ЭЛСИД

Вскоре после того как отряд вооружённых дикарей покинул деревню, меня вновь явился проведать пленный шоранец, принеся пару каких-то плодов зелёного цвета. Весьма своевременно. А то в животе уже урчит. Поблагодарив собрата по несчастью, откусываю от плода кусок, немного жую, а затем с отвращением сплёвываю. Ну и гадость! На вкус как тухлятина вперемешку с золой. Да после такого даже те кислые “картофелины”, которыми меня угостил Бэйлос, воспринимаются как что-то очень вкусное!

— Понимаю. Я поначалу тоже так реагировал. Но со временем привык, - говорит шоранец.

— А хоть немного повкуснее что-нибудь есть?

— Для таких, как мы – только это. Вкус, конечно, гадкий, зато потом...

— Я эту мерзость жрать не буду! – решительно заявляю, перебив собеседника.

— Будешь, если хочешь жить. Потому что ничего другого не получишь.

После этих слов раб уходит, а моё и без того поганое настроение падает ещё ниже. Нахождение в клетке само по себе действует угнетающе, так теперь ещё выясняется, что кормить меня собираются тем, от чего не стошнит только свинью. Ещё и кружечка деревянная вспоминается, содержимое которой мне предложено заливать в себя. Так только с животными обращаются, или с теми, кого хотят превратить в животных. И пусть шоранец передвигается не на четвереньках, и говорит связно, на его помощь явно рассчитывать не стоит. Не знаю, что он представлял собой раньше, пока не угодил в плен, но сейчас это просто сломленный раб. Он не будет мне помогать хотя бы потому что не может помочь даже самому себе. Да и поесть шоранец мне принёс наверняка не по собственной инициативе, а потому что получил такой приказ от своих хозяев. Неужели и меня со временем ждёт такая же участь? Уж лучше смерть. Хотя жизнь и свобода всё же предпочтительнее.

Вскоре с вылазки возвращается ранее ушедший отряд дикарей, причём не с пустыми руками, а с тушами каких-то ящеров. Похоже, это и есть те жуткие морские твари, о которых рассказывал Бэйлос. Даже будучи мёртвыми, выглядят они довольно угрожающе. Среди вернувшихся дикарей оказываются раненные. Когда один зеленокожий выпускает меня из клетки, и что-то грозно бормочет, указывая на пострадавших, понимаю, что дикарям понадобились мои целительские навыки. Подошедший шоранец данную догадку подтверждает. Как только с меня снимают кандалы, чувствую, что магия понемногу начинает ко мне возвращаться. Значит, дело было именно в них, а не в клетке или в чём-то ещё. Приносить меня в жертву своему божеству или кому там эти твари поклоняются, дикари не собираются, а вместо этого будут использовать меня в качестве целителя. Сама по себе новость не плохая, да только совсем меня не радует. Я готов помогать тем, кто нуждается в моей помощи. Но не тогда, когда со мной обращаются как с животным. Этим дикарям не нужен свободный целитель, готовый помогать им по собственной воле. Им нужен покорный забитый раб.

От лечения не отказываюсь, тем более такой возможности у меня нет, но пока исцеляю раненных, думаю о побеге. Вокруг полно дикарей, и если я попробую сбежать, меня быстро настигнут. В качестве наказания мне запросто могут сломать ногу, а то и обе, прежде чем снова бросят в клетку. Но пока на меня снова не надели кандалы, я могу колдовать. Кто знает, когда этим уродцам снова понадобятся услуги целителя. Вдруг в следующий раз, когда с меня снимут проклятые кандалы, я от голода ослабею настолько, что даже просто на ногах держаться не смогу? Если бежать, то сейчас, пока у меня на это ещё есть силы, а то потом может стать слишком поздно. Попытка освободиться может очень плохо для меня закончиться, но раз уж мне выпал такой шанс, я буду полным идиотом, если им не воспользуюсь.

