Прошёл месяц с той бурной ночи, когда мы втроём — я, Артём и Людмила — кувыркались под моим чутким руководством. Жизнь текла спокойно: я хлопотала по дому, Артём возвращался с работы, мы пили чай и любили друг друга то на даче, то в спальне. Но в пятницу вечером раздался звонок. Я взяла трубку — голос Людмилы дрожал, хоть она и пыталась казаться бодрой.

— Нина… я… уезжаю… — сказала она, кашлянув. — К сыну… в Чехию…

— Как… уезжаешь? — переспросила я, садясь на стул, сердце сжалось. — Когда?

— Через неделю… — ответила она. — Ему… помощь нужна… с внуками… а тут… квартиру продам… всё… конец…

Я молчала, чувствуя, как глаза щиплет. Мы дружили сорок лет — вместе пили, смеялись, плакали, когда мужья уходили или умирали. Она была частью моей жизни, а теперь её не будет рядом.

— Люда… — выдохнула я, устало моргая, хотя ещё не пила. — Ты… серьёзно?

— Серьёзно… — буркнула она, и голос дрогнул. — Нина… мне… тяжело… но… перед отъездом… хочу… с тобой… и Артёмом… ещё раз… напоследок…

— Ещё раз? — заморгала я, краснея.

— Да… — хихикнула она, слегка кашлянув. — Секс… с ним… но… как я хочу… ты… разрешишь?

Я положила трубку, глядя в пол. Артём вошёл с кухни, держа чайник, и заметил моё лицо.

— Нина… ты… чего? — спросил он, ставя чайник на стол.

— Люда… уезжает… — буркнула я, вытирая глаза. — В Чехию… к сыну… насовсем…

— Уезжает? — переспросил он, садясь рядом. — И… ты… грустишь?

— Грущу… — кивнула я. — Она… подруга… сорок лет… а теперь… просит… с тобой… секс… напоследок… как она хочет…

Он замялся, глаза заблестели от волнения, но он взял мою руку:

— Нина… я… согласен… если ты… не против… ты… как?

— Не знаю… — выдохнула я, устало щурясь. — Она… уезжает… подруга… хочу… ей… прощание… дать… но… я… слежу…

— Слежишь… — улыбнулся он, целуя мне лоб. — Тогда… давай… для неё… и… для нас…

Через два дня Людмила пришла — с бутылкой водки, в старом пальто, глаза красные, но блестели от выпитого. Я обняла её, чувствуя, как она дрожит.

— Нина… — выдохнула она, сжимая меня. — Ты… лучшая… подруга… я… буду… скучать…

— И я… — буркнула я, отводя взгляд. — Садись… выпьем…

Мы выпили по две рюмки, и она хихикнула, слегка захмелев:

— Нина… я… хочу… с Артёмом… напоследок… но… как я скажу… ты… разрешишь?

— Разрешу… — кивнула я, краснея от выпитого. — Говори… как…

— Хочу… — начала она, жмурясь, — чтоб… он… меня… ртом… там… и… в попу… потом… как в молодости… ты… смотри… но… не мешай…

Я кашлянула, глядя на Артёма. Он кивнул, слегка улыбнувшись:

— Нина… если ты… хочешь… я… сделаю… для неё…

— Делай… — буркнула я, щурясь от лёгкого хмеля. — Но… я… тут… слежу…

Мы прошли в спальню — узкая кровать, старое одеяло, флакон масла на комоде. Людмила сбросила пальто, кофту, брюки, бельё, обнажая тело — худощавое, бледное, с пятнами возраста. Грудь маленькая, почти плоская, соски тёмные, сморщенные, живот мягкий, с морщинами, бёдра узкие, ягодицы круглые, крепкие, с ямочками на коже. Волосы на лобке редкие, седые, ноги тонкие, с венами. Она легла на спину, раздвинув ноги, её вагина блестела от возбуждения, грудь дрожала, глаза горели.

— Артём… — выдохнула она, слегка хихикая, — давай… как я хочу…

Он разделся — худой, с тёмными волосками на груди, ягодицы крепкие, член твёрдый, подпрыгивал от волнения. Я села в кресло у кровати, держа рюмку, наблюдая.

