ними по этому поводу. Даже слетала в Мумбаи и встретилась с парнем и его семьей, чтобы сказать, что я не просто так отвергла эту идею. Он казался достаточно милым, но…

Я усмехнулся:

– Но ты же лесбиянка.

Лакшми заколебалась:

– Я так им и сказала. Амма была в ярости. Аппа же меня поддержал; позже я узнала, что до Аммы он любил девушку, и, как я уже говорила, они никогда не были влюблены друг в друга. Думаю, он искал предлог, чтобы оградить меня от необходимости проходить через то, чего он сам не хотел в юности, и это дало ему выход.

Она опять сделала глоток и опустила глаза:

– Но это все, что было. Выход. Для меня, я имею в виду. Я им солгала. Мне нравятся девушки, но не только. Парни мне нравятся не меньше, если не больше.

– Что? – это единственное слово оживил нервный смешок.

На ее колени градом потекли слезы:

– Я солгала им, а потом… а потом… с тех пор я лгала всем. Я решила отложить другую часть себя до колледжа, решив, что найду время для… – она сардонически рассмеялась, – чтобы снова проявить себя, наверное, как только окажусь там.

– Но потом у меня появилась девушка, едва я поступила в колледж, так что, я не видела в этом смысла. Мы с ней были вместе до конца второго курса. На следующее лето я осталась в колледже, занимаясь на дополнительных курсах, чтобы раньше закончить колледж, а после… После встретила тебя.

Одной рукой она вытерла слезы, затем положила ее мне на плечо, пристально глядя на меня:

– Пожалуйста, не думай, что все эти годы я была без ума от тебя или что-то в этом роде. Когда говорю, что люблю тебя, я имею в виду, что ты – мой друг. Это не… Боже, я не хочу делать это странным. Еще более странным. – Шми опять рассмеялась. – Более странным, чем конец света.

– Всю свою взрослую жизнь я всем лгала, и мне хочется наконец-то сказать кому-то правду. Не поймите меня превратно, но в тот вечер, когда мы пошли на вечеринку и ты познакомился с Мари, я действительно хотела, чтобы это было свиданием. Хотела попробовать быть… собой. Настоящей собой.

– Но потом мы увидели Мари, и она спросила, не заметила ли я на вечеринке девушек, с которыми хотела бы встречаться. Тогда я могла бы что-либо сказать. Но когда я попыталась это сделать, на меня навалилось все сразу: как на меня посмотрят подруги, что скажут родные, разочаруется ли Аппа, что я ему солгала, попытается ли Амма устроить еще один брак по расчету, рассмеются ли мне в лицо, – было все это. Поэтому, вместо того чтобы что-либо сказать, я поступила так как всегда: повела себя как трусиха.

– Позже я вступила в брак с Лив, и все равно это было чисто академическое решение. Неважно, была ли я лесбиянкой или би, я все равно была в браке, понимаешь? Знаю, что это не совсем так, потому что я не была честна в том, кем я была, но эй, «неправда» могла бы быть моим вторым именем.

Она отвела взгляд:

– Если ты злишься, или ненавидишь меня, или хочешь, чтобы я продолжала лгать, или… или что угодно, я пойму. Мне жаль, что я делала это все эти годы. Я хотела кому-нибудь рассказать…

Шми язвительно рассмеялась.

– Нет, это тоже неправда. Я очень сильно хотела рассказать тебе, именно тебе. Я жалею, что не рассказала тебе, когда мы стали настоящими друзьями, а не просто двумя детьми, знакомыми друг с другом по классу, но не хотела, чтобы ты что-либо скрывал от Мари.

Я тихо сказал:

– Нет. Я не ненавижу тебя, Шми. Не могу себе представить, что когда-нибудь буду тебя ненавидеть.

Прежде всего ей нужно было знать это, тем более что я еще некоторое время сидел с этим новым знанием, пытаясь собраться с мыслями.

– Жаль, что ты не сказала мне, но я понимаю, почему ты этого не сделала. И все же… – Я усмехнулся. – Боже, не могу себе представить, как бы все изменилось, если бы я знал, что это было свиданием. Ну, то есть, если бы Мари не сказала мне, что это не так, или если бы ты не согласилась на это.