Используя свои силы, исцеляю одного раненного дикаря за другим, пока не приходит очередь последнего. Залечивая его рану, касаюсь груди дикаря ладонью, и выпускаю луч света. Уродца отбрасывает назад на несколько метров. Может, магия света и не причиняет этим тварям вреда, но отбрасывать и ослеплять их она способна. На то и был расчёт. Резко обернувшись, вторым лучом отбрасываю ещё одного уродца, который всё это время стоял позади, и следил, чтобы я ничего лишнего не натворил. Едва он отлетает, тут же срываюсь с места, попытавшись сбежать. Попытка бегства не остаётся незамеченной, и вот несколько дикарей уже мчатся мне наперерез. Вместо того чтобы вновь использовать луч, создаю средних размеров светящуюся сферу, и подкидываю её вверх, перед самым броском прикрыв глаза. Деревню озаряет яркая вспышка, ослепляющая всех дикарей, оказавшихся поблизости. Пользуясь этим, быстренько оббегаю схватившихся за глаза верзил. Прежде чем деревушку удаётся покинуть, из-за хижины выскакивает очередной дикарь, не такой крупный, как его сородичи, вооружённый арбалетом. Против него использую луч света, однако этот гад, прежде чем отлететь назад и упасть на землю, успевает выстрелить.

Вскрикиваю от боли, когда стрела вонзается мне в правое плечо. Твою мать, как больно! Подбежав к стрелку, перезарядившему арбалет, и попытавшемуся вновь взять меня на прицел, со всей силы бью его ногой по морде. Мельком глянув назад через плечо, едва успеваю пригнуться, прежде чем над моей головой пролетает копьё, брошенное очередным дикарём. Похоже, моё бегство этих уродцев так разозлило, что они совсем позабыли, что так-то я им живым нужен. Или же это один такой одарённый нашёлся, решивший меня прикончить в ущерб своим соплеменникам, оставив деревню без целителя? Не знаю, и даже разбираться не хочу. Назад пути нет уже в любом случае.

Выбравшись из деревушки, тут же ныряю в ближайшие заросли. Пока не разбирая дороги бегу без оглядки, попадающиеся на пути кусты и ветки то и дело хлещут меня по лицу. Простреленное плечо потихоньку немеет, а выдернуть застрявшую стрелу на бегу не получается – слишком уж глубоко она вошла. Продолжаю бежать без остановки, но чувствую, что слишком долго так не продержусь. Перед глазами всё пляшет, словно на корабле во время сильного шторма, мысли путаются, а повреждённое плечо уже совсем не чувствуется. Случайно зацепившись за какую-то корягу, теряю равновесие, и падаю на живот, от чего застрявшая стрела ломается, но само острие с наконечником проникает в руку ещё глубже. Ещё и левым коленом бьюсь о камень. Едва успеваю прикрыть рот другой рукой, не выдав себя болезненным воплем. Вместо того чтобы подняться на ноги, подползаю к ближайшему дереву, прижимаюсь к стволу спиной, хватаюсь за обломок стрелы, и пытаюсь его выдернуть. Сделать это одним рывком не получается, поэтому приходится вытаскивать обломок медленно, что создаёт дополнительный дискомфорт. Ну же, давай! Ещё совсем чуть-чуть. Есть!

Едва вытаскиваю стрелу, из открывшейся раны тут же начинает течь кровь. Ничего страшного. Сейчас подлатаю себя, и можно бежать дальше. Теперь, когда стрела больше не мешает, прикладываю руку к плечу, и с помощью магии залечиваю свою рану. Повреждённая плоть восстанавливается, так что на коже даже рубца не остаётся, онемение понемногу спадает. Всё это занимает не больше десяти секунд. Казалось бы, совсем мало. Но не тогда, когда тебя преследуют. Топот и громкое перекрикивание преследователей слышны всё ближе и ближе, пускай пока ещё и не над самым ухом. Ушибленное при падении колено сильно болит, и прежде чем бежать дальше, надо бы подлатать и его. Пока занимаюсь этим, не поднимаясь, выглядываю из-за дерева, начав высматривать своих преследователей. Глядя в одну сторону, боковым зрением замечаю движение в другой, а заодно слышу какой-то шелест. Резко повернув голову, замечаю перед собой хищницу, про которую во всей этому суматохе совсем успел позабыть.

