Пашка

Тётка пришла домой не то, чтобы уж совсем в хлам, но поддатая прилично. Бабуля привычно заворчала на младшую дочь. Та также привычно отмахнулась. Пока бабка пыхтела, выпуская пар негодования, Идка, полное имя Аида, переоделась в домашнее платье, и завалилась ко мне на кровать, отодвинув меня в сторону, как неодушевлённый предмет. Я до этого лежал, никому не мешал, читал книгу. На улице довольно прохладно, все дела по хозяйству переделаны, печь тихонечко гудит, нагнетая в дом тепло, бабушка рядом сидит, что-то вяжет. До прихода Иды мы просто разговаривали на разные темы. А тут нате вам, помешал кому-то. Ну и вообще уйду с кровати. К бабушке вон ближе пересяду. К своей бабушке, которую вся деревня навеличивает нянькой Мареей.

С бабулей интересно разговаривать. Она может не вспомнить, что было вчера, но без усилий вспоминает матерные частушки времён своей молодости. Она не стесняясь говорила с внуком на любые темы. Самые запретные, в большинстве семей находящиеся под строжайшим запретом, равным гостайне, из уст бабули звучали легко и свободно, как-то обыденно. Рассказы об отношениях мужчин и женщин звучали так, будто бабушка рассказывала о чём-то незначительным, бытовом, не требующем особого внимания. Так, проходящие эпизоды. Вот же врунишки те, кто рассуждает о падении нравов у нынешней молодёжи. И во времена бабушкиной молодости ругались матом и пели матерные частушки. А ещё, - О, ужас ревнителей морали! - они в те времена тоже занимались сексом. Проще говоря еблись. Везде и при любой возможности. Причём потеря девственности не считалась грехом, скорее отмечалась как привлекательность девки. То ли это было везде, то ли лишь в данной глухой сибирской деревне. Межродственные связи тоже не порицались.

— Ба, а как же так: отец влезал на дочь, а сын на мать. И брат на сестру. Ладно на сестру, а на мать? А отец что говорил?

— А что он говорил. Ничего. Он у нас по зимнему времени извозом зарабатывал. Уедет и поминай как звали. А мать живая, молодая, организма требует своего. Вот чтобы блуда на стороне не было, отец и наказывал сыну блюдить мать, его замещать в постели. А тот и рад стараться. Так ещё и меня, аспид, подминал. Мало ему мамки было.

Говорили о многом, но меня, в силу возраста, интересовала лишь одна тема. И на эту, животрепещущую для меня тему, бабулечка могла разговаривать часами. Видать самой было сладостно вспоминать молодость. Хихикая, рассказывала кому, как и где давала. Тут же делилась советами, как лучше обходиться с женщиной. Ессно со своей, женской точки зрения. Уже позже я понял, как много почерпнул полезного из бабушкиных разговоров. Идка иногда тоже подключалась к нашим беседам и без тени смущения рассуждала на запретные для меня темы с точки зрения морали.

Надо рассказать, как я оказался в доме у бабушки, сменив свой город на деревню. А всё не просто, а очень просто. Родители получили возможность поехать в загранкомандировку. Это был реальный шанс значительно поправить своё финансовое благосостояние. А куда девать отрока? Вопрос решился сам собой, едва бабушка услышала его от родителей. Идка поддержала мать. Так я и переехал в деревню. Позже, когда родители вернулись в Союз, покидать приютившую меня бабулю не захотел. Дома ещё две младших сестры, забава родителям. И бабуля решительно встала на мою сторону

— А кто мне помогать будет? На вас надёжа, как на апрельский снег. А внук всегда под рукой.

Так и стал деревенским жителем, о чём не жалею.

С бабушкиной помощью наладилась и сексуальная жизнь. Скорее простое освобождение от излишков семени.

Баня топится по субботам. В будние дни есть ванна. Не та, что в квартирах благоустроенных стоит, а обычная, оцинкованная, в каких детишек купают. Встаёшь в ванну, бабуля поливает на тебя из ковшичка и ты почти что чист телом. Душой-то нет, потому как, когда поливаешь бабушке, даже её полновесное тело со слегка отвисшим животом и с большой задницей, навевает грешные мысли, которые так трудно уходят из головы. Это в ванне дома. Что уж говорить о бане, куда мы ходим мыться все гамазом. То есть всей троицей, как три товарища.

