Через некоторое время она сказала:

– Мне… Мне очень жаль.

– За что?

– За… Боже, все это так хреново. Я тебя люблю. Люблю. Но не должна была взваливать это на тебя, потому что даже не знаю… – Она застонала от разочарования, не в силах подобрать слова, которые заставили бы меня понять. – Я люблю тебя, Дейл. Но не знаю, что это значит: то ли то, что ты – мой друг, которого я люблю, и мне и впрямь хорошо с тобой, то ли…

Я опять поцеловал ее, на мгновение заставив замолчать, но она завелась почти сразу же, как только я отстранился.

– Нет, Дейл, пожалуйста, я…

Я поцеловал ее еще раз, а затем прервал ее, прежде чем она смогла начать снова.

– Я тоже тебя люблю. Это значит… Это значит то, что значит. Даже если мы… – я вздохнул, – если каким-то чудом мы увидим завтрашний день, тогда и станем об этом беспокоиться. Но сейчас я знаю, что люблю тебя и что ты любишь меня. Я знаю, что у нас обоих жизнь пошла наперекосяк. Знаю, что не смогу тебя потерять, будь то моя подруга или… или нечто большее, если это вообще возможно. И знаю, что сейчас я не могу представить себе другого места, где бы мне хотелось быть.

Она приподнялась на локтях и улыбнулась.

– Правда?

– Да. Если наступит конец света, ты – та, с кем я хочу быть.

Я убрал прядь волос с ее лица и нежно поцеловал.

– Какими бы мы ни были, или какими мы ни станем, сейчас мы – это мы, вместе, и это – самое близкое к идеалу, что я могу придумать.

Лакшми глубокомысленно нахмурилась.

– Боже, как бы я хотела сказать что-нибудь тогда.

Я печально кивнул.

– Я тоже. Но ты этого не сделала, и мы жили иначе, чем могли бы. Но все сложилось так, что оно привело нас сюда. Я могу оплакивать то, что могло бы быть, а могу и оценить то, что есть, и сейчас? Я бы предпочел последнее.

Ее брови сошлись в глубокой задумчивости, затем она медленно кивнула.

– Да. Да, ты прав. – Слегка чмокнув меня в губы, она опять прижалась ко мне. Через минуту или около того она спросила:

– Повтори это еще раз?

– Что?

– Я люблю тебя.

Я хихикнул.

– Я люблю тебя.

Она крепко обняла меня и издала тихий довольный звук.

– Я тоже тебя люблю. – Ее пальцы выводили ленивые узоры на моей коже, иногда запутываясь в волосах на груди или спускаясь к паху. Шми хихикнула:

– Боже, не могу поверить… Это было невероятно. Настолько необычно. Хотя и в хорошем смысле.

– Даже если только «для парня»?

– Я пошутила! Вроде того. Я имею в виду, что у меня только единственный опыт, понимаешь?

Я фыркнул:

– Ладно, заучка.

– Эй. – Она подняла на меня глаза и наклонила голову для поцелуя, который я с радостью подарил. – Это было здорово. Абсолютно. Как я уже сказала, по-другому, и более… агрессивно, чем я привыкла. Но все равно очень хорошо.

Усмехнувшись, я сказал:

– Все в порядке. Ты можешь давать мне советы. Ну, знаешь, подсказывать.

– Договорились. Сомневаюсь, что я была так же хороша. – С дьявольской улыбкой она спросила:

– А для меня ты сделаешь то же самое?

– Эй! Ты была великолепна… для лесбиянки. – Она шлепнула меня по груди с притворным возмущением на лице. – Предполагаю, я имею в виду. У меня всего единственный опыт!

Это привело к игривой борьбе, когда она легонько шлепала меня по рукам и груди, а я удерживал ее, а затем к огромному количеству поцелуев. В конце концов, она почувствовала на своем бедре мою твердость и спросила:

– Опять? На этот раз я хочу быть сверху, ты, порочная скотина.

Я перекатился на спину, а она встала на колени надо мной и начала скачки на мне медленными, нежными движениями. Моя правая рука легла на ее бедро, а левая массировала ее прекрасную грудь. Я ласкал и хвалил ее, говорил, насколько она прекрасна, насколько сексуальна, как ее любят и лелеют. Она смотрела на меня снизу-вверх, отвечая тем же, и мы вдвоем были единственным, что имело значение под усыпанным звездами куполом над головой. Раньше мы спаривались, как животные, но в этот раз мы занимались любовью. Когда она кончила, я тоже кончил, во второй раз наполнив ее, после чего она опустилась мне на грудь, и мои руки обхватили ее, словно она была сокровищем, которое следовало беречь. Что, конечно же, так и было.

Шми прижалась ко мне.

– Да, я определенно могу к этому привыкнуть.

– Я тоже.

Она сделала паузу.

– А ты… Я знаю, давай насладимся тем временем, что у нас есть, и я хочу это сделать, но если…

Нас ослепила вспышка яркого света. Мы закрыли глаза. Шми позвала меня по имени, а я ее. Я обнял ее так крепко, как только мог, перекатился на бок, словно мое тело могло защитить ее от взрывной волны, которая должна была разорвать нас на части, или от жара, который дотла сжег бы нашу плоть. Не могло, и я знал это. Но какой-то глубинный инстинкт подсказывал, что я должен защитить свою подругу. Я чувствовал на своей груди ее слезы, когда она всхлипывала; думаю, она тоже чувствовала мои. Вместе мы ждали неизбежного.

Но оно так и не наступило.

Спустя несколько часов, показавшихся мне часами, – но на самом деле это была минута, – я немного разжал руки и приоткрыл один глаз. Там все еще был яркий свет; это была не вспышка, в конце концов. Пытаясь найти его источник, я заглянул через плечо и обнаружил, что фонарь в конце причала, висевший над головой, пока мы занимались любовью, снова горит. Приподнявшись, я оглянулся на дом, затем на город; свет вновь зажегся в обоих местах.

– Шми. Шми!

