Пальцы рук Реджины были переплетены, а большие пальцы крутились друг вокруг друга. Ее руки, лежащие на коленях, постоянно двигались, словно восставая против тишины, окутавшей кабинет психотерапевта.

Тик... Тик...

Секундная стрелка часов, казалось, дразнила ее постоянными напоминаниями о том, что Ли опоздал на их самую первую встречу с консультантом по браку. Самую первую! Их избитый и потрепанный брак задыхался, а у него оказались дела поважнее, чем делать ему искусственное дыхание, в котором он так нуждался.

Единственное, что сдерживало ее гнев, – это тонкая завеса надежды. Когда он, наконец, приедет, у него наверняка найдется какое-то объяснение тому, что может быть важнее их неудачного брака, с каждой секундой рушившегося вокруг них.

Может быть, произошла авария, и ему пришлось помогать спасти заблокированных жертв. Или, возможно, загорелся его внедорожник, и ему пришлось выпрыгивать из горящего автомобиля, чтобы спасти свою жизнь. Существовала даже возможность того, что какая-то продвинутая форма жизни с другой планеты отчаянно нуждалась в изучении него. Ведь еще не доказано, что инопланетян не существует, не так ли?

Однако во всех этих трех сценариях он также должен был потерять свой телефон. Телефон Реджины показал ноль пропущенных звонков, а последнее СМС от него было сегодня утром.

– Можем перенести встречу, если хотите, – сказал консультант, посмотрев на часы. Его лицо демонстрировало отработанный профессионализм и терпение, но даже он был слегка раздражен тем, что его пациент не пришел. Оставалось всего пятьдесят минут, и это время резко сокращалось.

– Он придет, – сказала Реджина с уверенностью, которой не чувствовала.

Консультант кивнул, выдохнув через нос. Он не совсем согласился с ней, просто подтвердил, что слышит ее слова. Спокойным голосом он сказал:

– Ну, может быть, мы начнем вдвоем? Когда появится ваш муж, он сможет сразу же к нам присоединиться.

Может быть, она отвлекалась, но нетерпение этого парня начинало ее раздражать. Разве он все еще не получал почасовую оплату? Эта сессия должна быть легкими деньгами. Ему нужно было заткнуться, выпить колы и улыбнуться.

Ладно, отмахнулась она.

Реджина спокойно покачала головой.

– Если не возражаете, доктор Уорнер, я бы предпочла, чтобы мы подождали Ли. Одна из наших самых больших проблем – это общение, и во многом это моя вина. Поэтому я хочу внести свою лепту в исправление ситуации. Может быть, это – просто глупый жест, но я хочу, чтобы все что я говорю о нашем браке, было сказано в его присутствии. Он должен услышать это первым, из моих уст, а не как заявление из вторых рук о разговоре, который состоялся за его спиной.

Это вызвало еще один кивок, но это был не просто символический жест. Обе брови на его лице поднялись в выражении понимания.

– Очень хорошо, – согласился он и больше не стал настаивать. Ее тон сказал ему, что, если потребуется, они вдвоем будут сидеть и молча смотреть друг на друга в течение всего часа.

Через несколько минут тишину в кабинете нарушил стук, затем открылась дверь. Повернувшись, оба увидели вошедшего в кабинет Ли. Его лицо выражало извинение еще до того, как с его губ сорвались слова:

– Простите. Я не опоздал? – сказал он, как бы спрашивая разрешения войти.

Реджине пришлось отвести от него глаза, чтобы сдержать нахлынувший гнев и обиду. Она крепко скрестила ноги, надеясь, что это удержит ее от того, чтобы вскочить и подбежать к нему с ногтями, готовыми выцарапать ему глаза.

– Вовсе нет. Пожалуйста, присаживайтесь. Давайте начнем.

Ли стыдливо подошел к дивану, на котором сидела его разъяренная жена. Ее прекрасное лицо было неподвижно, когда она смотрела на противоположную стену, но она практически излучала гнев.

– Что ж, наше время сократилось до сорока пяти минут, поэтому нам необходимо сразу приступить к делу. Меня зовут доктор Уорнер. Я знаю, что сначала вы хотели попасть на прием к моей коллеге доктору Картер, но она очень популярна, и сейчас у нее много работы. Поэтому здесь я, чтобы узнать, не смогу ли помочь.

– Да, Джина читала ее книги. Я слышал, она действительно хороша, – сказал Ли, включившись в разговор и пытаясь снять напряжение. Он бросил взгляд на соседку по кабинету, но обнаружил, что его по-прежнему игнорируют.

Доктор Уорнер кивнул.

– Да, это так. Бет – прекрасный терапевт и очень хороший друг.

Он сделал паузу, поправил очки на лице и сказал:

– Но, при всем уважении, сейчас я не хочу говорить о ней, а хочу услышать о вас двоих.

– Конечно, – сказал Ли.

Доктор Уорнер посмотрел на Реджину, сидящую рядом с Ли, и заметил, что та по-прежнему не отвечает. Сейчас она была воплощением того спокойного, тихого момента перед тем, как разрушающая город буря посеет хаос, и все полетит к чертям. Ее напряженное тело и лишенное эмоций лицо было почти пугающим. Она словно боялась собственного гнева, и ей требовалось все силы, чтобы его сдержать.

Он подумал, что, наверное, лучше всего начать с Ли. Посмотрев на него, он сказал:

– Скажите, для чего мы втроем встретились?..

***

Реджина быстро шла впереди Ли, используя шаги настолько большие, насколько позволяли ее лодыжки. Она проклинала себя за то, что решила надеть эти проклятые каблуки. Они нравились Ли, как и ее платье и духи. Она выбирала все в своей внешности, чтобы напоминать ему о том, что ему в ней нравится, а этот придурок опаздывает на пятнадцать минут?

Ее шаги были длинными, а руки сердито раскачивались в такт ногам, когда она шла к лифту. Ли знал, что должен последовать за ней и попытаться заставить ее заговорить с ним. Им нужно было обсудить то, что было сказано там, у доктора Уорнера. Общение между ними должно было протекать свободно, даже когда они этого не хотят.