Шми покачала головой:

– Да ладно, я же видела, как ты на нее смотрел, еще до того, как она что-либо сказала. Я подумала… То есть, все остальное я тоже сказала, но подумала, зачем бороться, если я не смогу победить?

– Чушь собачья.

Она попыталась возразить, но я продолжил:

– Да, Мари горячая штучка, но моей парой была ты. Или должна была стать. Или… Блядь, ты понимаешь, о чем я.

Это вызвало у нее смешок.

– Ты меня тоже привлекала, и в тот вечер я был рад быть с тобой. Ты даже не представляешь, насколько я был в тебя влюблен.

Она рассмеялась:

– К твоему сведению, это было взаимно.

– Но не только это, хотя я люблю… любил… Черт, нет, наверное, я все еще люблю Мари. Было бы не так больно, если бы не любил. – Я покачал головой и начал снова. – Несмотря ни на что, у нас с ней было не так много общего, как с тобой. Если бы… А, черт. Сейчас это не имеет значения.

– Что?

– Все было бы по-другому. Может быть, не «во веки веков, аминь» для нас с тобой, но… – Я позволил словам умереть. Слишком поздно для сожалений.

– Да. По-другому… По-другому было бы хорошо. – Она посмотрела на воду, и я проследил за ее взглядом. Только непроглядная тьма и отраженный свет звезд заполняли наше видение, но мы молча делили его вместе.

Через некоторое время раздался ее тихий голос:

– Могу я попросить тебя еще об одном?

– О чем?

Шми повернулась ко мне:

– Я хочу знать… То есть… – она покачала головой, самоуничижительно хихикнув. – Боже, я как будто вернулась в колледж и вновь приглашаю тебя на свидание. Я никогда не целовалась с парнями, и мне просто… ну, знаешь, хочется узнать. Не будет ли это по-другому.

– Правда? – неверие вылилось в смех.

Ее лицо потемнело от сомнения:

– Неважно. Это… это глупо. Забудь, что я…

– Нет! Нет, Шми. Я хочу этого. Очень хочу.

Я повернулся к ней лицом, и мы оба наклонились, наблюдая друг за другом, пока наши губы сближались. Она опять захихикала с легкой неловкостью. Наши глаза закрылись прямо перед тем, как наши губы встретились, и мы оба напряглись в нервном предвкушении.

Поначалу я мог сказать лишь то, что это было приятно. Ни огромной электрической искры, ни молнии, ни бабочек, просто поцелуй того, кого, если честно, я с годами стал воспринимать как друга и только друга.

Но потом она чуть сильнее прижалась своими губами к моим, и я ответил. Мой рот слегка приоткрылся, и рот Шми тоже. Я почувствовал прикосновение к своей щеке ее руки, услышал ее тихий стон, впервые ощутил ее вкус. Раздался удар молнии, и мы с Шми отлепились друг от друга, ошеломленные ударом. Мы задыхались в унисон, смеялись в унисон, снова врезались друг в друга в унисон, наша потребность друг в друге была неумолима, как всякая сила природы.

Мы с ней и раньше прижимались друг к другу, наши тела были наклонены под углом, чтобы оправдать надуманное представление о том, что наш поцелуй – лишь целомудренный подарок от меня ей. Но в этот раз расстояние между нами сократилось почти до нуля, когда она уперлась в землю, чтобы притянуть себя ближе ко мне. Оно полностью исчезло, когда я притянул ее к себе на колени.

Ее губы покинули мои, когда она прижалась ко мне, облокотившись на меня, а ее юбка задралась. Я притянул ее к себе, целуя и прижимаясь к ее шее. Пальцы Шми перебирали мои волосы, когда она простонала мое имя, ее большие, мягкие груди прижимались к моей груди, и я остро ощущал жар ее тела, ее вес, давящий на мой твердеющий член. Ее бедра почти бессознательно двигались вперед и назад, потираясь о физическое проявление моего к ней желания.

