Оставшись одна, Нина Георгиевна прошлась по опустевшему залу, заглянула в самые дальние углы и увидела, что искала.

Долго смотрела на портрет, боролась с желанием унести его с собой. Но это было бы воровством.

Не без сожаления, вернула на прежнее место — за тумбочку, и, чтобы не встретиться с неудачником в любовники, покинула спортивный зал через запасной выход ведущий во двор Дома офицеров.

Стояла прекрасная майская погода. Можно было бы, как это бывает перед началом лета, искренне радоваться тёплым дням, синему небу Приморья и сочной зелени, но на женскую душу нашей героини давил неприятный осадок ощущения предательства. Нина Георгиевна спорила с собой. Убеждала, что иначе поступить не могла. Что стояла на краю пропасти, за которой началось бы падение. Что она вынуждена была сделать этот опережающий шаг во спасение. Шаг в обратную сторону от морального срыва.

Где-то в глубине парка слышались весёлые детские голоса. Возможно там гуляли её близнецы с радостными, беззаботными мордашками. В другом случае она, непременно, захотела бы их увидеть. Но не сейчас. И Бестужева свернула на соседнюю аллею.

У развилки, где берёзы водили «хоровод», присела на знакомую скамью, и подставила лицо ярким лучам солнца.

Мысли приходили и, подталкивая, друг друга, спешили обосноваться в её больной голове. Первые из них были о Большакове:

«Вообще-то, парень не виноват... Молод, не умеет бороться с природным инстинктом... Она тоже - «хороша». Столько ему позволяла... А её ночные «разборки» со своими страстями? Всё из-за вынужденного одиночества. Поляков, сучара, где ты?! Обещал приехать, а тебя всё нет и нет... Я же - скучаю!..»

Бестужева повернула к солнцу другую половину лица:

«Пусть немного позагорает, а то хожу бледная, как смерть...».

Мысль от лица метнулась к Калиненой:

«Обещала принести заключительную часть рукописи. Стиль у девочки поменялся. Была скромной пенькой... Теперь строчит так, что без рукоблудия, листать невозможно... Будущему потребителю пошлость понравится... Поднимется тираж. Придут большие деньги и можно не зависеть от Полякова...»

Нина Георгиевна тяжело вздохнула:

«С книгой получается. Её она напишет. И первую репетицию на сцене с установленной декорацией проведёт. Завтра. И спектакль будет воскресение. И телевидение приедет, и банке состоится... Что же ей ещё надо? От чего так тяжко на душе? Большаков? Сучара! Дался он ей! Забыть, забыть, забыть!»

Посмотрела на часики. Начало третьего. Скоро можно будет забирать близнецов...

«Наверное, пора нанимать для мальчиков няню. Хотя бы на время гастролей со спектаклем. Не останавливаться же на одноразовом прогоне. Владивосток, Хабаровск... Вполне реально. Надо будет подумать...»

— Здравствуй, Нина!

Рядом со скамьёй стояла Лена Калинина. Похорошевшая, свеженькая. С румянцем во всю щёку. Не женщина – кровь с молоком.

Вот кто не обременён заботами, что навалились на Бестужеву. Вот кому Нина Георгиевна напомнит кое-что!

Тем временем Елена Павловна протянула Бестужевой папку со скоросшивателем:

— Закончила, как ты просила...

Бестужева молча взяла, молча кивнула.

Калинина опустилась на скамью рядом.

Бестужева, выдерживая паузу, которой её учили в театральной студии, демонстративно грела ухоженное лицо солнечным светом.

— Слышала новость? — начала Калинина. — В политотделе армии ожидаются крупные перестановки. Прежний зам Репина, будет исполнять обязанности своего погибшего начальника...

«Боже, какая нелепая смерть!» - вспомнила некролог в «Суворовском натиске» Бестужева.

—... а твоего Полякова назначат на его место. Скоро переедешь из этой дыры в Уссурийск и станешь женой полковника.

Калинина замолчала, ожидая от «подруги» ответную реплику.

— Кто тебе об этом сказал? — спросила Нина Георгиевна, сохраняя блаженное выражение лица.

— Ну, ты, Нин, даёшь! Будто не знаешь, что в гарнизоне, трудно держать что-либо в секрете.

— Особенно в среде офицерских жён...

— Жёны тут не причём. Ты своим спектаклем живёшь, как затворница, никуда не ходишь, ничего не слышишь, а я — человек не загруженный, в курсе событий...

