Всем бродягам посвещается!

Отца я не помнил, всю жизнь прожил с матерью, красивой, но властной женщиной. Ещё в школе, учась в третьем классе, я спросил у матери про отца, где он и почему его у меня нет. И мать мне ответила, она не стала выдумывать истории про отца, полярника или разведчика, героически выполняющего свой долг вдали от родины, как обычно матери одиночки пудрят мозги своим сыновьям. Нет, мать мне ответила в привычной для нее манере властной и строгой женщины, грубо и ясно. Она мне сказала, что отец мой козел и гандон, и что он бросил ее беременную мной в роддоме, когда она лежала там на сохранении. И с тех пор я знал, что отец мой козел и гандон, и больше про него я у матери не спрашивал.

Подруг и друзей у меня не было, потому что после школы я шел домой, мать не разрешала мне играть с ребятами во дворе и держала меня, можно сказать, в "ежовых рукавицах", заставляя делать всю грязную работу по дому, вплоть до уборки и стирки, так как сама мамаша была занята общественной работой. Она была уважаемым человеком у нас в городе, а фотография моей матери висела в центре города на доске почета. Мать работала в школе завучем и слыла грозой всех пьяниц и хулиганов в нашем заштатном городке, затерявшимся среди лесов и полей Великой Среднерусской равнины.

Высокая, статная, сорокалетняя самка, обладательница роскошных форм, крупных грудей и объемного зада в купе с симпатичным лицом, черноволосая, с длинными волнистыми волосами, уложенные на голове в шиньон, моя мать была желанной женщиной для любого мужчины. Но мы по прежнему жили с ней вдвоем, так как потенциальные женихи у нас в городе шарахались от моей мамы как от огня. И всему виной была её строгость и желание командовать, а так же её манера поведения. Мужики её сторонились, предпочитая этой красивой, но строгой женщине её менее красивых подруг, но зато более мягких по характеру и покладистых. Но, несмотря на свою внешнюю строгость и властный вид, моя мать все же любила мужчин и секс с ними.

Конечно, не у нас в городе, где было все на виду, и даже пропажа соседской курицы являлось обсуждаемым событием. Обычно два раза в год, летом и зимой, мамаша отправлялась на курорт, оставив меня на попечение бабки соседки. Очевидно, там, вдали от дома, на курортах, моя мать как следует отрывалась в обществе горячих южных парней и всякий раз возвращалась домой из санатория хорошо отдохнувшей и в отличном настроении.

Мужиков в квартиру мать никогда не приводила, предпочитая общаться с ними вдали от родных мест по причине сплетен от досужих бабок, которые днями сидели у нашего подъезда и знали все обо всех. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха, и моя мать была не исключением. Однажды зимой после Нового Года, когда я уже стал взрослым и учился в десятом классе, мать уехала " отдыхать " в санаторий под Москвой на несколько недель, а вернулась из поездки не одна, а в обществе пожилого мужчины с благообразной бородкой с внешностью профессора. Мужика звали Борис Владимирович, и он представился как из бизнесмен из Москвы, владелец туристической фирмы и ещё нескольких магазинов и ресторанов в столице.

Моего мнения мать, конечно, не стала спрашивать, с ходу заявив, что этот мужик будет теперь жить у нас, и тем самым поставив меня перед фактом. Мне этот Борис Владимирович сразу же не понравился. Не потому, что он стал жить у нас в квартире и являлся любовником моей матери. Просто я почему-то понял, что он не тот, за кого он себя выдает, и, судя по всему, основательно запудрил моей осторожной и щепетильной матери мозги. К слову сказать, Борис Владимирович так же догадался, что я его разоблачил и проникся жуткой неприязнью ко мне. И стал настраивать мою мать против меня, а однажды я подслушал их разговор на кухне, в котором Борис Владимирович уговаривал мою мать сдать меня в детдом.

— Выбирай Света, или я, или он. Твой сын нам только мешает. Сдай его в детский дом, и мы заживём с тобой вдвоём. - говорил моей маме её новый бойфренд, сидя с ней на кухне поздно вечером за бутылкой коньяка.

Я встал в это время в туалет и, проходя по коридору, услышал их разговор и, заинтересовавшись, притаился возле двери кухни, которая была приоткрыта, и прислушался, осторожно заглядывая в образовавшуюся щель. Мать сидела на стуле в домашнем халате и задумчиво крутила в руке пустую рюмку, а в пепельнице перед ней дымилась зажженная сигарета. Моя мать курила, но очень редко и только при душевном волнении, и, видимо, этот момент сейчас настал. Ведь то, что предлагал ей её ебарь, не входило ни в какие ворота. Она, конечно, была бы рада избавиться от меня, чтобы я не мешал ей устраивать свою личную жизнь, но не таким способом, какой советовал ей Борис Владимирович. Мама, уважаемый в городе человек, учитель и вдруг сдает взрослого сына в детский дом. Да, её заклюют на работе коллеги учителя, и моей маме не дадут житья в городе после этого.

