15 часть

– Что сказала «светило» гинекологии, залёт или пролёт? Открывая дверцу автомобиля перед Ксюшей, спросил взволнованно Сергей.

– Светило посоветовало искать отца моему ребёнку, – дав щелчок по лбу Сергею, поделилась результатом Ксения.

– Есть у меня один желающий, спит и видит – стать отцом твоему ребёнку, – целуя девушку в щёку, задумчиво прикинул Сергей.

– Такой же лоботряс, как ты?

– Вполне положительный мужчина. На кого положишь, на том и лежит, – весело обнадёжил девушку Сергей, – в ЗАГС хоть завтра готов идти.

– Вот завтра там и познакомишь, паспорт пусть захватит. Как думаешь, фамилию менять или свою оставить на случай развода?

– Нормальная у него фамилия, тебе понравится. Ну там, на месте, разберётесь. Но сегодняшняя ночь ещё моя, – предупредил Ксюшу Сергей.

– И не только сегодня, – тихо, про себя, произнесла Ксюша, усаживаясь на сиденье. Погоди, ты мне за огурчиками к маме ездил?

– А то зачем ещё я, на ночь глядя, к матери заявлюсь? У тебя за спиной в сумке две банки.

– Она в курсе, для чего ты просил огурцы?

– Твоя тётушка у неё брала за тем же самым.

– Неудобно как-то, всё растащили, самой ничего не оставили. Я ей завтра позвоню, поблагодарю, – смущённо пообещала Ксюша.

– Что она ради детей банки будет считать? Им нужнее, Ксюш.

– Серёженька, достань один огурчик, я до дома не дотерплю, сил нет, как хочется!

Сергей вытянул сумку с заднего сиденья, снял крышку с банки и достал огурец с поверхности рассола. Ксения вдохнула аромат солёности, исходящий из банки и зажмурилась от наслаждения.

– Какая прелесть! – откусив половинку огурчика, она поделилась с Сергеем. – Обязательно поблагодари, Александру Ивановну.

– Уже отблагодарил, – усмехнулся довольный Серёжка, любуясь Ксюшей, с блаженством жующей хрустящий огурчик.

– Знаю, как ты умеешь благодарить, от таких вежливых, баб на солёненькое и тянет.

* * *

Заполненный пассажирами междугородный автобус неспешно катил по шоссе. У окна, на сиденье с высокой спинкой, сидел Виктор. Прошедшую ночь, он провёл у сестры. Людмила сама просила брата, почаще бывать у неё дома. Старалась повкусней покормить парня едой домашнего приготовления. На столе, к приходу Виктора, стало появляться спиртное, но он часто отказывался пить, оправдываясь отсутствием желания к выпивке. И уже лёжа в постели, рядом с Людмилой, они подолгу вспоминали годы, проведённые в родительском доме. Однажды, Людмила упросила брата съездить домой, навестить мать.

– Съезди, Витюша, мать там одна, тошно ей без нас. Я бы сама поехала, да на работе не отпустят. Проезд я тебе оплачу, передашь мамке кое-какие гостинцы. Я бы забрала её к себе, так где нам с тобой видеться в одной с ней квартире. Да и внуки ей нужны, чем старость в скором времени занять, пенсия на носу. А ни тебе, ни мне завести их не с кем. Не будь ты мне братом, я бы родила от тебя, Витюш. Ты меня слушаешь? – ощутив у себя между ног руку парня, окликнула она Виктора.

– Ребёнка ты от меня хочешь, – уткнувшись в подмышку сестры, пробубнил Витюшка.

– Да не фига ты меня не слушаешь! Какой от родного брата ребёнок? Я тебе про мать говорю, чтобы съездил, навестил, а ты мне руки суёшь, куда не просят. Понабрался от своих тёток глупостей, всему своё время. Когда ещё с тобой можно поговорить, как со взрослым мужиком?... Только что и умеешь – бабе ноги раздвигать. В конце концов, я старшая сестра, будь любезен меня слушаться. Завтра к одиннадцати отправляйся на автовокзал и к двум будешь у мамки. Расходы за мой счёт, а начнутся у тебя занятия в технаре, вовсе не допросишься. Понял? Куда руку убираешь, уже завёл почти, продолжай. Я тебе потом всё сделаю, только в попу не сегодня. Вот съездишь к матери, тогда дам.

