Месяц прошёл с тех пор, как Артём переехал ко мне насовсем. Квартира стала его — его ботинки у двери, гитара в углу, запах кофе по утрам. Он вёл себя как хозяин: чинил кран, носил сумки, поднимал Свету, когда я уставала. Я привыкла к его рукам — сильным, тёплым, которые обнимали меня по ночам, и к его голосу, шептавшему глупости перед сном. Он был моим — в 70 лет я снова чувствовала себя живой, желанной, почти женой, хоть без бумаг.

Света молчала, глядя на нас из коляски. Её ноги оставались неподвижными, но глаза блестели — то ли от боли, то ли от зависти. Я помогала ей — мыла, разминала бёдра, надеясь разбудить нервы. Она благодарила, но в её голосе было что-то ещё, скрытое, особенно после той ванной, когда Артём видел её голой.

В тот вечер я готовила ужин — картошку с мясом, пока Артём возился с полкой в гостиной. Света сидела у стола, листая старую книгу. Я поставила ей тарелку, она кивнула:

— Спасибо… мам…

— Ешь… — буркнула я, гладя её по плечу. — Силы… нужны…

Артём вошёл, вытирая руки тряпкой, и улыбнулся мне — той улыбкой, от которой жар шёл по спине.

— Нина… — сказал он, подходя ближе, — ты… сегодня… красивая…

— Красивая… — усмехнулась я, чувствуя, как краснею. — Старая… а ты… всё врёшь…

— Не вру… — ответил он, обняв меня сзади, его руки легли на мои бёдра. — Ты… моя…

Света кашлянула, глядя в тарелку, но я заметила, как её щёки порозовели. Я выскользнула из его рук:

— Потом… — шепнула я, кивая на неё. — Она… тут…

— Потом… — согласился он, но в глазах горел огонёк.

После ужина я помогла Свете лечь в спальню — переложила её на кровать, укрыла одеялом. Она закрыла глаза, будто засыпая, и я вышла, прикрыв дверь. Артём ждал меня в гостиной, сидя на диване, его грудь поднималась под футболкой. Я подошла, он потянул меня за руку, усаживая к себе на колени.

— Нина… — выдохнул он, гладя мне спину, — ты… моя… хозяйка… а я… твой… почти муж…

— Почти муж… — хмыкнула я, чувствуя, как его пальцы скользят под халат. — Ну… давай… покажи…

Он не стал медлить — стянул с меня халат, обнажая грудь — тяжёлую, с тёмными ореолами, чуть обвисшую, но живую, и бёдра — широкие, морщинистые, с мягкой кожей. Его руки мяли меня, нежно, но властно, как хозяин, знающий своё. Я выдохнула, когда он припал губами к соску — горячим, шершавым, — сосал его, покусывал, и жар побежал вниз живота.

— Артём… — простонала я, не сдерживаясь, — ты… сумасшедший…

Он улыбнулся, перевернул меня на диван, лицом вниз, раздвинул мне ягодицы — тёплые, мягкие, с лёгким пушком. Я ахнула, когда его пальцы, смоченные слюной, коснулись "другого колечка", тёрли его, готовя.

— Нина… — шепнул он, голос дрожал от страсти, — я… хочу… туда… нежно… но… по-моему…

— Давай… — выдохнула я, чувствуя, как вагина течёт, грудь трётся о ткань дивана. — Бери… меня…

Он взял масло с полки, капнул на пальцы, ввёл один — медленно, растягивая, я застонала, "о-ох…", тело задрожало. Потом второй, глубже, и я уже не могла тихо — "а-а… Артём… да…". Его член — твёрдый, горячий, с венами — прижался к дырочке, вошёл нежно, но уверенно, заполняя меня. Я вскрикнула, "о-ох… боже…", он двигался — сначала медленно, потом быстрее, его ягодицы напрягались, грудь блестела от пота.