Она открыла глаза и посмотрела на меня, потом вокруг.

– Вот дерьмо. Вот дерьмо! – Моя возлюбленная тут же начала рыться в куче одежды, которую мы разбросали по причалу, и через несколько мгновений триумфально подняла предмет своих поисков – телефон. Шми широко раскрыла глаза, изучая экран. – У меня есть сигнал!

Я заглянул ей через плечо. Новых сообщений не поступало, но сигнал 5G восстановился.

– Звони 911. Продолжай звонить, пока не дозвонишься. Выясни, что происходит, и как можно скорее отправь кого-нибудь сюда.

Я вскочил на ноги, порылся в куче одежды в поисках шорт, потом попрыгал на одной ноге, пока надевал их.

– Куда ты?

– В дом. Захвачу ракетницу, на случай, если ты не сможешь дозвониться. – Черт, Шми. Думаю, с нами все будет хорошо.

Она улыбнулась, тревожно, но оптимистично.

– Да. Я… надеюсь.

– Эй, – Я наклонился и глубоко поцеловал ее, – я люблю тебя. Что бы ни случилось, это так, понятно?

Она кивнула, слегка успокоившись.

– Понятно. Понятно. Я тоже тебя люблю. А теперь иди!

Я помчался прочь от причала, поднялся по лестнице крыльца через ступеньку и ворвался в парадную дверь. По лестнице спускались Джина, Хизер и Кайл, причем Кайл нес топор, который я передал Шми. Он спросил:

– Что случилось?

– Не знаю. В городе опять горит свет. Шми пытается позвонить в 911. У вас, ребята, есть какие-нибудь успехи?

Хизер начала ковыряться в телефоне еще до того, как я закончил предложение; ее лицо было залито слезами, но выражение на нем заставило бы задуматься любую маму-медведицу. Это – женщина, которая узнала бы, что происходит с ее детьми, даже если бы ей пришлось переплыть озеро.

Я покопался в коробке с припасами, нашел пистолет и сигнальные ракеты, как вдруг услышал топот ног, доносящийся с этажа выше. Оглянувшись, я увидел Блейка, голого и в шортах. Позади него стояла моя прелюбодейная жена, одетая в его рубашку и трусики. Она посмотрела на меня, побледнев лицом и расширив глаза, и с трепетом спросила:

– Дейл? Что происходит?

Не обращая на нее внимания, я зарядил в пистолет ракету и защелкнул затвор, затем повернулся к Кайлу.

– Можешь проверить Тайлера? Только не открывай сарай, что бы он ни говорил. – Он кивнул, обнял Хизер и вышел за дверь с топором в руке.

Блейк спросил:

– Почему Тай в сарае?

Его невеста фыркнула:

– Потому что твой лучший друг-мудак пытался меня изнасиловать!

– Что?

Джина вцепилась ему в лицо, едва не брызгая слюной от ярости.

– Ты услышал меня, засранец! Я тебе говорила, Блейк, я говорила тебе, что он – мудак, а ты не слушал! «О, Тайлер хороший парень!» «О, он такой и есть!» «Ты не можешь винить его за то, что он приударяет за тобой? Ну, то есть, посмотри на себя!» – Она указала на меня. – Если бы не Дейл… – ей на глаза навернулись слезы. – Если бы не Дейл, кто знает, что бы было?

Блейк выглядел ошеломленным.

– Джина… – Он потянулся к ней, но она отбросила его руки.

– Не надо! Не трогай меня, мать твою! – Она решительно, несмотря на слезы, подняла одну руку к его лицу и сняла обручальное кольцо. – Я тебя любила. Правда любила. Но если ты смог удерживать Тая рядом с собой после того, как я рассказала тебе, какой он ужасный, а потом развернуться и причинить боль кому-то вроде Дейла только для того, чтобы ты смог поразвлечься… – Она покачала головой и уронила кольцо из золота и бриллиантов на деревянный пол.

– Джина! – закричал он, но она уже повернулась к нему спиной.

Преодолев расстояние между нами в несколько шагов, его бывшая невеста спросила меня:

– Что нам теперь делать? Я могу помочь?

– Эй! – прервал мой ответ сердитый голос Блейка. – Не смей от меня уходить! – Я бы соврал, если бы сказал, что его возмущение не вызвало на моем лице улыбку.

Не обращая на него внимания, я сказал:

– Думаю, сейчас мы делаем все, что в наших силах. Останься с Хизер, пока не вернется Кайл, и убедись, что с ней все в порядке.

– Эй! – повторил Блейк, делая шаг к нам. – Не веди себя так, будто меня здесь нет! Я…

Я уставился на него.

– Тебе лучше, черт возьми, надеяться, что я и дальше буду вести себя так, будто тебя здесь нет.

Он на мгновение замолчал, затем расправил плечи и надулся.

– Угомонись, Дейл. Ты ничего не сделал, когда я уложил Мари в постель, и ничего не сделаешь сейчас.

Моя челюсть сжалась настолько сильно, что я подумал, что мои зубы могут разлететься вдребезги. Мари прошептала:

– Вот дерьмо. – Хизер подняла взгляд от экрана, и ее черты лица безмолвно повторили слова Мари. Даже Блейк понял, что зашел слишком далеко, как будто трах с моей женой не означал, что он уже зашел слишком далеко. Это был момент, располагающий к насилию, и в этот момент я почувствовал огромное искушение поддаться своим желаниям.

Но вместо этого я закрыл глаза, глубоко вздохнул и снова открыл их. Низкий рык в моем голосе прозвучал громче, чем любой рев демонстрации:

– Я ничего не сделал, потому что это было бы неправильно.

Я сделал шаг к Блейку; он отступил на полшага в ответ. Мой бывший друг уже привык к тому, что рядом с ним находится Тайлер, но в этот момент, когда он был без своей защиты, я думаю, он впервые в полной мере осознал, насколько я больше него.