— Не горячись, Борис. Сам знаешь, что я тебя люблю. Но я не могу отправить сына в детский дом, ты должен это понимать. Потерпи немного, осталось всего три месяц, он закончит школу, и весной его заберут в армию. А я постараюсь, чтобы сына отправили подальше служить на Дальний Восток, и мы будем с тобой вдвоем. - трепетным голосом сказала моя мать сидевшему перед ней за столом любовнику, ласково погладив того по руке, при этом халат у нее распахнулся, и мне стали видны ее ляжки, белые и широкие.

Это было для меня шоком, так как мать не баловала меня в интимном плане. Я никогда не видел её в трусах и в лифчике, и всегда по квартире мать ходила в длинном халате до пят, а тут я впервые в жизни увидел у нее голые ляжки, да такие шикарные, что у меня тут же встал колом член.

Боясь быть замеченным, я тихонько на цыпочках вернулся к себе в комнату, а в туалет сходил, когда мать и Борис Владимирович ушли с кухни и легли спать. В эту ночь я дрочил до пены, прокручивая по памяти в голове вид голых ляжек сидящей на стуле матери. После подслушанного мной разговора между моей мамой и ее бойфрендом я сильнее невзлюбил этого Бориса Владимировича, а ещё мной овладела дикая ревность к нему. Несмотря на то, что бойфренд моей мамы был старше ее лет на двадцать, судя по скрипу кровати и стонам, доносящихся вечерами и ночами из спальни матери в постели, Борис Владимирович был на высоте и сполна удовлетворил мою требовательную мамашу, а мне оставалось только стоять у дверей их комнаты, подслушивать и дрочить на скрип кровати.

Прошел месяц, как Борис Владимирович поселился и у нас в квартире и стал сожительствовать с моей мамой. Все это время он был с ней любезен и сорил деньгам, покупал ей дорогие подарки и водил в ресторан. Моя мать была на седьмом небе от счастья и всем соседям говорила, что она вскоре выйдет замуж за Бориса Владимировича и переедет жить к нему в Москву. Но вот как-то вечером бойфренд моей мамы объявил ей, что ему нужно срочно съездить по делам в столицу на три дня. Мать, конечно, тут же захотела ехать в Москву вместе с ним, но Борис Владимирович её отговорил.

— Не стоит Света тебе со мной мотаться. У меня будут деловые встречи с нужными людьми, а ты только будешь мешать. Я вернусь, и мы с тобой поедем вместе на Юг, в Сочи или в Гагры. А возможно, и за границу. - говорил моей маме Борис Владимирович и так убедительно, что она ему поверила и раздумала ехать с ним в Москву, и лишь я понимал, что этот мужик с бородкой и внешностью профессора обманывает мою мать, и назад из Москвы он больше к ней не вернётся, чему я был несказанно рад.

Как я и предполагал, по прошествии трёх дней Борис Владимирович из поездки не вернулся, а телефон, который он оставил моей маме для связи с ним, молчал. И тогда мать решила ехать в столицу на поиски своего бойфренда и взяла меня с собой для страховки.

— Поехали, Костя, в Москву съездим. Может, случилось, что не могу до Бориса дозвониться. - сказала мне мать голосом, не требующим возражения.

Я мог, конечно, послать ее куда подальше, так как стал уже взрослым, но не стал ей перечить, потому что привык подчиняться своей властной матери с юных лет и поехал с ней в Москву рано утром на первом автобусе.

До столицы от нашего захолустья было ровно триста верст, и в Москву мы приехали к обеду и тут же прямиком отправились искать фирму, владельцем которой, по словам Бориса Владимировича, он являлся. Адрес этой фирмы был у моей мамы на руках, и найти ее не составляло труда, так как фирма была известной. Но когда мы туда приехали, выяснилось, что владелицей этой туристической компанией была женщина, а про Бориса Владимировича она и не слышала. Адреса ресторанов и магазинов, которыми так же якобы владел её бойфренд, у моей мамы не было, но и так было ясно, что Борис Владимирович её нагло обдурил и, переспав с ней в постели, вдоволь насладившись, уехал в неизвестном направлении.