— Нина… — хрипел он, держа меня за бёдра, — ты… такая… горячая… я… дома… с тобой…

— Дома… — простонала я, голос срывался, — бери… меня… сильнее…

Он перевернул меня на спину, раздвинул ноги — вагина открылась, мокрая, с седыми волосками, — и вошёл туда, глубоко, резко. Я закричала, "а-а… Артём…", грудь подпрыгивала, соски твёрдели, он мял их, кусал, его толчки были страстными, но нежными — как муж, знающий моё тело. Диван скрипел, я стонала громче, "о-ох… да…", не думая о тишине — Света же спит, думала я.

Но Света не спала. Она лежала в спальне, дверь приоткрыта, и каждый звук — мои вскрики, его хрип, скрип дивана — врезался ей в уши. Её лицо горело, сердце колотилось, зависть смешивалась с тоской и растущим жаром. Она сжала одеяло, но пальцы сами потянулись вниз — под ночнушку, к животу, мягкому, с морщинами, дальше, к вагине, уже влажной, с густым кустом тёмных волос, чуть тронутых сединой.

Она раздвинула ноги, насколько могла, хоть они и не шевелились, и начала трогать себя. Сначала осторожно — указательный палец прошёлся по внешним губам, раздвинул их, чувствуя липкую влагу, скользнул к клитору, маленькому, но твёрдому, и стал тереть его, медленно, кругами. Жар побежал по животу, грудь — полная, висящая, с тёмными сосками — затвердела, она сжала её другой рукой, сдавила сосок, чуть потянула, пока дыхание не сбилось.

В её голове вспыхнула фантазия. Она видела Артёма — его худое, крепкое тело, тёмные волосы, сильные руки, что поднимали её в ванной. Он гладил её — пальцы скользили по её шее, спускались к груди, мяли её, сжимали соски, тёрли их большими пальцами, пока она не выгибалась в мечтах. Он раздвигал её бёдра — широкие, рыхлые, с ямочками, — опускался ниже, его горячий язык касался её вагины, лизал её медленно, обводил клитор, проникал внутрь, шершавый и влажный, вылизывал её всю, а она шептала, "о-ох… Артём… да…".

Мои стоны — "а-а… Артём… глубже…" — подстегивали её. Она представляла, как он берёт её — кладёт её на кровать, на спину, раздвигает ноги, его член, твёрдый, горячий, с венами, прижимается к её вагине, входит нежно, но глубоко, заполняет её. Его толчки ритмичные, страстные, он держит её за бёдра, его грудь блестит от пота, глаза горят, он шепчет ей: "Света… ты… моя…". Она тёрла себя быстрее, два пальца — средний и безымянный — скользнули внутрь, мокрые, горячие, двигались туда-сюда, хлюпая, пока большой палец давил на клитор, тёр его резче. Она кусала губу, чтобы не застонать громко, но дыхание сорвалось, "о-ох…", тихо, почти шёпотом.

Я кончила первая — вскрикнула, "а-а-а…", тело задрожало, вагина сжалась вокруг него, жар накрыл меня в 70 лет. Артём ускорил, выдохнул, "Нина… о-ох…", и сперма хлынула в меня — горячая, густая, стекая по бёдрам. Мы затихли, тяжело дыша, он обнял меня, целуя шею:

— Нина… ты… моя… навсегда…

— Навсегда… — выдохнула я, гладя его волосы.

Света довела себя до конца — пальцы тёрли клитор, скользили внутри, третий палец вошел, растягивая её, и оргазм накрыл её, сильный, но тихий. Она ахнула, "о-ох…", тело выше пояса содрогнулось, грудь дрожала, вагина пульсировала, выдавливая влагу на простыню, пальцы стали липкими. И вдруг — на долю секунды — она почувствовала ноги: острый, колючий импульс, как ток, пробежал от бёдер вниз, через икры, до кончиков пальцев, которых она не ощущала два месяца, и тут же пропал. Она замерла, дыша тяжело, глаза округлились, пот стекал по шее — "Я… почувствовала… ноги…".

Фантазия об Артёме не уходила. Его руки, его язык, его тело — всё было так близко. "Он… мамин…", — шептала она себе, но в глубине души росло желание, тёмное, жадное. Она хотела его — не просто в мечтах, а взаправду, хотела почувствовать его руки, его жар, его силу, украсть его у Нины, хоть на миг. Эта мысль пугала её, но манила, как свет в темноте.