Автобус подкатил к поселковой автостанции и остановился, выпуская пассажиров, гружённых ручной кладью. Автостанция представляла собой одноэтажный павильон, отделанный синим пластиком, с большими светлыми окнами. Располагался он в метрах пятидесяти от трассы, в окружении высоких старых деревьев, скрывающих строение от жарких солнечных лучей и дающих прохладу в тени под навесом, примыкающим к основному строению.

Виктор, взвалив через плечо объёмную сумку с подарками для матери, направился по главной улице с одноэтажными домами. Не доходя до центральной площади, парень свернул на знакомую с детства улочку, ведущую к старому дому с небольшим приусадебным участком. В глубине двора он разглядел фигуру матери, склонённую над грядками помидорных кустов, с мотыгой в руках. Энергичные взмахи мотыги в междурядье оставляли и без того чистое пространство от сорняков. Виктор открыл калитку и, оставив сумку у крыльца, подошёл к матери. Упавшая тень на землю, отвлекла Зинаиду Михайловну от прополки. Она подняла, съехавший на лоб головной платок и, увидев перед собой сына, застыла в немом изумлении.

– Витенька, сынок! – выронив из рук мотыгу, она шагнула к нежданному гостю и приникла к груди Виктора, обхватив парня за шею, – да как же так, что же не предупредил, что приедешь!.. Я ведь и не ждала совсем. А Люсенька с тобой?

– Я, мам, на каникулах, а Людмилку с работы не отпускают. В отпуск приедет, ближе к зиме.

– Жалость какая... – запричитала Зинаида Михайловна, – так бы хотелось повидаться с вами. Чего я тебя во дворе держу, в дом пошли.

Она потянулась губами к лицу сына, но Виктор, как бы случайно, перехватил её поцелуй своим ртом и не выпускал её губ некоторое время.

– Чего удумал, баловник, соседи увидят, засрамят старуху. Ступай, Витюша, в дом, – застенчиво покачав головой, мать, бросила косой взгляд в сторону соседского двора и поспешила вслед за сыном.

– Одна живёшь? – не оборачиваясь к матери, спросил Виктор.

– Одна, Витя, давно одна. Словом обмолвиться не с кем. Днём на работе, а вечером только с кошкой и поговоришь. Как, сынок, девушку не завёл ещё?

– У меня, Люська, за девушку, – подхватывая с земли сумку сообщил Виктор, что заставило Зинаиду Михайловну растерянно взглянуть на сына и опасливо оглянувшись по сторонам, захлопнуть за собой дверь.

– Да что же ты такое говоришь на людях, сынок? – вскинулась мать на Виктора, замкнув на засов входную дверь.

– А кто слышит? Нет никого, да и чего я сказал?

– Если кто нас слышал, то уж поймёт, о ком ты говорил, с укором возразила мать.

– Отвык я от ваших порядков, в городе всем друг на друга плевать, хотя и живут тесней. В одной квартире трахают, а в соседней ахают, – усмехнулся сын.

– Это что же, вас с Людкой слыхать всем соседям? – поразилась Зинаида Михайловна. – Стыд- то какой!..

– Стыд, мам, глаза не ест. Не хочешь, не слушай, – успокоил мать Виктор. – Тут Людмилка напихала полную сумку всяких шмоток для тебя, а это письмишко от неё, – достал он конверт, с вложенным в него письмом.

Женщина с благоговением приняла конверт из рук сына и ушла на кухню, чтобы в тишине прочитать послание от дочери. Витька, осмотревшись в спальне матери, прошёл в свою комнатку. С тех пор, как он, по настоянию матери, уехал из родного дома, после того случая ночного принуждения матери к близости, в обстановке ничего не изменилось. Все его книжки и журналы «Юный техник» стояли в два тесных ряда на полке, словно дожидаясь возвращения своего хозяина. Между тем, Зинаида Михайловна читала письмо от дочери, веря и не веря, тому, что писала Людмила.

Здравствуй дорогая, мамочка!

Пишу тебе письмом то, о чём хотела сказать при встрече, на словах. К сожалению, мне самой приехать к тебе нынче не судьба, но в отпуск соберусь непременно. Те вещи, что привез Витя, я купила по твоим размерам. Носи, не прячь по сундукам. Дорогая моя мамуля, твой совет скрасить своё незамужнее одиночество, я приняла и согласилась с тобой. Витюшка, оказался хорошим и опытным любовником. Не стану описывать наше совместное общение в постели, но скажу прямо и откровенно, что у меня не было случая пожалеть о своём решение. Я благодарна тебе за то письмо. Целую тебя, мамочка, и надеюсь, что тебе не придётся пожалеть, о согласии переспать с Витей. До скорой встречи, родная моя!

