Необходимое пояснение.

Дорогой читатель! История Светки, которая близкий мне, можно сказать, родной человек, складывается мной из осколков её бытия как мозаика.

Как бы ни любил я Валентину, близняшек, Лосей и Сычовку мою - пока отступлю от них. Просто вспомнилась ярко одна Светкина история. Один мозаичный осколочек.

Поведаю вам этот пиздец, пока не забыл, а потом к и Бесу вернусь. Там тоже, кстати пиздец назревает. Полный, бррр!

А хронология? Да хрен с ней. С хронологией пускай Носовские и Фоменки разбираются.

Итак.

Банный бес. Общага.

Наступила вторая зима Светкиной студенческой жизни, из окон общаги дуло зверски, и в попытках удержать тепло обитательницы комнат тщательно занавешивали окна, отчего в комнатах даже днём царил мрак. Но это мало помогало от холода. Ночами стояли морозы за сорок, а в комнатах вряд ли было больше нуля.

Обогреватели и кипятильники категорически запрещались администрацией, но присутствовали в каждой комнате – не помогали ни облавы, ни доносы комсомольцев. Начальство, в целях экономии электричества, поступало просто, но пипец как негуманно: после десяти вечера электричество отключалось вообще. Оба корпуса женской общаги погружались в беспросветный мрак и холод.

Времена советские: никому из насельниц общаги и в голову не приходило жаловаться на бессердечных отключателей. Зато девочки копили любое старьё, годное на утепление щелей, заклеивали окна бумагой и ватой, занавешивали их ватными одеялами, которые были в дефиците. Это хоть как-то помогало пережить ночные сквозняки и лютые утренники, когда снежная крупка позёмкой заметала полы.

В канун Нового Года народ – из тех, кто жил поближе - потянулся по домам. Общага опустела. Светке ехать было далеко и дорого, она на праздники осталась в общаге – в компании с парой-тройкой соседок на всём третьем этаже. Сегодня, придя с пар, она сразу улеглась в постель, закуталась с головой и мгновенно заснула.

Её разбудили возня позади неё и холод, рванувшийся под одеяла.

— Блядь! Замерзаю! – отчаянно дрожа, Кузнецова, матерщинница и заводила их девчачьей компании - единственная оставшаяся сожительница Светки в их восьмиместной комнате, тоже встречающая Новый год в общаге - со своего продавленного ложа перешагнула через невысокую кроватную спинку и плюхнулась к Светке.

— Лоська, я к тебе! Жопу сдвинь!

Светка разоспалась, угрелась с поджатыми под себя ногами, закутанная с головой в три колючих мохнатых одеяла. Потревоженная, она пугливо свернулась в комок, сохраняя крупицы тепла и сонными мыслями всё ещё витая далеко от убогой, мрачной как склеп комнаты. Кузнецова напала на неё так неожиданно, так резво юркнула к Светке в её убежище из одеял, что Светка не успела и пикнуть. Впрочем, пикать было небезопасно – Кузнецова была очень сильна и временами агрессивна, могла при случае и больно сделать. Девочки её побаивались.

Месяц назад во время скандала, учинённого пришлым кавалером «из района», нетрезвым и наглым, выглянувшая в коридор Кузнецова, понаблюдав за ним минутку, неторопливо подошла к кавалеру сзади и одним ударом сломала челюсть – здоровому парню, выше её ростом.

С самого начала учёбы и совместного житья, она объявила себя старостой комнаты и установила собственные порядки, с которыми не решался спорить никто, тем более Светка. Кузнецова еженедельно объявляла сбор денег «на нужды комнаты» и беззастенчиво присваивала их. Она и шмот поприличнее у девчонок отбирала; лишь бедная Светка, с которой взять было нечего, отделалась ношеными колготками – они, кстати, лопнули по шву, едва Кузнецова натянула их на свою здоровенную как у секс-бомбы жопу.

— Лови назад своё барахло, чудо! – с ухмылкой Кузнецова швырнула Светке её же испорченные колготки. «Чудо» в данном контексте означало, что староста Светку хвалит, а может и любит. Иначе быть бы Светке «сукой» (плохой), «сучонкой» (более-менее нейтральной) или, нечасто, но приятно, «сучей» ( то есть сукой положительно окрашенной).