Прошла неделя после той ночи, когда Света почувствовала ноги — мимолётно, но это зажгло в ней искру. Она молчала, но её взгляд на Артёма стал цепким, тёплым, почти жадным. Я видела это, но не придавала значения — думала, ей просто одиноко. Утром я собралась к врачу — старая спина ныла, надо было взять лекарства. Артём чинил лампу в гостиной, Света сидела в коляске у окна, глядя на улицу.

— Я… на час… — буркнула я, надевая пальто. — Артём… присмотри… за ней…

— Конечно… Нина… — кивнул он, улыбнувшись. — Иди… спокойно…

Я ушла, хлопнув дверью, а Света осталась с ним. Тишина повисла в квартире, только стук молотка раздавался из гостиной. Через полчаса она подъехала к нему на коляске, кашлянула:

— Артём… я… грязная… хочу… помыться…

Он замер, молоток выпал из рук, звякнув о пол.

— Помыться? — переспросил он, потирая шею. — Нина… скоро… вернётся… может… она?

— Её… нет… — ответила она, глядя в пол. — Мне… неудобно… одной… поможешь?

Он замялся, щёки порозовели, но кивнул:

— Ладно… если… надо… давай…

Он подкатил её к ванной, поднял на руки — легко, как пушинку, несмотря на её полноту. Она напряглась, чувствуя его сильные руки под бёдрами, но промолчала. В ванной он поставил её на край ванны, включил тёплую воду.

— Раздень… меня… — тихо сказала она, глядя в сторону. — Сама… не могу…

Артём кашлянул, пальцы дрогнули, но он начал — стянул с неё кофту, обнажая грудь — полную, висящую, с тёмными сосками, кожа в лёгких складках. Потом снял штаны и бельё — живот мягкий, с морщинами, бёдра широкие, ягодицы рыхлые, с ямочками, между ног густой куст тёмных волос, чуть седых. Она отвернулась, щёки горели:

— Неудобно… ты… видишь… всё…

— Ничего… — буркнул он, стараясь не смотреть. — Надо… помочь…

Он взял мочалку, намочил, добавил мыла и начал тереть её — сначала спину, потом руки, грудь, стараясь быть быстрым, но она выдохнула, когда мочалка коснулась сосков. Он замер, она заметила бугор в его штанах — явный, твёрдый, натянувший ткань. Её сердце заколотилось, между ног стало мокро, тепло разлилось по низу живота, но она молчала, только дышала глубже.

— Трудно… доступные… места… тоже… — шепнула она, глядя в пол.

Он кивнул, молча опустился на колени, мочалка скользнула по её животу, ниже, к бёдрам, между ног. Он тёр осторожно, но её вагина была влажной не только от воды — она чувствовала, как течёт, как клитор набухает под его движениями. Артём сжал губы, бугор в штанах стал заметнее, но он закончил быстро, вытер её полотенцем, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Всё… — выдохнул он, голос чуть дрожал. — Давай… отнесу…

Он подхватил её, голую, завернутую в полотенце, перенёс в спальню, уложил на кровать. Она посмотрела на него, щёки алые:

— Закрой… дверь… пожалуйста…

— Закрою… — кивнул он, вышел и хлопнул дверью, уходя в гостиную.

Света осталась одна. Сердце колотилось, между ног всё ещё было мокро, жар не уходил. Она скинула полотенце, лежала голая, грудь поднималась, соски твёрдели от воздуха. Пальцы скользнули вниз — к животу, мягкому, с морщинами, дальше, к вагине, влажной, горячей, с густым кустом волос. Она раздвинула ноги, насколько могла, хоть они и не шевелились, и начала.

Сначала медленно — указательный палец прошёлся по губам, раздвинул их, чувствуя липкую влагу, коснулся клитора, тёр его кругами, пока жар не побежал вверх. Средний палец присоединился, скользнул внутрь — мокрый, горячий, двигался туда-сюда, хлюпая. Она сжала грудь другой рукой, сдавила сосок, потянула, представляя Артёма.