Но он знал этот взгляд ее глаз, язык тела. Его слова могли лишь открыть ужасное содержимое этой мифической коробки. В последний раз он видел такое выражение на ее лице, когда она исчезла на выходные.

– Эй, подожди, – позвал он, вопреки здравому смыслу.

Она не замедлилась. Возможно, даже слегка ускорилась.

К счастью, лифт ехал медленно. Реджина скрестила руки и постучала ногой по плитке под собой. Ее глаза метнули взгляд на лестничную площадку, но она не была уверена, что переживет спуск. Черт бы побрал эти туфли!

– Я извинился за опоздание, Джина, – сказал он, догнав ее. Не знал, что встреча с Малкольмом продлится так долго.

Когда он так непринужденно произнес имя своего любимого ребенка, ее пронзила жгучая боль и ярость. Он сказал это с некоторой долей самодовольства, как будто то, что в качестве причины опоздания он назвал имя своего ребенка, должно автоматически снять его с крючка.

Она повернула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Сузив глаза, она сказала:

– Знаешь, чем хороши мобильные телефоны? Помимо того, что ты можешь взять его в руку и позвонить мне или отправить СМС, ты можешь делать с ним еще кучу других приятных мелочей. С их помощью можно узнать время, поставить будильник или даже использовать приложение календаря, чтобы напомнить, что в пятницу в 15:00 ты будешь пытаться спасти наш брак!

В этот момент двери лифта разъехались, и Реджина, не раздумывая, вошла в него. Двое парней, уже находившихся внутри, инстинктивно шагнули в сторону, стараясь предоставить разъяренной женщине побольше пространство. Когда Ли шагнул к ней, они одарили его сочувственным взглядом, говорившим о том, что они ему нисколько не завидуют.

Только когда они вышли на парковку, Ли посмотрел на жену понимающими глазами и сказал:

– Дело ведь не только в том, что я опоздал.

Реджина, которая шла впереди него к своей машине, остановилась и повернулась к нему лицом.

– Что?

– Весь этот гнев, который ты испытываешь. Дело не только в том, что я опоздал.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – нетерпеливо сказала она, глядя на него.

Ли пришлось перевести дух, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он сказал:

– Я вижу выражение твоего лица каждый раз, когда говорю о Малкольме.

Он увидел, что она собирается отрицать это, но прервал ее:

– Не лги! Если мы хотим дать этому честный шанс, ты не можешь лгать о таком важном дерьме, как это!

Ее глаза закатились, а рот захлопнулся. Ее губы надулись, чтобы выпустить длинный вздох, прежде чем она сдалась.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что я абсолютно ненавижу тот факт, что у тебя есть ребенок от другой женщины? Что от того, что вы вдвоем ходите на приемы к врачам, создаете трастовые фонды и прочее, мне становится физически нехорошо? Ты хочешь, чтобы я призналась, как безумно ревную, что меня заменили этой сукой только потому, что ее утроба оказалась плодовитой. ТЫ ЭТОГО ХОЧЕШЬ?!

Боль, написанная на ее лице, кричала об этом. Даже маска гнева, которую она пыталась надеть, не могла ее скрыть. Она скрестила руки и отвернулась, ее грудь задрожала, сдерживая слезы.

Ли поджал губы, кивнув.

– Я знаю о чувстве, когда тебя заменяют. Знаю, потому что именно с этим имею дело каждый раз, когда вспоминаю те выходные. Каждый раз, когда мы говорим об этом, всплывает какая-то новая информация, от которой мне снова и снова становится плохо. То, как ты разговаривала с ним, проводила с ним время, занималась сексом, было больше, чем просто быстрый секс или месть. Ты пыталась меня забыть. Так что, да, я понимаю.

Реджина сердито вытерла слезы и бросила на него взгляд.

– Ни хрена ты не понял.

Ее лицо пылало самоуверенным гневом. Вид ее, стоящей здесь в качестве обиженной стороны, что-то сделал с Ли. Это было так, будто она насыпала в него пищевую соду и отошла, чтобы понаблюдать за пузырящимся взрывом.

– Прости, ты действительно намекаешь на то, что мой поступок хуже твоего? Пожалуйста, скажи, что ты не считаешь мой случайный промах равным твоему расчетливому и манипулятивному шахматному ходу!

Ее глаза расширились столь же сильно, как и рот. Ее лицо было не чем иным, как маской недоверия к его грубому преуменьшению.

– Случайный промах? – спросила она, ее голос поднялся на несколько октав. – Так вот что это было, да? Просто небольшой кратковременный промах. Ну, когда ты так говоришь, мне становится интересно, в чем тут дело. Конечно, ты сделал выбор, который связал тебя с ней на всю жизнь, но, по крайней мере, не хотел этого делать!

С этими словами она потопала прочь. Однако в ее голове всплыли новые слова, которые заставили ее остановиться и повернуться к нему.

– И для протокола... – продолжала она, шагая обратно к нему. – То, что сделал ты, не было ошибкой, это был выбор. Несколько выборов, на самом деле. Ты выбрал обеды и кофе с ней. Решил напиться с ней в том баре. Затем решил зайти к ней домой, раздеться, возбудиться, вставить свой член в ее развратную киску и кончать, пока не впрыснул в ее утробу миллионы сперматозоидов. Это не случайный промах, это расчетливый выбор. Ты хотел трахнуть ее, и сделал это. Разница между мной и тобой в том, что ты пытался скрыть свое дерьмо. Так что, пожалуйста, перестань себя оправдывать.

Она была права, но он остался при своем мнении.

– И все равно, ты не можешь даже начать сравнивать предательства.

– Почему бы и нет? – спросила она. – Из-за частоты? Ты сделал это только один раз, поэтому все не так плохо. Таков образ твоих мыслей?

Ноздри Ли раздувались как у быка, а глаза гневно сверкали.

– Это не так, и ты это знаешь. Ты знаешь, почему то, что сделала ты, хуже. Мой выбор был плохим, и был порожден эгоизмом. Я признаю это. Но мы с тобой оба знаем, что я никогда не хотел причинить тебе боль.

Ли подошел ближе и наклонился, потому что это была его главная мысль. Ей нужно было это услышать.