Дежурные по комнате девчонки с утра перед выходом на пары заправляли старосте кровать: вытряхивали тюфяк, перестилали простыни под самыми толстыми одеялами, взбивали подушки.

Чашка Кузнецовой после завтрака первой отправлялась в кухню на мытьё. Дно её от переизбытка сахара покрывала толстая корка.

Вечером Кузнецова смаковала шоу: полная, близорукая и потому страшно застенчивая Лиза, одетая для потехи в Светкино нижнее бельё, размера на три меньшее, чем ей было нужно, а также сетчатый фартук, изготовленный из оконного тюля, и туфли на остром длинном каблуке, выкраденные Кузнецовой из Бог знает какого магазина – таким стыдным образом наряженная Лиза, изображая то ли официантку, то ли горничную, сверкая очками и прущими из ветхого лифчика круглыми румяными титями, подавала старосте ужин в постель: сладкий чай с булкой, варенье и горсть ирисок, купленных девчонками на последние деньги.

Держащей поднос Лизе полагалось улыбаться, пританцовывать и салфеткой смахивать крошки с Кузнецовских ляжек (та ужинала, как и все в общаге, на кровати в позе «по-турецки»). И ещё, танцуя, толстушка обязана была совершенно по-проститутски вилять жирной, обтянутой лопающимися ветхими трусишками Светки попой.

Безденежная Светка хоть и избежала участи официантки – по причине непышного, худосочного вида - служила «старосте» на свой лад: после ужина перед отбоем ходила с ней в душ, где сперва простирывала Кузнецовское бельишко, а затем, наскоро ополоснувшись сама, крапивным шампунем мыла лениво млеющей «старосте» волосы, мочалкой мылила дюжую спину, кусочком пемзы соскребала мозоли с пяток. Кузнецова, осмотрев сияющие ступни, командовала:

— Запирай! Бриться будем, чудо!

Как правило, поздними вечерами в душевой они были одни, и Светка запирала входную дверь, прижав её изнутри подсунутой под ручку шваброй. И затем заряжала безопасную бритовку ржавой «Невой».

С предельной осторожностью, согнутая в три погибели, она на коленях скоблила раскорячившейся старосте жёсткие чёрные волоски в «интимной» зоне. Скоблила часто, почти через день – то ли отрастали волоски мгновенно, то ли Кузнецовой просто нравилось бритьё.

Окончив, Светка вытирала Кузнецову банным полотенцем, одевала лениво позёвывающую старосту; натягивая на пышные распаренные телеса липнущее бельишко, следила, чтобы оно не порвалось ненароком – за трату вещей Светка отвечала собственными трусами и майками, а их у неё было совсем чуть - ведь на толстой Лизе Светкины тряпочки рвались очень часто - не специально, но для Светки разорительно.

Одев Кузнецову и усадив её на лавку, Светка расчёсывала ей волосы специальной щёткой для волос – костяной, очень красивой, с вделанным в ручку зеркалом. Щёткой староста очень гордилась и никому кроме Светки её не доверяла.

В общем, вечерами Кузнецова со Светкой были неразлучны словно барыня с крепостной девкой.

...Непрошенная гостья по-хозяйски устроилась в Светкиной постели, животом и бёдрами вытеснив худенькую Светку с середины, где было теплее, на стылый край. Светка, вздохнув, подвинулась.

Сопя как лошадь, староста бесцеремонно провела кисти рук под горячими подмышками Светки, схватила её груди пальцами и, покручивая соски, с силой прижала Светку к себе. Её мощные груди впечатались Светке в спину, твёрдые озябшие ляжки соединились с тёпленькими Светкиными. Светка протестующе пискнула.

— Слышь, ты! – пробасила Кузнецова безапелляционным тоном. – Самой хорошо – дай другим погреться! Не рыпайся!

— Лен, ты чо?! – изображая сонливость, вяло захихикала Светка. – Руки-и-и! Ледяные же!

Светка благоразумно удержала в себе колкие слова возмущения. Рассердить старосту ей не улыбалось, хотя и угодничать было зазорно. Светка поэтому избрала тон дружеский, хотя и несколько угодливый.

Однако Кузнецова не обратила на Светкину дипломатию решительно никакого внимания. Наоборот, она резко «загрубила» хватку.

— Не рыпайся, грю! - демонстрируя абсолютное физическое превосходство над пигалицей Светкой, Кузнецова сграбастала её как кошка птичку – крепко и жадно – и прижала к себе с такой силой, какой обладает не всякий взрослый мужик.