В её голове он был с ней. Она видела его — худого, крепкого, с тёмными волосами, руки, что мыли её только что. Он гладил её — пальцы скользили по её шее, спускались к груди, мяли её, сжимали соски, тёрли их, пока она не выгибалась в мечтах. Он раздвигал её бёдра, опускался ниже, его горячий язык лизал её вагину — медленно, обводил клитор, проникал внутрь, вылизывал её всю, а она шептала, "о-ох… Артём…".

Фантазия ускорилась — он поднимался, его член, твёрдый, горячий, тот самый бугор из штанов, прижимался к ней, входил, нежно, но глубоко, заполнял её. Его толчки были ритмичными, страстными, он держал её за бёдра, шептал: "Света… ты… живая…". Она тёрла себя быстрее, третий палец вошёл, растягивая её, большой палец давил на клитор, тёр его резче, грудь дрожала под её рукой, дыхание сбилось, "о-ох…", тихо, чтобы он не услышал.

Оргазм накрыл её — сильный, но тихий. Она ахнула, "о-ох…", тело выше пояса содрогнулось, вагина пульсировала, пальцы стали липкими, влага стекала на простыню. И вдруг — на долю секунды — она почувствовала облегчение в ногах: слабый, тёплый импульс, как лёгкий ветерок, пробежал от бёдер к пальцам, будто нервы проснулись, и тут же угас. Она замерла, дыша тяжело, глаза округлились — "Снова… ноги…".

Лёжа в темноте, она думала о нём — о его руках, его взгляде, его бугре в штанах. Ей было приятно, что он возбудился, глядя на неё, и это чувство смешалось с желанием. "Он… мамин…", — шептала она себе, но в голове росло что-то новое: она хотела его, хотела, чтобы он взял её, как Нину, и эта мысль пугала, но не отпускала.

Дни после душа тянулись медленно. Света молчала, но внутри неё всё кипело — ощущение ног, хоть и мимолётное, и мысли об Артёме не давали покоя. Она видела его каждый день — как он обнимает Нину, как чинит что-то в квартире, как улыбается. Её желание росло, но она держала его в себе, пока не решилась.

Однажды утром Нина варила чай, Артём ушёл за продуктами. Света сидела в коляске у стола, теребя плед. Она кашлянула, глядя в чашку:

— Мам… надо… поговорить…

— Говори… — ответила я, ставя чайник, и села напротив. — Что… случилось?

Она замялась, щёки порозовели, но подняла глаза:

— Я… слышу вас… ночью… тебя… и Артёма… это… возбуждает… меня…

Я замерла, ложка звякнула о стол.

— Возбуждает? — переспросила я, нахмурившись. — Света… ты… о чём?

— Я… мастурбирую… — выдохнула она, глядя в сторону. — Когда слышу… и… в конце… чувствую ноги… на секунду… как будто… оживаю…

Я кашлянула, чувствуя жар в шее.

— Ноги? — спросила я, голос дрогнул. — Ты… серьёзно?

— Да… — кивнула она, сжав губы. — И… мам… я… понимаю… он… твой… но… я… хочу… чтобы он… помог мне…

— Помог? — переспросила я, глаза округлились. — Как… помог?

— Доставлял… удовольствие… — шепнула она, краснея. — Время от времени… не претендую… он… как семья… мне… не у кого… просить… Сашка… ушёл… я… одна… а он… рядом… добрый…

Я молчала, глядя на неё — на её полное лицо, усталые глаза, дрожащие руки. Внутри всё сжалось — от неловкости, жалости, чего-то ещё.

— Света… — начала я, — это… странно… он… мой…

— Знаю… — буркнула она. — Но… мам… я… живая… ещё… прошу… как дочь…

Я встала, прошлась по кухне, мысли путались. Когда Артём вернулся, я отвела его в гостиную, закрыла дверь.

— Артём… — сказала я, глядя в пол, — Света… просит… тебя… помочь ей…

— Помочь? — переспросил он, нахмурившись. — Как?

