Мы вернулись в город после дачи, и неделя прошла в привычном ритме — поликлиника, скрип половиц, его шаги по квартире. Но в пятницу, 13 марта 2025, я проснулась с тяжестью — мне исполнялось 70. Зеркало показывало морщины, седину, и я вздохнула, думая, что стара я для всего этого. Артём заметил моё настроение за чаем.

— Нина… ты чего хмурая? — спросил он, ставя чайник.

— День рождения… — буркнула я. — Семьдесят… не праздник, а груз.

— Груз? — усмехнулся он. — Ты живая, Нина. Позови подруг, отметим.

Я кивнула и позвонила Людмиле Ивановне, урологу на пенсии, 67 лет, и Вере, бывшей массажистке, 65 лет. Обе обрадовались — Людмила, разведённая, с бутылкой водки, и Вера, вдова, с пирогом.

Людмила Ивановна была невысокой, метр пятьдесят с небольшим, худощавой, с узкими бёдрами и маленькой грудью, почти незаметной под серой кофтой, но с крепким, круглым задом — результат работы стоя. Волосы короткие, "под мальчика", седые с жёлтым оттенком, глаза острые, как у ястреба. Вера — 165 см, полная, с мягким животом и широкими бёдрами, грудь большая, обвисшая под синей блузкой, ягодицы пышные, но мягкие. Волосы русые с сединой, до плеч, в неаккуратном пучке, лицо доброе, но усталое.

Артём растопил печку, пожарил мясо, разлил вино, поставил свечи — десяток, чтоб не пугать меня цифрой 70.

— Ну что, Нина, — сказала Людмила, поднимая рюмку водки, — за твои семьдесят! Чтоб писька пела, как в двадцать!

— Люда… — фыркнула я, краснея, но чокнулась. Вера тихо улыбнулась, пригубив вино.

Артём подмигнул мне, оставил мясо и ушёл, шепнув:

— Сюрприз позже будет. Отмечай с девками.

Мы ели пирог, пили водку, и после первой рюмки языки зашевелились. Людмила прищурилась:

— Нинка, ты чего такая… свежая? Щёки розовые, глаза блестят… Крем, что ли, новый?

— Крем… — буркнула я, жуя мясо. — Работа, воздух… вот и всё.

— Воздух? — хмыкнула она, наливая вторую. — Не ври! Ты цветёшь, как в сорок. В чём дело?

Я промолчала, хлебнув водки. Вера тихо сказала:

— Правда, Нина… ты другая. Лёгкая…

— Лёгкая… — фыркнула я, отмахиваясь. — Отдыхаю иногда…

После второй рюмки Людмила не унималась:

— Отдыхает она… На даче, поди? С кем? Мужик у тебя завёлся?

— Люда, хватит, — пробормотала я, краснея, но она ткнула меня пальцем:

— Не хватит! Ты вся сияешь! Молодой, небось?

Вера кашлянула, но ждала ответа. Я налила третью, выпила и буркнула:

— Ну… есть кто-то…

— Кто? — подскочила Людмила. — Имя давай! Сколько ему?

— Артём… — выдохнула я после четвёртой рюмки, пьяно хихикнув. — Молодой… хороший.

— Хороший? — загоготала она, наливая ещё. — А в постели как? Трахает, как в молодости нас?

— Люда! — шикнула Вера, но я, пьяная, улыбнулась:

— Да… всяко… и языком… и там…

Людмила хлопнула по столу:

— Языком? Ну ты даёшь, Нинка! А я в молодости с урологом нашим, Петровичем, в кабинете шалила… он мне… пальцем…

— Люда, не начинай, — перебила Вера, краснея, но хихикнула. — Я вот… мужа разок на кухне… помассировала…

— Помассировала? — подхватила Людмила. — А я мужикам простату по двадцать раз в день массажировала! Они, знаешь, как стонали? Один раз пациент пришёл, лет сорок, с простатитом… я ему пальцем — раз, два, а он… "О-о-ох, Людмила Ивановна!" — и кончил прямо на кушетке!

Мы засмеялись, пьяно, громко. Я хлебнула пятую и сказала:

— Артём… он… на даче… мокро мне сделал… три раза.

— Мокро? — вытаращилась Людмила. — Это как? Сквирт, что ли?