— Соскучился? – интересуется она, и, не дожидаясь ответа, обрушивает ногу на моё лицо.

САРИНА

Хоть у меня и были сомнения на этот счёт, идея проследить за зеленокожими переростками до их лагеря оказалась очень удачной, ведь там, притаившись в дебрях, я вновь столкнулась с тем смазливым инквизитором из Трисела. Ослепив уродцев, храмовник сумел сбежать, в процессе своей тушкой поймав арбалетную стрелу. От зеленых уродцев красавчик может и смог бы удрать, но не от меня. Будучи голодной, по запаху крови я нашла бы его где угодно, как бы хорошо он не прятался. А пахла его кровь очень аппетитно. Пока слизывала её со стрелы, ловила себя на мысли, что ничего вкуснее ещё не пробовала. Хотела прямо там под деревом вырубленного храмовника осушить до последней капли, но зеленокожие уродцы были уже слишком близко. Пришлось закинуть бесчувственное тело на плечо, и спешно удирать, ненадолго отложив ужин. Чтобы от этих переростков оторваться, пришлось немного по деревьям поскакать, словно какая-то обезьяна. Чуть позже, оставив преследователей позади, спрыгнула на землю, и бегом добралась до пещеры, в которой пряталась от солнца. Использовав куски лиан, крепко связала храмовнику руки за спиной, а следом и ноги.

Чтобы трапезе никто не помешал, решаю сначала осмотреться. Кто знает этих зеленокожих. Вдруг они отличные следопыты. Удостоверившись, что рядом с моим убежищем никто не ошивается, возвращаюсь обратно в пещеру, и замечаю, что храмовник уже очнулся. Перевернувшись с живота на спину, красавчик пытается протащить связанные руки под ногами, видимо надеясь, что так будет проще освободиться от пут, но ничего у него не выходит. Заметив меня, инквизитор замирает.

— Рада, что ты не сварился в лаве, - обращаюсь к красавчику.

— Я тоже этому очень рад.

— Не торопись радоваться, кретин, ведь сейчас ты сдохнешь. Это произойдёт в любом случае, но если не будешь дёргаться, постараюсь всё сделать поаккуратнее и без лишней боли.

— Подожди! Давай сначала поговорим!

— Не вижу смысла разговаривать с едой. Ты же не разговариваешь с куриным крылышком или бараньим рёбрышком, лежащим в твоей тарелке. Вот и я не буду.

— Лучше всё же поговори. Если сейчас прикончишь меня, то позже поймёшь, что совершила чудовищную ошибку, но исправить её будет уже нельзя.

Данное заявление вызывает у меня улыбку.

— Не можешь ничего наколдовать со связанными руками, вот и решил, что сумеешь меня уболтать? Как это тупо и предсказуемо.

— Я достучаться до тебя хочу, а не просто уболтать. Ты пробыла здесь столько же, сколько и я. Если у тебя нет проблем со зрением и мозгами, то ты как минимум уже должна была заподозрить, что с этим местом и его обитателями что-то не так.

— Ну допустим. И что с того?

— У меня есть кое-какая информация об этом острове. Если освободишь меня, я обязательно ей с тобою поделюсь.

— Ты поделишься ей со мной в любом случае. Вопрос лишь в том, сколько к тому моменту останется целых костей в твоём теле.

Поганец этот ухмыляется.

— Грубовато. Но после этих рычащих дикарей, даже с таким злобным порождением тьмы, как ты, общаться всё равно приятнее.

— За языком своим поганым следи. А то я и обидеться могу.