— Удовольствие… — выдохнула я, краснея. — Она… возбуждается… от нас… хочет… тебя… но… не забирать… как… семья… что… скажешь?

Он потёр шею, глаза забегали:

— Нина… я… тебя… люблю… но… если… она… страдает… и ты… не против… я… могу…

— Могу… — буркнула я, чувствуя ком в горле. — Ладно… но… я… буду… рядом…

Вечером мы собрались в спальне. Света лежала на кровати, я сидела рядом, Артём стоял у двери, теребя футболку. Воздух был тяжёлым, все дышали чаще.

— Света… — начала я, — ты… уверена?

— Да… — выдохнула она, глядя на него. — Спасибо… мам… Артём…

Я кивнула ему, он подошёл, руки дрожали. Я взяла подол её ночнушки, подняла — медленно, обнажая её тело: грудь висящую, живот мягкий, бёдра широкие, куст волос между ног. Она покраснела, но не отвернулась. Я раздвинула её ноги — неподвижные, тяжёлые, — держала их, пока он снимал штаны. Его член был твёрдым, блестел от напряжения, и я видела, как Света сглотнула, её глаза заблестели.

— Нежно… — шепнула я ему, голос дрожал. — Она… моя… дочь…

— Нежно… — кивнул он, опускаясь к ней.

Он лёг сверху, осторожно, поддерживая себя руками, чтобы не давить. Я смотрела, помогала — одной рукой направила его член к её вагине, влажной, открытой. Он вошёл — медленно, аккуратно, и сразу почувствовал разницу. Нина — горячая, узкая даже в 70, сжатая от страсти, а Света — мягче, шире, теплее, её вагина обхватывала его иначе, как будто тянула глубже, жадно, но не так плотно. Он выдохнул, ощущая её тепло, её влагу, и начал двигаться — нежно, но глубоко.

Света ахнула, "о-ох…", её грудь задрожала, глаза закрылись. Она не ждала такого — давно забытые ощущения, которых не было с Сашкой, вернулись. Его член, твёрдый, горячий, заполнял её, каждый толчок отзывался внутри, мягко, но сильно, пробуждая её тело. Я держала её ноги шире, чувствуя, как сама возбуждаюсь — от его движений, её стонов, этой странной близости.

— Артём… — выдохнула она, голос дрожал, — да…

Он двигался ритмично, его ягодицы напрягались, дыхание сбивалось. Света стонала тише меня, "о-ох… да…", её лицо покраснело, грудь колыхалась под ночнушкой. Она чувствовала его — не просто член, а живую связь, тепло, которого ей не хватало годы. Я гладила её бедро одной рукой, другой — его спину, волнение смешивалось с жаром.

Он ускорил чуть-чуть, она сжала простыню, её вагина обхватывала его мягче, чем моя, но жадно, как будто просила больше. Он выдохнул, "Света…", и кончил — тихо, нежно, сперма хлынула в неё, горячая, густая, заполнила её глубже, чем она ожидала. Света ощутила это — тепло разливалось внутри, текло по её стенкам, смешивалось с её влагой, и она ахнула, "о-ох… я… чувствую…", наслаждаясь этим забытым, приятным ощущением, которого не было так давно.

Он отстранился, тяжело дыша, я отпустила её ноги. Света лежала, глаза блестели, слабая улыбка мелькнула:

— Спасибо… мам… Артём… я… жива…

Я укрыла её одеялом, но вдруг заметила — её большой палец на правой ноге чуть шевельнулся, едва заметно, как лёгкий спазм.

— Света… — выдохнула я, — твой… палец…

Она посмотрела вниз, Артём тоже, и мы увидели — он дрогнул ещё раз, слабо, но явно.

— Я… видела… — прошептала она, глаза округлились.

— Он… шевелится… — сказал Артём, улыбнувшись.

— Это… ты… — буркнула я, чувствуя, как слёзы жгут глаза. — Ты… ожила…

Мы засмеялись — тихо, неловко, но радостно. Артём сжал мою руку, Света смотрела на нас, и в её взгляде было что-то новое — не только благодарность, но и надежда.