– За последние пару часов я мог бы убить тебя в любой момент, и тебе лучше поверить, что я об этом думал. Я мог бы взять бейсбольную биту Тая или, может быть, прихватить из сарая топор. Кто бы меня остановил? – Я оглядел комнату. – Кто из вас смог бы меня остановить? Не ты, Блейк, это точно.

Все их внимание было приковано ко мне, и я планировал этим воспользоваться.

Злобно ухмыляясь, я признался:

– Думаю, я бы сделал это и голыми руками. Может быть, задушил бы тебя, а может, забил до смерти; любой из этих вариантов был привлекателен, когда я думал о них, уверяю тебя. Но я не сделал этого, потому что это было бы неправильно. Я не хочу быть таким.

Мой взгляд переместился на Мариссу.

– Я бы также мог влепить тебе пощечину. Никогда в жизни я не бил женщин, но если что-то и может подтолкнуть мужчину к этому, так это то, что его жена, глядя ему прямо в глаза, скажет, что собирается лечь в постель с другим мужчиной, не так ли? Для меня это почти так и было. Ты даже не представляешь, насколько близок я был к тому, чтобы стереть с твоего лица это притворно-извиняющееся выражение. Мне не нужно твое чертова сожаление. Я просто хотел, чтобы ты не была гребаной шлюхой.

Ее поверхностное дыхание и кроткое, невнятное извинение сказали мне, что я внушил страх, которого хотел, поэтому я убрал из своего голоса злобу.

– Я думал об этом, но не сделал этого. Не убил его и не бил тебя. Не пытался навязать себя кому-то, как Тай, не поджигала дом и даже не мусорил. Я не делала этого, потому что это было неправильно, несмотря на отсутствие последствий.

– Вы же, вы оба и Тай, вели себя как звери по очень простой причине: Вы. Плохие. Люди. Вы, все трое, – эгоистичные засранцы, притворяющиеся порядочными лишь потому, что беспокоитесь о последствиях. Когда вы решили, что их не будет, вы сделали то, что всегда хотели сделать, независимо от того, кому это причиняло боль. И да, то, что сделал Тай, было хуже, но это – лишь вопрос степени, а не вида.

Я покачал головой, затем посмотрел на Джину.

– Прости, что сказал, что это – твоя вина. Это не так. Я просто вышел из себя. Ты этого не заслужила. Ты тоже была хорошим человеком, даже если… Ну, я бы не хотел прожить свою жизнь так, как ты, но, как ты сказала, «этическая немоногамия». Это следует прямо из названия. – Она хихикнула, кивнув в знак согласия с моими извинениями.

Мари попыталась защититься.

– Я просто… Я видела, насколько счастливы Блейк и Джина, и Кайл с Хизер тоже, и…

Я не знал, что домохозяйка из Миннесоты может действовать настолько быстро. Хизер вскочила на ноги и бросилась к Мари почти быстрее, чем я успел за ней уследить. От неожиданности я не смог бы остановить пощечину, даже если бы захотел, а я не хотел.

Мари прижала одну руку к лицу, раскрыв в шоке рот. Хизер закричала:

– Не смей сравнивать то, что ты сделала, с тем, что делаем мы с Кайлом! Да, мы обмениваемся с другими парами, но это то, что мы делаем вместе, чтобы чувствовать себя ближе друг к другу! Я бы никогда не обидела своего мужа так, как это сделала ты, эгоистичная корова!

Я почти решил, что она снова ударит Мари, но вместо этого она повернулась ко мне.

– Дейл, мне очень жаль, если я, если мы каким-то образом…

– Это не так, – заверил я ее. – Неважно, на кого еще она сваливает вину, она сделала свой выбор. – Я поднял левую руку, чтобы показать отсутствующее кольцо. – И я сделал свой.

Мари ахнула:

– Нет, – а потом перепугалась:

– Что ты… Где твое кольцо?

– На дне озера, погребено в грязи, вместе с остатками нашего брака.

Она взмолилась:

– Нет, пожалуйста! Мы все думали, что умрем!

– Знаешь что, Мари? Может, мы и сейчас так думаем. Я не знаю. Может быть, в любую секунду на наши головы обрушатся ракеты. Это, блядь, неважно. Мне плевать, что ты думала, что это – конец света. Ты смотрела мне прямо в глаза, видела, насколько больно мне будет, если ты с ним траххнешься, и решила, что моя боль – это приемлемая цена. Я больше никогда не дам тебе шанса сделать со мной что-либо подобное. Никогда.

– Пожалуйста! Пожалуйста, прости меня! – Моя бывшая жена – по духу, если еще не по закону – попыталась дотянуться до меня, но между нами встала Хизер.

Я проигнорировал Мари, вернув свое внимание к Блейку. Ткнув его в грудь, я пригрозил:

– Больше не трогай Джину. Я все еще хочу убить тебя на хрен, и единственное, что этому мешает, – это то, что это будет неправильно. Но едва ты дашь мне хоть малейший повод, едва ты попытаешься поднять на кого-либо руку, эта этическая дилемма исчезнет, и я тебя прикончу. Ты понял меня, говнюк? – Он кивнул, и я снова ткнул в него пальцем. – Говори, ублюдок. Скажи словами.

– Да, Дейл, я понял.

Испуганный, он отвел глаза и пробормотал:

– Да, Дейл, я понял.

– Отлично.

Посмотрев на свою бывшую, я спросил:

– Хизер, Джина, не могли бы вы проследить, чтобы Мари оделась? Она выглядит как шлюха, а я думаю, что скоро у нас будут гости.

Вернувшись на причал, я обнаружил Шми, оживленно разговаривающую по телефону, но не мог разобрать ее слов, пока не оказался почти рядом с ней.

– Пожалуйста, поторопитесь, у нас есть раненый. Мы будем… – Она заметила мое присутствие и спросила. – Вы поняли? Нет, офицер, я разговариваю со своим другом. У него есть ракетница. Надо ли нам?.. Хорошо-хорошо. Мы это сделаем. – Она кивнула мне. Я направил пистолет в небо и нажал на курок, осветив место происшествия красноватым светом. – Видите? Хорошо. Хорошо! Спасибо! Огромное спасибо!