Лакшми потянула меня за волосы, отрывая от своей шеи, а затем погрузилась в еще один глубокий, долгий поцелуй. Пока наши языки исследовали рот друг друга, она взяла мою руку и положила на свою ногу, слегка потянув ее вверх, как бы приглашая меня исследовать. Я принял это приглашение близко к сердцу и стал гладить ее бедро извне медленными, ленивыми кругами, с каждым разом все ближе и ближе подбираясь к упругим ягодицам, пока не смог заполнить ими свою ладонь. Достигнув цели, я обнял ее и крепко притянул к себе; Шми вознаградила мои усилия тихим, голодным стоном.

Восприняв этот звук как приглашение, я принялся за дело. Другая рука скользнула вверх по ее спине и по бокам, чтобы слегка погладить одну из сисек, на которую лет десять назад я надеялся взглянуть, когда мы были детьми на нашем первом и единственном свидании. Она положила свою руку на мою, и я испугался, что зашел слишком далеко; но вместо этого она сжала ее, и я перешел от поглаживаний к разминанию. Ее губы на мгновение оторвались от моих, чтобы сказать:

– О, Боже, Дейл, пожалуйста… – а затем вернулись обратно.

Я бы мог оставаться так до скончания веков, но она хотела продемонстрировать свое новое бесстрашие. Когда она прервала наш поцелуй, то с игривым взглядом в глазах и соблазнительным блеском зубов над нижней губой. Ее руки двинулись вниз, а затем вверх, в мгновение ока задрав блузку и задрав ее через голову, оставив лишь бюстгальтер, прикрывающий ее великолепную грудь.

Я откинулся назад, чтобы насладиться ее видом, в изумлении пробормотав:

– Шми… Боже мой, ты великолепна. – Выражение ее лица стало смущенным; думаю, она не ожидала той реакции, какую получила. Я наклонил ее голову назад к себе, приложив палец к ее подбородку. – Ах, ах. Бесстрашие, да?

Она громко и долго смеялась:

– Бесстрашие. Точно. – Мой палец провел по застежке на лифчике, и она задрожала, повторяя:

– Б-бесстрашие. – Ее пальцы сменили мои и расстегнули застежку.

Заучка, о которой я фантазировал на уроках все эти годы, сидела прямо, стягивая бретельки с плеч и впервые гордо демонстрируя мне себя. Шми была абсолютным определением красотки, но еще в школе пыталась скрыть свое тело под бесформенной, нескладной одеждой. Хотя позже я мельком видел ее, особенно когда она не могла скрыться во время ленивых выходных здесь на озере, я никогда не мог представить себе ее полного великолепия. Теперь, видя ее во всей красе, я удивлялся, как она могла сомневаться в те дни в моем к ней вожделении.

Толстые темные соски, твердые как алмазы, напоминали почти идеальные шарики карамельного цвета. Они так и просились, чтобы их поцеловали, и я подчинился, взяв один из сосков размером с ластик между губами и посасывая. Она обхватила мою голову руками и счастливо вздохнула, снова прижавшись к моему твердому члену и наслаждаясь ощущениями.

Когда мои посасывания перешли в покусываниям, Лакшми простонала:

– Боже, я хочу тебя, Дейл. Пожалуйста, пожалуйста, прежде чем… – остального она не сказала. Мы оба знали, что это за «прежде», что маячило в ночном небе над нами. Меланхоличный тон смешался с ее вожделением, когда она опять заговорила. – Займись со мной любовью. Мне нужно… знать, что… что, возможно, мы бы могли …

Еще одним поцелуем я заставил ее замолчать. Шми встала и выпуталась из юбки и трусиков, и я воспользовался возможностью поцеловать ее в вершину между ног. Она положила руку мне на затылок, ахая и вскрикивая, когда мой поцелуй перешел от чмоканья к облизыванию:

– Мы… О Боже, Дейл, у нас нет времени…

Однако ее слова не соответствовали ее же действиям, особенно когда я положил руки на ее попку и притянул к себе, чтобы смог поклониться ее восхитительной писечке. Она могла бы отстраниться, но не сделала этого. Вместо этого моя крошечная богиня прижалась к моему лицу, стонала и вскрикивала, в то время как мой язык ласкал ее клитор, а ее соки стекали по моему подбородку…

– Подожди. Я так близко. Я… я… Дейл! – пальцы Шми вцепились в мои волосы, она умоляла и билась, а потом на несколько мгновений превратилась в статую, оргазм полностью лишил ее контроля над телом. Из ее легких вырвался вопль, почти жалобный, как будто она оплакивала все те моменты радости, коими мы не поделились.