– То, что сделала ты, было мстительным и злым. Ты специально уехала с этим придурком, потому что хотела видеть, как я страдаю. Ты хотела, чтобы я был в том доме, совсем один, мучая себя. Ты знала, сколько раз мое сердце будет разбито. Знала, но все равно решила, что этого хочешь.

Ее лицо опечалилось, глаза наполнили сожаление и чувство вины. Выдохнув, она кивнула и опустила глаза к земле, сказав:

– Да, я хотела причинить тебе боль. Хотела, чтобы ты почувствовал хотя бы часть той боли, что испытала я, когда на пороге нашего дома появилась эта женщина с твоим ребенком.

Прежде чем маленькая победа этого признания успела улечься в воздухе, она подняла на него глаза, в которых кроме чувства вины было еще что-то. Это был шрам от глубочайшей раны, той, которую ей приходилось перевязывать каждый день.

Голосом, полным свежей боли, она продолжила:

– Для тебя кошмар закончился. Осталось то, как ты себя чувствуешь по этому поводу. Между мной и Брайаном все кончено. Что бы ни случилось со мной и с тобой, ты можешь жить дальше с гордо поднятой головой. Ты победил! Надрал ему задницу, и теперь все позади. Но для меня кошмар только начинается. Я застряла здесь, потому что так сильно люблю тебя, но быть с тобой означает, что я должна смириться с тем, что я – на втором месте. Малкольм всегда будет передо мной, а это значит, что ОНА всегда будет передо мной. У нее есть то, ради чего я готова отдать все. Так что, да, ты можешь избить Брайана, трахнуть меня лучше чем он, и бить себя в грудь, как настоящий мужчина. Но я... я могу лишь странно смотреть на тебя, когда ты упоминаешь своего сына.

Из его горла вырвалась недоверчивая усмешка.

– Ты и впрямь думаешь, что все так просто? Думаешь, раз я надрал ему задницу, и мы занимались сексом, значит, со мной все в порядке? Думаешь, весь этот гнев – из-за того, что он заставил тебя кончить несколько раз?

Ли покачал головой, как будто она просто не понимала.

– Дело не в нем, а в тебе. Ты НИЧЕГО не можешь сделать мне, чтобы я захотел видеть твою боль. НИЧЕГО! Даже сейчас, когда я в ярости и обиде, мысль о том, чтобы причинить тебе боль, заставляет меня содрогаться. Вот как это бывает, когда по-настоящему любишь кого-то. Его боль становится твоей. Вид того, как ему больно, ничем не отличается от боли в собственном теле. Даже если тебе это не нравится, эта связь никогда не прерывается. Для того, чтобы кто-то специально разработал план, который принесет боль другому, он должен его ненавидеть. И сейчас ты только что призналась, что ненавидишь меня!

Его страстные слова наполнили воздух. Реджина потрясла головой и безапелляционно сказала:

– Ты сорвал слова из моих уст.

– Разве?

Тяжесть опустилась на них, когда они стояли и смотрели друг на друга. Ли был настолько эмоционален после своей вспышки, что у него тряслись руки. В его глазах блестели слезы осознания, а разум снова и снова повторял в голове одно и то же предложение:

Она меня ненавидела.

В то же время внутри нее начала проясняться истина. Она поняла, что зеркало, в которое она смотрелась, вовсе не было зеркалом, это было изображение того, какой она себя представляла. То, что она видела сейчас, стоя здесь и наблюдая, как внутри Ли рушатся эмоции, было ее истинным отражением.

Она его ненавидела.

Для Ли не было ничего более болезненного, чем эти три слова. Они бросили мрачную тень на все, что произошло между ними, но в то же время осветили прежние темные места. Многое начало складываться воедино и обретать форму. Решения, которые раньше ставили его в тупик, теперь имели простой ответ.

Все те времена, когда она отгораживалась от него, относилась к нему с пренебрежением, отказывалась с ним разговаривать, – все это стало так ясно.

Его ум увидел растущего монстра, который начал развиваться с годами. Каждый раз, когда она предпочитала отстраниться от него, это чудовище получало пищу и росло. Те выходные были не просто неудачным, обидным выбором; это было гротескное существо в полный рост.

Реджина поднесла руку ко рту, и наружу вырвались рыдания. Чудовище, смотревшее на нее в ее личном зеркале, было настолько ужасным, что ей пришлось отвернуться. Ей хотелось, чтобы слова Ли не имели смысла. Она хотела сказать, как он ошибается. Да, сейчас она его любила и отчаянно хотела, чтобы все наладилось, но не могла отрицать того факта, что не всегда чувствовала это.

Но вот что действительно печально. Злость на его неверность была кротовой горкой по сравнению с горой ярости на то, что действительно ее пожирало: ее мертвенное чрево. Этому гневу некуда было деться. Он оставался с ней, питаясь ее страданиями.

В ту роковую субботу раздался стук в дверь. По другую сторону стояла женщина, которая вскоре станет катализатором их гибели. Внезапно вся сдерживаемая ярость обрела осязаемую цель.

Ли встряхнул головой, и из его глаз хлынули слезы. Он должен был уйти отсюда, подальше от нее. Сейчас от близости к ней у него была боль в груди. Поэтому он повернулся и ушел, оставив Реджину рыдать на коленях на парковке.

***

– Ну, не хочется повторять: «а что я тебе говорил?», – сказал Дэрил из кухни, демонстрируя свою щепетильность к бедам лучшего друга.

Ли хмыкнул и нахмурился, покачав головой. Иногда он задавался вопросом, какого черта вообще пытается поделиться чем-то с Дэрилом. Его общение с женщинами имело глубину пластикового детского бассейна.

– Если это превратится в какую-то обличительную речь против Джины, брось, – сказал Ли с раздражением в голосе.

Дэрил в знак капитуляции поднял руки вверх и больше ничего не говорил. Он знал, к чему приведет этот разговор. Ли не нравилось слышать что-либо негативное о его жене-стерве, независимо от того, насколько та заслужила этот ярлык. Он не мог представить себе, что станет встречаться с женщиной, делающей то, что делает она, не говоря уже о том, чтобы оставаться на ней женатым. Все, в чем был виновен Ли, – это в том, что получил немного киски на стороне. Он – не первый парень, который так поступил. Большинство жен просто немного позлятся, превращая жизнь в ад на месяц или два, пока мужья унижаются, а потом прощают и живут дальше.