— Слухи, иногда прилетают скорее, чем произошло само событие, — сказала Бестужева. — В народе это называют сплетнями.

— Вполне возможно. Но об этом говорят все! Дыма без огня – сама знаешь...

Калининой очень хотелось, чтобы слух оказался правдой, и Бестужева уехала от неё, куда-нибудь подальше.

— Желаешь от меня избавиться, как от свидетеля твоего блядства? — с убийственно-спокойным голосом спросила Нина Георгиевна.

— Вот ещё! — «обиделась» библиотекарша, покраснела и отвела взор от повернувшейся к ней Бестужевой. — Просто хотела за тебя порадоваться. Не у каждой в гарнизоне муж имеет такую быструю карьеру.

— Ой, ли? Я тебя насквозь вижу! Боишься, что проболтаюсь от кого у тебя... — Бестужева многозначительно провела тёмным оком по несильно заметной (если не знать), округлости живота Елены Павловны. — Я не поступаю, как некоторые. Зачем Большакову сказала?

— О чём? — по ребячьи забегали голубые глазки капитанши.

— Сама знаешь.

— Так он это... сам, откуда-то, выведал...

— Врёшь! Сорока на хвосте принесла? Кроме тебя никто не знал. Добьёшься, что по гарнизону пойдёт гулять другая сплетня, которую, может и назовут клеветой, но, как ты сама заметила: «Дыма-то без огня не бывает»...

— Прости... — прошептала испуганная Калинина. Она не знала куда девать свои руки и как вести себя в дальнейшем.

— Ладно. Сегодня я настроена благодушно. Декорацию наконец-то закончили, устанавливаем. А Большакова твоего я выгнала. Надоел своей озабоченностью. Даже не знаю, как эти два месяца вытерпела. Представляешь, он при мне онанизмом занимался!

— При тебе? – круглое личико хохлушки наполнилось волнением, о котором Нина Георгиевна мечтала.

«Ага, - зло подумала она, - и тебя это беспокоит. Ревнует, хоть и уверяла, что с солдатиком ничего больше нет.»

— В наглую! Выставит ялду и дрочит. Он, кажется, и при тебе так же делал. Только ты повелась, а я - нет! Не сработала «технология» извращенца.

Лена до боли в суставах стиснула край скамьи и опустила голову – ниже некуда.

— Подонок! – добивала «подругу» Нина Георгиевна. - Таких говнюков, лишь могила исправит! Ну, теперь пусть занимается рукоблудием в своей казарме. Без нас с тобой.

Бестужева кивнула на папку, полученную от Калининой:

— Не забыла об этом случае тоже упомянуть?

— Нет... А когда будет спектакль?

Несчастная попыталась сменить неприятную для неё тему.

Бестужеву, наконец, отпустило. Она ответила «изменщице» вполне благосклонно:

— В следующее воскресение.

— На премьеру пригласишь?

— Придёшь?

— Конечно! - обрадовалась нормальному разговору Елена Павловна. - «Лебединое озеро» в нашем гарнизоне — это замечательно! Говорят, и телевидение будет...

— Должно быть... О Полякове, почём зря, не болтай. Всё ещё по воде вилами писано...

— Хорошо. Не буду, — круглое личико жены капитана приняло прежнее симпатичное выражение.

Нина Георгиевна глянула на часики, как бы мимоходом спросила:

— Копии своих похождений в заначке не оставила?

— Нет! – слишком торопливо ответила библиотекарша.

— Сожги. Если снова обманешь, уже не прощу... - снова взгляд на часы. - Ну, мне пора забирать мальчишек.

— Я тебя провожу, — вскочила Елена Павловна. — Можно?

— Можно, — разрешила Бестужева. — Я сегодня хоть и озабоченная, но добрая...

На самом деле у бывшей балерины на душе скребли чёрные кошки.

Новость, принесённая Калининой, будь она реальностью, угрожала Нине Георгиевне отменой перевода мужа на службу в Московский военный округ и разрушению планов возвращения на главную сцену Союза...

Всю оставшуюся половину дня, до самого вечера, состояние тревожного дискомфорта не покидало её тело и мысли.

Возилась ли с малышами, приготовляя ли еду, приводила ли квартиру в порядок - постоянно помнила, о проигрышном варианте. Ждала появление мужа, с надеждой, узнать от него, что переезд в столицу не отменяется.