Шми закончила разговор с радостным возгласом.

– Они сказали, что случилось?

Она быстро кивнула, почти вибрируя от волнения.

– Это была ложная тревога! Шериф сказал, что-то не так с системой. Полагают, ее, может быть, взломали, и люди, отвечающие за нее, не могут войти, чтобы отменить ее, но он получил сообщение прямо из офиса губернатора!

– А что со светом?

– Кто-то врезался в столб! Видимо, водитель перепугался, увидев на телефоне оповещение, потерял управление грузовиком и в итоге отключил электричество во всей долине. Шериф говорит, что им пришлось ходить от двери к двери, успокаивая людей.

– О, Боже! – Я почувствовал, как все мое тело покидает напряжение. – Боже мой, мы будем жить. Шми, мы…

Она обняла меня, прижав к себе, а затем встала на цыпочки и притянула мое лицо к своему для праздничного поцелуя. Я с энтузиазмом ответил на него, и она ответила тем же, взобравшись на меня, как паук на обезьяну. Мои руки переместились на ее стройную, упругую попку, ее ноги обхватили мою талию, и мы отпраздновали это событие восхитительным любовным поцелуем. Эйфорический кайф от осознания того, что смерть не будет падать дождем с небес, слился с нашей долгожданной искрой; да, мы будем жить, и мы собирались начать прямо здесь и сейчас.

Так, во всяком случае, могло бы быть. В реальности же, после нескольких минут попыток трахнуть друг друга стоя и через одежду, я услышал пронзительный голос:

– Какого хрена?

Мы прервали поцелуй и оглянулись, чтобы увидеть мою (юридически) жену, стоящую на полпути к причалу, а большинство наших друзей и бывших друзей ошарашенно смотрят на нас с берега. Мари выглядела готовой то ли к убийству, то ли к обмороку, и выбор ее менялся от момента к моменту.

Шми сошла с места с расстроенным видом; когда она подошла к Мари и заговорила с низким, извиняющимся тоном в голосе, я не очень удивился. Во всяком случае, не сразу.

– Прости меня, Мари. Я не хотела, чтобы все так случилось, но… Сегодня днем, когда ты должна была гулять с нами, а не пытаться убедить Джину трахнуть твоего мужа, я сказала Дейлу, что собираюсь разводиться с Оливией. Он меня утешил. Платонически, то есть. В отличие от тебя, он никогда бы не сделал ничего, что повредило бы его браку.

Мари издала возмущенный звук, но прежде чем она успела заговорить, Лакшми продолжила голосом, который не мог скрыть ее едва сдерживаемую ярость.

– После того как ты ушла наверх с тем говнюком, кого я называла другом, и после того как Дейл спас невесту этого говнюка от другого говнюка, которого я называла другом, я обнаружила этого парня, этого замечательного парня, всегда бывшего рядом со мной, не задавая вопросов, здесь одного, оплакивающего свой брак так же, как я оплакивала свой.

С каждым шагом ее голос становился все громче и яростнее.

– Мы вместе бросили наши кольца в озеро, поскольку это был единственный развод, до которого, как думали, мы доживем. Наши клятвы для нас что-то значили, понимаешь ли? После этого мы обнимали друг друга и плакали. А когда мы это сделали… ну, Дейл – всего лишь мужчина.

Она захихикала, остановившись в паре метров от Мари.

– Нет, это не так. Дейл не просто мужчина. Он – настоящий мужчина, сильный, добрый, верный и любящий, в отличие от того пустого ебаря, ради которого ты его бросила.

– Я не… – начала, было, Мари.

Но голос Шми пересилил ее голос.

– Я почувствовала, как его твердый член прижимается ко мне, а его тело прижимается к моему – Боже, это гребаное тело – и я поняла, что должна его заполучить. Неважно, что я лесбиянка. Мне требовался его член внутри меня, и нужен прямо. Блядь. Сейчас.

– И это было великолепно. Он был великолепен. Просто ооочень хорош. Так охуенно хорош, что… – Она бросила кокетливый взгляд через плечо, подмигнув мне, а затем опять обратилась к своей аудитории из одного человека. – По правде говоря, я никогда не знала, чего мне не хватает. Твой муж – прости, бывший муж – и его толстый член просто оттрахали меня по полной программе.

– Что? – Мари уставилась на нее, на ее лице отразилось замешательство. – Ты… Ты же не можешь говорить серьезно.

Моя любовница застыла на месте на один удар сердца, два, три. Затем, смеясь, ответила:

– Конечно, нет!

– Тогда почему…

– Потому что я – не лесбиянка, ты, простая пизда! – Из ее голоса исчезли все следы легкомыслия, сменившись холодной яростью. – Я никогда не была лесбиянкой, но была слишком напугана, чтобы что-либо сказать, когда ты украла у меня свидание! Была слишком напугана, чтобы сказать хоть что-то из того, что хотела, сделать хоть что-то из того, что хотела! Но больше я не боюсь и не собираюсь прятаться от того, кто я есть и чего хочу. И знаешь, что еще? Тебе лучше держаться подальше от моего мужчины, ты, никчемная шлюха.

Я присоединился к остальным в их ошеломленном состоянии. Лакшми никогда ни с кем так не разговаривала, и мне стало интересно, как много в себе она подавляла за эти годы. Более того, я никогда не видел, чтобы Мари была запугана так, как это удалось Шми с помощью всего нескольких слов.

Думаю, в тот момент до Мари, наконец, дошло все. Впервые она облажалась гастолько, что я не смог бы простить, как бы она ни пыталась загладить свою вину. Мы не будем снова вместе, как бы она ни умоляла. Я уже двигался дальше, причем с женщиной, которая нас и познакомила, с женщиной, от которой она и за миллион лет не могла ожидать романтического интереса ко мне.