Неделя после первого акта оставила след. Света изменилась — её взгляд стал ярче, щёки порозовели, а большой палец на правой ноге шевелился чаще, хоть и слабо, как будто просыпался после долгого сна. Я замечала это, и внутри всё сжималось — радость за неё мешалась с лёгкой тоской. Артём был моим, но её пробуждение тянуло меня к ней. Я вспомнила Людмилу — тот вечер перед её отъездом, её тёплые губы между моих ног, её тихое "спасибо" за прощальный подарок. Тогда я дала ей это, и теперь думала: если подруга могла, почему не дочь?

Утро было тихим. Я варила кофе, запах заполнял кухню, Артём чинил кран, капли воды стучали по раковине. Света сидела в коляске у стола, теребя край старого пледа. Она кашлянула, голос дрогнул:

— Мам… мне… лучше… палец… шевелится… чаще…

— Вижу… — ответила я, садясь рядом, кофейная кружка грела ладони. — Это… он… помогает…

— Да… — выдохнула она, глядя в пол, щёки порозовели. — Я… хочу… ещё… и… отблагодарить… его… ртом… если… ты… не против…

Я замерла, кружка чуть не выскользнула из рук. Мысль о её губах на нём кольнула, как игла, но её усталые глаза, её слабая надежда смягчили меня.

— Ладно… Света… — сказала я, голос сел, — но… я… буду… рядом… и… помогу… тебе… как… Людмила… мне…

Она подняла глаза, брови дрогнули:

— Ты… мне? — переспросила она, голос задрожал. — Мам… это… странно… ты… моя… мама…

— Странно… — согласилась я, пожав плечами, пальцы сжали кружку. — Но… ты… моя… дочь… хочу… видеть… тебя… живой… не только… телом…

Она замялась, потёрла шею, кожа покраснела до ушей:

— Я… не знаю… как… это… но… если… ты… хочешь… спасибо…

Вечером мы собрались в спальне. Света лежала на кровати, её короткие тёмные волосы растрепались по подушке, круглое лицо блестело от пота — день был жарким. Я подняла её ночнушку — старую, с выцветшими цветами, — ткань зашуршала, обнажая тело: грудь тяжёлая, висящая, с тёмными сморщенными сосками, кожа в лёгких складках; живот мягкий, с морщинами и растяжками от прошлой жизни; бёдра широкие, рыхлые, с ямочками; между ног густой куст тёмных волос, чуть седых по краям, блестел от влаги — она нервничала.

Артём стоял у двери, теребя край футболки, его худое тело напряглось, грудь поднималась чаще. Я кивнула ему, он стянул штаны — медленно, неловко, ткань упала на пол, обнажая ноги, худые, но крепкие, и член, уже твёрдый, с венами, головка блестела от предвкушения. Я раздвинула её ноги — тяжёлые, неподвижные, кожа тёплая, чуть липкая от пота, — держала их, чувствуя, как мои ладони дрожат, как жар растёт внизу живота.

— Света… — сказала я, голос хрипел, — давай… благодари…

Она сглотнула, посмотрела на меня — в глазах мелькнуло смущение, потом на него — с благодарностью. Подалась вперёд, насколько могла, её мягкие плечи напряглись. Он шагнул ближе, я поддержала её голову, чувствуя, как её волосы липнут к моим пальцам. Её губы коснулись его — сначала неуверенно, дрожа, обхватили головку, тёплые, чуть сухие от волнения. Она сосала медленно, язык прошёлся по краю, неумело, но старательно, Артём выдохнул, "о-ох… Света…", его руки легли ей на плечи, пальцы сжали её кожу.

Я смотрела, сердце колотилось, дыхание сбивалось. Её губы двигались — глубже, до середины, слюна блестела на подбородке, она морщилась от непривычки, но продолжала, вспоминая, как это было с Сашкой годы назад. Артём стонал, "о-ох… да…", его ягодицы напрягались, худые, с лёгким пушком, он сдерживался, но глаза горели. Я опустилась к её вагине — влажной, горячей, запах был резким, настоящим. Сначала пальцы скользнули по губам, раздвинули их, но я наклонилась ближе — язык коснулся её клитора, тёплого, набухшего, чуть солоноватого.