Но не мисс Высокомерие. Нет, она решает сбежать с каким-то засранцем на все выходные, а потом вернуться домой и ткнуть его лицом в это.

Развестись с этой сукой. Таков был его голос.

Вместо того чтобы продолжить разговор, Дэрил взял из холодильника пиво. Прежде чем открыть его, чтобы насладиться, он поднял его вверх и спросил:

– Эй, хочешь?

Кивок Ли заставил его взять еще одну банку и направиться к дивану. Устроившись, он дегонько перебросил вторую банку Ли.

Два друга молча потягивали пиво, каждый удерживался от слов, говорящих о том, чего оба хотели избежать. Вместо этого Дэрил откинулся на спинку дивана, положил ноги на журнальный столик перед собой и спросил:

– Итак, как думаешь, Брэди повторят свой успех в этом году?

***

Реджина была на другом конце города, беседуя со своим доверенным консультантом. Ее разум терзали эти три слова, в правдивость которых она все не могла поверить.

Как она могла быть такой слепой? Как позволила выйти из-под контроля своему горю и настолько исказить свое восприятие?

Теперь все было ясно. Ее гнев, страх, ненависть были вызваны не Ли, а ею самой. Все, что возмущало ее в нем, было порождено чудовищем в собственной голове. Даже его неверность была замаскирована тем, что уже бурлило внутри нее.

Она ненавидела его за отражение себя, которое увидела в нем. Она видела свою собственную неудачу. Она видела женщину, недостойную мужа. Каждый раз, когда она пыталась взять себя в руки и омыть свои раны, Ли пытался протянуть ей руку помощи или как-то утешить. Затем ей приходилось переживать разочарование в его глазах, когда она отвечала не так, как он считал нужным.

Все, чего она хотела, – это забыть, а он продолжал напоминать.

Но это была не его вина. Теперь она это понимала. Но было уже слишком поздно.

Как им двоим оправиться от этого откровения? Зачем ему оставаться с ней, если он знает, насколько она чудовищна? Он имел полное право ее ненавидеть.

Труди могла лишь обнять свою младшую сестру. После смерти Кэсси она видела будущее Реджины. Оно было написано в ее глазах.

А она, ее старшая сестра, сидела и смотрела, как это происходит.

Ее мать, лежа на смертном одре, взяла с Труди обещание присматривать за Реджиной. Бунтарская жилка той была способна на удивительные вещи, как хорошие, так и плохие. Ее мать видела это в своей младшей дочери и сожалела, что ее не будет рядом, чтобы направлять. Поэтому доверила опекунство старшей дочери.

И та не справилась.

– Мне так жаль, Джи-Джи, – сказала Труди, стискивая руки, обвивавшие плечи Реджины. Легкий поцелуй лег на макушку головы Реджины, когда та плакала в грудь сестры. – Я бы хотела что-нибудь для тебя сделать.

– Как мне теперь достучаться до него? – спросила Реджина между рыданиями.

Мрачно нахмурившись, Труди ответила:

– Не знаю.

***

После этого дня Реджина ничего не слышала о Ли. На следующую консультацию он даже не потрудился прийти. Реджина просидела на диване целый час, наблюдая за дверью, которая не открывалась. Когда мистер Уорнер, наконец, сказал, что час истек, она собрала свою сумочку и ушла, не сказав больше ни слова.

На следующий день она отменила все другие сессии.

Каждый раз, когда солнце опускалось за горизонт только для того, чтобы снова появиться на следующий день в полной тишине от него, внутри Реджины угасало еще немного надежды.

По какой-то причине это расставание ощущалось иначе, чем предыдущее. В нем было что-то более зловещее. Над ее головой нависал толстый манильский конверт и таился за каждым углом. Она почти ожидала, что из темноты появится судебный курьер в колпаке и с косой, чтобы вручить ей будущее ее брака.

Поэтому, когда она подъехала к своему дому (два месяца спустя) и обнаружила на подъездной дорожке его внедорожник, она поняла, чего ожидать. Она даже глазом не моргнула, войдя в гостиную и увидев его сидящим на диване. Ее взгляд метнулся к журнальному столику перед ним.

Этот конверт практически светился по сравнению со своим тусклым окружением.

Реджина тяжело сглотнула, заметив, что Ли избегает ее взгляда. На удивление спокойным голосом она прочистила горло и спросила:

– Это то, о чем я думаю?

Он не дал словесного ответа, только опечаленный, полный стыда кивок.

Забавная вещь – бояться монстра, который должен прийти, он никогда не бывает таким страшным в реальности, каким представляется в воображении. Зубы не такие острые, глаза не такие желтые. Когда она взглянула на оболочку своих страхов, все слезы, которые, как она думала, пропитают пол, не пролились. Бушующие волны и грохочущие штормы не оставили ее разбитой на берегу.

Больше не было слов, поэтому единственное, что вырвалось из ее рта, когда тот, наконец, открылся, было:

– Хорошо.

Ли был удивлен отсутствие ее реакции. Если быть до конца честным, это его даже слегка разозлило. Он ожидал какой-то вспышки. После того разговора на парковке потребовалось три недели душевных терзаний, чтобы, наконец, поговорить с адвокатом. После того, как услышал то, что тот хотел сказать, ему потребовалось еще две недели, чтобы, наконец, решиться оформить документы. Когда через неделю они были готовы, потребовалось еще две недели мужества, чтобы отнести их ей.

И все что она сказала, это: «Хорошо»?

Однако он отмахнулся от этого. Голосом, которым он пользовался только на важных деловых встречах, он сказал:

– Хорошо. Я не давлю, чтобы ты подписала все сразу. Не стесняйся отнести их адвокату, и...

Пока он говорил, Реджина села, придвинула бумаги поближе к себе и пролистала их. Она уловила ключевые фразы, такие как «алименты не выплачиваются ни одной из сторон» и «дом будет продан, и обе стороны разделят прибыль поровну». У них не было детей, у обоих были собственные машины, и не было много имущества, за которое стоило бы бороться.

Все было так просто. Без шума и суеты.

Да. Просто.