— Ох, сынок, что же я, дура, натворила. Меня этот подонок на деньги развел, причем на очень большие, и нам с тобой скоро негде будет жить. - говорила мне мать срывающимся голосом, а из ее глаз текли слезы.

Я впервые в жизни видел, как эта строгая и властная женщина плачет, но мне не было её жалко, а скорее всего, наоборот, я был рад тому, что её бойфренд кинул мать на деньги, и она оказалась у разбитого корыта вместе со мной, естественно, но меня перспектива лишиться квартиры не сильно пугала по сравнению с чувством мщения по отношению к моей властной матери, которая всю жизнь держала меня возле себя, и вот теперь она сама села голой жопой в лужу, доверившись аферисту.

Мы сидели с ней на лавочке вблизи вокзала в ожидании автобуса, мать нервно курила сигарету и, плача, призналась мне в том, что совершила глупость, взяв по просьбе Бориса Владимировича кредит в банке на три миллиона под залог квартиры.

— Я не хотела его брать, но Борис меня уговорил. Сказал, что вернёт мне деньги в течение месяца с процентами. И что три миллиона ему нужны были на развитие бизнеса. А я, дура, поверила и взяла кредит. И теперь банк нас с тобой выгонит на улицу из квартиры, так как с моей зарплаты многомиллионный кредит не заплатишь. - говорила мне мать, закуривая от волнения новую сигарету, едва докурив первую.

— А я сразу понял, что этот Борис Владимирович не тот, за кого он себя выдает, как только его увидел в дверях нашей квартиры, но не стал тебе говорить, ты бы мне всё равно не поверила. Теперь уже ничего не поделаешь. Но нужно сходить милицию у нас в городе и написать заявление от том, что ты стала жертвой мошенников, и, возможно, милиция поможет. - сказал я материи, вытаскивая из ее пачки, лежавшей на лавке, сигарету, и, прикурив, стал курить прямо при ней, чего раньше никогда не делал.

Я курил, но тайком после уроков или во дворе за гаражами, и сейчас при матери курил впервые, тем более в наглую взял сигарету из ее пачки. Мать на мою наглость ни как не отреагировала, ее больше заботило то обстоятельство, что она вскоре станет бездомной, чем то, что сын курит при ней.

— А что, и вправду, сынок, вдруг в милиции помогут и признают кредит, который я брала в банке, незаконным, и у нас не отберут квартиру. Стыдно, конечно, в милицию идти, ведь тут же про это весь город узнает, но что поделаешь, раз так получилось. - мать горячо поддержала мою идею написать заявление в милицию с просьбой признать ее потерпевшей от действия мошенников и объявить её сделку с банком незаконной, и у мамы в заплаканных глазах появилась надежда.

Приехав домой поздно вечером, мы легли спать, а на утро прямиком пошли в отделение милиции, где подали заранее написанное заявление с просьбой признать мою мать потерпевшей и ставшей жертвой мошенников. Но в милиции лишь развели руками и заявление у моей мамы брать отказались, заявив, что она брала кредит в банке добровольно, без принуждения, и правоохранительные органы тут не в силах помочь. А когда мы с матерью описали внешность Бориса Владимировича по просьбе следователя, выяснилось, что мамин бойфренд ни какой не Борис Владимирович, а Гурам Николеишвили, и что он находится в международном розыске как брачный аферист. А ещё в милиции сказали, что нам с матерью повезло, так как на счету этого Бориса - Гурама уже несколько жертв. Он порой убивал обманутых им женщин, чтобы завладеть их имуществом.

Оставшиеся время до весны мы с матерью жили как на иголках в ожидании, когда придут из банка и заставят нас покинуть свою квартиру иза просроченного кредита, так как мать не в силах была выплачивать проценты по кредиту из своей скромной учительской зарплаты, а я не работал, учась в школе. Но зиму нас не трогали и дали пожить в тепле и переждать холода, а пришли весной, в аккурат, когда мне исполнилось восемнадцать лет и я закончил школу. Прозвенел последний звонок, и учителей, в том числе и мою мать, отправили на длинные летние каникулы, и в этот день к нам домой пришли крепкие ребята из банка с требованием покинуть квартиру, так как она перешла в собственность финансового учреждения согласно договору, который подписывала собственноручно моя мать. К чести банка, нас с матерью не выкинули из квартиры немедленно вон, а дали неделю на сборы, в течение которых мы должны были освободить жилплощадь, где я родился и прожил всю свою сознательную жизнь до восемнадцати лет. Мать плакала, но ничего поделать не могла, так как она собственноручно лишила меня и себя жилья, и слезами, как говорится, горю уже не помочь.