Моя бывшая раскисла, и раскисла сильно. Упала на колени, плакала, рыдала – в общем, все что могла. Сначала, когда почувствовал к ней сострадание, я подумал, что вспыхнули последние угольки моей любви, но потом понял, что это все, что я чувствовал: сострадание. Даже жалость. Но не любовь. Ее она убила.

Шми повернулась на пятках. Спала ее злобная маска, и она скорчила преувеличенно озабоченную гримасу, направляясь ко мне; я вспомнил старую поговорку о том, что для того, чтобы быть храбрым, сначала нужно испугаться, а потом преодолеть страх, и понял, что именно так она и поступила. Она сделала это ради себя, да, но в основном ради меня. Ради нас.

Дойдя до меня, Шми подняла голову и прошептала:

– Как я справилась?

Я хихикнул.

– Ужасающе. – Потом, не в силах сдержаться, добавил. – У меня сейчас жутчайший стояк.

Она засмеялась, опять поцеловала меня, и мы позволили миру исчезнуть еще на некоторое время.

Вскоре после этого появились представители департамента шерифа с бригадой парамедиков на буксире и взяли у всех нас показания. Тайлер выжил, но я сломал ему челюсть; когда его везли на каталке, он взвыл на меня как вуки (гуманоидный инопланетянин, пример – Чубакка из «Звездных войн»), с неприкрытой ненавистью в глазах.

Пока Шми давала показания, Джина отозвала меня в сторону.

– Привет, я просто хочу еще раз поблагодарить тебя. И еще раз извиниться. Я и впрямь была бы счастлива, если бы были только, ну, знаешь, мы с тобой, или я, ты и Мари, но, думаю, в глубине души я знала, какова их конечная цель.

Я пожал плечами.

– Да, возможно, но ты хотела верить в лучшее в отношении того, кого любишь. Я поступал так же, и я не могу винить тебя за их ложь. Тем не менее, я был серьезен, говоря то, что сказал. Ты отступила, когда я попросил тебя об этом, и не согласилась с ними позже. Если тебе нужно это услышать, я прощаю тебя, но фактически не виню тебя во всем этом. А насчет благодарности… Честно говоря, кто бы, черт возьми, не вмешался?

Ее лицо на мгновение омрачилось; возможно, это намек на болезненный личный опыт.

– Ты бы удивился. – Затем снова появилась образцовая улыбка. – Но ты вмешался, и… Слушай, я не говорю: «О, ты – мой герой!», но я и до этого тебя хотела, а теперь? Черт побери.

Она посмотрела через мое плечо на Шми и полицейского, допрашивающего ее.

– Похоже, тебя уже сняли с продажи?

Я пожал плечами.

– Пока рано говорить, но, думаю, да.

– А ты придерживаешься той же позиции в отношении моногамии, когда просто встречаешься?

– Да.

– Черт возьми. Счастливица.

– Честно говоря, думаю, что это мне повезло.

Джина слегка задумчиво улыбнулась мне.

– Видишь? Вот что я имею в виду. Счастливица. Но если у вас ничего не выйдет, и ты окажешься в Лос-Анджелесе, найди меня. Клянусь, я покажу тебе, как можно здорово провести время. – Она чмокнула меня в щеку, а потом ушла, бросив через плечо: «Увидимся, герой».

– Кхм… – кашлянула Шми позади меня.

– О! Привет. Она, эмм, она просто благодарила меня. За то, что было раньше.

Лакшми ухмыльнулась, затем облизала большой палец и стерла помаду, оставленную Джиной, с моей щеки.

– Вижу. И предложила какую-нибудь награду за твою галантность?

– Да, но я ей сказал, что я уже сговорен.

Шми усмехнулась:

– Чертовски верно.

Конечно, все было не так просто. Мы хотели исследовать это новое в наших отношениях, но реальный мир воздвиг ряд препятствий, чтобы этому помешать.

Во-первых, по дороге в аэропорт на следующий день мы оба согласились, что нам нужно поступить как взрослые ответственные люди и немного притормозить. В конце концов, мы сошлись в кризисное время, а также в то время, когда оба переживали серьезные сердечные потрясения. Даже несмотря на долгую дружбу, нам нужно было убедиться, что мы и впрямь чувствуем себя так, как думаем, при свете дня. Как только оба оказались дома и разъехались по своим квартирам, мы проводили долгие часы, разговаривая по вечерам обо всех важных вещах, которые должны быть у пары. Ну, знаете, в перерывах между сексэмэсками.

Во-вторых, нам требовалось решить вопрос с окончанием наших браков с практической точки зрения. Шми, как ни странно, оказалось легче. Все разговоры о перехваченной информации, встречах и прочем со стороны Оливии оказались дымовой завесой; в день, когда Шми вернулась домой, явился судебный исполнитель, чтобы вручить ей документы на развод.

Оказалось, что Мари – не единственная, кто имеет весьма расплывчатое представление о верности. Оливия провела выходные, переехав к своей партнерше по роману, оставив Шми большую часть вещей в их квартире, половину денег на банковских счетах и подарив свободу. Учитывая, как сильно она переживала из-за конфронтации, мы оба вдоволь посмеялись над этим.

С моей стороны все прошло не так гладко. Как только дым рассеялся, Мари в последний раз попыталась загнать меня в угол в моей новой квартире. Она умоляла и упрашивала, клялась, что загладит свою вину, и вообще простерлась передо мной ниц. Я недвусмысленно сказал, что между нами все кончено, но ее это не остановило.

В течение следующих двух недель она пыталась привлечь всех, кто, по ее мнению, мог бы меня переубедить, включая моих и ее родителей, наших далласских друзей и свою сестру. Большинство из них отказались, но те, кто остался, перебрали все возможные оправдания: мол, она думала, что умрет; это была просто ошибка; мы были вместе почти десять лет; и еще куча других. Аргументы других казались мне не более убедительными, чем ее.