Света ахнула, "м-м… мам…", звук заглушился его членом, её тело дёрнулось от удивления, но она расслабилась, отдаваясь. Я лизала её — медленно, обводя клитор кругами, язык скользил по складкам, проникал внутрь, чувствуя её тепло, её влагу. Мои руки дрожали, держа её бёдра, пот стекал по шее, я чувствовала себя неловко, но жар внутри толкал вперёд. Она выдохнула, "м-м…", отстранилась от него, не доводя до конца, её губы блестели, подбородок дрожал.

— Нина… — выдохнул Артём, голос хрипел, — она… хорошо…

— Да… — буркнула я, язык ускорил, я лизала резче, глубже, прижимаясь губами.

Света задрожала, её грудь колыхалась, соски твёрдели, кожа покраснела от шеи до живота. Мой язык тёр её клитор, проникал внутрь, я чувствовала, как она сжимается, как течёт сильнее. Она кончила — тихо, но сильно, "о-ох…", тело выше пояса содрогнулось, влага стекла мне на подбородок, её бёдра напряглись под моими руками. Я отстранилась, вытерла рот, сердце колотилось, смесь стыда и возбуждения накрыла меня.

Артём, тяжело дыша, посмотрел на меня, его член дрожал, блестел от её слюны. Я встала, стянула халат — ткань упала на пол, обнажая моё тело: грудь тяжёлая, висящая, с тёмными ореолами; живот мягкий, в складках; ягодицы широкие, морщинистые, с лёгким пушком. Легла рядом со Светой на спину, раздвинула ягодицы пальцами, кожа была тёплой, чуть липкой:

— Бери… меня… — шепнула я, голос дрожал, — покажи… ей…

Он взял масло с тумбочки, капнул на пальцы — холодные капли упали на мою кожу, я вздрогнула. Смазал меня, растёр между ягодицами, ввёл палец — медленно, растягивая, я застонала, "о-ох…", потом второй, глубже, чувствуя, как он готовит меня. Его член прижался к дырочке, вошёл — нежно, но уверенно, горячий, твёрдый, заполнил меня. Я вскрикнула, "о-ох… Артём…", он двигался — сначала медленно, каждый толчок растягивал меня, потом быстрее, его ягодицы напрягались, грудь блестела от пота, худые рёбра проступали под кожей.

Света смотрела, её глаза блестели, дыхание сбивалось, рука сжала простыню. Я стонала громче, "а-а… да…", чувствуя, как он проникает глубже, как тепло разливается внутри. Он держал меня за бёдра, пальцы впивались в кожу, его хрип смешивался с моими криками, "Нина… о-ох…". Я сжала его внутри, жар накрыл меня, я кончила — "а-а-а…", тело задрожало, грудь подпрыгивала, ноги дрожали. Он ускорил, толчки стали резче, и сперма хлынула в меня — горячая, густая, заполнила попу, стекала по ягодицам, липкая, тёплая.

Он отстранился, тяжело дыша, я лежала, чувствуя, как его тепло растекается внутри, как тело расслабляется. Света выдохнула, глядя на нас:

— Я… тоже… так хочу… — сказала она тихо, голос дрожал. — Раньше… с мужем… мы… занимались… так… было… хорошо…

Я повернулась к ней, пот стекал по виску:

— Хочешь? — переспросила я, дыша тяжело.

— Да… — кивнула она, смущённо улыбнувшись, глаза блестели. — Это… было… красиво…

И вдруг её левая нога дрогнула — не только палец, а вся ступня чуть сдвинулась, слабо, но заметно, как будто проснулась.

— Смотри… — выдохнул Артём, показывая, его голос дрожал от удивления.

— Нога… — сказала я, садясь, глаза округлились. — Она… шевелится…

— Это… вы… — шепнула Света, улыбка дрожала. — Надо… продолжать…

Мы переглянулись — смесь волнения, радости и неловкости. Артём сжал мою руку, я кивнула ему, понимая: это лечение, странное, наше, но оно работает.