Перед сном не удержалась, открыла сочинения Калининой. И всё повторилось. Текст порнографического содержания, был настолько откровенным, что рука Нины Георгиевны сама нырнула под полог халата и нашла истекающую соками пещерку. Эта пещерка, очень скоро, под её быстрыми пальчиками стала пиздой. Развратной, ненасытной. Изнывающей от желания получить то, что, судя по тексту, имела в библиотеке сука Калинина...

...

Встречая мужа, Нина Георгиевна оставалась на взводе. Ей хотелось получить не виртуальное, а настоящее сношение. Обжимая ногами любимого, которого только что «выдоила», сказала, делясь событием:

— Вчера была первая генеральная репетиция «Лебединого озера» на сцене. Всё прошло замечательно!

Удовлетворённый темпераментом жены (так отсосала, что и в душ идти не понадобилось!), Поляков сказал, что тоже имеет новость.

Нина Георгиевна напряглась. Приподнявшись на подушке, смотрела, как муж подошёл к стулу, на котором висел его повседневный китель.

— Вот, — Поляков вынул из внутреннего кармана кителя пару погон с полковничьими звёздами. — Теперь ты жена полковника!

— Новое назначение? — упавшим голосом спросила Бестужева.

— Приказа нет, но вопрос нескольких дней. Послезавтра, с утра еду в Уссурийск, подбирать для нас новое жильё. Ты, что не рада?

Нина Георгиевна была в шоке. Она поняла, что хочет Большакова. Назло мужу. Хоть сейчас. Хоть в казарме!.. Ну, нет. Он, должно быть, ещё в спортзале, восстанавливает полы... Идти к нему? Не откладывая...

«Остынь!» – приказала она себе. Потому что сильнее мщения желала сделать спектакль. О нём Нина и спросила довольного собой Полякова:

— А как же моё: студия, девочки, спектакль?

— Дорогая, ты не о том думаешь! — обнял жену новоиспечённый полковник, который уже чувствовал себя одной ногой в штанине с генеральскими лампасами. — И балет ты свой сделаешь, и Москва от нас теперь, точно, не сбежит. Просто мы заедем в неё попозже. С новыми связями я это обстряпаю за несколько лет. Надо только потерпеть...

— Ещё несколько лет?! — Нина Георгиевна в ужасе смотрела на мужа, который так легко распоряжался её планами. — Я ведь не молодею, а истощаюсь. Никто не знает, как я буду выглядеть через такую вечность и на что буду способна.

— О, не беспокойся! Уверен - ты будешь, как всегда, прекрасна и останешься воплощением мечты для любого мужчины.

— Я не об этом! — вырвалась из его объятий Нина Георгиевна. — Ты, что, не понимаешь? Я теряю возможность вернуться в балет!

— Всё утрясём. Устрою тебя в любой театр, какой пожелаешь. Кто посмеет отказать жене генерала?

— Пенсионный возраст! После тридцати я никому не буду нужна!

— Но тебе лишь двадцать четыре.

— Прибавь к ним твоё «утрясём».

— Ну, дорогая...

— Уйди, я хочу всё спокойно обдумать.

— Нинуль...

— Прошу, уйди!

— Тогда я до ребят. Они заказали ресторан. Тебя не приглашаю. Не обижайся. Там будут одни мужики. Традиция...

— Да уйдёшь ты, наконец! Мне надо побыть одной!

Лёгким вальяжным шагом Поляков пошёл наводить марафет.

Из ванной комнаты слышалось его мурлыканье популярной песенки про чёрного кота. Потом он выдал бодрый куплет из марша о Первой конной маршала Будённого.

В спальне, перед безвольно лежащей женой, появился уже в парадном кителе, но ещё с погонами подполковника.

— Сначала обмою, потом пришьёшь, - сказал он Нине, бережно укладывая знак нового воинского отличия во внутренний карман парадной формы.

Перед трюмо проверил, насколько хорошо выглядит. Удовлетворённо хмыкнул:

— Жизнь удалась!

Подошёл к жене. Выглаженный, благоухающий, красивый. Наклонившись, поцеловал:

— Я тебя люблю!

— Я тебя тоже...

Дверь за Поляковым щёлкнула закрывающимся замком. Бестужева смотрела в одну, невидимую ей точку и, чуть слышно, добавила:

— Наверное...

...

После очередного тоста «за новоиспечённого полковника!», в голову Полякова, под влиянием паров выпитого коньяка «Арарат», стала лезть мысль о возможности исполнить давний план - подложить жену под одного из этих дружбанов.

Развалившись на удобном ресторанном стуле, он водил пьяными глазами по залу, выбирая, кандидата для этой деликатной «миссии». Чины, званием выше старлея, в его «конкурсе» не участвовали, поскольку, все они — мужики тёртые и давно семейные.