— Начинай… — сказала я, слегка кивая.

Он опустился к ней, припал ртом к её вагине — горячей, влажной, с резким запахом возраста и страсти. Его язык лизал, губы сосали клитор, и она застонала, "о-ох… да…", её ягодицы напряглись, живот дрожал, маленькая грудь подпрыгивала.

— Нина… — простонала она, глядя на меня, — он… умеет… я… как девка… опять…

— Хорошо… — буркнула я, слегка улыбаясь, чувствуя, как жар между ног растёт от их звуков.

Он ласкал её минут десять, она извивалась, шепча:

— Артём… глубже… да… вот так… я… балдею… Нина… ты… видишь… он… хорош…

— Вижу… — хихикнула я, слегка кивая. — Давай… дальше… как… ты хочешь…

Он взял масло, капнул на пальцы, раздвинул ей ягодицы — круглые, тёплые, с лёгким пушком. Ввёл палец — медленно, она ахнула, "а-а… да…", и он тёрся внутри, растягивая её. Потом встал над ней, приставил член — горячий, с венами — к "другому колечку", и вошёл — нежно, но глубоко. Она вскрикнула, "о-ох… Артём…", её тело задрожало, грудь подпрыгивала, живот напрягся, ноги раздвинулись шире.

— Нина… — простонала она, жмурясь, — он… в попе… я… забыла… как это… он… горячий…

— Хорошо… — ответила я, глядя, как он движется, его ягодицы напрягаются, грудь блестит от пота.

Он брал её минут пятнадцать, она стонала громче, "а-а… да… глубже…", её руки мяли простыню, ягодицы сжимались, вагина текла от кайфа. Я слегка хихикнула:

— Люда… тебе… нравится?

— Нравится… — выдохнула она, задыхаясь. — Нина… он… такой… дай… ему… кончить… во мне… напоследок…

— Давай… — кивнула я, щурясь. — Артём… кончай… в неё…

Он ускорил, выдохнув, "о-ох… Нина…", и кончил — сперма хлынула в её попу, горячая, густая, заполнила её, и она вскрикнула, "а-а-а…", задрожав в оргазме — тело содрогалось, ягодицы подпрыгивали, грудь дрожала, вагина текла. Он вышел, тяжело дыша, лёг рядом, потный, глаза блестели.

Но Людмила не остановилась. Она повернулась ко мне, её лицо раскраснелось, глаза блестели от благодарности.

— Нина… — выдохнула она, сползая с кровати и становясь на колени передо мной, — ты… дала мне… всё… позволь… я… тебе… спасибо скажу…

— Люда… — заморгала я, краснея, — ты… что… хочешь?

— Хочу… — хихикнула она, раздвигая мне ноги, — тебя… отблагодарить… сорок лет… дружили… а такого… не было…

Она задрала мой халат, обнажая бёдра — широкие, морщинистые, с мягкой кожей — и вагину, влажную, с седыми волосками. Её руки дрожали, но она припала ртом — горячим, шершавым, — лизала меня, сосала клитор, и я ахнула, "о-ох… Люда…". Моя грудь колыхалась, соски твёрдели под тканью, ягодицы сжимались от нового жара.

Артём смотрел, его дыхание участилось, член снова встал, подпрыгивая от вида нас двоих.

— Нина… — выдохнул он, слегка улыбаясь, — вы… с ней… я… не могу… смотреть… хочу… её…

— Давай… — хихикнула я, жмурясь, чувствуя её язык. — Бери… её… но… не отвлекай…

Он встал, подошёл к Людмиле сзади, её ягодицы блестели, вагина текла. Он раздвинул ей ноги, вошёл в неё — вагинально, глубоко, и она застонала в мой клитор, "м-м… Артём…", не отрываясь от меня. Его ягодицы напрягались, грудь блестела, он двигался быстро, шепча:

— Нина… ты… с ней… я… не выдержал… она… горячая…

— Хорошо… — простонала я, задыхаясь, её язык доводил меня, его толчки ускоряли её рот.