— Ага… — хихикнула я, краснея. — Он так сказал…

— Нина! — ахнула Вера. — В семьдесят?

— В семьдесят! — подхватила Людмила. — Ну ты… я такого не видала, а я уролог!

Водка текла, мы болтали часа три. Людмила наклонилась ко мне:

— Нина, слушай… ты ему… там… делай. Простату массируй. Мужики от этого тают…

— Как это? — заморгала я, пьяно щурясь.

— Просто, — сказала она, тыча пальцем в воздух. — Масло возьми, палец сунь ему в попу… нежно, кругами… они балдеют, кончают без рук даже! Я пациентам делала — орали от кайфа!

— Люда… — пробормотала Вера, но Людмила продолжила:

— Серьёзно, Нинка! Ты ж цветёшь с ним… сделай ему приятно. Палец с маслом, глубже, ищи точку… он тебе спасибо скажет! Мужики это любят — я ж знаю, я их тыщу перещупала!

Я хихикнула, краснея:

— Не знаю… он и так… старается…

— Старается? — подмигнула она. — А ты его удиви! Вера, скажи!

— Ну… — замялась Вера, пьяно улыбаясь. — Я мужу раз… пальцем… он… охал потом… говорил, лучшее, что было…

— Вот! — хлопнула Людмила. — Нина, пробуй! А то он молодой, сбежит к другой!

Я засмеялась:

— Не сбежит… любит он меня…

— Любит? — прищурилась она. — Тогда тем более! Докажи, что ты… не только берёшь, но и даёшь!

Мы болтали дальше — Людмила вспоминала, как в 80-х с любовником в машине кувыркалась, пока муж спал:

— Он меня на капоте… а я ору… холодно, но кайф!

Вера рассказала, как массажисткой врача в подсобке "расслабила":

— Он мне… пятьдесят рублей сунул… а я… руками… до конца…

Я, пьяная, призналась про дачу — про сквирт, его язык, анальный секс:

— Три раза… мокро… как девка молодая…

— И не больно? — спросила Вера, щурясь.

— Сначала да… — ответила я. — А потом… нравится…

Людмила загоготала:

— Нравится? Нина, ты… я бы на твоём месте каждый день бы!

— Каждый день… — хихикнула я. — Печень не выдержит…

— А мы бы… — подмигнула она, пьяно толкая Веру, — с тобой бы компанию составили! Артём твой… молодой… небось, на троих хватит?

Вера прыснула, краснея:

— Люда… я б… тоже… разок…

Я заморгала, пьяно задумавшись, но не знала, что сказать:

— Вы… это… серьёзно?

— Ага! — засмеялась Людмила. — Шучу, Нинка! Хотя… ты подумай!

Мы ржали, пока водка не кончилась. Подруги ушли, обняв меня. Людмила крикнула:

— Нина, массируй его! И мне расскажи!

Я убрала посуду, и тут вернулся Артём — с флаконом лавандового масла.

— Ну что, именинница? — спросил он, целуя мне шею. — Как подруги?

— Расспрашивали… — буркнула я, пьяно краснея. — И… шутили… про компанию…

— Какую? — усмехнулся он, ведя меня в спальню.

— Потом… узнаешь, — хихикнула я, пьяная и готовая ко всему.

Он уложил меня на кровать, задрал свитер до шеи, обнажая грудь — тяжёлую, с тёмными ореолами, соски сморщенные от холода, но твёрдые от его взгляда. Стянул брюки, оголяя мои бёдра — широкие, с морщинистой кожей, и ягодицы — мягкие, чуть обвисшие, но тёплые под его руками. Он открыл флакон, капнул лавандовое масло — аромат разлился по комнате, сладкий, густой. Его ладони, тёплые и скользкие, легли мне на грудь, разминая её медленно, пальцы сжимали соски, тянули их чуть вверх, и я застонала, "о-ох…", чувствуя, как водка кружит голову, а тело отзывается жаром.

Он спустился ниже, массируя живот — мягкий, с складками, дрожащий под его прикосновениями. Пальцы скользнули между ног, к вагине — влажной, горячей, с редкими седыми волосками, — и он тёр клитор кругами, нежно, но настойчиво. Я выдохнула, "м-м… нежнее…", и он припал языком — горячим, шершавым, лизал меня долго, посасывая клитор, пока я не задрожала, шепча, "да… ещё…". Моя грудь колыхалась, соски торчали, ягодицы сжимались, и водка делала всё ярче — я была пьяной, открытой, готовой ко всему в свои семьдесят.