За неделю мы распродали, считай, по дешёвке, мебель и вещи, которые нельзя было взять с собой, и тем самым заработав немного денег, так как жить нам было негде. Родни, у которой можно было временно обрести кров над головой, у нас с мамой не наблюдалось, и, как оказалось, у матери не было нормальных подруг, способных нас приютить. Нашлась одна подруга, коллега моей мамы по школе, учительница начальных классов, у нее мы прожили две недели, а потом вынуждены были съехать, так у этой учительницы было трое детей, и им самим не хватало места в квартире. Конечно, если бы мать обратилась к директору школы и написала заявление в "РОНО", ей бы, как учителю, выделили бы комнату в городском общежитии, и у нас была бы крыша над головой и место, где переночевать. Но мать не могла этого сделать по причине того, что все стали смеяться над ней и жить в общежитии, выслушивая в свой адрес насмешки, для моей мамы было бы мукой.

При встречи с ней все её жалели, а вот за спиной смеялись и называли дурой, которая профукала свою квартиру из-за того, что у нее зачесалось между ног, и для моей мамы это было пыткой. И лучшим вариантом это было уехать из города в то место, где нас не знают, но только вот ехать нам было некуда, и никто нас не ждал в другом месте.

— Поехали, Костя, в Москву. У меня есть адрес твоего отца. Может он нас приютит на время или поможет деньгами, ты ведь ему не чужой, а сын. - предложила мне мать поехать к человеку, которого она называла козлом и гандоном, бросившего её много лет назад с ребенком в роддоме.

— А что, мам, поехали. Жить нам все равно негде, а в Москве, может, у моего отца поживём. - ответил я матери без всякого энтузиазма, не особо надеясь, что отец, которого я никогда не видел, пустит меня и мою мать к себе пожить.

В родном городе нам оставаться было нельзя. Мать не могла выйти на улицу, так как над ней начинали насмехаться знакомые, исподтишка, конечно, но для моей гордой и властной матери, привыкшей всеми командовать, слышать за своей спиной насмешки от коллег и знакомых было невыносимо. И в этот же день мы с ней уехали в Москву на последнем автобусе. Переночевали ночь на автовокзале в столице и с утра отправились искать дом моего отца. Как выяснилось, моя мать жила некоторое время в Москве в молодости в квартире у своего мужа, моего отца, и поэтому без труда нашла нужный нам адрес в столице, когда мы в нее приехали на автобусе, навсегда покинув родной город.

Дом её бывшего мужа находился в Хамовниках, и туда мы с ней доехали на метро. Мама и я поднялись на седьмой этаж и позвонили в дверь квартиры, где когда-то жила моя мать, за дверью тут же раздался громкий собачий лай и послышались шаркающие шаги, но дверь открылась не сразу. Я видел, что в глазок, установленный в двери с обратной стороны, кто-то внимательно рассматривает нас, и только потом щелкнул замок, и дверь квартиры приоткрылась, но лишь на длину дверной цепочки.

В проеме двери стояла высокая седая старуха в очках и в домашнем халате, обутая в тапки с меховой отделкой, и она явно нам не доверяла, раз не снимала цепочку с двери и была готова тут же захлопнуть дверь, если возникнет опасность. Между ног у бабки в очках крутилась юлой и заливалась лаем небольшая комнатная собачонка, и бабка, нагнувшись, взяла собаку на руки, и только тогда она перестала лаять, но, находясь в руках у своей пожилой хозяйки, косила на нас с мамой красными от злости глазами и свирепо рычала.

— Здравствуйте, Антонина Ивановна. Я Света, бывшая жена вашего сына. А это Костя, ваш внук. Мы к Игорю приехали. Нам негде жить, и мы хотели его просить, чтобы он нам помог. - сказала моя мать простительным голосом.

Я видел по лицу матери, что подобная просьба давалась ей с большим трудом, так как она никогда никого не просила, а приказывала, и все выполняли её команды. Но сейчас ей некуда было деваться, и она, словно провинившаяся школьница, стояла перед своей бывшей свекровью.

— Здравствуй, Света. Сколько лет прошло, а ты не забыла мой адрес. Игорь тут давно не живёт. У него другая семья, и я не советую тебе его искать. А к себе я вас пустить не могу. Ступайте туда, откуда пришли. - ответила моей матери её бывшая свекровь, тем самым разрушив наши слабые надежды на помощь с её стороны.