Из числа молодых, недавно прибывших лейтенантов, он предпочёл бы вон того — чернявого верзилу, что любезно беседует, то с одним «старослужащим» командиром, то с другим. Говорит мало, всё больше слушает, подобострастно заглядывает «старшему товарищу» в лицо и любезно подливает в рюмку собеседника очередную порцию алкоголя.

«Зондирует почву дружеских отношений на новом месте службы», — безошибочно определил подпитый, но, тем не менее, опытный глаз Полякова. — Хочет понравиться! Такой кадр мне и нужен.»

Улучив момент, он поманил верзилу к своему столику.

— Садись, как тебя по фамилии?

— Лейтенант Сахно, — представился верзила.

— Хохол?

— С харьковщины.

— Разговор будет, — сказал Поляков, наливая лейтенанту полную рюмку марочного коньяка.

— Благодарствую, — сказал лейтенант, принимая из рук влиятельного полковника благородный напиток.

— Где я живу, знаешь? — задал вопрос Поляков, рассматривая крупные черты угодливого лица.

«Нос здоровый, значит и член не маленький!» — определил он с удовлетворением.

— Так точно, знаю! — сказал верзила и аккуратно вылил содержимое рюмки в большой чувственный рот.

«Надо чтобы он и мне потом отсосал. Тогда точно никому ничего не расскажет!» — решил Поляков.

— Когда всё это закончится, — Поляков расслабленным жестом указал в сторону ресторанного пространства, — поможешь, мне домой добраться... Сдашь с рук на руки моей жене, так сказать. В целости и сохранности... Жену мою видел?

— А как же!? Первая красавица в гарнизоне! — расплылся в большеротой улыбке Сахно.

— Самому, такую же тёлку, хотелось бы?..

Свежеиспечённый полковник, не моргая, смотрел на широкую переносицу лейтенанта, который заметно стушевался и начал прокручивать в нетрезвой голове варианты безопасного ответа.

Поляков решил сбавить обороты:

— Получишь звёзды побольше и не такую кралю в супруги отхватишь... Не забудь, ты сегодня меня сопровождаешь...

— Как можно? — вскинулся Сахно. — Доставлю в лучшем виде!

— И сам, больше - ни-ни, - погрозил пальцем Поляков, - ты мне дома адекватным нужен...

...

Прежде чем войти в подъезд дома, Поляков решил проинструктировать будущего ёбаря свой Ниночки.

— Значит так, лейтенант! Кстати, как тебя зовут?

— Петро.

— Слушай, Петро, диспозицию нашего с тобой манёвра... Нинка у меня женщина особенная. Горячая, как африканская стерва и злющая, как все стервы. Но если её ублажить, она ласковей ягнёнка... Я чего тебя выбрал?.. В нашем варианте ей нужен секс с мужиком со стороны. Фишка такая у неё блядская. Сегодня её ёбарем будешь ты, болван. Глаза-то не выпячивай! Нас тут двое, свидетелей нет. Ляпнешь, кому про это, хоть намёком, считай — издох! Понял?

Верзила Сахно, облизал внезапно пересохшие губы и, плохо соображая, кивнул.

— Трахнешь мою жену — возьму к себе адъютантом. Будешь этим регулярно заниматься.

— Я женат, товарищ полковник...

— Давно?

— Ещё месяца нет...

— Вот и ладно. Ты мою жену отжаришь, а я твою оприходую. Будем дружить семьями... Обожаю молоденьких. Организуешь?.. Чего молчишь? Отказываться поздно. Слишком много знаешь... Выбирай. Ебёшь во все дыры мою красавицу, или другой вариант — «Пошёл неизвестно куда, и пропал, невесть где...»

Поляков был ростом ниже лейтенанта, но сгрёб его за лацкан кителя умеючи.

— Не играй в молчанку, салага! Когда ещё представится возможность балерину, с позволения мужа, выебать! – разжал пальцы, отпустил захват:

— Твоя в какой позе, больше любит? Спереди, или сзади?

— Боком...

— Во. И я свою так же люблю... Особенно, когда заведётся и у неё всё там хлюпает. Сегодня убедишься, как это смачно. И не бзди! Не пролетишь! Ты ведь мою первым ебать будешь, а я твою уж потом... Договорились? По адъютантство не забыл?

— Помню...

— Согласен?..

Бедняга Сахно, понурив голову, мучительно соображал, что будет, если он откажется?