— Нина… ты… красивая, — выдохнул он, добавляя палец — скользкий от масла, он вошёл в вагину, растягивая меня, и я ахнула, "а-а… глубже…". Он двигал им минут пять, лаская языком, потом перевернул меня на бок, в позу "ложки". Его член — твёрдый, горячий, с выступающими венами — коснулся ягодиц, и он нанёс масло, раздвигая их. Я чувствовала, как головка трётся о "другое колечко", и шепнула, "нежнее…", когда он вошёл — медленно, растягивая меня.

Боль была слабой, уже знакомой, и я дышала глубже, привыкая к его толчкам. Он двигался минут пятнадцать, гладя мне бёдра, целуя шею, и я ощущала, как жар растёт — не резкий, но глубокий, живой. Моя вагина текла, грудь тёрлась о простыню, живот дрожал, складки колыхались, и я застонала громче, "о-ох… да…", чувствуя лёгкий оргазм — пьяный, праздничный, мой в семьдесят.

— Кончай… мой дорогой… — шепнула я, и он ускорил, выдохнув моё имя.

Его сперма хлынула внутрь — горячая, густая, заполнила мою попу, и я ощутила её тепло, липкость, пока он оставался во мне, прижимаясь всем телом. Он вышел медленно, и я лежала, чувствуя, как она стекает — тёплая, скользкая, по ягодицам, капая на простыню, и я хихикнула, пьяно глядя на него.

— С днём рождения, Нина, — выдохнул он, обнимая меня сзади.

— Спасибо… — ответила я, пьяно улыбаясь. — Ты… делаешь меня… живой…

— Всегда буду, — сказал он, гладя мне волосы. — Как тебе… семьдесят с сюрпризом?

— С тобой… не страшно, — буркнула я, прижимаясь к нему. — И… подруги… шутили…

— Про что? — усмехнулся он, целуя мне висок.

— Про… компанию… — хихикнула я. — Думала… а вдруг…

— Вдруг? — переспросил он, смеясь. — Ты… пьяная моя… хочешь?

— Не знаю… — пробормотала я, краснея. — Но… с тобой… всё хочу…

Мы лежали, пьяные, тёплые, и я думала, что расцвела с ним — в свои семьдесят, с его руками и этой ночью.

После моего семидесятилетия прошла пара дней, но слова Людмилы про массаж простаты не выходили из головы. Я лежала вечером на диване, пьяная от двух рюмок вина, что Артём принёс после работы, и смотрела на него — молодой, растрёпанный, с этими тёмными глазами. Водка с подругами развязала мне язык тогда, и теперь я чувствовала себя смелее.

— Артём… — начала я, пьяно хихикнув, теребя край свитера. — Помнишь… подруги мои… советовали…

— Какой совет? — спросил он, садясь рядом и гладя мне руку.

— Ну… — я покраснела, но вино гнало стыд прочь. — Людмила… уролог… про простату… говорит, мужикам нравится…

Он заморгал, удивлённо:

— Простату? Это… как?

— Палец… с маслом… — буркнула я, глядя в пол. — Хочу попробовать… тебе… сделать…

Он засмеялся, но глаза вспыхнули:

— Нина… ты… серьёзно? Пьяная моя…

— Серьёзно, — хихикнула я, толкая его в бок. — Давай… сюрприз тебе…

Мы пошли в спальню — маленькую, с узкой кроватью, старым одеялом и комодом в углу. Я взяла флакон лавандового масла, что он подарил мне на день рождения, и сказала:

— Ложись… на живот… попробуем…

Он послушался, стянув штаны и трусы, обнажая ягодицы — крепкие, молодые, с лёгким пушком тёмных волос. Я капнула масло на пальцы, согрела их, чувствуя, как сердце колотится — пьяная, но любопытная.

— Нина… ты… аккуратно, да? — пробормотал он, глядя на меня через плечо.

— Аккуратно… — шепнула я, раздвигая ему ягодицы — тёплые, упругие под моими ладонями.