До определённого момента бабушка то ли не замечала моих мук совместной помывки, то ли просто игнорировала, распаляя во мне страсть и давая выдержку. Выдержанное вино завсегда лучше. Я не дрочил. Почему-то с детства возник страх перед онанизмом. Страх навеянный рассказами о том, что у онанистов руки становятся лохматыми. И так это въелось в детский мозг, что не мог пересилит себя. Так и страдал.

А тут, в очередной поход в баню, не выдержала Идка

— Мам, ну что ты парня мучаешь? Помоги ему.

— Умная какая. Взяла бы да помогла.

— Мам, ты ему бабушка, вот ты и помогай.

— А ты зато крёстная. Та же мать.

— Вот именно. Матери грех, а бабушке можно. Мам, ну правда, помогла бы уж.

Бабулька повернулась ко мне, сидящему на другом краю лавки.

— Ну-ко, дитятко, встань. К бабушке иди. Да не укушу, не бойся ты. Дай-ка на молодца твоего погляжу.

Стою перед бабушкой, она мнёт член в руках, рассматривает, выискивая что-то ей одной ведомое.

— Отрастил-то как. Ладный мужик будет. Ну-ко не дёргайся, смирно стой.

Она намылила член и начала легонько подрачивать, водя рукой по стволу. Ладонью второй прикрыла головку так, что та при каждом движении упиралась в эту крышу. Бабушка осталась чем-то недовольна. Отпустила член. Я едва не застонал от разочарования. Ну, бабуль, ещё самую малость! И пусть твои ладони станут лохматыми. Видимо бабуля тоже не захотела иметь шерстяные ладони. Разведя руками в стороны свои тяжелые груди, промолвила, показывая на ложбинку меж ними

— Сюда свою палку ложи.

Идка, посмотрев на тупо стоящего племяша, подтолкнула того ближе к матери и сама положила член меж грудей. Бабка тут же сомкнула их. Несколько раз провела сжатыми грудями по члену. Кайф! Это не рука. Это круче. Тело среагировало само. Ухватив бабулю за плечи, яростно двигал тазом, сношая бабкины титьки. И вот он, финал гонки. Замычав от переполнявших ощущений, застонав от наслаждения, выплёскивал, выстреливал, просто заливал бабулины титьки спермой.

Стоял перед бабушкой, пару минут назад помогавшей избавиться от напряжения. Стоял, ничего не соображая: Кто я? Где я? В голове колокольчики звенят, перед глазами звёздочки мельтешат. бабуля что-то говорит, а что - не могу понять.

— Ид, Идка, да иди уже сюда.

Ида, со стороны наблюдавшая наше соитие, спросила

— Ну чего кричишь? Здесь я.

— Малец сомлел. Ну-ко, помоги.

Добрая моя тётя не придумала ничего лучше первой помощи, как опрокинуть на меня ведро ледяной воды.

— Ааааа!!!- От неожиданности я подпрыгнул, будто в задницу вставили раскалённый штырь

— Ты чего творишь?

Странно, но холодная вода помогла. Колокольчики замолчали, звёздочки погасли и осталась лишь лёгкость в теле. Чувствовал себя воздушным шариком, накачанным гелием.

— Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не медведь.

На ум пришла эта песенка медвежонка Винни.

Пока приходил в себя, Ида пальцем взяла с матиной груди немного спермы, понюхала, лизнула.

— Полный застой. Ему спускать и спускать.

Увидев, что племяш вошёл в адекват, спросила

— Ты что, не дрочил раньше?

