Заместитель командира восемьдесят пятого мотострелкового полка по политической части подполковник Поляков отнёсся к предложению жены о создании небольшого балетного спектакля на сцене гарнизонного Дома офицеров с пониманием.

— Идея хорошая. Эстетическое воспитание советских воинов не противоречит политическим задачам партии и правительства, — сказал он привычным шаблоном, то ли забыв, что сидит за кухонным столом, а не в президиуме собрания, то ли с преднамеренным сарказмом. Но бросил взгляд на стоящую рядом жену, спохватился и поднял руки:

— Шучу, шучу. Не лезь в бутылку. Идея, действительно, замечательная. Ты — талантливый хореограф и, я уверен, сделаешь, всё в лучшем виде.

— Прежде всего, я — балерина! А хореограф — поневоле, — сказала Бестужева.

— Конечно, конечно, — торопливо согласился Поляков и отложил ложку. — Так в чём тебе я должен помочь?

— Надо сделать оформление сценического пространства. Установить декорацию, нарисовать задник, кулисы. По возможности, занавес.

— Только-то всего?

Нина Георгиевна уловила в голосе мужа плохо скрытую иронию.

— Это максимум, — сказала она. — Для первого раза, хотя бы, нарисовать задник.

— Из чего он делается?

— Из натуральной или синтетической ткани: сатин, бязь, ранфорс.

— Маскировочная сетка годиться?

— Шутишь? На заднике должно быть изображено озеро и лунная ночь. Что бы такое нарисовать, надо иметь светлую материю.

— На всю сцену? Ого! Это, примерно, квадратов шестьдесят... Тридцать пять или даже сорок простыней.

— Простыни?

— Они же белые и прочные. Если новые. Можно будет списать, как бывшие в употреблении. Это решим. Что ещё?

— Марля, крахмал для юбочек.

— Мелочь! Краски, какие?

— Надо с художником посоветоваться.

— А художник кто?

— Я думала, ты посоветуешь.

— Я? У меня же воинская часть, а не художественное училище. — подполковник Поляков на минуту задумался.

Отщипнул от краюхи кусочек хлеба, помешал ложкой вермишелевый супчик на милом его желудку курином бульоне, прикинул в уме варианты.

Нина Георгиевна смотрела на дорогое сердцу лицо, и ждала ответа.

— Вспомнил! — лик подполковника прояснился. — В роте капитана Калинина есть неплохой богомаз. Представляешь, он за месяц в одиночку успел оформить Ленинскую комнату и гарнизонную библиотеку! Не просто писал тексты на планшетах, а разрисовал стены. И очень прилично. Как же его фамилия?

— Большаков, — сказала Нина Георгиевна отрешённым голосом.

— Точно! Большаков. Ты тоже о нём слышала? От Леночки Калининой? Весьма талантливый юноша. Надо сказать капитану, пусть направит этого бойца, временно, скажем на месяц, в штат Дома офицеров. Как тебе, милая, такое решение вопроса? Нормально?

«Да уж, куда нормальнее? — подумала Нина Георгиевна. — Знал бы ты, мил дружок, как сей «талантливый юноша» способен работать двадцать первым пальцем...»

Она положила на отдельное блюдце куриную ножку. И продолжала думать о фаворите жены капитана Калинина:

«Этот «талант» будет и к твоей жене, подполковник, подкатывать. Однозначно... Видела я его ручища! Схватит — не вырвешься... А если верить Ленке, в штанах для доверчивых баб у него ещё тот «инструмент» припрятан...»

— Вкусно приготовлено, — похвалил Поляков. — Ты у меня и красавица, и добрая хозяюшка.

«В Москве бы я к кухонной плите на километр не подходила, - фыркнула не его комплемент Нина, - там на каждом углу ресторан или кафешка.» Но вслух произнесла:

— Спасибо. Я старалась.

Ответила на автомате, продолжая «раскручивать» своё отношение к сотрудничеству с любовником Калиненой:

«Не хочется иметь, что-то общее, с этим «донжуаном в гимнастёрке», бряцающим bеstwеаpоn (настоящим оружием для женщин). Но видно, придётся, какое-то время, терпеть... Тем более, в себе я абсолютно уверена...»

— Чай с печеньем или компот?

— Лучше чай, - ответил Поляков.

«И как всё совпало! Стремление сделать спектакль. Похождение Калининой с художником, расхваливание его достоинств. И внезапное предложение мужа призвать к сценичным работам именно Большакова. Странно, это... Или карма? Вон какой у меня муженёк – и собой хорош, и ухоженный, и гладенький. Во всех смыслах подарок для верной жены. А вот интересно, погуливает ли он на стороне со всеми этими достоинствами? Ведь, наверняка, не одна гарнизонная телефонистка по нему сохнет...»