«Да ничего. Всё рухнет...» - Сахно хотелось куда-то свалить.

Загнанный в угол, он не видел других вариантов выкрутится, как, ради карьеры и собственной безопасности, уступить ненаглядную Настеньку этому полковнику с погонами подполковника.

«Но сделка будет честной... - уговаривал себя Сахно. - Балерина не хуже... Даже красивее. И - тоже молодая...»

— Согласен, спрашиваю?! – снова тряхнул застывшего офицера Поляков.

— Да.

— Тогда мне нужны гарантии твоего молчания.

— Какие?

— Такие, чтобы потом трепать языком не потянуло. Отсосёшь у своего будущего начальника. Прямо здесь. И — пойдёшь моей красавице пизду прочищать!

Поляков расстегнул ширинку, вытащил возбудившийся необычным разговором хуй:

— Приступай к адъютантским обязанностям Петя...

...

Перед входом в квартиру, полковник по-командирски распорядился в горящее ухо лейтенанта:

— Как зайдём, я свою мамзель поперёк стола на живот положу, а тебе велю удалиться. Ты вроде выйдешь. Но жди в прихожей. Я ей сначала, для разогрева, дам вафлю, и незаметно халат на заднице задеру... Лови момент, заходи со стороны сраки и шуруй в пизду по самые яйца. Только не вздумай в жопу! Он у тебя для этого дела великоват... Потом, как-нибудь... После смазки... И не останавливайся, даже если дёргаться начнёт. Дрючь до её оргазма. Она, когда спускает, становится никакая. Тут и поменяемся местами. Сунешь своего здоровяка Нинке в рот и еби, пока не спустишь. Хочу увидеть, как она, ёбаная в рот, чужую сперму глотает. Отбиваться станет, нос пальцами зажми — проглотит!

— Вы же говорили, что ей нравится...

— Любит, чтобы силой брали. Московских дворов сука.

— А... — «понимающе» кивнул Сахно. — Силой так силой...

— Ну, заходи! — полковник изобразил из себя «овощ», и повис на верзиле словно «лыка не вяжет».

Звук открывающегося замка (Поляков дал ключи лейтенанту), поднял Нину Георгиевну из тёплой постели в прохладный коридор. Не ожидая, увидеть кого-нибудь чужого, она в наполовину распахнутом халатике явилась перед взором совершенно не знакомого ей лейтенанта, которого, буквально, трясло от напутствий полковника и возможностей предстоящей ночи.

Когда же он увидел и стройные ноги с гладкими ляжками, и большие груди, и нежную шею, куда, через аккуратный ротик должен будет проникнуть его напряжённый член, парня, вообще – застолбило! А мысль была ясна:

«О! Это блядь достойная замена Настеньки!»

Ни отсос у полковника, ни сомнения по обмену жёнами, будущего адъютанта уже не волновали. Он почувствовал себя сельским бычком, приведённым на спаривание с московской тёлкой и в наглую переступил порог чужой квартиры:

— Извиняйте! — сказал «харьковский бычок». — Вот доставил, как приказывали, в целости и сохранности...

Бестужева растерялась. Не знала, что ей следует делать в первую очередь: принимать пьяного мужа или застёгивать халат. Она стала это делать одновременно, и привела одежду ещё в больший беспорядок.

Довольный её долгой беспомощностью, «бычок» облизнулся и хриплым голосом спросил:

— Куда прикажите нести?

— В залу. Там есть диван... Я покажу.

Высокая, с гибким станом женщина в коротком, сползающем с голого плеча халате, шла перед возбуждённым Сахно, даже не представляя какая буря эмоций проносится под густой шевелюрой осатаневшего брюнета. А тот тащил «беспомощного» полковника и был вне себя от воображения предстоящего обладания этими потрясающими формами.

«Кому сказать, не поверят! - стучало в голове «бычка» отбойным молотком. – Не поверят..., не поверят...»

— Укладывайте сюда... — сказала возбуждённому самцу его будущая давалка, поправляя диванные подушки.

«О! Ещё одна поза... Наверняка, продуманная! Как аппетитно наклонилась! Как прогнула узкую спинку... А попка? Что за чудо! У Настеньки так никогда не получится... И всем этим сегодня буду владеть! Даже ДВЕ Насти такой суки не стоят! Прогадал полковник в обмене...»

Сахно так засмотрелся, что едва не уронил начальника.

«Пьяное тело» открыло глаза, потянулось рукой к любимой:

— Милая, я - дома, — сообщил оно Бестужевой.