Я фыркнул. Дрочил? Как же, стану я заниматься этим, чтобы потом ходить с лохматыми ладонями. Ты попробуй поесть хлеб с волосами. Или суп. А волосы будут попадать туда однозначно. Вон наш кошак как линяет. Вся изба в волосне. Нет уж, спасибо за предложение. Мне ночных снов хватает. Поутру трусы мокрые. Втихушку застираешь, а потом ходишь в мокрых, пока не высохнут. Эту мысль и озвучил с детской непосредственностью. Не то, чтобы совсем ребёнок, только привыкнув к опеке старших надолго остаёшься меньшим и привыкаешь пользоваться этим. С другой стороны не совсем в кайф быть дитём. Бабуля до сих пор может заголить и врезать по заднице хорошенько. За ней не заржавеет. К слову сказать, Идка тоже получает от матери ремешком. И тоже по голой жопе. И ничего. Домострой, млять, в наихудшем его проявлении.

Озвучив своё видение на тёткино предложение подрочить, с удивлением уставился на неё, согнувшуюся, усевшуюся на пол и пытающуюся то ли что-то сказать, то ли заплакать, то ли засмеяться. И чего это с ней? Посмотрел на бабушку. Та тоже тряслась, колыхаясь всем своим полным телом. Большие груди подпрыгивали, раскачивались в такт её то ли икоте, то ли попытке чего-то проглотить. Живот колыхался тоже, то опускаясь и нависая над лобком. то втягиваясь. Нет, это точно какой-то вирус. Вон по телевизору твердят о каком-то то ли свинячьем, то ли курячьем гриппе. А ведь известно, что грипп заразен. Инфекция передаётся воздушно-капельным путём. Начал вспоминать, не чихали ли на меня бабуля с тёткой. Вот будет докука, если и меня начнёт трясти. Стою, перевожу взгляд с одной на другую и не знаю, что делать. Может одеться да сбегать за Валентиной Фёдоровной, заведующей деревенским медпунктом? Она быстро приведёт в порядок бабушку и тётю. Не таких излечивала. Вон Ваньке-трактористу напрочь отбила охотку пить и по пьянке распускать руки. Всего навсего сломала ему одну из них. Правда потом сама же гипс и накладывала. Так что из того? Вылечила же. Не, пока бегаю, мои женщины совсем загнутся. А как меня тётка из ступора выводила? Вот оно, решение проблем. Опрокинул ведро воды на тётку, второе на бабулечку. Вмиг очухались.

Оказывается никакой инфекции и не было. Что Идка, что нянька Марея смеялись надо мной. Отсмеявшись и успокоившись пояснили великовозрастному балбесу, что всё это сказки. Никакой шерсти расти не будет. Вон даже у обезьян, что живут в жарких странах, лапы без волос на ладонях. А тут человек. Идка, всё ещё икая, встала с пола, подошла ко мне. На всякий случай приготовился рвать когти. С неё станется пакость какую сотворить. Нет, просто взяла в руку член и начала что-то рассматривать, оттягивая крайнюю плоть.

— Ма, у него уздечка не порвана.

— Ну так что ж, знать и без того нормально. Ничё, надо будет, так порвётся.

— Может свозить в больницу? Пусть подрежут.

Я отскочил в сторону, прикрыв руками причинное место. Вот она, пакость от тётки.

— Нет!

Бабуля вздохнула

— Да чего вскинулся-то? Никто не неволит. Не хочешь, так не надо. Само решится.

После бани по давно заведённой традиции бабуля доставала чекушку водки, крошила в чашку чёрный хлеб, луковицу, заливала всё это водкой и ела. ЕЛА! Я просто выпить водку не могу, а она ела эту тюрю. И рассказывала, как привыкла

— Отец-то в ямщиках был, извозом занимался. Где у нас в Сибири зимой погреться? Это там, в Рассее зимы тёплые. А у нас морозы были - плевок на лету замерзал. Птицы на лету замертво падали. Дерева лопались от мороза. - Для бабушки то, что Уральских гор с этой стороны - Сибирь. А с другой стороны - Рассея. - Вот ямщики и придумали, как сугреваться. Так-то казёнку пить не станешь, вмиг замёрзнешь. Она ведь обманчива. Выпьешь, покажется, что согрелся, а по правде озяб. Вот и придумали тюрю ямщицкую делать. Ишо и лошадкам в овёс капнут маненечько, чтобы взбодрить. Отец так привык, что и дома не пил, тока тюрю и кушал. Ну и мы, домочадцы, привыкли. Ты пробуй, отрок.