Поставила на стол горячий чай в серебряном подстаканнике (из того приданого, что привезла с собой из Москвы).

«Хотя, если книгу писать, эту тему муж-жена можно дофантазировать. И контакт с Большаковым возможен на уровне лёгкого флирта. Поможет прочувствовать ощущение опасности рядом с этим «сексуальным гигантом». Так или приблизительно так, охарактеризовала своего хахаля Калинина...»

Бестужева обошла стол, заботливо поправила на муже зелёный отворот служебной рубашки. Прошлась по залу. Заглянула в детскую. Оба малыша спали, тихонько посапывая. Осторожно прикрыла двустворчатые двери.

«Да, ей хочется вступить в поединок с самоуверенным мальчишкой в гимнастёрке. Щёлкнуть его по носу своей недоступностью. И при этом испытать адреналинчик с пузырьками шампанского в голове... Почему бы и нет?»

Нина Павловна в раздумье задержалась возле включенного торшера. Горела включенная пятиламповая люстра. Бестужева протянула руку и на подсознании отключила светильник.

«Этот поединок на «выживание» придаст сюжету пикантные оттенки и сопереживание за безопасность одной из героинь романа...» - она представила двух офицерских жён. Порядочных и красивых. Обе попадают под очарование гарнизонного ловеласа. Но одна женщина осталась верной мужу, а другая... Не слишком ли прямолинейно? Над деталями следует подумать... Да, в общении с Большаковым найдётся приватная интрига для будущего сюжета. К тому же, наверняка, всплывёт, что-нибудь, эксклюзивное, о чём «забудет» упомянуть в своих записях Калинина...»

Эти мысли крепились в прекрасной голове Нины Георгиевны значительно быстрее, чем мы тут излагаем, но и этот короткий промежуток времени от подполковника не ускользнула игра теней на лице любимой.

— Что-то не так? — спросил он, придержав размешивание в крепком чае кусочка рафинированного сахара.

Нина Георгиевна внутренне напряглась. «Уж не произнесла ли я что-то ненужное вслух?» - успела подумать она и осторожно спросила:

— С чего ты взял?

— Мне так показалось.

— Ерунда! Я без претензий. Большаков, так Большаков, — на красивых губах Нины появилась улыбка. — Только ты, милый, с этими решениями не затягивай. Хотелось бы подготовить спектакль за пару месяцев. Подсуетись.

— Угу, — сказал Поляков отхлёбывая горячий напиток и разглядывая фигуру своей благоверной.

«Всё-таки роды ей пошли на пользу! – размышлял он. – Исчезла костлявость в ключицах. Шея стала гладкой, не такой тонкой, как ранее. И грудь приняла приятую округлость... Среди сослуживцев, в особенности молодых, есть завистники его обладанию ТАКИМ хозяйством. Даже командир полка, на каком-то банкете, обмолвился, что: «Если бы не его преклонные годы, то...»

Полкан не договорил, но красноречивый взгляд в сторону Ниночки, сказал Полякову о многом.

И захотелось подполковнику сегодня лишний раз ублажить своё домостроевское право на красивую жену. В отместку тем, кто зарится на сладкое, но смеет лишь тайно фантазировать, не то что - прикоснуться...

...

Когда муж насытился и потянулся подобно сытому коту, Нина Григорьевна уселась ему на колени и задала вопрос, без которого не проходило ни дня. Вариации вопроса и ответов были различные, но суть оставалась одна — когда ожидать перевод подполковника Полякова в Московский военный округ?

— Как у тебя с переводом? Осложнений не ожидается?

— Всё под контролем, милая, — ответил Поляков, расстёгивая пуговку за пуговкой на домашней кофточке любимой. — Вот пройдут войсковые учения, можно будет собирать чемоданы...

— Сроки не приблизились?

— Где-то, в мае-июне решиться. Окончательные даты учений ещё не назначены.

— Раньше никак?

— Дорогая, сам министр обороны Андрей Анатольевич Гречко на учениях будет! Кто же его поторопит?

Руки Полякова одну за другой выпускает на свободу прекрасные груди жены, поглаживают розовые ареолы вокруг коричневых сосков, которые очень чутко реагирующих на его ласку.

— Не люблю опаздывать или догонять, - сказала зажмуривая глаза Нина. – Надо ещё поработать со сценарием...