Она не останавливалась, пока я, наконец, не сказал:

– Ты ничего не сможешь сделать, чтобы я захотел остаться с тобой в браке. Я больше тебя не люблю, и это не изменится. Все, что ты можешь сделать сейчас, – это заставить меня возненавидеть тебя. Пожалуйста, если ты и впрямь любила меня, просто отпусти.

Когда я это сказал, ее лицо смягчилось от грусти. Она опустила голову, потом вновь посмотрела на меня со слезами на глазах и, запинаясь, сказала:

– Я хочу, чтобы ты знал… Что, несмотря ни на что, ни тогда, ни в будущем, ты никогда не был моим вторым выбором.

– Кроме той ночи, когда ты выбрала его.

Мари покачала головой.

– Я не об этом, – она всхлипнула. – Это и впрямь была любовь с первого взгляда, и я знала, что у нас с тобой есть будущее. Блейк никогда бы не смог… – Она увидела выражение моего лица и остановилась, затем вздохнула и достала из сумочки ручку и бумаги. – Прости за то, что я сделала, за то, что причинила тебе боль. Я всегда буду об этом сожалеть. Но никогда не буду сожалеть о том, что влюбилась в тебя. Надеюсь, что ты и… и… – Мари не смогла закончить фразу, не в силах признать, что я уже двинулся дальше. Вместо этого она подписала соглашение и передала мне. – Прощай, Дейл. У тебя всегда будет частичка моего сердца.

Через месяц я узнал, что она переехала в Лос-Анджелес и сошлась с Блейком.

Что касается третьего препятствия на пути моих развивающихся отношений со Шми… Ну, это – немного другая история.

Наши разводы заняли всего несколько месяцев. Бесспорные разводы с четким разделом имущества могут проходить именно так, и мы оба были благодарны тому, что так и случилось. Пока мы ожидали бумажек, юридически подтверждающих, что мы морально имели в виду, бросая кольца в озеро, мы с ней продолжали жить своей жизнью в наших родных городах.

«Наши родные города». Это стало проблемой само по себе, хотя и не столь большой, как можно было бы ожидать. В конце концов, я уже много лет работал удаленно и всегда мог переехать в округ Колумбия, если возникнет необходимость, а она собиралась вернуться в колледж, чтобы получить докторскую степень, так что, возможно, и этого не потребуется. Мы еще не говорили об этом заранее, но я держал это в голове, как, полагаю, и она. Вместо этого мы обсуждали, кто и когда первым приедет в гости. В конце концов, мы бросили монетку, и выиграл я. Я решил посетить Вашингтон, поскольку никогда там не был.

Во всяком случае, так было задумано. Но за несколько недель до того, как я должен был прилететь в Даллас, и примерно через три месяца после насыщенной событиями поездки в дом у озера, Шми почти на неделю замолкла. Я старался не волноваться: у нее по-прежнему насыщенная жизнь в Вашингтоне, и она отвечает на мои СМС, когда я ее проверяю. Но даже в них нет той игривости, которую она проявляла раньше.

На пятый день я подумал, что, возможно, она охладела к мысли о том, что мы – пара, и ищет способ изящно уйти. Я был полностью серьезен в том, что говорил в тот вечер на причале, – что буду любить ее как друга независимо от того, будем ли мы вместе как пара. Тем не менее, за несколько месяцев, прошедших с той ужасной ночи, я увидел такие заметные перемены в ее поведении и отношении, что не мог поверить, что она обманет меня или даже станет уклоняться от этой темы.

В тот вечер, когда я уже собирался ей позвонить, раздался стук в дверь. Я заказал еду в компании Doordash, так что, меня это не удивило. А вот что удивило, так это то, что вместо заказа цыпленка «кунг-пао» на пороге появилась Лакшми, закутанная в слишком тяжелое для января Далласа зимнее пальто и с озабоченным видом.

– Привет, – кротко сказала она. Затем, с несколько наигранным энтузиазмом: – Сюрприз!

– Шми! – Я попытался заключить ее в нежные объятия, но она напряглась, и я отступил. – Милая? Что случилось?

– Я, эмм, ничего. Просто… Мне нужно было поговорить с тобой, и показалось, что это именно то, что мы должны сделать лично. Я знаю, мне следовало спросить, но… – Она покачала головой. – Можно войти?

– Конечно! – Я отошел в сторону, стараясь скрыть свое беспокойство. – Где твои чемоданы?

– Они – в арендованном доме. Мы сможем забрать их через некоторое время, если… Эмм, позже, наверное.

– Ладнооо. Шми, ты меня немного пугаешь.

Я сел и похлопал по дивану рядом с собой, но она отказалась, вместо этого начала вышагивать, все еще одетая в свое просторное пальто.

– Я, эмм, я… Черт, у меня была заготовлена целая речь, а я все забыла.

Она глубоко вздохнула и начала сначала.

– Я люблю тебя. Давай начнем с этого. Я не в том смысле, что мы просто друзья или что-то в этом роде. Ну, то есть и в этом, но у нас было немного времени, чтобы подумать об этом и о том, что мы чувствуем. Я люблю тебя, и я имею в виду, что я люблю тебя так, как…

Она хмыкнула – тревожный, самоуничижительный звук.

– Я люблю тебя так, как любила в ту ночь на пристани, даже если и не хотела этого признавать. Даже если не хотела тебя пугать. Я говорила тебе, что не несу для тебя факел (без ума от тебя), но это было правдой лишь наполовину. Я не думала, что несу факел для тебя, но, похоже, все это время он был, просто я не осознавала, что он со мной. Как будто… Как будто я затушила его и забыла о нем, но в ту ночь на причале он опять вспыхнул.

Я попытался заговорить, но она подняла руку.

– Пожалуйста. Пожалуйста, позволь все это рассказать, пока у меня не сдали нервы. – Шми сглотнула, явно испугавшись и явно пытаясь это скрыть. – Я говорю тебе это не для того, чтобы ты чувствовал себя обязанным или виноватым. Надеюсь, что ты чувствуешь то же самое, но даже если и так… Даже если ты чувствуешь, я не хочу, чтобы ты чувствовал, будто… будто это должно что-то значить. Что ты должен что-то с этим делать, просто потому что… Только из-за решений, которые мы приняли, когда думали, что вот-вот умрем.