Достав из кармана ручку, она еще раз пролистала все страницы, ставя подписи и инициалы там, где это было необходимо.

Это бесстрастное действие ошеломило Ли. Он не знал, что сказать. То, как безэмоционально она все делала, было словно удар ножом в грудь.

Дело не в том, что он хотел видеть ее в слезах, разбитой вдребезги. Просто...

К черту! Это было именно то, чего он хотел. После стольких лет, проведенных вместе, должно было быть хоть что-нибудь, хоть что-то! Эта похожая на робота женщина, сидящая сейчас перед ним, была пощечиной всему, через что они прошли.

Сейчас она была женщиной, вернувшейся из «Выходных».

Закончив ставить подписи и инициалы, она положила бумаги обратно перед ним и спросила:

– Это все?

Это все? Она расписалась за всю их совместную жизнь, и все, что ей оставалось сказать, было: «Это все?» Как будто он был никем, как будто их брак был ничем. Она выбросила его из головы, как и то, что решила сбежать и трахаться с этим засранцем целые выходные!

Он посмотрел на лежащие перед ним бумаги, затем поднял свои сузившиеся глаза и поймал ее взгляд. Его рот напрягся и сжался, пока не превратился в глубокую, сердитую гримасу. Затем она превратилась в улыбку, наполненную сардоническим весельем, и с его губ сорвался саркастический смешок:

– Ты действительно та еще штучка, знаешь это, Джина?

Реджина сохраняла ровное и спокойное выражение лица, спрашивая:

– О чем ты?

Ему хотелось выплеснуть все что он чувствовал; рассказать, почему он так зол на нее. К сожалению, в его голове это звучало мелочно. Даже сквозь раздражение он мог это признать. Поэтому он просто покачал головой, собрал бумаги и сказал:

– Ни о чем.

Стоя, чтобы навсегда уйти из ее жизни, он бросил на нее последний взгляд. Было похоже на то, что он хотел, чтобы она отговорила его уходить навсегда. Она же молча сидела на стуле, глядя прямо перед собой с пустым выражением на лице.

Начав уходить, он услышал, как она что-то сказала. Сказано было негромко, поэтому ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что именно уловили его уши. Наконец, он собрал все воедино, и вопрос прозвучал так:

– Хочешь узнать, почему мне так легко было подписать эти бумаги?

Он не ответил, но стоял и ждал, когда она продолжит. Не оглядываясь на него, она сказала:

– Потому что я сделала все что могла, чтобы попытаться двигаться вперед вместе с тобой. Я пыталась, Ли, правда пыталась. Выслеживала тебя и преследовала. Бросилась к тебе. Нашла для нас брачного консультанта. Приходила на сеансы и не позволяла ни одному из нас говорить, пока не приходил ты. Я одевалась так, как нравилось тебе, когда знала, что ты меня увидишь, потому что хотела напомнить тебе о том, что тебе во мне нравилось. Старалась быть с тобой предельно честной. Даже с Брайаном: я обеспечила, чтобы он понял, что все кончено, будучи при этом настолько прямой и черствой, насколько это возможно. Я активно пыталась восстановить наш брак, пыталась улучшить наше нарушенное общение. Но ты...

Она сделала паузу и издала недоверчивый смешок, похожий на язвительный, прежде чем повернуться к нему лицом. Ее глаза гневно сверкнули, а лицо украсили первые признаки эмоций.

– Тебе было удобно пассивно сидеть и наблюдать за происходящим, как будто это – фильм, который ты хотел досмотреть до конца.

– Это неправда, – сказал Ли, защищаясь.

– В самом деле? – спросила Реджина, снова используя саркастический тон. – Ты опоздал на нашу первую консультацию и лишь пожал плечами. Когда ситуация обострилась, ты снова замолчал, уже во ВТОРОЙ раз. Теперь ты появляешься через два месяца, но только потому, что хочешь официально вручить мне документы о разводе, прежде чем исчезнуть в последний раз.

Брайан вспыхнул от гнева:

– Разве ты не поняла, о чем мы говорили в последний раз? Ты ненавидела меня. МЕНЯ! Твоего мужа – мужчину, за которого вышла замуж! Как, по-твоему, я смогу это пережить?

Реджина покачала головой и выдохнула. Затем спросила:

– Ты веришь, что я ненавижу тебя сейчас?

– Дело не в этом.

– НЕТ, ДЕЛО В ЭТОМ, ЛИ! – воскликнула она. – Как нам двигаться вперед, если мы продолжаем считать друг друга ответственными за прошлое? Мы копаемся в прошлом, видим, где потерпели неудачу, и работаем над тем, чтобы не повторять этих ошибок. Вот что значит пытаться. Неужели ты думаешь, что тот факт, что у тебя есть сын, не заставляет меня желать сбежать в горы? Еще как заставляет! Это пугает меня до смерти! Но в тот момент я была здесь, готовая к борьбе. Была готова работать над нами, потому что верила в нас. Если ты не разделяешь это со мной, то пришло время подписать бумаги. Я не могу и не буду мириться с тем, что каждое новое откровение будет заставлять тебя вставать и уходить. Как бы сильно я тебя ни любила, я отпускаю тебя.

Она сделала паузу, закрыла глаза и подняла голову вверх. Глубокий вдох наполнил ее ноздри, и она выпустила его. Когда снова открыла глаза, ее голос был более спокойным, и она сказала:

– Мы подвели друг друга. Я принимаю ответственность за свои неудачи. Вижу, как я решила отгородиться от тебя, и как это убило нашу связь. Уроки, которые я получила здесь, помогут мне стать лучше.

В этот момент на ее глаза навернулись слезы. Одна скатилась по ее щеке. Дрожащим голосом она сказала:

– Но я не могу изменить то, что уже случилось. Несмотря ни на что, я хочу, чтобы у тебя была жизнь, которую ты заслуживаешь, даже если она будет не со мной. Ты заслуживаешь жены, которая никогда не сделает того, что сделала я. Ты заслуживаешь детей и семью. Я не могу дать тебе ничего из этого. Единственное, что могу предложить тебе прямо сейчас, это мое благословение. Поэтому я отпускаю тебя.

С этими словами она встала со стула, на котором сидела, подошла к нему и поцеловала его в губы. Это не было чувственно или страстно, это было грустно. Это было сожалением.