Зинаида Михайловна, в раздумье свернула листок письма и, вложив его в конверт, подсунула послание дочки под скатерть кухонного стола. Тревожно взглянув на выходящего из своей комнаты Виктора, спросила:

– Сынок, с дороги поешь? А к вечеру я приготовлю твою любимую жареную картошечку на свином сале. И выпить немного найдётся, ты, поди, уже пьёшь?

– И пью, и курю, и женщин люблю, мамуль. Так что сегодня я себе позволю весь набор удовольствий. Если ты, конечно, не будешь возражать. У тебя банька исправна?

– А что ей сделается? Воды в котёл залить, дрова заготовлены ещё с весны, веники найдутся. К вечеру поспеет.

– Вот и ладно, пойду растопкой займусь, Есть до вечера не буду. После баньки и поедим, ты разбери сумку, там и выпить и покурить захватил. И Люськины покупки для тебя забери.

– Чего это Люсенька с нарядами затеяла? Есть, что на работу одеть и хватит, мне перед людьми рядиться незачем, – с горьким сожалением вздохнула Зинаида Михайловна.

Виктор вышел из дома, а Зинаида Михайловна принялась разбирать сумку, рассматривая каждую обновку и одобрительно покачивая головой. Но наткнувшись в сумке на упаковку презервативов, недоумённо пожала плечами, решив, что они попали в сумку случайно.

К вечеру банька была готова. Виктор зайдя в дом, с наслаждением потянул носом, аромат жареной картошки с кусочками мяса в глубокой сковороде. На столе лежала не хитрая закуска из нарезанной селёдки под колечками репчатого лука, тарелка с огурцами, красными помидорами и с перьями зелёного лука. По центру стола возвышалась бутылка водки. Оглядев стол, Виктор проглотил голодную слюну и, захватив из сумки сменное бельё, позвал мать из соседней комнаты.

– Мам, у меня всё готово. Бери свою сменку и пошли, похлещемся веничками.

– Скажешь то же, мать будет взрослого сына парить. Ты уж сам, Витюш, я же как-то управляюсь без помощников.

– Нынче я у тебя в помощниках. Что мы друг друга голяком не видели? Спать-то всё равно вместе ляжем. Давай, собирайся и приходи, я тебя жду, – Виктор вышел за дверь и по тропке пошёл к старой баньке.

– И чего они придумали с Людмилкой... Нашли себе развлечение, с матерью безобразить. Сами бы и тешились – их дело молодое, а я бы только за них рада была, – сдержанно вздохнула Зинаида Михайловна, выбирая с полки шкафа полотенца и чистое бельё.

Сбросив в предбаннике на крюк домашний халат, оставшись в ночнушке, Зинаида Михайловна вошла в парилку. В густом пару она увидела сына, вытянувшегося на нижнем полке лицом вниз.

– Не угореть бы, сынок. Банька у меня считай твоя ровесница, ещё наш дед ставил. Я уж столько пару не напускаю.

– Это, чтобы ты без своего балахона заходила. Снимай эту тунику и давай начнём. Сперва меня пропарь, потом я тебя веничком отхожу.

– Не ловко мне перед тобой, сынок, голым задом светить, – робея призналась мать, нехотя стягивая через голову ночнушку и бросая её перед собой на лавку. Ты уж и не помнишь, как ещё мальцом с дедом мылись в этой баньке. Он тебя и приучил к банному делу.

– Как старше стал, воду с колодца таскал в котёл. Дед тогда уже прибаливал, а до последних дней от баньки не отказывался. Париться уже не мог, лежал на нижнем полке и потел в пару.

– Деда помню, правда, нечётко, когда он умер мне лет восемь было. Люська уже школу заканчивала. Хватит о прошлом, займёмся делом, мамуль.

Зинаида Михайловна встряхнула веник, поводила им над сыном, нагоняя жар и прошлась влёгкую по спине, ногам. Витька взвыл, хватая ртом горячий воздух.

– Ну, ну, Витюш! Чего ты, я же не сильно. Отвык, поди...