Светке на несколько мгновений показалось, что Кузнецова собирается задушить её – иначе зачем так хищно, будто амазонская анаконда, обвила она её руками и ногами, сжимая со всех сторон? И, задушив, не собирается ли вдобавок ещё и изнасиловать задушенную? А как иначе расценить её беспредельные тычки лобком в копчик? Зачем весь этот изврат - с такой неприкрытой похотью крутить и щипать нежные сосочки Светкиных грудей?

Кузнецова, тиская Светку, дождалась, пока та, устав трепыхаться, прекратит попытки высвободиться, и прошипела ей в ухо:

— Горячая ты, Лоська! Хоть погреюсь от тебя! Задубела...

Светка покорилась, мысленно посылая проклятия наглой девке.

Светке не хватило ни сил, ни куражу, чтобы сопротивляться.

Вялой куклой трепыхаясь в могучих объятьях старосты, Светка лишь хрипела от удушья. Кузнецова деморализовала её, как и робкую Лизу - не столько силой, сколько абсолютной бесстыжестью. Мало что задушила, заслюнявила - ещё и попу заголила!

Светка, уступая силе, позволила содрать с себя ночнушку; понимая, что остаётся нагой, она, взбадриваемая крепкими шлепками, неохотно гнулась, пропуская подол с бёдер на голову – и вот её единственная, заботливо сберегаемая ночнушка, вышитая синими цветами, спикировала за кровать на пол. Кузнецова, полностью обнажив её, тоже сбросила трусы. Светка голым копчиком ощутила ёрзающий жёсткий кустик лобковых волос Кузнецовой.

— Ле-е-ен! – заныла, предчувствуя недоброе, Светка. – Чо ты?

— Не жмись, сучка! - Кузнецова нарочно, разрушая последние рубежи ставшей в «оборону» Светки, с силой шлёпнула её в попу лобком, имитируя сношение. Непристойно виляя бёдрами, царапая нежные филейчики, она заелозила по попе колким ёжиком волос. Поелозив, с оттягом вновь стукнула их лобком. – Не жмись! Постукаемся?

В вязкой слепой духоте их убежища раздавались оглушительные визги кроватных пружин, тяжкое хеканье Кузнецовой, мясное шлёпанье занятых стыдной вознёй тел - да ещё Светкин мышиный писк, рождённый приступами охватившей её паники.

Размашистые удары по попе сделались более спокойными и упорядоченными - Кузнецова разогрелась и употела – резкий запах её пота вплёлся в спёртую атмосферу, царящую под одеялами. Светка прекрасно знала все оттенки этой смеси, состоящей из ароматов мазей, духов, терпкой вони налитых потом укромных ямок подмышками - и ещё по-женски специфического густого запаха Кузнецовской вагины.

Светка знала эти оттенки наизусть, ибо обоняла их каждый раз, когда брила «старосте» её мгновенно мокреющие причиндалы. Кузнецова во время бритья бесстыдно текла.

Давно уже потеряла Светка счёт времени: многие часы миновали или краткие минуты – она не знала. Скорее всего, часы...

Светка чуть приноровилась к сотрясающим её тело шлепкам: в паузах она расслабляла бёдра, но перед каждым шлепком подавалась вперёд и смягчала тяжесть удара, плющившего мягкие такни её попы. Попа горела огнём – Кузнецовский «кустик» так ободрал кожу, что та окрасилась, вероятно, даже не в алые, а багровые цвета.

— Хех! Хех!! – выдыхала Кузнецова, нанося очередной шлепок.

В конце концов Светке удалось полностью отключить мозг и вновь, будто вернувшись в сон, мысленно покинуть пределы общаги.

— Ну, чудо ты глупое? Цела? – Кузнецова, слегка уязвлённая неподатливостью Светки, распустила хватку. – Ничо погрелись, а-ха-ха!

Кузнецова притомилась. Она пыхтела, потела, воняла и, наконец, умерив отвратительные фрикции, по-хозяйски облапила Светку.

— Гладкая ты, Лоська! Сомлела?

Кузнецова разлеглась вольно поверх вмятого в матрац Светкиного тельца: по-мужски закинув тяжёлую ногу ей на бедро, она переместила руки с грудей Светки на её ёкающий частым пульсом живот.