Да уж, спасибо за предложение. Идка вон тоже не жалует это блюдо. Ну и не надо. Бабуле больше достанется. А нам с Идкой бражки хватит. Ей побольше, мне поменьше.

После того, как посидели, отошли от банных утех, бабуля в своей комнате завалилась отдохнуть. Ида засобиралась куда-то. Бабуля интересуется

— Куда намылилась? Зачесалось, что ли?

— Да хоть и зачесалось. Тебе что? Моя манда. Хочу - чешу. Только не угадала. К Тоньке пойду. Сулилась причёску сделать.

— Ааа, ну иди. А мы поваляемся малость. Пашк, Пашка, подь сюда. Заваливайся с бабулей. Пусть жирок завяжется. А ты, лахудрень, долго не шалайся. Запрусь, кто отворит?

— А вы не запирайтесь. Кого боитесь?

— Так варначьё кругом. Пока спишь, дом и обнесут.

Ой, мам, не придумывай. Всё, я пошла.

Раз бабуля позвала, почему бы и не пойти. Пошёл в надежде на повторение того, что было в бане. И рука у бабушки мягкая, и титьки тоже. Интересно, а если сам маленько прихамею? Титьки пошараю, письку потискаю. Очень завлекательно. Видеть и щупать - две разные вещи. Смотреть уж сколько лет смотрю, а вот трогать как-то не получается. Не то, что не дают, сам ни разу не спросил. А надо бы. Вот опять же с титьками бабушкиными как получилось, а ведь не просил. Всё, хватит сомневаться, иду.

Бабуля на кровати лежит в чём мать родила, то есть глая полностью. Обычно она дома то в сорочке ночной, то в платье, то в халате каком. А тут совсем голая. И титьки, и писька - всё на виду. У меня разом встал. А бабуля по постели хлопает.

— Ну, чего обмер? Сюда ложись.

Руки-ноги трясутся, еле как улёгся. Бабка командует

— Трусы-то сыми, вон как торчат. Того и гляд порвёшь. Всё бы вам портить. А покупать кому?

И помогла стянуть трусы, потому как замешкался. Мы же не в бане, дома. А дома не привыкли голышом светить своими телесами.

Бабуля положила руку на вздыбленную плоть, пару-тройку раз провела по стволу

— Ох, Пашутка, и отрастил же дубину. Ну-ко, пущай поработает малёхо. Иди-ко сюда. Поучу тебя уму-разуму. Ну, ну, тише ты, торопыга. Сама заправлю. Ох, Пашка, до печёнки достал.

Едва почувствовав головкой вход туда, куда и не мог представить когда-нибудь попасть, резко рванул вперёд, как бегун при выстреле стартового пистолета. Бабушка притормозила.

— Тихо, ты, тихо. Не торопись, а то и не поймёшь ничего.

Я стараюсь выполнять все бабулины подсказки, а она руководит, подсказывает, помогает руками понять когда и как двигаться, когда замереть, а когда поспешить. Долблю бабулину письку, долблю, а конца не предвидится. Заколодило что-то. Вот в бане быстро спустил, а тут даже и позывов нет кончить. бабулька удивляется

— Да что ж ты так долго гоняешь? Молодой жа, должен быстро спустить. Ну да ладно, радуй бабушку. Ох, Павлушка, всё пробудил. И чего я, дура старая, Идку ране не послушала.

Сколько не оттягивай, а кончать придётся. В головке засвербило, появилось чувство того, что её распирает, распирает и она вот-вот взорвётся. И она взорвалась. Взорвалась, выплеснув бабулину письку порцию спермы. Вытащил свой писун, а он ещё дёргается и из щели в головке вытекают капли спермы. Вытекают и падают на бабушкин живот. Бабуля скользящим движением выдавила остатки, сдоила их. Пальцем взяла емного спермы, понюхала, попробовала

— Ну вот, уже лучше. Скоро и в норму придёт.

Что и когда должно прийти в норму я так и не понял. Да и не особо вникал. Кайф после того, как спустил, не идёт ни в какое сравнение ни с чем, испытанным прежде. Тем более когда ты сделал это впервые в жизни в женскую письку. Лёг рядом с бабушкой, колотит, как от озноба. Бабушка гладит, шепчет что-то, вроде как мальца укачивает. И укачался, задремал, а потом и заснул.