– С непривычки, я ведь жёстче мочалки уже несколько лет ничего не помню, – промычал через сжатые зубы Виктор, ухватившись за ногу матери.

– Не мешай, сынок, ещё успеешь натешиться! Твой дед поспокойней был, когда его веничком охаживала, знал время для ласк, – рассудительно вспомнила Зинаида Михайловна, но тут же осеклась, настороженно взглянув на сына.

– Ты с дедом?... – спросил Виктор обернувшись на мать, – а как же отец, молчал?

– А чего с него, алкаша, возьмёшь? Он только и смог мне Люсеньку зачать, а там за бражничество своё принялся, так без просыпа и пил, пока не окочурился. А уж тебя я от бати понесла. Мужем мне был хорошим, тебе заместо отца. Дружно с ним жили. Люди в посёлке не судачили, обошлось...

Мать вновь принялась за веник и, перевернув Витьку на спину, слегка опешила, увидев вздыбленный член сына.

– Не к месту и времени я разговор завела с тобой, – ругая себя, призналась Зинаида Михайловна, – глаза прикрой, чего напрасно на меня пялиться.

Черпнув ковшиком воду, плеснула на раскалённые камни. Пар густыми клубами пополз по нижнему полку, окутывая тело Виктора. Веник вновь загулял по груди и ногам парня. Закончив основную процедуру, отложила веник в горячую воду, окатив из деревянного ушата распаренного сына, Зинаида Михайловна проводила его в предбанник.

– Ступай, сынок, охладись на лавочке, а я пока ополоснусь.

Но Виктор потянул за собой в предбанник мать. Усадив её на лавку, порывисто дыша приоткрытым ртом, он обнял женщину, положив руку ей на грудь, перебирая в пальцах твердеющие соски на мягких мячиках материнской груди.

– Уймись, сыночка, ты ещё меня парить собирался. Успеешь с этим, у нас ночь впереди и ужин простынет. Не будем спешить, я ведь тоже не стерплю до постели.

Виктор поцеловал Зинаиду Михайловну, чуть задержавшись на её губах, поднялся с лавки и, вслед за матерью прошёл в парилку, любуясь её плотными округлыми ягодицами.

– Мам, а Людмилка знает, что мы с ней сводные? – беря веник в руку, справился Виктор, встряхнув его от горячей воды.

– Знает, потому и дала себя, что не самое близкое родство. Ты уж не бросай её. Ближе её у тебя никого нет, родные вы. А свой грех мне отмаливать, любила я твоего батю и он меня, да поздно мы с ним сошлись. Кабы наперёд знать, без оглядки за него пошла бы, пусть даже в дочери ему по годам приходилась. А захочет, Люся, от тебя ребёночка, не противься, сынок. Не оставаться же ей одной на свете. Для бабы дитё – первостепенное дело в жизни..

– Как скажет, так и будет, мамуль, ей решать, – согласился Виктор, огладив ладонью распластанное тело Зинаиды Михайловны на полке.

За окном сгустились сумерки. В стекло бились ночные бабочки, нарушая тишину в помещении небольшой кухонки. За столом сидели Виктор и Зинаида Михайловна. Наполнив рюмки, она, взглянув на сына, произнесла короткий тост.

– За тебя, Витенька. Хочу, чтобы не пришлось жалеть о нашем грехе. Ты, сынок, последний мужчина в моей жизни. Пусть эта ночь будет счастливой для нас с тобой.

Они выпили водку, закусив ломтиками селёдки с чёрным хлебом и принялись за жарёху с мясом.

– Люся тебя кормит или ленится готовить?

– Когда заранее созваниваемся, что приду, готовит для меня обязательно. Спросить хочу тебя. С этим – Петром, тебе было хорошо? Жалеешь, что он смотался? Видать, что тебе с ним было неплохо. Ведь в ту ночь, я к тебе из-за него пришёл. Надоело, что он тебя всякий раз до воплей доводил. И кричала ты не от боли...

– Давай сначала выпьем, – предложила мать, придвигая свою рюмку. Виктор разлил водку и, выпив, приготовился слушать исповедь своей матери.