Это было прощанием.

Их глаза встретились в последний раз, прежде чем она отпустила его и ушла. Ли хотел что-то сказать, хоть что-нибудь, что могло бы остановить ее. Какая-то его часть хотела броситься к ней и сказать, что он хочет бороться за них. К сожалению, эта его часть была не настолько сильна, как та, что все еще не отошла от того факта, что его жена потеряла свою любовь к нему, причем по причине, в которой не было его вины. Те выходные разрушили их до неузнаваемости, и тот факт, что она так легко захотела жить дальше, сказал ему, что она действительно не понимает, насколько фатальными были ее действия.

Или его действия, если уж на то пошло. Как она могла просто отмахнуться от всей этой боли? Он вот не смог.

Вместо этого он ничего не сказал. Он позволил ей уйти. Когда она вошла в свою комнату и закрыла за собой дверь, он повернулся на пятках. С грустным вздохом он в последний раз вышел из дома, который когда-то делил с Реджиной.

***

ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ:

Реджина шла по коридорам детской больницы, в которой теперь работала, готовясь дать последний отчет выходящей на смену медсестре. Это был долгий день, как и все дни работы медсестры, но это было совсем не похоже на то, где она работала раньше.

Здесь, в этой больнице, ее окружали дети. Ее веселые, красочные халаты с изображениями плюшевых медведей заменили темные однотонные, что она носила раньше. По сравнению с этими те были такими скучными и унылыми.

В коридоре она прошла мимо Джой, десятилетней девочки, бывшей одной из ее пациенток. Джой была в инвалидном кресле, ее везли обратно в палату после серии болезненных анализов.

Выражение дискомфорта на лице Джой говорило о многом. В ее глазах блестели слезы, готовые вот-вот пролиться. Ее тело было ссутулено, словно она собирала все силы, чтобы удерживаться в вертикальном положении.

Реджина беззвучно подала знак санитару остановиться. Затем присела на корточки, чтобы они с Джой оказались на одном уровне. Джой посмотрела на Реджину, и в ее измученных глазах зажглась маленькая искорка счастья. Ее губы искривились в самую лучшую улыбку, на которую она была способна.

– Сестра Джи-Джи!

Реджина осторожно взяла ее за руку и сжала, спросив:

– Как поживает моя маленькая птичка Джой?

– Плохо. Они воткнули мне в спину очень длинную иглу. Было очень больно.

Реджина сочувственно нахмурила губы и грустно выдохнула.

– Знаю, это было тяжело. Ты держишься ради меня?

Джой кивнула Реджине, за что получила легкое поглаживание руки Реджины по щеке.

– Я знаю, что да. Ты – одна из самых храбрых, кого я знаю.

Лицо Джой просветлело. Она наклонилась поближе к Реджине и прошептала:

– А ты дашь мне одну?

Реджина притворилась, что думает об этом, скривив губы, и сказала:

– Думаю, ты заслужила Храбрую Лолли. Какого цвета хочешь?

– Красную!

Из кармана ее халата с плюшевым медвежонком появился красный леденец. Реджина вложила его в ее руку и встала. Посмотрев вниз с любящим выражением лица, она сказала:

– Я приду сюда завтра рано утром, чтобы проведать тебя. Хорошо?

Джой радостно кивнула с торчащей из улыбки ножкой леденца.

– Пока-пока, сестра Джи-Джи. Увидимся завтра.

Реджина смотрела, как ее увозят в кресле-каталке. Когда Джой обернулась в последний раз, Реджина помахала ей рукой. Она стояла так, пока Джой не скрылась за углом. Затем повернулась и пошла к выходу с улыбкой на лице, которая никак не хотела уходить.

***

Эта вакансия открылась три года назад. Она узнала о ней от подруги, с которой училась в школе медсестер. Вилма перевелась сюда, когда распался ее брак, и говорила, что дети практически вернули ее к жизни. Реджине, которая переживала последствия собственного развода, нужно было вдохнуть немного жизни в свои легкие. Ее квартира была меньше, чем дом, который она делила с бывшим мужем, и к этому нужно было привыкнуть.

Забавно, как устроена жизнь. Реджине требовалось сменить обстановку. Ей было тяжело почти каждый день смотреть на Брайана. Они старались избегать друг друга как чумы, но рабочие обстоятельства постоянно сталкивали их вместе. Когда им все же приходилось находиться в одном пространстве, их движения напоминали ходьбу по канату. Ни один из них не хотел говорить друг другу ничего, кроме самого минимума.

В конце концов, Реджина перевелась в другой корпус, но даже этого оказалось недостаточно. Их разрыв был таким публичным, таким жестоким. Развлекательная ценность такого финала мыльной оперы была достаточной, чтобы подпитывать мельницу слухов целую вечность. Казалось, громкость шепота возрастала каждый раз, когда они были вынуждены взаимодействовать. Даже простой акт совместной поездки в лифте заставлял подниматься брови.

Несмотря на браваду Брайана, Реджина могла видеть, как все это влияет на него. Он выглядел таким угрюмым и мрачным, совсем не похожим на того парня на парковке. Демоны тех выходных преследовали и его, и он оставил всякое притворство по этому поводу.

Стало очевидно, что единственный способ для них двоих избегать напоминания о тех выходных – это полностью разделиться.

То, что Вильма связалась с ней через Facebook, было судьбой. Обе женщины даже не подозревали, насколько похожи их истории, когда впервые встретились. Реджина знала, что брак Вильмы распался, но не знала, почему. Обе женщины работали в разных больницах, поэтому общались не так часто, как в школьные годы.

Представьте себе шок Реджины, когда она узнала подробности истории Вильмы. Обе женщины были ошеломлены, узнав, что брак каждой из них был разрушен из-за романа с Брайаном, и что оба мужа выместили свой гнев, избив Брайана в отделении скорой помощи. Оба избиения даже происходили на парковках их работы!

Жизнь иногда бывает забавной.

К несчастью, мужья обеих женщин попали за это в тюрьму. Ли признал себя виновным в нападении при отягчающих обстоятельствах и был вынужден провести тринадцать месяцев в исправительном учреждении. К счастью, его освободили уже через восемь.