Проснулся, за окном стемнело, рядом никого. Слышу, на кухне бабушка с Идкой разговаривают. О чём - не понять. Прислушивался, прислушивался, всё одно ничего не понятно. Да и пошло оно всё куда подальше. Поворочался, поворочался да снова заснул. Так бы и спал себе, да нужда заставила вскакивать и бежать отливать. Ого, сколько накопилось. Потряс концом. Для чего, не знаю, но так все мужики делают. И к бабке под бочок. Бабуля на боку лежит, задницу пухлую выставила. В комнате темно, а её жопа будто светится, белым отблёскивает. И меж плотно сомкнутых бёдер темнеет заветная щелочка. И писун мой тут же отреагировал на это зрелище, встал. Тихонечко руку протянул и письку бабкину погладил. Она чо-то проворчала, ноги под себя подтянула и писька совсем уж бесстыдно выставилась. А бабуля ещё и одну ногу дальше другой протянула. Совсем лепота. Писька мокрая, горячая. Так бы гладил и гладил. Бабка не дала.

— И долго шарать будешь? Вставляй ужо да дери.

И как это сделать, коли бабушка на боку лежит и на спину поворачиваться совсем не собирается. Та, будто поняв мои затруднения, проворчала

— Неук! Учить да учить. Двигайся давай. Да ближе, не уксит. Там зубов нет. Вставляй давай.

Придерживая рукой ствол, нашёл головкой вход. Ох, как же горячо, влажно и просто приятно. Вцепившись в бабкину задницу, задёргался. Ты смотри, и на боку можно это делать. И ничем не хуже, чем сверху лежать. Если потянуться, то и титьки бабкины достать можно. Слегка дряблые, ну так мне сравнивать всё одно не с чем. И соски, тут же откликнувшиеся на ласку пальцев, затвердевшие. И вокруг них, будто от озноба, на ореолах вроде как прыщики выскочили. И сама бабуля горячая, помогает, задом двигает, сопит. А я уж как загнанный дышу, запыхался. Бабуля успокаивает

— Куды торописся, куды, торопыга? Тише ты, медленней. Запалиш себя так. Вот, не спеши. И мне лучше, чую тебя.

Когда бабуля на спине лежала, писька у неё была намного шире, а сейчас прижала ляжками, так даже тесно. Так даже лучше, головка чувствует, как её сжимают стеночки, как трепещут под напором. Сам притормозил. И правда, когда двигаешься медленно, все ощущения ярче, насыщеннее. Бабкино полное тело колышется в такт толчкам, отвечает на ласки.

Отвалился в сторону, насытившись. Бабуля повернулась, погладила

— Вспотел-то как. Отдохни, торопыга. Да какой ты торопыга. Вона по скольку гоняешь да кончить не можешь. Добрый мужик будешь, как в полную силу войдёшь.

— Ба, а сейчас что, не вошёл?

— Не вошёл. Пока ещё не вошёл. Это ближе к тридцати будет, а пока ты ещё малец по всем понятиям. Это ране таких женили. Так тогда и жили не столько, рано на погост уходили. Мне вон мой Андрей достался совсем молоденьким, семнадцать годков ещё не минуло.

— А ты, ба?

— Так я старше его на пять годов. Когда он меня взял, перестарком считалась. Ну так и хорошо, что младше он был. Я ему вон сколько детишков нарожала. И любились мы. Рано ушёл.

— Ба, ты не расстраивайся. У тебя мы с Идкой, мамка, дядя Вася, тётя Рая. Да всех много.

— Спи давай, утешитель. Эх, ране бы мне такого внучка. Сколь лет подушку грызла.

— Ба, а зачем ты её грызла?

Бабуля засмеялась

— Голодная была, вот и грызла. Всё, спи давай. Растревожил меня, а уж и вставать скоро. Ну-ко повернись спиной, обойму тебя да спи. Спи, мой ласковый, спи.

И правда в бабушкиных объятиях стало спокойно, тепло, уютно. К спине полные груди прижимаются, задница в бабушкин живот упирается, греется. Так и заснул, довольный и счастливый.