Я ведь осталась без мужика рано, мне по тем временам и сорока не было. Батя наш умер, Люся уехала за тёткиным наследством в город. Ты у меня в школу только пошёл. Я в продуктовом магазине работала, когда чего и принесёшь домой. Концы с концами едва сводили. До мужика ли было? А тут этот Петька притащился, после того, как с Люсей у них полный разлад произошёл. И давай он ко мне клинья подбивать, сперва на жалость давил, что она его, мол, бросила несчастного. Потом и вовсе понёс, что одиноко ему без Люси, что я напоминаю ему мою дочь. А сам всё руками меня касается: за плечо ухватит, руку тискает. Не выпей я с ним перед этим, на его нытьё, может, и не повелась бы. Только в себя пришла уже на кровати с юбкой под грудью. Уболтал меня пьяную, а как пришла в себя, то уж под ним оказалась. Пусть, думаю, только отвяжется, а там и на порог не пущу. Куда там? Много ли одинокой бабе с ребёнком на руках надо. Уговорил меня попробовать жить вместе. Поверила, согласилась. Ты и вовсе несмышлёныш был. Советчик из тебя никакой. Стали жить. Вроде, всё по-моему делает, а в постели полный хозяин. По-началу просил, а потом и вовсе требовать стал. Коли дочь могла, то и мать сможет. Во все места научил принимать его, подлеца. Люсенька тебе, поди, рассказывала.

– Не скрывала, не плохо у неё получалось, – признался Виктор, – единственно, за что ему благодарен. Ты ещё не забыла его науку?

– Такое не забудешь, сказать, что она мне нравится, не буду врать, но стерпеть по необходимости можно.

Виктор налил ещё по одной и предложил матери выпить. Она долго смотрела на зеленоватое стекло рюмки, решая про себя, нужна ли эта мерка для неё, но опрокинула её в рот, втянув носом запах чёрной горбушки.

– Хватит, сынок. Больше не буду. И это уже лишнее. Пойдём стелиться.

Не успели они встать из-за стола, как раздался звонок мобильника в сумке Виктора. Парень достал телефон из кармана баула и в недоумение приложил его к уху.

– Привет, Витюша, не помешала? – звонила Людмила.

– Соскучилась, не засну без тебя сегодня, милый. И за мамку переживаю, как бы чего не натворил без моего присмотра.

– Так приезжай, присмотришь, мы с мамулей не против, – рассмеялся брат, подмигивая матери.

– Тогда встречайте, если не против. Чудак, дверь открой, я на пороге стою, дожидаюсь...

– Мамуль, твоя ненормальная приехала, в дверях ждёт.

– Господи! Счастье-то какое! – вскинулась Зинаида Михайловна и опрометью кинулась к дверям, отмыкая запор, дрожа от волнения.

– Выглянув в прихожую, Виктор увидел женщин, тесно обнявшихся, с заплаканными лицами. Невнятное бормотание, быстрые поцелуи и слезливые возгласы, всё, что разобрал Виктор, стоя в проёме кухонной двери.

– Да оторвитесь вы друг от друга. Люська голодная, поди, корми свою дочку сумасшедшую.

– Дай мне на, Люсеньку, наглядеться, столько лет не виделись. Сейчас доченька, чуть подогрею и поешь.

– Мам, пусть Люська похозяйничает, а мы пока её в спальне подождём, – предложил Виктор, уводя мать из кухни, – наговоритесь ещё завтра. А чего со мной сразу не поехала, классную баньку пропустила.

– Всё успею, два выходных впереди. Я после работы сразу к вам помчалась, попутный рейс оказался. Всё удачно сложилось. Вы идите, а я попозже приду.

– Да как же? В кои годы дочка приехала, а ты меня от неё уводишь! – запричитала Зинаида Михайловна.

– Собственно я могу и здесь если у вас важные разговоры, – съёрничал Виктор, удерживая мать за талию.

– Витя, не глумись над женщиной, не забывай, что она тебе мать, а не одна из твоих подружек, – строго перебила Людмила брата. Мамуль, иди с ним, не отвяжется ведь, а я тут сама.

Зинаида Михайловна расстроенно вздохнула и пошла к себе в сопровождении сына.

– Мы ведь не будем долго, Витенька? – с надеждой в голосе спросила мать, развязывая на ходу пояс халата.

– Боже! Какая вкуснятина, – усаживаясь за стол, пропела Людмила, наливая в одну из рюмок водку и вдыхая аромат с горячей сковороды. Коротко выдохнув воздух, не спеша выпила рюмку и, прижав, по обыкновению, ко рту ладонь, счастливо себе улыбнулась. – Дом, дом, милый дом! – замурлыкала она, отправляя в рот поджаренные ломтики горячей картошки с кусочками мяса и закусывая огурцом. А через приоткрытую дверь спальни, доносились томные стоны Зинаиды Михайловны.