Она покачивалась на нетвердых ногах, пока те не подкосились, и мои руки направили ее вниз, к моим коленям. Я прижал ее к себе и нежно поцеловал в губы. Шми вздрогнула от неожиданности, а затем хихикнула:

– Ты отлично держишься… – Поцеловав, рассмеявшись и взмахнув бровями, она закончила. – Для парня.

Я бросил на нее взгляд, полный насмешливого возмущения, и она рассмеялась еще громче, после чего сползла с моих колен и потянула за ремень. Я попытался помочь ей, но она игриво толкнула меня, проворчав: «Я сама!», за чем последовало обеспокоенное: «О, нет!», когда я потерял равновесие и ударился головой о причал, не ожидая такого толчка.

– Дейл!

Я лег на выбеленное солнцем дерево и громко рассмеялся, как над абсурдностью ситуации, так и над досадой в ее голосе.

– Я в порядке, я в порядке. – Затем, подмигнув, добавил. – Как и ты.

Лицо Шми расплылось в похотливой ухмылке. Через несколько мгновений она торжествующе вскрикнула, когда расстегнулась застежка, а затем пуговица и молния на моих шортах. Ее рука погладила мой твердый член через трусы, глядя на меня так, словно хотела убедиться, что это приятно. С моим ободряющим кивком она вернулась к своей задаче, а я помог ей, приподняв свои бедра с причала.

Ее успех сопроводил прохладный порыв ночного воздуха, а также приглушенное, почти благоговейное: «Вау». Она посмотрела на мое лицо, потом снова вниз.

– Боже мой, Дейл. – Уж и не знаю, заслуживал ли я такого потрясения. Не то чтобы я был маленьким, но и порнозвездой меня не назовешь. Тем не менее, когда Шми деликатно коснулась, а затем погладила ствол моего члена, ее нерешительная манера и расширенные глаза заставили меня почувствовать себя современным Адонисом. – Он… он прекрасен. – Она опять подняла на меня глаза и смущенно улыбнулась. – Ты прекрасен. Вы оба.

Рука Лакшми переместилась с моего члена на живот и погладила ноги, но ее взгляд, а затем и пальцы вернулись к объекту ее желания, нежно исследуя его контуры. Они провели линию вверх по стволу и к головке, пощекотав нижнюю часть, что сорвало с моих губ стон. Ее рука метнулась в сторону, но я ответил:

– Нет, это приятно.

Я откинул голову на скрещенные руки и усмехнулся:

– Дам знать, если мне что-то не понравится, уверяю тебя.

Казалось, это все, что ей было нужно. Ее руки касались и поглаживали вал, опускались ниже, чтобы поласкать мой мешочек, а затем отступали, когда я шипел, если она сжимала слишком сильно. Словно извиняясь, она наклонилась вперед и поцеловала нижнюю часть моего члена; это было воспринято гораздо лучше. Она захихикала, глядя на то, как я приподнял бедра навстречу ей, а затем неуверенно лизнула кончик.

Как бы больно мне ни было, я хмыкнул:

– Шми, мы можем не успеть… – что переросло в громкий стон, когда она взяла головку в рот и стала сосать ее как твердую конфету, проводя языком по щели.

Ее рот издал громкий хлопок, когда она выпустила меня, фыркнув:

– Эти слова не сработали, когда это сказала я, не сработают и для тебя. А теперь ложись и наслаждайся своим минетом; я еще со школы хотела посмотреть, что в нем такого, – и кто я такой, чтобы спорить с мечтами молодой женщины?