Седая старуха захлопнула перед нами дверь квартиры, и когда мы с матерью уже хотели уйти, дверь снова открылась, по прежнему удерживаемая цепочкой, и бывшая свекровь моей матери протянула ей в щель купюру в пятьсот рублей.

— Это всё, чем я могу вам помочь. Но предупреждаю, сюда больше не приходите и не вздумайте искать моего сына. У него своя жизнь, и для вас в ней нет места. - седая старуха все же признала во мне своего родного внука и из жалости дала моей маме пятьсот рублей, при этом внимательно глянув на меня, и наше общение с ней закончилось, бабка окончательно закрыла дверь и было слышно, как с обратной стороны повернулся ключ в замке, да не на один, а на два оборота.

— Сука старая. Так хотелось ей врезать по лбу. Да сидеть из-за нее не охота. Она Игоря против меня настраивала, когда мы молодые были и у нее в квартире жили. Ну да ладно, хорошо, что денег дала, а отца твоего нам не найти, Москва большая, да и неизвестно, тут он сейчас или уехал куда? - вздохнула мать, закуривая сигарету, беря её из пачки трясущимися руками.

Мы с ней вновь были в Москве и сидели на лавочке в сквере, возле наших ног стояли сумки с вещами, и на этот раз мы с ней были бездомные и не знали, куда нам идти и где переночевать. Покурив, мы пошли пешком вдоль по улице и, дойдя до метро, сели в него и поехали куда глаза глядят, просто катаясь от станции к станции без всякой цели, так как не знали, что делать.

— Давай до Комсомольской площади доедем, а там выйдем. Я знаю, что в этом месте расположены три крупных железнодорожных вокзала, и там можно будет устроиться в зале ожидания. На вокзалах есть буфеты и туалеты. Все лучше, чем сидеть на улице в парке. - предложила мне мать, и я с ней согласился, так как не видел другого выхода, кроме как пойти ночевать на вокзал.

Доехав на метро с пересадками, мы вскоре вышли на станции " Комсомольская площадь" и очутились действительно в районе Трёх вокзалов, они располагались невдалеке друг от друга, Казанский, Ярославский и Ленинградский. Мать выбрала Ярославский, и мы пошли туда, нашли в зале ожидания свободные места и, поставив сумки, уселись на сиденья и стали делать вид, что мы куда-то едем, но на самом деле нам с мамой некуда было ехать, просто нам было стыдно перед другими людьми, что мы бездомные.

В первую ночь на Ярославском вокзале у нас с матерью украли все сумки с вещами, такие же бездомные, как и мы с ней, и у нас теперь не было вещей и возможности переодеться. Хорошо, что деньги и документы остались целы, мать положила мой и свой паспорт в бюстгальтере там же хранила деньги.

Первое время нас на вокзале не замечали, принимая за пассажиров, ждущих отправления поезда, но вскоре, когда мы с мамой примелькались, нас с вокзала стала гнать милиция. Мать особо не трогали, а вот мне несколько раз доставалась дубинками от ментов. Таким образом, мы побывали с мамой на всех трёх вокзалах, расположенных на Комсомольской площади, и везде нас с ней со временем стали гонять менты, потому что мы с ней примелькались и выглядели не как пассажиры, ожидающие посадки на поезд, а как настоящие бомжи.

Умыться, переодеться нам было негде, бессонные ночи, сидя на скамейках в зале ожидания, отразились на наших лицах, и моя мама из красивой сорокалетней женщины превратилась в бомжиху неопределенного возраста. У нее появились мешки под глазами, и в целом она стала похожа на старуху. Жизнь на улице быстро ломает людей, превращая их из молодых и здоровых в стариков и старух. Несколько раз я говорил матери о том, чтобы вернуться обратно в наш город. Мать не рассчитывалась с работы, а просто уехала, бросив всё, и формально она в данный момент числилась завучем в школе, ушедшая на летние каникулы. И если мать попросит директора школы, то он наверняка выделит ей и мне место в общежитии. Но мать и слышать не хотела о возвращении в родной город. Она плакала и говорила, что лучше умрет тут, на улицах Москвы, чем вернётся в таком виде назад домой.

Конечно, я мог пойти банально в военкомат, и меня забрали бы в армию, и на целых два года получил бесплатную крышу над головой и питание. А там можно было остаться в армии на сверхсрочную или завербоваться на север в геологоразведку, как делали некоторые парни из нашего города. Но я не мог бросить мать одну, без меня она точно пропадет, умрет с голоду и сгинет в огромном мегаполисе, какой была Москва.