— Тут мы с тобой одинаковые. – потеребил сухими губами один из сосков подполковник. — Что-то давненько ты меня не баловала... Коль дети спят, порезвимся? У тебя же сегодня нет овуляции? - он посмотрел на часы. — Минут тридцать у нас есть...

Намёк на озорство промелькнул в тёмных, как орех в шоколаде, глазах Бестужевой. Она сделала милую «кошачью» мордочку и очаровательным балетным па сползла на ковёр перед креслом.

— Значит по минимуму, — с некоторым разочарованием произнес подполковник. — Ну, что же, пусть будет хотя бы так.

Он откинулся на спинку кресла и стал наблюдать за действиями жены.

Расстегнув гульфик суконного галифе, осторожно, чтобы не поцарапать о грубую ткань нежную кожицу, вытянула острыми лакированными коготками полуживое «хозяйство» мужа. Потрепала его губами, приводя в сознательное состояние.

Скинула кофточку, оголила мраморные плечи. Приподняла изящными пальцами тяжёлую, идеальной формы груди и обжала тугими полушариями выставленный из галифе член супруга.

Начала двигать ими вдоль твердеющего ствола.

«А у Большакова эта штука больше», — вспомнила недавний рассказ Калининой Бестужева. И тут же уверовала себя, что констатирует этот факт без всякой задней мысли, лишь увязав информацию с народной поговорками: «В чужих руках толще, а в сарае у соседа - слаще».

От подобного «оправдания» ещё больше смутилась. И, возмещая супругу свою привольную оплошность, усилила интенсивность трения титек о хуй, который у мужа не был исключительных размеров, но когда возбуждался, маковка залупы значительно увеличивалась и мелькала между грудей жены переспелой клубничкой.

Их игра заключалась в том, что когда Поляков «созреет», Нина Георгиевна должна успеть ухватить эту «клубничку» губами, засосать поглубже в рот и принять всё, что накопили яичники подполковника.

Поляков называл, такой минет «Помоги артисту балета!»

Откуда он взял, что перед выступлениями, балерины отсасывают своим партнёрам по танцу излишки спермы, чтобы те не осрамились на сцене, Бестужева понятия не имела. Возможно извлёк из разговоров на офицерских тусовках или ещё где-то.

Но, однажды, в начале их супружеской жизни, она услышала от мужа эту закулисную «подробность». Пыталась возразить. Муж настаивал. Уверял, что так и есть на самом деле. Что она должна в этом признаться, а не утаивать. Что он её не осудит. Поскольку ТО было до их замужества.

Посмеиваясь и отбрыкиваясь Нина Георгиевна, однажды, таки приняла условия этой сексуальной условности. «Призналась», что, в самом деле отсасывала. И не раз.

Это уступка так завела Полякова, что он в ту ночь был не удержим. Расспрашивал «подробности», уточнял «детали». Молодая жена вынуждена была их придумывать. И Поляков показал экстра-класс...

А вмести с ним получала свою долю возбуждения и Бестужева.

С тех пор она послушно изображала действие как будто, на самом деле, кому-то, «помогает». Ревнивый муж устраивал допрос с «пристрастием»:

— Ты ведь так это делала? — спрашивал он, двигая тазом навстречу красивой голове супруги.

— Угу... — подтверждала та, с членом во рту.

— И всегда глотала?

— Угу...

— А передок берегла для мужа?

— Угу...

— Никому его не подставляла?

— У-у-у...

Подполковник блаженствовал. Сегодня он не расспрашивал супругу сколько у неё было таких «кормильцев». Видимо действительно спешил.

— А ну, ускорься!

Нина Георгиевна, отпустила груди и, перехватив член пальчиками, быстро-быстро задвигала ими от своих губ к мошонке и обратно. При этом глядела на мужа невинным, как у месячного щенка, взглядом.

Поляков всегда обожал этот момент.

Его взор затуманился, дыхание усилилось. В прелестный ротик Нины Георгиевны выплеснулась пульсирующая струйка тёплой спермы.

Верная жена проглатывала «подарок», облизала «инструмент любви» и заправила опавший член в брюки. По-деловому, пуговка за пуговкой, застегнула гульфик.

Поляков взглянул на часы: — Пора!

Поднял жену с колен, поцеловал в обе щёки и пошёл надевать китель. Он отбывал на ночное дежурство в добром здравии и в замечательном расположении духа. Сегодня в штабе на пульте оперативной связи несла службу вольнонаёмная телефонистка Катенька - курносая девчушка двадцати лет.

Замполит честно выдержал конфетно-коньячную неделю и теперь намеревался приступить к освоению юного тела по полной программе.