Небольшое затишье и вновь понеслись те же звуки, только более громкие с резкими завываниями. Людмила выпив ещё рюмку, озадаченно прислушалась, в надежде успеть на заключительный этап очередного действия домашнего спектакля. По периодически доносящимся всхлипываниям и жалобным вскрикам матери, она поняла, что Витька приступил к излюбленному варианту анального совокупления их матери.

– Как бы не снасильничал матушку, паразит. – Впрочем, живя с Петром, Зинаида Михайловна не могла избежать участи его пагубных страстей и постигла сей извращённый способ грубого удовлетворения мужского эгоизма. А Витюшку явно приучили к этому его бабёнки. Трудно было Людмиле понять, что так привлекало этих женщин в подобном способе сношений, где боль и страх заполняли сознание и только неизбежность насилия могли привести их к мучительному оргазму. Она вышла из кухни и заглянула в комнату Зинаиды Михайловны. Как Людмила и полагала, мать корчилась от боли проникновения сыновнего члена в её, удерживаемый Виктором, крупный зад.

Судя по тому, как сквозь жалкие стенания матери, отчётливо различалось порывистое, сбивчивое дыхание её партнёра, Людмила определила заключительный этап в затянувшемся анальном сношении матери со своим сыном. Она не выдержала и вошла в комнату. Положив голову матери на колени, Людмила гладила подёрнутые лёгкой сединой волосы на голове Зинаиды Михайловны, слегка похлопывая её по вздрагивающей спине. Резкие толчки мужских бёдер, и хриплое дыхание Виктора завершили мучительный процесс. Руки матери обхватили талию, рядом сидящей дочери, и в беззвучном рыдании женщина постепенно затихла.

– Отделал мать, паршивец! Со мной так не безобразничал. Ведь предупреждала тебя! Чего резинку не взял, ведь положила в сумку, иди с мылом вымой. – отчитывала Людмила брата, – попробуй только отказаться у меня.

– Немного передохну, Люсь, и ты в обиде не останешься, – устало пообещал Витюша, наблюдая за тем, как сестра раздевается у него на глазах.

– Конечно, не останусь, куда ты денешься, стервец, только без этого извращения. Мать уж забыла, когда её насиловали эдак, а сынишка, шельмец, напомнил.

Спустя время, Людмила сама принялась за сникший член брата, насаживая свой рот на крепнущий на глазах член Виктора.

Зинаиду Михайловну Людмила не отпустила из комнаты, попросив мать помочь ей.

– Мамуль, не уходи, ты мне нужна.

– Зачем, Люсенька? – не поняла Зинаида Михайловна, стараясь не смотреть на усилия дочери оживить постепенно крепнущий член брата.

– Тебе внучка нужна?

Зинаида Михайловна лишь недоумённо пожала плечами, поспешно кивнув головой.

– А что же я могу, дочка? – растерянно спросила мать, опускаясь на край кровати.

– Сама не догадываешься, мамуль? Лизать не обязательно, хотя и желательно, но пальчиками поработай.

– Как это? – смущённо спросила Зинаида Михайловна.

– Как себе или не приходилось себя баловать?

Мать лишь укоризненно покачала головой, скосив глаза на сына и покорно присела в ногах Людмилы.

Часа два троица провела в тесных объятиях, пока не разошлась по комнатам, когда уже забрезжил летний рассвет.

А на утро они проснулись и за столом Людмила огласила своё решение, связанное с их дальнейшим проживанием.

– Мамочка, продавай свой дом и перебирайся ко мне в город. С работой для тебя в городе проблем не будет, а мотаться к тебе всякий раз, не дело. Одной тебе оставаться здесь нельзя, сама понимаешь. Родных и близких у тебя здесь нет, а тех что были уже схоронила. Словом, ты возражать не будешь? Вот и ладно.

Зинаида Михайловна растроганно вздохнула и согласно кивнула головой

– Спасибо тебе, Люсенька, не оставила мать одну на старости лет. Может, я вам ещё сгожусь, – и, обняв Людмилу, благодарно поцеловала её, при этом плечи матери подрагивали на груди у дочери.

Продолжение следует