Говоря, Лакшми начала расстегивать пуговицы на пальто, а затем развязала пояс на нем. Как только она сбросила его с плеч на пол, мне потребовалось всего мгновение, чтобы понять, зачем она пришла сюда на этот разговор: у нее появились зачатки маленького симпатичного пузика. Я смотрел, не отрываясь, сначала на него, а потом на ее залитое слезами лицо.

Она пролепетала:

– Я не принимала таблетки. У меня никогда не было для этого причин. Я не хочу… Мой отец женился на моей матери, потому что чувствовал себя обязанным. Я не хочу этого в своей жизни. Не хочу, чтобы кто-то был со мной лишь потому, что ему покажется, будто он обязан это сделать. Я оставлю ребенка, но не жду, что ты останешься со мной или… То есть, я не говорю, что не жду этого, как будто ты – плохой парень, потому что это не так, и не хочу, чтобы ты решил, что я говорю так, так что, пожалуйста…

– Шми.

– Потому что я знаю, что ты – хороший парень, и…

– Шми. Шми, остановись. – Когда ее панические бредни стихли, я подозвал ее ближе. – Иди сюда.

Она зашагала ко мне, вытирая лицо рукавом, пока не встала напротив моего места на диване, а затем заговорила приглушенным голосом:

– Прости. Я не…

– Шшш. – Я наклонился вперед, поцеловал ее животик и заговорил с новой жизнью, растущей внутри. – Твоя мать – очень глупая женщина.

Шми, смутившись, пробормотала:

– Дейл…

– Она думает, будто любить ее, жениться на ней и растить вас обоих – это обязанность, а не радость. – Я опять поцеловал ее животик, потом встал, глядя в глаза Шми. – Она – глупая женщина, а я ее люблю. Я долгое время любил ее как подругу, а теперь люблю как свою вторую половинку.

– Дейл, мы еще даже не жили вместе, – возразила она, хотя за этими словами не было никакой силы. – Мы не знаем, не будем ли действовать друг другу на нервы или…

Я поцеловал ее, заглушив протесты.

– Мы правда не жили вместе. Но твои родители ведь тоже не жили. И наши бабушки и дедушки тоже. Они справились, и мы справимся. А что касается того, что мы будем действовать друг другу на нервы… – я пожал плечами. – Я уже знаю, что действую тебе на нервы. Такова часть моего обаяния.

Шми рассмеялась и поцеловала меня. Я подхватил ее на руки и понес, как новобрачную, которой она станет, едва мы сможем это сделать, возвращая поцелуй с голодом, рожденным слишком долгой разлукой. Она оторвалась от меня на мгновение, задыхаясь:

– Я должна забрать из машины свой багаж.

Ухмыляясь, я направился к нашей спальне, сжимая свою возлюбленную в объятиях.

– Зачем? В течение нескольких дней он тебе не понадобится.

***

Из динамиков автомобиля звучал голос Моррисси.

Медленно ступая по мокрому песку

Возвращаясь на пляж, где у тебя украли одежду.

– В самом деле?

Шми хихикнула. Это всегда было частью игры на наших каникулах в День труда. Мы отправлялись в путешествие, я вел машину, она управляла музыкой, и где-то там она вставляла песню о ядерной войне:

«2 Minutes to Midnight» (две минуты до полуночи), «I Melt With You» (я плавлюсь вместе с тобой), «99 Luftballons» (99 воздушных шаров), а теперь «Everyday Is Like Sunday» (каждый день как воскресенье). Всегда – песня 80-х, чтобы я знал, что она сделала это специально, как будто ее придурковатое выражение лица по окончании предыдущей песни не было достаточной подсказкой.

Я глубоко вздохнул. Это тоже было частью игры. Я изображал недовольство ее выбором музыки, а она смеялась еще сильнее. Потом, позже, в постели этой ночью, она «заглаживала свою вину». Если бы меня и впрямь это беспокоило, она бы этого не делала, а если кто-то из нас хотел побаловать себя чем-то между простынями, то просто должен был спросить. Однако осознание того, что все это не просто так, превратило это в игру, которую выиграем мы оба, как только доберемся до места назначения. Она была просто невообразимой глупышкой, с еще большим безобидным чувством юмора, чем у меня.

Обычно мы ехали к моим родителям или летели к ее – в последнем случае «дорога» заключалась в бесконечном путешествии от аэропорта до их дома в двух часах езды, – чтобы бабушка и дедушка могли провести немного времени с Морганом, нашим сыном. Однако в этом году, когда мы все-таки поехали к моим родителям, мы оставили Моргана там на пару дней, чтобы мы со Шми могли отдохнуть в небольшом отеле типа «постель и завтрак», планируя поработать над маленьким братиком или сестренкой для него.

Вскоре она уже подпевала, и я, к ее восторгу, тоже, смешивал слова и манчестерский акцент. Шми провела пальцами по моим волосам и сказала: «Я люблю тебя» с выражением абсолютного обожания в глазах. Жизнь была хороша, гораздо лучше, чем я мог ожидать в ту ужасную ночь четыре года назад. По крайней мере, для некоторых из нас.

Кайл и Хизер все еще были вместе; думаю, чтобы разлучить их, потребовался бы лом. Мы вчетвером не были столь близки как раньше, но оставались друзьями в социальных сетях и даже виделись с ними лично раз в пару лет. В их семье появился третий ребенок – маленький мальчик, до ужаса похожий на крошечную копию Кайла, и они заговорили о четвертом и последнем пополнении. Насколько мне известно, они все еще свингуют, но подобное нас со Шми абсолютно не интересует, и они об этом знают, так что, вопрос не поднимался.