После разговора с Вилмой решение о переводе в ее больницу было принято сразу же. Как сказала Вилма, это – лучшее решение, которое она могла принять.

Окружение детей смягчало боль от того, что она сама не может их иметь. Эти дети нуждались в ее заботе, и пустоту внутри нее заполнило материнское чувство заботы о ребенке. Ревность к жестокой шутке судьбы утихла, и она больше не думала о сыне Ли.

В этот конкретный день ее разум был отягощен нерешительностью. Оказалось, что одна из медсестер, работавшая в ночную смену, должна была перейти в дневную из-за осложнений беременности, и им требовался кто-то на замену.

Реджина была одной из первых, кого попросили. Она колебалась. Во-первых, резко изменялся график сна, к которому пришлось бы приспосабливаться. Но это было ничто по сравнению с детьми, которых она не увидит днем. Она не увидит Джой и остальных своих детей до позднего вечера. Большинство из них уже будут спать, когда она приедет.

Ее сердце хотело, чтобы она сделала одно, но счета требовали другого. Разница в зарплате составляла три доллара в час. К ее двадцати пяти прибавлялась разница за ночную смену, и теперь она получала двадцать восемь долларов в час.

Идя домой на ночь, она уже знала, чем в итоге займется. Что бы ни говорили, но деньги решают. Она просто должна держаться за единственную светлую сторону, что в этом была. Она все еще могла увидеть их ночью. Кроме того, она могла за ними присматривать. Она слышала истории о небрежных, самодовольных, халатных медсестрах в ночную смену, и была полна решимости позаботиться о своих детях, когда те наиболее уязвимы.

***

На другом конце города Ли тоже жил своей жизнью после развода. Для него эти четыре года начались еще более бурно, чем для Реджины. Ему пришлось иметь дело с нападением на Брайана, а также с разрушением своего брака. Прокурор пытался добиться для него трех-пяти лет. В итоге он признал себя виновным и получил меньший срок – тринадцать месяцев.

Получив свою половину от продажи дома, Ли позаботился о том, чтобы использовать деньги с пользой. Первым делом он закончил выплачивать долг за свой внедорожник, чтобы его не забрали, пока он отбывает срок. Другой его задачей было отложить оставшиеся деньги для Дженнифер и Малкольма. Он доверил это единственному человеку, который, как он знал, прикроет его спину.

Многие говорили о Дэриле разное, но была причина, по которой Ли доверял ему больше чем любому другому. Некоторые друзья остаются близкими, потому что они очень похожи. К сожалению, изменчивый ход жизни обычно отдаляет этих людей друг от друга, превращая близких товарищей в случайных знакомых. Другие люди формируют узы иного рода. Это некое родство, более близкое к братскому. Эти узы крепнут, несмотря на множество различий, которые разделяют двоих, и обычно длятся до тех пор, пока один из них не приходит на похороны другого.

Дэрил позаботился о том, чтобы выплачивать Дженнифер ежемесячные взносы на содержание ребенка, о чем они договорились с Ли до того, как тот оказался за решеткой. Все остальное, что требовалось Малкольму помимо обычных выплат, давал ей Дэрил. Он делал вид, что спрашивает об этом Ли, но на самом деле дополнительные деньги шли из его собственного кармана. Он не хотел перегружать Ли, пока тот отбывает срок.

Что касается пребывания Ли в качестве гостя штата, то его койка стала личным, тихим местом для размышлений. То, что его лишили свободы, стало неким благословением, освободившим его от повседневных обязанностей. При выключенном свете не было никаких отвлекающих факторов, способных отфильтровать его мысли. У него не было ничего, кроме времени, чтобы позволить своему разуму блуждать. Он прокручивал в голове ход своей жизни, останавливаясь на тех моментах, которые требовали дальнейшего анализа. Его мысли о Малкольме, Реджине и Дженнифер проигрывались и повторялись, с каждым разом открывая ему разные перспективы.

Одной из областей, вызвавших наибольшее количество откликов, был его брак. Лицо Реджины было одним из первых, которое он видел утром, и последним, которое усыпляло его. Он увидел свои собственные недостатки новыми глазами. Всплыла не только его неверность, но и то, как он общался с ней. Он понял, как много он упустил из-за того, что отказывался признавать некоторые вещи.

В том, что она сказала о нем и его ожиданиях относительно ее выкидышей, была правда. Он не ценил ее горе. Он был больше озабочен тем, что у него отняли, чем тем, чтобы на самом деле быть рядом с ней. Да, она оттолкнула его, и это была ее вина. Однако он настолько сосредоточился на ЭТОМ, что просто не обращал внимания на ее чувства.

Через несколько месяцев он написал ей письмо. В нем он принес свои первые, настоящие извинения. Это должна была быть короткая страничка, достойная лишь нескольких абзацев. Но чем больше он писал, тем больше слов выплескивалось на бумагу.

Прочитав, он выбросил его. Оно было недостаточно хорошим. Ему требовалось сказать гораздо больше. Взяв новый лист бумаги, он начал заново.

И еще раз.

Наконец, четвертый вариант оказался самым полным. Все его сердце, его душа, его чувства – все было там. Это было так глубоко, что он чувствовал неловкость, читая.

Он едва не отказался его отправлять. Потребовалось еще несколько дней раздумий, прежде чем он отправил его по почте с сердцем, колотящимся в груди. Как только письмо покинуло его руки, с ним что-то случилось. С него свалился огромный груз. Он стал спать менее беспокойно, а сны были не такими тяжелыми.

Однако жестокое ожидание было едва ли не хуже, чем тюремное заключение. Что она подумает, когда прочтет? Как отреагирует? Будет ли все еще на него сердиться? Напишет ли ответ? Если да, то будет ли ее письмо гневным или радостным?

Каждый день его глаза с ожиданием смотрели на почтальона, когда тот проходил мимо с тележкой, полной писем. Каждый раз, когда он походил мимо камеры Ли без новостей, его сердце падало все ниже.

До того дня, когда пришел ее ответ.

Увидеть конверт с ее именем на лицевой стороне было подобно манне небесной. Для человека, оторванного от мира, который он когда-то знал, человеческое общение становится спасательным кругом. Он был как прямоугольник побега из мрачной реальности.