Храмовник извиняется, пусть и не слишком искренне, после чего рассказывает, что нас занесло в другой мир. Пока слушаю эту увлекательную историю, ловлю себя на мысли, что поверить словам инквизитора не так уж и сложно. Госпожа сильно в эту тему не углублялась, но как-то обмолвилась, что помимо Бездны, существуют и другие измерения, населённые не слишком дружелюбными созданиями. Могла ли я попасть в один из таких миров? Вполне. Это бы объяснило, почему день так быстро сменился ночью, и почему кулон, ранее меня не подводивший, превратился в бесполезную безделушку. Когда заходит речь о дальфарском храмовнике, который предал красавчика, отдав его зеленокожим уродцам, отмечаю, что и в это поверить не сложно. Если человек сам по себе то ещё дерьмо, наличие белой мантии и белого плаща никак этого не изменит.

Когда красавчик умолкает, интуитивно чувствую, что рассказал он далеко не всё. О чём-то этот поганец умолчал. Но вместо того, чтобы выбить из него всю правду, акцентирую внимание на другом.

— Я видела, как зеленомордые тебя подстрелили, но сейчас рана пропала. Что ты сделал? – спрашиваю я.

— Вылечил себя магией.

— Как это? Я не особо хорошо в этом разбираюсь, но разве маги света могут лечить себя?

— Нет. Но я могу. Не спрашивай, почему. Я и сам этого не знаю.

А вот это уже интересно. Похоже, красавчику повезло не только с внешностью. Возможно, несказанно повезло и мне, что на проклятом острове оказался именно этот храмовник, а не какой-то другой. В голове сама собой тут же начинает выстраиваться интересная цепочка.

— Насколько сильно твоё магическое лечение? – задаю вопрос, от ответа на который очень многое зависит.

— Что ты имеешь в виду? – не понимает инквизитор.

— Твоя магия лишь залечивает саму рану? Или заодно и её последствия устраняет?

— Если ты про ожоги, переломы и прочее, то да, их она тоже устраняет.

— А что насчёт крови? Допустим, по какой-то причине ты потерял много крови, прежде чем сумел себя излечить. Потерянная кровь тоже восстановится?

Красавчика такой вопрос заметно напрягает.

— Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, - бормочет он после короткой паузы.

— Вот и хорошо, что понимаешь.

Сказав это, следую к инквизитору. Поняв, что я собираюсь делать, храмовник не кричит и не умоляет меня не причинять ему вреда, а вновь пытается освободиться от пут, да только ничего у него не выходит. Над крепким узлом я хорошенько постаралась.

— Расслабься, я тебя не убью. Лишь отопью немного, а потом освобожу, чтобы ты мог себя исцелить, - проговариваю вслух свои намерения.

— С разорванным горлом это будет сделать сложно, - бормочет инквизитор, отползая от меня в угол.

— Не волнуйся, мне не принципиально, в каком месте тебя прокусить. Не мешай мне, и тогда всё закончится хорошо для нас обоих.

Красавчику стоит отдать должное. Он всеми силами пытается делать вид, что не боится. Но участившееся сердцебиение храмовника выдаёт. Боится парнишка, и правильно делает. Если всё именно так, как он рассказал, а я практически не сомневаюсь, что красавчик во многом был искренен, лишать его жизни не в моих интересах. Обезьяны, ящеры и зеленокожие переростки для подпитки совсем не подходят. Остаётся только пленный шоранец из деревушки, которого у зеленомордых ещё надо отбить. Храмовник – совсем другое дело. Если он выживет и восстановится, то станет для меня неиссякаемым источником для подпитки. Главное только слишком сильно не увлечься, и случайно не осушить его досуха. Если сделаю это, то сама себе подпишу смертный приговор. Похоже, сам храмовник приходит к похожим выводам. Выражение его лица при этом не меняется, зато сердцебиение слегка замедляется.

Не став рвать мантию, сдвигаю её чуть в сторону, оголив левое плечо инквизитора, аккуратно его прокусываю, и начинаю пить. До чего же у него вкусная кровь. Словно изысканное красное вино, разбавленное мёдом. Делая глоток за глотком, чувствую, что аппетит только разрастаётся. Этот божественный вкус буквально сводит меня с ума. Осушив красавчика примерно на треть, всё же нахожу в себе силы остановиться. Облизывая губы, чувствую приятное тепло, расползающееся по всему телу. Благодаря крови красавчика я вновь чувствую себя живой. Ощущается это настолько ярко, что когда касаюсь груди, кажется, будто моё мёртвое сердце вновь начало биться. Побледневшая холодная кожа вновь приобрела нормальный оттенок, и стала тёплой, как у любого здорового живого человека.