Я бы сказал, что в последний раз видел Джину в тот вечер у озера, когда полиция брала у нас показания, но это не совсем так. То был последний раз, когда я видел ее лично, но за прошедшие годы ее карьера фотомодели пошла в гору. Время от времени я открываю журнал или смотрю на рекламный щит, и там – она, рекламирующая духи или одежду. Однажды Шми даже подшучивала надо мной, когда мы вместе лежали в постели. На ее планшете была Джина в рекламе нижнего белья, и она указала на него, сказав:

– Ты упустил это? Ради меня? – В течение следующего часа или около того я довольно энергично доказывал жене, что не чувствую, будто что-то упустил.

Отношения Мари и Блейка не сложились, и это было чертовски неожиданно. По словам знакомых, они продержались около девяти месяцев – то есть, на шесть месяцев больше, чем дал им я, – а потом эффектно расстались, когда Блейк ей изменил. Ну, я же говорю, что они продержались девять месяцев. В каком-то смысле, они и до сих пор не расстались из-за чего-то еще, что длилось девять месяцев, а именно – ее незапланированной беременности дочерью Блейка.

Насколько слышал, Мари до сих пор не замужем. Может, в колледже она и была на 9 из 10, но в Лос-Анджелесе на 9 не тянула. Почти пятнадцать лет спустя и после рождения ребенка? Ха! Никаких шансов.

Вдобавок ко всему, наш небольшой скандал в доме у озера попал в новости, хотя и в качестве небольшого фрагмента, представляющего интерес для людей, в рамках более масштабной истории о восточноевропейских хакерах, кибервойнах и карательных мерах правительства США против некой бывшей мировой державы. Тем не менее, если кто-то найдет в Интернете ее имя, то те немногие упоминания о ней предстанут перед ним в не самом лестном свете. Добавьте к этому тот факт, что она – мать-одиночка, и я сомневаюсь, что в ближайшее время она опять отправится к алтарю.

Тайлер, к счастью, попал в тюрьму. Получил не так много, как заслуживал, но больше, чем я ожидал. Оказалось, что он спустил большую часть своих денег на вечеринки, а также часть денег Блейка, и ему пришлось положиться на перегруженного работой государственного защитника, который ходатайствовал о смягчении обвинения. Он получил восемнадцать месяцев, но был освобожден за хорошее поведение через двенадцать.

Хорошее поведение длилось недолго. Из тюрьмы меня уведомили о его освобождении, и в течение следующего месяца я следил за своей спиной; в конце концов, я разбил ему челюсть бейсбольной битой, а это – такая вещь, что может немного разозлить парня.

Однако Блейк либо не принимал подобных мер предосторожности, либо они не принесли ему никакой пользы. Его предательство Тайлера – сначала изгнание из дома в ту ночь, а затем и полный отказ от него после ареста – очевидно, причинило ему гораздо большую боль, нежели сломанная челюсть. Через несколько недель после освобождения Тая пара наркоманов нашла его бывшего лучшего друга избитым до полусмерти в заднем переулке за одним из любимых клубов Блейка. Ему потребовались многочисленные восстановительные операции, чтобы хоть немного приблизиться к своей прежней привлекательности.

По словам тех же знакомых, что пролили свет на жизнь Мари, после нападения он стал дерганым и нервным. Трудно быть обаятельным, когда постоянно оглядываешься через плечо, поэтому на работе он не мог быть даже близок к тому, кем был раньше. Отец оставил его в семейной компании на более скромной должности, но его место в качестве законного наследника занял его двоюродный брат, крепкий семьянин.

Свидетели утверждали, что видели Тайлера слоняющимся возле того же клуба ранее тем же вечером; одного пребывания в другом штате было бы достаточно, чтобы нарушить условия его условно-досрочного освобождения, но копы нашли множество вещественных доказательств и в его машине. В первый раз он получил восемнадцать месяцев, но если учесть нарушение условно-досрочного освобождения, пересечение границы штата с целью совершения преступления, попытку убийства и все остальное, в чем его обвинили, то он проведет в тюрьме около восемнадцати лет, прежде чем выйти на свободу.

А что касается меня и моей молодой жены? Мы поладили даже лучше, чем надеялись, хотя с ее родителями нам пришлось нелегко. Она уже рассказала им о своей сексуальной ориентации и о том, почему скрывала ее от них, еще до той ночи, когда появилась на пороге моего дома; удивительно, что все это не вылилось ей в копеечку. Ее отец не сказать, чтобы принял это близко к сердцу, но понял, почему она поступила именно так, а когда ее мать осознала, на что она пошла, лишь бы избежать брака по расчету, ее реакцией был скорее стыд, чем возмущение.

С другой стороны, когда она навестила их два месяца спустя, с женихом на буксире и заметно беременная? Это было не очень хорошо. Но мы с этим справились. Оказалось, что то, что я подарил ее маме внука, значительно смягчило их враждебность, равно как и то, что я – не просто случайный парень, а давний друг. Камешек на ее пальце, свидетельствующий о моей преданности, тоже оказался к месту.

Когда песня «Everyday Is Like Sunday» подошла к концу, выражение лица Шми снова сменилось с обожания на нетерпение. Я не понимал, почему, пока не заиграла песня «Two Tribes».

– Еще одна? Право слово, женщина.

Шми сразу перешла от гогота к просто животному смеху, в то время как я закатывал глаза. Когда она, наконец, взяла себя в руки, моя жена ответила:

– Что ж, думаю, в этот раз мне придется загладить свою вину с особой силой, да?

Я положил руку ей на бедро и сжал.

– И как именно ты это сделаешь?

Она наклонила голову набок и изобразила соблазнительную гримаску.

– Думаю, тебе придется увидеть, когда мы туда приедем. Но есть причина, по которой я не попросила тебя в этот раз помочь мне собрать вещи, если это наведет тебя на какие-нибудь мысли. Моя сумка показалась мне ужасно легкой, не так ли?

Я открыл рот, чтобы ответить, но потом передумал. В конце концов, у меня есть дела поважнее разговоров, например, вести машину.

Мотор взревел, моя любимая рассмеялась от радости, и мы помчались навстречу нашему совместному будущему.