Минут десять они работали — она лизала меня, он брал её, и я задрожала первая, вскрикнув, "а-а… Люда…", — оргазм накрыл, жаркий, в семьдесят лет. Людмила стонала громче, "о-ох… Нина… он…", и он ускорил, выдохнув, "Нина…", кончил снова — сперма хлынула в её вагину, горячая, густая, и она задрожала в новом оргазме, ягодицы подпрыгивали, грудь дрожала.

Людмила отстранилась, её губы блестели, грудь поднималась, сперма текла по бёдрам.

— Нина… — выдохнула она, слегка хихикая, — я… ожила… с вами… спасибо… подруга…

— И тебе… спасибо… — буркнула я, слегка улыбаясь, поправляя халат. — Буду… скучать…

— И я… — кивнула она, обнимая меня, её тело тёплое, липкое.

Артём лёг рядом, потный, слегка улыбаясь:

— Вы… обе… сумасшедшие… но… это… было… горячо…

Мы допили водку, Людмила ушла, крикнув:

— Чехия… ждёт… но… это… не забуду!

А я лежала с Артёмом, думая, что люблю его — и прощание с подругой вышло незабываемым.

После отъезда Людмилы в Чехию прошло три месяца. Я скучала по её хриплому смеху и бурным выходкам, но с Артёмом мы нашли свой ритм. Утром я пекла ему пироги, днём он чинил что-то в квартире, а ночью мы кувыркались в спальне, хихикая над скрипом кровати. Всё было тихо, пока в среду не зазвонил телефон. Я взяла трубку — голос Светы, моей дочери, дрожал, будто она сдерживала слёзы.

— Мам… — выдохнула она. — Я… приеду… к тебе…

— Света? — переспросила я, нахмурившись. — Что… случилось?

— Авария… — кашлянула она. — Я… не хожу… ноги… отказали… мне… уход нужен…

— Не ходишь? — сердце ухнуло, я села на стул. — Когда… это?

— Два месяца… — ответила она, голос сломался. — Машина… в столб… позвоночник… врачи… сказали… может… восстановлюсь… но… пока… не могу… одна… примешь?

— Приму… — буркнула я, устало щурясь, хотя не пила. — Завтра?

— Да… — выдохнула она. — Прости… мам…

Я положила трубку, глядя в стену. Света — моя единственная, пятьдесят один год, жила в городе, работала в магазине, но муж бросил её пять лет назад, детей не оставил. Теперь вот — после аварии, на коляске, едет ко мне. Артём вошёл из коридора, неся сумку с продуктами, и заметил моё лицо.

— Нина… ты… чего? — спросил он, ставя сумку на стол.

— Света… — выдохнула я, теребя фартук. — Дочь моя… приезжает… завтра… после аварии… не ходит…

— Не ходит? — переспросил он, садясь рядом. — Это… серьёзно?

— Серьёзно… — буркнула я. — Позвоночник… ноги… отказали… уход нужен…

— Уход… — кивнул он, гладя мне руку. — Ну… примем… я… помогу… если что…

На следующий день Света приехала — такси высадило её у подъезда. Она сидела в коляске, полноватая, с короткой стрижкой, тёмные волосы торчали неровно, лицо бледное, под глазами синяки. На ней была старая куртка, руки лежали на коленях, неподвижные ноги укрыты пледом. Я вышла, обняла её, чувствуя, как она дрожит, и закатила коляску в квартиру. Артём шёл следом, неся её сумку.

Света подняла глаза и замерла, увидев его — молодого, лет тридцать, худого, но крепкого, с тёмными волосами и лёгкой щетиной. Её брови поползли вверх, губы дрогнули.

— Мам… — выдохнула она, кашлянув, — это… кто?

— Артём… — буркнула я, слегка кивая, хотя не пила. — Мой… человек… живём вместе…

— Вместе? — переспросила она, удивлённо моргая, хоть не пила. — Он… молодой… сколько ему?

— Тридцать два… — ответила я, устало щурясь. — А что?