Конец мая выдался на редкость холодным, и ночевать на улице в парке, сидя на скамейках, было холодно, и тогда мы с матерью вместе с другими бездомными стали ходить ночевать в близлежащие к вокзалу многоквартирные дома. На дверях в подъездах ещё не было установлено домофонов, и зайти в подъезд можно было свободно, чем и пользовались бездомные вроде нас с мамой. Как правило, жители многоэтажных домов использовали лифт, поднимаясь к себе на этаж, а вот по лестнице практически не ходили, и она стала убежищем для бомжей, алкашей и наркоманов. Мы с мамой и другими бездомными устраивались на ночлег, постелив на бетонные ступени лестницы картонные коробки, и таким образом коротали ночи в подъездах жилых домов, все же было теплее, чем на скамейке в парке, и в некоторой степени безопаснее. Ночью на улицах Москвы орудовали банды малолеток и скинхедов, и они нападали как раз на бездомных вроде нас с матерью. Конечно, напасть могли и в подъездах домов, в них так же собирались малолетки, и они, перепив пива, нападали на беззащитных бомжей.

Помимо холода, на нас с матерью навалилась ещё одна напасть в виде вшей, которых мы с ней подцепили от бомжей, ночевавших вместе с нами в подъезде. Помыться, переодеться нам было негде, и тело, как и у меня, так и у матери, нестерпимо чесалось от укусов насекомых, которые поселились в нашей одежде. Но поделать мы ничего не могли, так и ходили по улицам Москвы со вшами. Несколько раз я видел, как мать ссала, садилась на корточки при мне, а я стоял и смотрел. Она одна боялась отходить далеко в туалет и просила, чтобы я был рядом. Но странное дело, если я раньше дрочил только на мать, то сейчас, видя ее, сидящую на корточках и ссущую, у меня не вставал на это дело член. Бессонные ночи и усталость от жизни на улице сделали меня безразличным к женщинам, и я никак не реагировал на мать, даже когда во время ночевки на лестнице в подъезде, чтобы согреться, прижимался к ее телу, касался сисек мамы под одеждой. В другое время у меня тут же бы встал колом член, но сейчас он никак на это не реагировал, до того жизнь на улице измотала меня и опустошила.

Пятьсот рублей, что дала нам злая бабка, мать моего отца, быстро закончились, и чтобы не умереть с голоду, мы вынуждены были собирать бутылки из под пива и сдавить их в пунктах приема. А ещё я ходил на перрон за вокзалом, туда, где останавливалась пассажирские и грузовые поезда. Конечно, это было рискованным занятием, несколько раз меня били дубинками менты, но я продолжал туда ходить, потому что там можно было подзаработать, помогая проводникам поездов дальнего следования. Проводницы во время остановки просили наколоть им щепок для растопки титана в вагоне или давали в руки веник для того, чтобы подмести вагон. Как правило, платой за это были продукты, оставленные пассажирами в поезде. И это было существенным подспорьем для нас с мамой. Однажды за то, что я убрался в вагоне и наколол щепок на титан, полная добродушная проводница с русой косой дала мне пакет с продуктами, и там была целая запеченная курица, завернутая в фольгу, большой шмат сала, хлеб и полная бутылка коньяка. Для нас с мамой тогда был праздник, мы сидели с ней в парке напротив вокзала на лавочке, ели курицу и запивали её коньяком, выпивая его прямо из горлышка.

Казалось бы, что у нас с матерью не было выхода, кроме как ночевать в подъездах многоэтажных домов, рискуя стать жертвами банд малолеток или замерзнуть насмерть на лавочке предстоящей зимой, но все решил случай. Как обычно, переночевав в подъезде одного из домов, мы с мамой вышли на площадь перед Ярославским вокзалом на свое привычное место в сквер. И вот, оставив мать сидеть на лавочке, я отправился на перрон к поездам дальнего следования в надежде поработать у проводниц этих поездов и получить за это продукты, оставшиеся от пассажиров. Идя к перрону, я встретил на улице такого же бездомного парня, как и я сам. Обычно бомжи узнают друг друга безошибочно, выделяя в толпе людей, так и я сейчас, узнав в проходящем по улице парне бомжа в потрёпанной одежде, в защитного цвета куртке, видавшей ни одну стирку, в линялых джинсах с заплатками на коленях и с пластиковым пакетом в руке, попросил у него закурить.

— Привет, брат, угости сигаретой. - спросил я у парня, видя, что он курит на ходу.