Минет был не самым лучшим из тех, что я когда-либо получал, по крайней мере, на техническом уровне. Лакшми явно училась на порнофильмах, и, хотя минет в порнографическом стиле можно с удовольствием смотреть и даже получать, у нее нет необходимых навыков, чтобы сделать его великолепным. Однако она очень старалась, и, как говорится, не бывает плохого минета.

Но что еще важнее, он было для меня. Как бы ей ни хотелось самой испытать этот акт, она ставила в центр мое удовольствие. То, как она смотрела на меня, наблюдая за моей реакцией с выражением надежды, с готовностью двигалась, если я нежно надавливал на ее голову, и обращала внимание на звуки, что я издавал: все это свидетельствовало о том, что она полностью посвятила себя моему удовольствию. Она поклонялась мне так же, как я поклонялся ей, и со столь же пылкой преданностью.

Если бы я позволил ей, думаю, она потратила бы столько времени, сколько потребовалось для моего возбуждения, и позволила бы мне кончить тогда, когда я захочу. Это был ее подарок, сделанный из любви. Из-за этого, а также из-за моей любви к ней, мне в конце концов пришлось гаркнуть:

– Стоп.

Лакшми выпустила меня изо рта, с беспокойством спросив:

– Что-то не так?

Я хихикнул:

– Только то, что я вот-вот кончу.

– Оо, – она недоуменно наклонила голову, потом, поняв, сказала:

– О! А после…

– Да. Это может занять какое-то время.

Она опять поцеловала кончик.

– Я… Если это то, чего ты хочешь. Ты уже доставил мне удовольствие, и я… Ну, то есть, я бы хотела, но нам не придется, потому что это… Это намного больше, чем я когда-либо думала, и…

– Шми.

– Да?

– Иди сюда.

Она застенчиво улыбнулась и встала на колени.

– Я бы… Я бы хотела, чтобы ты был сверху. Ты не против?

Ухмыляясь, я сел и расстелил ее юбку на грубых досках палубы. Она подняла бровь.

– Занозы. Ложись, красавица.

На последнем слове у нее перехватило дыхание. Я на мгновение задумался над ее реакцией, а потом понял, что если Оливия отстранилась от нее, то слышала она это не так часто, как того заслуживала.

– Ты прекрасна, Шми. Просто чертовски прекрасна.

Забравшись на импровизированное одеяло, Шми нежно поцеловала меня в плечо и неуверенно, благодарно сказала: «Спасибо», что разбило мне сердце. Мне захотелось схватить Лив и хорошенько встряхнуть ее за плохое обращение с такой милой, прекрасной, отзывчивой женщиной. Но вместо этого я сделал бы все возможное, чтобы относиться к ней так, как она заслуживала, по крайней мере, до тех пор, пока у нас есть время.

Я подождал, пока моя любовница ляжет на спину, приглашающе раскинув руки и ноги, и вновь сказал:

– Ты такая. Ты красивее, чем я когда-либо мог сказать.

Она прикусила губу с выражением наполовину соблазнительным, наполовину озабоченным.

– Тогда покажи мне это…

Я встал на колени между ее ног и, взяв член в руку, провел кончиком вверх и вниз по ее щели.

– С удовольствием.

Головка легко вошла внутрь, скользнула между ее складок, заставив ее губы издать тихое: «О!» Когда первые несколько сантиметров вошли следом, она застонала, глаза ее были полуприкрыты, а руки скользили по моему телу, словно в поисках способа притянуть меня ближе.

– О, Боже. О… О, Боже, Дейл, это… О!

Когда я погрузился глубже в ее тугую оболочку, она заахала, заставляя меня замирать от страха, что я причиняю ей боль. Глаза Шми распахнулись, изучая мое лицо, а затем с обожанием посмотрели на меня. Она коснулась моей щеки и заверила:

– Мне так хорошо, так… – Я слегка двинулся, и она застонала:

– Идеально. О, Боже, Дейл, ты чувствуешься идеально. Пожалуйста, еще. Не останавливайся. Я хочу всего тебя. Ты мне нужен. – Ее руки перестали искать опору; вместо этого она широко раскинула их, как бы показывая, что приветствует все, что я пожелаю, лишь бы я желал ее.