— Не бзди, Лоська! Не обижу! – Кузнецова примирительно поскребла пупок и даже подоткнула одеяло спереди Светки, кутая её. – Люблю тебя, чудо ты глупое! А то не знаю, чо бы сделала, а-ха-ха!

И немедленно любящая Кузнецова «сделала»: трескуче пукнула, словно разорвала надвое длинную старую тряпку. Воздух под одеялом испортился настолько, что у Светки глаза заслезились. Она заслонилась подушкой, не зная, рыдать или смеяться.

Светку особенно угнетали мысли о собственном малодушии:

— Любит она меня, как же! Ха-ха два раза! И после этого я, типа, поверю ей?

Воткнуть локоть в телеса, сбросить тяжкие потные лианы, облепившие её поперёк живота!..

Да ещё бы нехудо рожу разодрать ногтями - пока та чухается, выскочить из комнаты, заорать на всю общагу:

– Насилуют! Помогите!!!

«Чудо, блять, глупое - да ты ссышь!» - Светка язвительно ругала себя, жмуря ресницы - чтобы страшная Кузнецова, не дай Бог, не открыла её намерений во взгляде - потому что та, торжествуя над поверженной Светкой, ладонью за скулы повернула её голову лицом к своему лицу и уже несколько кошмарных минут длинно целовала Светку в разомкнутые податливые губы. Дёсны и язык Кузнецовой сладко пахли ирисками.

Целуясь, обе они лежали почти неподвижно; только лежавшая внизу Светка изредка содрогалась телом от духоты и тяжести Кузнецовского тела, придавившего её. Та, к досаде Светки, страстно мычала, принимая эти содрогания за знаки ответной страсти.

Вероятно, мысли о том, что Светка возбуждена и отвечает, окончательно распалили старосту. Кузнецова подхватила Светку и, как куклу повозив её по смятой рыхлой простыне, устроила её в положении «на бочок» спиной к себе. Прижалась сзади, изгибами тела повторив Светкины изгибы. Ложка в ложке. Или вилка в вилке.

Могучие бёдра вновь шлёпнулись в Светкину попу.

— Сил нет, Лен! – маясь, взмолилась вдруг Светка. - Пусти меня наверх, воздуха дыхну хоть, а?..

Кузнецова, проявляя несвойственную ей милость к падшим, рукой, подсунутой под Светку, приподняла ворох одеял над её головой и впустила в их «убежище» морозные струйки летающего по комнате сквозняка. Светка, вытянула к струйкам нос и страстно задышала.

— Дыши, пока я добрая! - пошарив второй рукой, лежавшей дотоле покойно на Светкином бедре, Кузнецова нащупала расщелину между ягодиц, проехалась по ней и открыла липкое, горячее пространство между неплотно сомкнутых Светкиных ляжек.

— Вау! - Кузнецова жадно втиснулась в «пространство» всей кистью. – Пиздец ты печка! А я-то думаю – чо т не хочет меня чудо моё!

Она засмеялась, похотливо щупая Светку:

— Булки отрастила? Ну-ка пошире их! Расслабь жопу!

Рука лезла дальше и дальше, а губы Кузнецовой у самого Светкиного уха сыпали смешками:

— Текёшь? И где у нас самая сырь-то? Поищем...

Светка позорно смешалась: не ответила, не взбрыкнула...

— О! Пизду нашла, Лоська! - наглая рука влезла в губы влагалища - нежно вроде бы - но внутри тут же заскребла жёсткими подушечками пальцев, загуляла беспардонно и глубоко. Затем средний и указательный пальцы, сложившись в винт, грубо ввинтились на всю длину влагалища, достав аж до самых-самых.

— А-а-а! Ле-е-ен! – выпучив глаза и раззявив рот, Светка не сразу закричала – на «сразу» ей не хватило воздуха. – Куда-а-а?!

Разлепляя, разваливая нежные стенки вагины, «винт» заходил вверх-вниз, поршнем то выскакивая из губок наружу, то снова проталкиваясь внутрь. Ладонь Кузнецовой влажно шлёпалась в губки...

Ещё, вдобавок ко всем бедам Светки, и щель, откуда текли к ней благословенные струи воздуха, сомкнулась. Ибо рука, подсунутая под лежащую на боку Светку, потянулась назад, выскочила из-под её вздымающихся рёбер и вполне ожидаемо ещё один наглый палец, нет, два наглых, вторглись в Светкину попу – вторглись резко и сильно, безжалостно растянув узкий анус.