— Ничего… — буркнула она, но в голосе мелькнула зависть. — Просто… ты… с таким… а у меня… Сашка… сбежал… пять лет назад… бросил…

Она отвела взгляд, теребя плед, её круглое лицо покраснело. Артём улыбнулся, ставя сумку у дивана:

— Света… я… Артём… буду… помогать… если надо…

— Помогать… — выдохнула она, глядя на его сильные руки. — Ну… спасибо… мам… тебе… повезло… крепкий…

Я налила чай, села рядом, глядя на её лицо — полное, с морщинками, глаза усталые, но цепкие. Она протянула руку за чашкой, но пальцы дрожали, и я подала ей сама.

— Света… — начала я, устало щурясь, — давно… так?

— Два месяца… — ответила она, морщась. — После аварии… перелом… в спине… нервы… зажало… врачи… сказали… может… пройдёт… но… пока… коляска…

— Коляска… — буркнула я, гладя ей плечо. — Я… врач… бывший… знаю… уход… справимся…

Артём кивнул, садясь напротив:

— Нина… я… могу… поднимать… её… возить… если что…

— Спасибо… — выдохнула Света, глядя на него с лёгкой тенью зависти. — Мам… он… и правда… хороший…

Вечером я устроила её в спальне — Артём помог переложить её на кровать, она покраснела, когда он подхватил её под бёдра, но промолчала. Я укрыла её одеялом, дала обезболивающее, и она закрыла глаза. Мы с Артёмом вышли на кухню, слегка хихикая от рюмки водки.

— Нина… — начал он, гладя мне руку, — она… надолго… тут?

— Не знаю… — ответила я, жмурясь от лёгкого хмеля. — Пока… не встанет… или… не легче… будем… ухаживать…

— Будем… — кивнул он, слегка улыбаясь. — Она… удивилась… мне…

— Удивилась… — хихикнула я. — Завидно ей… муж… бросил… а у меня… ты…

Я замолчала, глядя на него — худого, крепкого, с тёплыми глазами.

— Артём… — начала я, щурясь, — переезжай… ко мне… насовсем… Света… тут… помощь нужна… вдвоём… легче…

— Насовсем? — переспросил он, глаза загорелись. — Нина… ты… серьёзно?

— Серьёзно… — буркнула я, слегка кивая. — Квартира… большая… она… в коляске… ты… сильный… мне… тебя… рядом… хочется…

— Хочется… — улыбнулся он, целуя мне руку. — Перееду… завтра… вещи… привезу… буду… с вами…

Мы допили водку, и я потянула его в другую комнату — маленькую гостиную с диваном, где стоял старый телевизор. Дверь в спальню оставили приоткрытой, думая, что Света спит. Я хихикнула, стягивая халат, обнажая грудь — тяжёлую, с тёмными ореолами, и бёдра — широкие, морщинистые.

— Нина… — выдохнул он, слегка улыбаясь, — ты… сейчас… с ней… рядом…

— Она… спит… — хихикнула я, толкая его на диван. — Давай… тихо…

Он стянул штаны, член твёрдый, подпрыгивал от нетерпения. Я села на него, раздвинув ноги, вагина текла, и он вошёл — глубоко, горячо. Я застонала, "о-ох… Артём…", двигаясь медленно, его руки мяли мне грудь, ягодицы напрягались. Диван скрипел, но мы думали, что тихо.

А Света не спала. Она лежала в спальне, глаза открыты, уши ловили каждый звук — мои стоны, его хриплый выдох, скрип дивана. Её лицо покраснело, сердце заколотилось, в груди защемило от зависти. "Маме… семьдесят… а она… с ним… таким… а я… одна… после Сашки…", — подумала она, и между ног стало мокро, жарко, несмотря на неподвижные ноги. Она сжала одеяло, тяжело дыша, слушая нас минут десять, пока я не вскрикнула, "а-а…", а Артём не выдохнул, кончая в меня.

Мы затихли, слегка хихикая, думая, что всё скрыли. А Света лежала, глядя в потолок, чувствуя, как зависть мешается с тоской и странным теплом внизу живота.