Оно «с трудом» поднялось с дивана и, опираясь на стол, в поисках равновесия, двинулось на его противоположную сторону, где, ни с того, ни с чего, начало расстёгивать брюки.

Нине Георгиевне было ужасно неловко, что всё происходит в присутствии стоящим позади неё лейтенанта. Очень изысканным жестом она указала на это мужу:

— Может он выйдет?

— Свободен! — велел полковник своему подчинённому, сбрасывая штаны на пол и перешагивая через них наружу.

После громкого щелчка английского замка наружной двери велел:

— Забери... — и протягивая через стол снятые брюки.

Едва жена протянула руку, ухватил её запястье и дёрнул к себе с такой силой, что Нина Георгиевна, едва не ударившись лицом о крышку стола, неловко завалилась на лакированную поверхность. Сначала боком, затем всем животом и грудью.

Завладев второй рукой ошарашенной супруги, бесштанный Поляков протянул лёгкое тело жены по столу к себе и, разведя скованные, как стальными обручами, женские руки, зафиксировал перед собой в распластанном положении.

— Пусти! — потребовала Бестужева.

Ей было и больно, и обидно находиться в такой унизительной позе.

— Ага! Щас...

Поляков краем стола отжал резинку «семейных» трусов вниз.

Освобождённый член, со слегка сопливой головкой (полковник испытывал не меньшее возбуждение, чем лейтенант), появился перед лицом Нины Георгиевны.

— Поздравь мужа, полковница...

«Пьяный дурак!» — успела подумать Нина Георгиевна, получая первое проникновение за щеку.

Она привычно облизала солоноватую уздечку, поправила колбаску язычком, дала возможность двигаться к горлу.

«Становлюсь профессионалом, - подумала Нина с иронией. - Пусть пользуется, пока разрешаю... Но какой, всё же, он сегодня агрессивный...»

Бестужева научилась дышать при глубоком минете. Слюна текла по губе, капала с уголков губ, но воздух проникал в лёгкие и никаких рвотных ощущений во рту не возникало.

«Это потому, что ты балуешься не с «малышом» Большакова...»

Выпивший муж ебал в рот распятую супругу и ахинею про секс втроём:

— Представляешь, как было бы здорово... когда бы тебя ебали сразу двое?.. Я - тебя в рот, а в пизду жарит другой... Ты бы так хотела?

«Почему бы и нет? — лениво «соглашалась» Нина Георгиевна, принимая писюн полковника, то за щеку, то в горло. Её больше волновала несуразная поза минетчицы на столе из чехословацкого гарнитура.

«Возьму у Большакова портрет и выполню навязчивую идею больного на голову Полякова, который спит и видит жену под кем попало...»

Выполняя супружеское «не хочу, но делаю», Нина Георгиевна вдруг почувствовала, что её попке стало прохладно. Полы мохерового халатика сползли с ягодиц на спину. Её ноги развели в разные стороны.

«Как это он сумел?» — удивилась Нина Георгиевна ловкости мужа и, глянув на свои руки, убедилась, что Поляков продолжает держать оба запястья.

А позади, в нежный бутон её девочки ткнулось что-то твёрдое.

«ЧУЖОЙ!» - взорвался в хорошенькой голове полковницы сигнал тревоги.

— Ыыыы! — замычала она, пытаясь получить свободу.

Член мужа не давал ей возможности издать членораздельное, а крепкие руки не позволяли обернуться.

То, что было сзади, начало движение.

«Мамочки! Кто это?!» — запаниковала Бестужева и, от перепуга, стиснула жемчужными зубками то, что затыкало рот.

Если бы не добротные стены, рассчитанные на крепкие Приморские морозы, вопль полковника, мог бы разбудить весь городок жилых домов офицерского состава!

Испуганный случившимся, Поляков выпустил руки супруги и та, крутанувшись на, ещё не вставленном хере незнакомца, что есть силы, лягнула своими розовыми пятками в корпус нависающего силуэта.

Куда угодила не поняла, но к причитаниям укушенного, прибавился сдержанный вскрик незнакомца.

Нина Георгиевна гибко перевалилась со стола на ковёр, ловко села на пятую точку и сразу узнала в незнакомце того, кто доставил пьяного мужа домой.

Раскрыв от удивления рот, Бестужева чуть было не спросила, как он снова оказался в их квартире?

Но не успела. Лейтенант, с торчащими из штанов причиндалами, в согнутой позе «испарился» в сторону коридора.

И там снова «просигналил» очень надёжный «английский» накладной замок...