Глаза Светки полезли из орбит, дыхание вообще прекратилось.

Кузнецова возбуждённо сопела, слюнявила щёку, сосала ухо, кусала в плечо. Пальцы втыкались, буравили, чавкали и хлюпали...

Светка наконец смогла собраться с силами и, взвыла, словно ужаленная. Ярость и отчаяние наполнили её дикой силой.

— Зар-р-раза! Пошла ты! Всё-о-о!!

Внезапным наскоком вырвав из себя обе наглые руки, Светка, как и мечтала в тайных мыслях, резко всадила Кузнецовой локоть в живот - и попала!

— А-а-а! - чуя близкую свободу, Светка бешено извернулась и ящеркой прыгнула из удавьих объятий. Сквозь месиво одеял и покрывал, она до пояса выскочила в ледяные пласты воздуха. – А-а-а!!

Дрыгая ногами и ударяя злыми острыми пятками во что-то копошащееся позади неё, Светка раззявила рот, хватила кислорода и начала было вопить во всю мощь расправившихся лёгких...

А! Гл!.. - тут же она была схвачена за щиколотки, сдёрнута, сбита с колен пузом на простыню, носом в подушки - и вопль её увяз в липком пуху как машина увязает по ступицы в жидкой глине.

Разбросав Светкины щиколотки по бокам своего стоящего на коленках тела, Кузнецова ухватилась за бёдра беглянки и как жирный паук невесомую мушку поволокла её под себя в беспросветный мрак.

Отчаянно взвизгнула всеми пружинами кровать – Кузнецова, раздирая Светкины ноги почти в шпагат, хищно пала животом на Светкину жопу - и Светка вдвое пуще того, что было с ней прежде, была смята, вбита в постель и вообще, считай, уничтожена.

Бессильно барахтаясь, она дала уже и заломить себе схваченные за запястья руки, и ушибленным носом смиренно проехалась по складкам, впадинам и буграм матраца... Ощутила твёрдую глыбу Кузнецовского колена у себя под лопаткой:

— Больно!

— Бамм! - раздался звонкий как выстрел, как удар пастушьего кнута –хлопок! На миг показалось ей, что шампанское открыли – что такое?! - а уж после прилетела к ней, обожгла попу настоящая боль.

— Бамм!

— Ахррр! – Светка захлебнулась, оглоушенная сильнейшим ударом, павшим ей на левую ягодицу. – Больно-о-о!

— Бамм!

— Убью суку! - Кузнецова, коленом вминая Светку в матрац, беспощадно избивала её беззащитные филейчики жёсткими ладонями.

— Бо-ольно! Больно! – крик гас в подушке. Светкин рот был заполнен слюнявой сырой наволочкой. Она в последнем усилии вывернула кисть с растопыренными и корявыми как корни дерева пальцами - и наудачу цапнула Кузнецову ногтями. И вновь попала!

Процарапав по носу, по губе – добрую кровавую борозду, Светка в последнем отчаянном усилии свергла со спины проклятое колено и, не целясь, лягнула Кузнецову в лицо ногой. И опять попала...

— Сама ты су-ука-а-а! - удача окрылила Светку. – На!

Охнув, Кузнецова выпустила визжащую и царапающуюся как взбесившаяся кошка пленницу - и отвалилась назад, щупая в темноте лицо в тёплых солоноватых каплях.

Обуянная торжеством Светка вскочила на колени и, воодушевлённая успехом, вцепилась Кузнецовой в волосы - и, разрывая их налево и направо, бросилась на обидчицу ястребком на индюка.

Напрасно!

Ей бы спрыгнуть на пол, бежать, открыть дверь – и, резко свернув на близкую лестницу, скакать через три ступени до спасительного первого этажа, истошными воплями будя спящую кастеляншу.

Беги, Светка!

Но Светка жаждала мести и переоценила силёнки.

— С-сука-а-а! – взревела опомнившаяся Кузнецова, с невиданной яростью схватила Светку поперёк туловища и, как борец на арене реслинга, вскинула её почти к потолку – перевернув задницей кверху.