Парень остановился и, раскрыв пакет, стал набирать мне из него сигареты, а их у него было много и все лежали в пакете без пачек, россыпью, причем тут были сигареты как с фильтром, так и без фильтра, и некоторые длинные, нестандартных размеров. Парень дал мне штук десять сигарет, а на мой вопрос, откуда у него столько курева и почему сигареты нестандартные и без пачек, ответил, что он едет со свалки к сестре в Волгоград и что эта свалка находится вблизи Москвы. И там, по его словам, этих сигарет валом.

— Давно бомжуешь, брат? - поинтересовался у меня парень, дав мне горсть сигарет, когда я закурил, убрав остальные сигареты в карман, заначив их для матери, мы с ним разговорились.

Не знаю почему, но у меня вдруг появилась симпатия к этому незнакомому мне парню, худощавому и светловолосому, с небольшой бородкой, чуть старше, чем я на вид.

— Да не так давно, с две недели точно. Я с подругой по Москве скитаюсь. Днем на лавочке в сквере тусуемся. А на ночь в дома идем в подъезды. Не знаю, как зимой выживать, на улице точно замерзнешь. - поделился я с парнем, не сказав ему, что я бомжую с родной матерью училкой, по вине которой я стал бездомным.

— Слушай меня внимательно, брат. Вам с Москвы сваливать надо. Тут опасно. Или менты вас загребут и на зону отправят, или малолетки убьют. Мой тебе совет, поезжай со своей подругой на Хованскую свалку. Я два месяца там был, сейчас еду сестру повидать в Волгоград и обратно вернусь. И вам туда советую ехать. Там, на свалке, вы не пропадете. - посоветовал парень и, закурив новую сигарету, вкратце рассказал мне о свалке, где он жил два месяца.

По словам светловолосого парня, эта свалка, а точнее полигон бытовых отходов, находится вблизи Москвы, в районе Хованского кладбища, и в ясную погоду со свалки виден шпиль МГУ.

— Там всего полно, и жратвы, и курева, а главное, на этой свалке можно построить хибару и жить в ней даже зимой. И никто вас там не тронет, если, конечно, соблюдать закон свалки и не лезь туда, куда не надо. - объяснил мне Вадим, так звали светловолосого парня, и он ввел меня в курс дела, как жить на этом самом полигоне бытовых отходов.

— Там нет смотрящих, как на других свалках. Приезжаешь туда, строишь себе домик из подручного материала, а его там полно, и живи. Главное, не заходи в хижины других бомжей в их отсутствие, а иначе можешь попасть в очень неприятную ситуацию. На этой свалке законы строже, чем на зоне. И туда даже менты, бояться по одному соваться, всегда приезжают группой, когда делают облавы. Но это редко бывает, и нас заранее предупреждают. Построишь со своей подругой домик и будете в нем жить в тепле и в безопасности. Еды там полно, привозят просроченные продукты с магазинов и столовых. Но они пригодные в пищу, так как срок годности у них ещё не истёк, просто их заранее на свалку везут. Курево, одежда, бухло, все там есть. И можно зарабатывать деньги на бутылках и цветном металле. Бухать сильно не будете и станете жить нормально. На свалке есть пункты приема. Там установлены пять вагончиков, в которых сидят приемщицы, они принимают у бомжей бутылки, макулатуру, цветной металл, а взамен дают деньги, сигареты и водку на выбор. Я тебе советую сдавать все в синий вагончик " Мосхлеб", он вначале свалки расположен, я сам на них работал и там не обманывают на весах, как в других приёмках. А еще там дают в долг сигареты и жратву, в расчете на то, что вы будете сдавать бутылки и металл им, а не конкурентам. - сказал мне Вадим и объяснил, как добраться из Москвы до этой свалки.

— Езжайте на метро до Теплого Стана, а там на 67 - ом автобусе за полчаса доедете до Хованского кладбища, а свалка рядом находится, она на горе, её издалека видно. - сказал Вадим и перед тем, как продолжить свой путь, дал мне ценную информацию.

— А ещё я вам советую санпропускник посетить, он на улице 1905 года находится, там можно помыться и есть прожарка от вшей. В этом пункте работают врачи, они бесплатно могут осмотреть и дать таблетки, если нужно. - сказал мне Вадим и зашагал своей дорогой, махнув рукой на прощание, а я тут же помчался к ожидавшей меня в сквере матери.

— Что ты быстро вернулся, сынок? Менты с перрона разогнали? У тебя закурить нет Костя? Курить сильно хочется. - спросила у меня мать, поеживаясь на холодном ветру, сидя на скамейке.