С волнением вскрыв его как рождественский подарок, он вытащил аккуратно сложенный лист разлинованной бумаги с полями; каждая строчка на нем была написана красивым женским почерком, ее рукой.

Было что-то необычайно интимное в том, что оно было написано от руки. Это словно разница между покупным тортом и домашним. Тот, кто сказал, что время – деньги, сказал это лишь потому, что деньги – это все, что его интересовало.

Время – это самый ценный подарок, который только можно сделать. По мере того как отсчитывается, оно исчезает, никогда не пополняясь. Его ограниченность делает его более ценным, чем любое количество нулей на банковском счете. Деньги тратятся, жертвуются и сгорают только для того, чтобы снова появиться в следующей зарплате. Но время – это дар, который не перестает дариться.

Где человек проводит свое свободное время, там и находится его сердце.

Это то, что тюрьма крадет у вас. Когда у человека протиа его воли отнимают самое ценное, что у него есть – время, это означает, что люди, которым он дорог, могут пожертвовать свое.

Ее письмо было не таким длинным, как его, но компенсировало недостаток слов тем, что каждое из них имело значение. Она казалась воодушевленной и очень благодарной за его неожиданное письмо. На самом деле, ее слова были такими: «Я не могла сдержать улыбки, даже когда прочитала его в третий раз». Ей понадобилась неделя, чтобы обдумать его письмо, прежде чем написать ответ. Как и он, она хотела потратить время на то, чтобы тщательно сформировать послание, которое хотела передать.

Она даже подписалась «С любовью, Джина».

Улыбка Ли намертво приклеилась к лицу. Он настолько воодушевился, что решил написать ей еще раз.

Эти маленькие прямоугольники побега от мрачной реальности стали частым явлением. Он знал, что через две недели после отправки письма ему ответят. Благодаря такому постоянству время для него ускорилось. Каждый раз, получая письмо, он знал, что осталось на две недели меньше.

Ли никогда не звонил Реджине по телефону. Как бы странно это ни звучало, но святость писем оставалась для него непререкаемой. Какая-то часть его души боялась, что услышав ее голос, он разрушит хрупкие чары. В письмах оба могли составлять слова, которые невозможно передать из уст в уста. У каждого была возможность полностью прочитать письмо, впитать его и тщательно написать ответ. Как ни странно, их общение во время тюремного заключения Ли было в разы лучше, чем когда они общались лицом к лицу.

Другим, что поддерживало его рассудок, был сын. Он звонил по телефону Дженнифер, которая обязательно давала Малкольму возможность услышать его голос. Он был благодарен ей за то, что она всегда брала оплату разговора на себя и не торопила его. Симфония невнятного бормотания его ребенка была Бетховеном в его лучшем исполнении.

Не успел Ли опомниться, как его выпустили на свободу за примерное поведение и из-за переполненности заключенными. Снимая с себя тюремную форму, он снова начал ощущать себя человеком. Флуоресцентное освещение над ним казалось менее резким, стены вокруг – менее внушительными. Даже охранники относились к нему по-другому, словно простой акт надевания собственной одежды делал его более достойным человеческой вежливости.

Когда солнечный свет и свежий воздух впервые встретили его как свободного человека, он оглядел стоянку и заметил знакомый «Корвет».

Первыми словами Дэрила, обращенными к Ли, были:

– Ты ведь не ронял мыло?

Ли мог лишь покачать головой и усмехнуться. Он любил этого парня, каким бы большим мудаком тот ни был.

Дэрил изо всех сил старался удержать Ли на работе, пока он отсутствовал, но это было невозможно. Должность придерживали в течение двух месяцев, прежде чем компания начала требовать замены. Но, к счастью, была открыта другая вакансия. Платили меньше, но этого было достаточно, чтобы продолжать выплачивать Дженнифер алименты, в то время как он жил с Дэрилом.

Через пару недель после освобождения Ли понял, что ему не хватает писем Реджины. Это его удивило, потому что он полагал, что его восторг от получения писем был просто результатом заключения. Но теперь, оказавшись на свободе, он понял, что в этом было нечто большее. Письма заставили его почувствовать себя ближе к ней. Развод не смыл любовь, которая у него была, несмотря на их ужасный брак.

Через неделю после этого дня Реджина была приятно удивлена, когда открыла почтовый ящик и обнаружила еще одно письмо от бывшего мужа. Она знала, что не так давно он вышел на свободу, поэтому решила, что это письмо попало к ней из тюрьмы.

Она улыбнулась, увидев, что обратный адрес был местным.

И так они поступали в течение следующих нескольких лет. Они так и не общались лично: ни телефонных звонков, ни визитов. Просто писали друг другу. Через некоторое время Ли заметил, что письма Реджины пахнут его любимыми духами, как будто она брызгала немного на страницы, прежде чем запечатать их в конверт.

Каждый раз, когда открывала почтовый ящик и обнаруживала там сюрприз в конверте, день для Реджины становился ярче. Чтение писем от Ли было сродни чтению любимой книги. Она наслаждалась ими в спокойные минуты дня, когда могла уделить им все свое внимание.

Его письма были такими реальными. Этому Ли ей было легче открыться. Этот Сирано де Бержерак был гораздо менее осуждающим, и тот факт, что он не мог ее перебить и заставить почувствовать себя дерьмом, вызывал у нее желание рассказывать ему все.

Если бы было возможно, она влюбилась бы в него заново, и даже сильнее чем раньше.

Но в один прекрасный день письма от Ли просто прекратились.

В ее почтовом ящике не было новых сюрпризов. Прошло две недели, затем месяц. После того как три письма остались без ответа, стало очевидно, что все изменилось.

В голове пронеслось множество сценариев. Ему больно? С ним случилось что-то плохое? Может быть, он просто не в состоянии ей писать?

Память напомнила ей кое о чем, относительно Ли, о том, что она забыла. Бесследно исчезать на длительное время – вот что получалось у него лучше всего. Это был его основной ход.

Сердце снова застучало в груди. Пустой почтовый ящик словно заново наблюдал за тем, как он выходит из двери с этими чертовыми бумажками в руках. Это – третий и последний раз, когда она заставила себя пройти через это.

Четвертого не будет.