Но на этом сюрпризы не заканчиваются. Между ног вдруг стало как-то непривычно жарко, и с каждой секундой этот жар нарастает. Что всё это значит? Неужели кровь храмовника подействовала на меня ещё и как некий магический возбудитель? Ничего подобного со мной раньше не происходило. Как это возможно? Неужели всё дело в самом инквизиторе и его крови? Или же переход из одного мира в другой тоже внёс свою лепту?

— Освободи меня, - бормочет красавчик усталым голосом.

Ах, да, точно. Совсем про это забыла. Разорвав путы, освобождаю пленника. Когда храмовник касается рукой своего плеча, и его ладонь начинает светиться, инстинктивно отшатываюсь. Ожидаю какой-нибудь подставы, но красавчик никакой агрессии не проявляет. Пока инквизитор занят самолечением, облизываю губы, не спуская глаз с бьющейся жилки на его шее. Как же хочется вновь отведать этого божественного нектара, испить всё до последней капли! Чтобы побороть искушение, делаю несколько шагов назад и поворачиваю голову в сторону, но это не сильно помогает. Вспоминаю песенку про доблестного рыцаря, променявшего благородную даму на трактирную девку, начинаю тихонько её напевать, надеясь, что это поможет мне отвлечься. Пока пою, в сторону красавчика даже не смотрю, но чувствую, что магическое лечение ему помогло. Дыхание выровнялось, а сердцебиение пришло в норму.

— Никогда мне эта песня не нравилась. Слишком пошлая. Но в твоём исполнении она звучит очень даже ничего, - хвалит красавчик моё пение.

— Рада, что тебе понравилось. А теперь снимай штаны.

— Что? Зачем?

— Скрепим наше соглашение хорошим сексом. Если хочешь, можешь побыть сверху.

— Не хочу!

— Ладно. Значит, будешь снизу. Мне так даже больше нравится.

Появившийся в руке инквизитора светящийся шар красноречивее любых слов даёт понять, что храмовник не в восторге от моей затеи.

— Что ты имеешь в виду, говоря о соглашении? Ты пила мою кровь, потому что это нужно для какого-то ритуала подчинения? – настороженно бормочет красавчик.

— Я пила твою кровь, потому что была очень голодна. Не в моей власти подчинять своей воле кого-либо. Слова о соглашении – это просто слова. Не стоит искать в них то, чего там нет.

— Тогда зачем тебе нужно моё семя, если это просто слова?

— Мне не нужно твоё семя – мне нужен твой член. В конце концов, я вырвала тебя из лап этих зелёных уродцев, когда они уже почти тебя настигли. Неплохо бы теперь меня за это поощрить.

— Не за что мне тебя поощрять. Я мог ослепить их магией, и сбежать. Но появилась ты, и вырубила меня.

Ну и жадная же ты сволочь. Неужели так сложно сделать то, о чём я попросила? Вырубить бы его, и хорошенько оттрахать, пока он будет валяться в отключке. Вот только сделать это будет не так-то просто. Да и не хотелось бы доводить дело до серьёзной драки. Сама пострадаю, его случайно насмерть зашибу, ещё и внимание зеленомордых могу привлечь, если они сейчас ошиваются поблизости. Лучше до этого не доводить. Секс того не стоит, а зуд между ног можно и перетерпеть.

— Мои собратья считают, что убийства дальфарцев – дело рук демона. Но ты же не демон, - бормочет красавчик полувопросительным тоном.

— Нет. Так что если всё же решишь мне засадить, ничего ужасного с твоей душой не случится, - обещаю я, зная, что все эти разговоры про чистоту души просто чушь собачья.

Храмовник опускает руку, но шар так и остаётся висеть в воздухе, освещая пещеру.

— Если просто хочешь снять напряжение, то я тебе помогу, - заявляет инквизитор.