Утро было солнечным, но прохладным, и мамаша в ожидании меня замёрзла, и единственным способом согреться, а также успокоить нервы были сигареты. Я обычно "стрелял " их для матери у прохожих, а так же приходилось собирать бычки, когда " стрельнуть " не удавалось. Но сейчас у меня в кармане лежало с десяток сигарет, и я дал одну из них матери.

— Я тут с парнем познакомился, он такой же бомж, как и мы с тобой. Так он мне сказал, что жил два месяца на свалке недалеко от Москвы, и что там хорошо, намного лучше, чем здесь. И главное, на этой свалке есть возможность построить домик и в нем жить. А ещё он дал мне адрес, где можно помыться и избавиться от вшей. Я как это от него услышал, так сразу вернулся. Поехали, мам, быстрее на метро до улицы 1905 года. Там санпропускник для бомжей находится, и в нем есть прожарка для одежды и душ. - сказал я матери, и та чуть не подпрыгнула от радости, сидя на скамейке, так как в последнее время вши нас с ней основательно заели, и мы расчесывали тело в области подмышек и паха до крови в местах укуса насекомых.

— Правда? Поехали, сынок. Я уже терпеть не могу, до того они меня замучили. - обрадовалась мать, вставая со скамейки, на которой она сидела.

У нас с ней было немного мелочи, полученной от сдачи пустых бутылок, и мы без труда доехали с мамой до улицы 1905 года. Правда, встреченный мной парень не сказал номер дома, где находится этот самый санпропускник для бомжей, но найти его нам не составило труда, так как он был известным местом, и дорогу в него нам с мамой подсказали прохожие. Как оказалось, в этом санпропускнике работали медики от международной организации " Врачи без границ " и они помогли мне и матери избавится от донимавших нас вшей, дав специальную мазь перед тем, как идти в душ. В этом пункте помывки бомжей было как и мужское отделение, так и женское, и нас с мамой изначально разделили, я мылся с мужиками с пропитыми синеносыми бомжами, а мать ушла мыться с бомжихами, и встретились мы с ней только на улице, выйдя из санпропускника, чисто вымытые и одетые в прожаренную и пропаренную горячим паром одежду, слегка влажную, пахнущую хлоркой, но главное, в ней уже не было вшей.

— Какое облегчение, сынок, я как заново родилась. - сказала мне мать, беря из моих рук сигарету.

Курево и зажигалку, а также документы я сложил в целлофановый пакет и сдал на хранение врачам, а помывшись, забрал его у них обратно.

— Да, мам, не то слово, теперь и тело не чешется и чистоте, и что этот Вадим не встретился мне раньше. - ответил я матери, закуривая вместе с ней сигарету и тут же предложил ей спуститься в метро для того, чтобы ехать на свалку по указанному Вадимом адресу.

— А может, не поедем, сынок. Боязно как-то. Мы тут привыкли, а там неизвестно, что будет. - вдруг заупрямилась мать, не желая покидать ставшую привычной лавку в сквере у Ярославского вокзала.

— Хуже точно не будет, мам. Сама подумай, что лето скоро закончится и придет зима, а где мы в мороз, по твоему будем сидеть? Тут на лавке ты замёрзнешь и в подъезде холодно, а на свалке можно домик построить, установить в нем печь и спокойно пережить зиму в тепле и в безопасности. В любом случае, мы ничего не теряем, если сегодня съездим туда на разведку и посмотрим, что да как. Не понравится, вернемся обратно в Москву. - ответил я матери, и та со мной согласилась.

Выкурив по сигарете, мы с ней спустилось в ближайшее метро и поехали до остановки " Теплый стан ", где, выйдя наверх, сели в автобус под номером 67, идущий до Хованского кладбища, и спустя полчаса были на месте.

— Куда мы приехали, Костя? Жуткое место, кругом кресты и похоронные венки. - с ужасом воскликнула мать, когда мы вышли из автобуса на конечной остановке.

Шестьдесят седьмой маршрут заканчивался в аккурат возле входа в Хованское кладбище и расположенный рядом крематорий, возле которого стояли гробы и венки. Кладбище было огромным, и ряды могил и оград уходили куда-то вдаль.

— Мы приехали по назначению мам. Вадим мне говорил, что свалка находится рядом с кладбищем. Вон смотри, она на горе. Нам нужно туда. - ответил я матери, показывая ей на насыпную гору высотой в сто метров, по которой, словно в карьере, по серпантину поднимались самосвалы, груженные мусором.

Вадим мне не соврал, и мы приехали с матерью на ту свалку, про которую он мне рассказывал, оставалось только подняться наверх и найти синий вагончик " Мосхлеба, ", где, по словам Вадима, можно будет взять в долг на первое время продуктов и сигарет.