Я провела пальцем между них, к "другому колечку" — тугому, сжатому, и он вздрогнул, выдохнув, "о-ох…". Масло пахло лавандой, скользило по коже, и я нажимала мягко, кругами, как Людмила советовала. Он напрягся, но я шепнула, "расслабься…", и палец вошёл — медленно, только кончик. Он застонал, "м-м… Нина…", и я двигала глубже, ища "точку", о которой она говорила.

Его член напрягся, упираясь в простыню, и я, пьяная и смелая, решила добавить — наклонилась, обхватив его губами — тёплыми, влажными от вина. Он был горячий, солёный, с лёгким запахом пота, и я сосала медленно, помогая пальцу, который тёрся внутри него. Он выдохнул, "а-а… да…", дрожа подо мной, и я чувствовала, как его ягодицы сжимаются, как тело отзывается на двойную ласку.

Минут десять я работала — палец кругами, глубже, губы скользили по головке, язык лизал вены, и он стонал громче, "о-ох… Нина… продолжай…". Моя грудь — тяжёлая, с тёмными ореолами — колыхалась под свитером, соски тёрлись о ткань, вагина текла от его звуков, ягодицы дрожали от пьяного возбуждения.

— Как… тебе? — спросила я, пьяно хихикая, отрываясь на миг.

— Хорошо… — простонал он. — Нина… ты… о-ох… не останавливайся…

Я ускорила — палец глубже, губы сильнее, посасывая его, пока он не задрожал, выкрикнув, "а-а-а…". Сперма хлынула — горячая, густая, часть попала мне в рот, часть на простыню под ним, и я кашлянула, пьяно хихикая, проглотив немного, а остальное стекло по подбородку. Я вытащила палец, вытерла руки о тряпку, и он перевернулся, глядя на меня, мокрый от пота.

— Нина… ты… это… — выдохнул он, задыхаясь. — Где… научилась?

— Подруга… — хихикнула я, краснея. — Сказала… тебе понравится…

— Понравилось… — кивнул он, притягивая меня ближе. — Ты… пьяная моя… ещё так хочешь?

— Хочу… — буркнула я, пьяно улыбаясь. — А ты?

— А я… готов… — ответил он, целуя мне шею. — Ты… чудо моё…

Мы лежали, пьяные, довольные, и я думала, что Людмила была права — он растаял от этого.

Через пару дней я встретилась с подругами в кафе — маленьком, с потёртыми столами и запахом кофе. Людмила и Вера сидели с рюмками водки, и я, после первой, решилась:

— Девочки… я… сделала… как ты, Люда, советовала…

Людмила вытаращилась:

— Серьёзно? Массаж ему? И как?

— Как… — хихикнула я, краснея. — Пальцем… с маслом… и ртом помогала… он… кончил… без рук…

Вера ахнула, пьяно прикрыв рот:

— Нина… ты… в семьдесят…

— Ага! — подхватила Людмила, хлопая по столу. — Я ж говорила! Мужики от этого балдеют! Он стонал?

— Стонал… — кивнула я, пьяно улыбаясь. — "О-ох"… и "да"… говорил… громко…

— Ну ты… — загоготала она. — А ты ртом ещё? Это ты сама придумала?

— Сама… — буркнула я. — Пьяная была… захотелось…

Людмила налила ещё:

— Я ж уролог, знаю! Один пациент у меня… после массажа… жене звонил, благодарил! А твой Артём что?

— Сказал… ещё хочет, — хихикнула я. — Растаял весь… и мне… мокро стало…

— Мокро? — прищурилась Вера. — Ты… тоже… кончила?

— Почти… — ответила я, краснея. — От его стонов… жарко так…

Людмила пьяно подмигнула:

— Нина, ты цветёшь с ним! А мы… тоже не прочь… массажик такой…

— Да, — подхватила Вера, пьяно хихикая. — И… не просто массаж… а… побольше…

— Вы… это… серьёзно? — заморгала я, пьяно щурясь.

— Шутим! — засмеялась Людмила. — Хотя… если позовёшь… мы б… с вами… не просто пальцем бы…

Я задумалась, пьяно краснея, но не ответила — только хихикнула, представляя их с нами. Мы допили водку, и я ушла домой, думая о том, что с Артёмом готова ко всему — даже к новым "массажам".