Вот это уже другой разговор. Так бы сразу. Неторопливо освобождаюсь от одежды, представ перед инквизитором полностью голой. Храмовник кривится, и его легко понять. Уродливая чёрная клякса почти на всю грудь смотрится не слишком соблазнительно. Не очень решительно, явно стараясь побороть отвращение, красавчик касается одного моего холмика, легонько сжимает его в ладони, затем принимается поглаживать. Невдомёк ему, что это пустая трата времени. Занимаясь сексом с кем-либо, я лишь имитирую возбуждение, ведь моё мёртвое тело равнодушно к любым ласкам. Однако сейчас всё ощущается иначе. Не знаю, возможно, это какой-то побочный эффект от крови красавчика, но в этот раз моё тело на ласки очень даже реагирует, а мёртвое сердце вновь начинает биться.

Пока одна рука храмовника ласкает мою грудь, вторая устремляется к промежности. Поглаживая лобок, красавчик большим пальцем начинает теребить горошину клитора, от чего жар внизу живота усиливается, а соски твердеют. Проклятье! Как ты это делаешь? Я пробовала заниматься самоудовлетворением, и не раз, но ничего при этом не чувствовала. Так почему сейчас моё тело так отзывается на прикосновения какого-то храмовника? Спросила бы об этом у красавчика, но что-то мне подсказывает, что он и сам не знает ответа на этот вопрос.

Едва палец инквизитора проскальзывает в моё лоно, и принимается там хозяйничать, с моих губ непроизвольно срывается возбуждённый стон. Впервые искренний, начиная с момента, когда я превратилась в монстра. Храмовник предлагает мне прилечь, что я незамедлительно и делаю, использовав вместо ложа свою одежду. Сам же инквизитор оголяться не торопится, и что-то мне подсказывает, что он изначально и не собирался этого делать. Чувствую себя обманутой, но стоит красавчику возобновить ласки, негодование тут же улетучивается. Все так же уделяя внимание груди, инквизитор начинает потрахивать меня указательным пальцем, к которому вскоре добавляется средний. Большим он продолжает теребить мой клитор.

— Перед тем, как ты выпила моей крови, твоя рука была холодная, словно могильный камень. Сейчас же...

— Помолчи! Потом это обсудим! – нетерпеливо перебиваю инквизитора.

Храмовник замолкает, увеличив темп и глубину погружения. Чем дольше он так меня трахает, тем сложнее становится противиться хищным инстинктам. Не удержавшись, в какой-то момент хватаю красавчика за руку, которой он ласкает мою грудь, и подношу к своему лицу. Я сыта, но мне всё равно хочется отведать инквизиторской крови! Сохранив крупицы самообладания, перевожу взгляд на храмовника, дав красавчику возможность освободить руку. Но вместо этого инквизитор, глядя мне в глаза, коротко кивает. Получив согласие, аккуратно прокусываю запястье храмовника, постаравшись не задеть вену, и маленькими глотками начинаю поглощать этот сводящий с ума божественный нектар. Пока я пью его кровь, красавчик продолжает манипуляции с моими клитором и влагалищем, чем вскоре доводит меня до оргазма.

Дёрнувшись, запрокидываю голову назад, отпустив руку инквизитора, и громко вскрикиваю, выгнув спину. Как же давно это было. Я уже и позабыла, каково это, испытывать оргазм. Чувствую, будто заново родилась, но в глубине души понимаю, что это ощущение насколько же обманчивое, насколько и скоротечное. Не важно, что я чувствую в данный момент, ведь я всё ещё мертва, и таковой останусь. Пока думаю об этом, пытаясь собраться с мыслями, храмовник магией лечит свою руку.

— Ты точно не демон. Кто же ты тогда такая? – озадаченно бормочет он.

— Мерзкое порождение тьмы. Вот кто я.

— Даже у порождений тьмы есть свои имена. Как тебя зовут?

— Сарина, - зачем-то называю своё настоящее имя.

Храмовник улыбается.

— А я Элсид, - представляется инквизитор.