– Пожалуйста, – повторила она, ее голос дымился от желания.

Я наклонился над любовницей и одним плавным, уверенным движением вошел в нее на всю длину. Шми приняла меня в свое тело, повиснув на моей шее и целуя в горло. Ее стоны стали похожи на рычание, когда я начал входить в нее, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Она выгнула бедра навстречу моим толчкам и закричала:

– Пожалуйста, пожалуйста, это так… О, блядь, Дейл, блядь, блядь, блядь, это так хорошо! Твой член настолько чертовски хорош!..

Сильное желание в ее словах и распущенность ее движений пробудили во мне новую агрессию. Я подхватил Шми под колени и поднял ее ноги вверх, прижимая ее миниатюрное тело к себе. Она смотрела на меня, когда я грубо входил в нее, и в ее глазах горел огонь. Все тревоги, которые она могла испытывать, давно улетучились… вместо этого она начала скандировать:

– Да. Да. Трахни меня, Дейл, трахни эту киску, она – твоя, твоя гребаная киска, твоя… О!..

Шми заахала, а я удвоил усилия, мое тело неистово подчинялось ее грязным позывам. Ее голос вскоре потерял связность, выдавая почти бессмысленные строки желания, но мы уже вышли за рамки необходимости в словах. Были только я и она, мой член и ее лоно, мы двое спаривались под звездами, как это раньше тысячелетиями делали наши предки.

И все же я наслаждался словами, которые она произносила, зная, что они должны были сказать мне: о ее желании, о ее покорности, о ее преданности. Я также наслаждался своей способностью лишить ее здравого смысла, превратить самую умную женщину, которую я знаю, в бестолковую, ищущую удовольствий бестолочь с остекленевшими глазами. В конце концов, это было справедливо. Она делала со мной то же самое.

Шми кричала, что она моя, что я чувствуюсь в ней идеально, что она хочет меня и нуждается во мне. Все, что она выкрикивала в ночное небо, я чувствовал тоже. Но единственными словами, что могли произнести мои губы, было ее имя, и я повторял его как песнопение для богини, извивавшейся в моих объятиях. Ее голос говорил мне, что она – моя. Я же мог показать, что принадлежу ей, только действиями.

Наконец она вновь обрела дар речи, ее глаза расширились, когда она приблизилась к кульминации.

– О, Боже, Дейл. Еби меня! Пожалуйста, малыш, ты мне н-н-нужен, нужен… О, Боже, так х… хорошо… Я… Я… Блядь, я к… к… кончаю…! – Последние слова оборвались, так как оргазм лишил мою подругу способности говорить.

Ее киска, и без того тугая, сжималась вокруг меня, пытаясь выдоить меня досуха. Поначалу я сопротивлялся, желая довести ее до очередного пика. Но вновь обретя дар речи, моя любовница хрипло приказала:

– Кончай, детка. Мне так хорошо, Дейл, твой член так, настолько чертовски хорош. Позволь и мне быть с тобой хорошей. Кончи ради меня, пожалуйста! Пожалуйста! Я хочу почувствовать тебя, всего тебя, хочу, чтобы ты заполнил меня, хочу… О… О!..

Она заахала и улыбалась, когда пульсация внутри нее перешла в пульсирование, и моя сперма выплескивалась в нее струей за струей, орошая шейку матки.

– Ооооо, детка, так горячо. О, Дейл, я люблю это, такое теплое внутри меня. Я люблю тебя. Люблю… – Она замерла, слова снова застряли у нее в горле, на этот раз от страха.

Я поцеловал ее, прогоняя беспокойство.

– Я тоже тебя люблю, Шми. – Она опять крепко прижалась ко мне, словно пытаясь слиться своим телом с моим.

Так мы оставались еще некоторое время, пока от жестких деревянных досок у меня не разболелись колени и локти. Я скатился с Шми и притянул ее к себе, прижав ее тело к моему боку. Вместе мы смотрели на звезды, тяжело дыша и обмениваясь маленькими, нежными поцелуями.