— С-сука-а-а! – не обращая внимания на жалкие Светкины кулачки, молотящие её куда попало, Кузнецова со страшной высоты, со всего маху обрушила её на кровать, едва не сломав ей тонкую шею.

Светка грохнулась всем прикладом в пружины, духоту и мрак. И, ослепшая, оглохшая, с мало не свёрнутой шеей и полуоторванной башкой принялась погибать, трепеща отбитыми босолапками.

Тремя зверскими ударами Кузнецова подавила остатки сопротивления. Теперь уже не спеша, с педантичной аккуратностью маньяка-убийцы она уткнула Светку носом в матрац, завернула ей руки за спину и основательно спеленала запястья очень кстати подвернувшимся собственным её банным полотенцем, дотоле мирно сохнущем на спинке Светкиной кровати.

Тем, которым Светка так славно промокала ей бритую вагину.

Воткнув ещё более жестокое колено пониже Светкиных лопаток, Кузнецова окончательно восстановила статус-кво.

Из разодранной подушки летел пух. Разбитая вдрызг Светка - деморализованная, наевшаяся пуховой дряни – уже и не помышляла об избавлении.

Кисти рук её были стянуты так, что и кровь в них остановилась.

Вообще конец.

Катастрофа!

И точно. Знакомый хлопок, знакомая резкая боль. Точное попадание по уже побитым, пораненным местам на Светкином заду:

— Бамм!

— Страшно, падаль?!

Теперь бамкало так часто и звонко, что, казалось, сразу несколько дюжих баскетболистов всаживали тугие мячики в пол, испытывая их на прочность – не лопнут ли?

— Бамм! Бамм! Бамм!

Искры градом сыпались из Светкиных глаз!

Ягодицы пылали, будто их на костре поджаривали!

— Бамм! Бамм! Бамм!

Избиваемая нещадно Светка, понимая, что скоро это бесконечно жестокое избиение её уничтожит, горько, безнадёжно точила слёзы, сопли и слюни:

— Не на-а-адо-о-о... Не на-а-адо-о-о...

— Считай до десяти, сука!

Из Светкиного горла рвались лишь судорожные всхлипы.

Удары вновь посыпались на сгорающую в костре Светкиной погибели попу.

Светке конец - окончательный и бесповоротный!

— Не на-а-адо-о-о... Не...

Кузнецова, раскрашивая Светкин зад во все уж, кажется, цвета радуги, отбила себе левую руку и теперь, сберегая её, упёрлась ею в несчастную Светкину задницу.

Зато можно было убрать колено и расположиться поудобнее:

— Так и шлёпать суку легче. Правда легче!

— Не на-а-а... - хрипела Светка, пережёвывая пух, – до-о-о...

Кузнецова, выдерживая пазу, замахнулась, но удержала жёсткую ладонь над Светкиным задом, ища взглядом, куда бы ещё врезать по живого места не имеющим филейчикам. Нашла куда, прицелилась:

— Считай, сука!

— Милая... славная Леночка... не надо... ненадо-ненадо! –застрочила-засипела охрипшая Светка. – Не бей, не надо-о-о...

Тяжёлая ладонь грозно прошлась по мякоти попы, смачно щупая царапины и синяки:

— Считай! А то опять въебу! Сука ты строптивая!

Светка мгновенно вспомнила, как совсем недавно Кузнецова лупила толстую Лизу - за какую-то пустяковую провинность. С Кузнецовой была её приятельница - такая же бесовка из соседнего блока. Вдвоём они повалили раздетую догола Лизу на шаткий стол грудями и в очередь лупили её - каждая по ближней к себе ягодице.

Толстушка, всхлипывая, выкрикивала номера падающих ей на попу ударов - если она опаздывала выкрикнуть вовремя номер удара или ошибалась в счёте, удар не засчитывали и повторяли. Светка тогда, придя с занятий в разгар экзекуции, не решилась вмешаться и, жалея про себя симпатичную тихую Лизу, лишь конфузливо посмеивалась – к стыду её, ей вправду были смешны нелепые дёргания и лающие выкрики толстушки:

— Раз! Ай!.. Два! Ай!.. Три! Аййй!

Прочие девочки тоже хихикали на своих постелях, любуясь «горячей» сценой, а подлость ситуации предпочитали не замечать.

Тогда, рассматривая в полутьме, как дёргается пухлая, похожая на пару сложенных вместе подушек белая задница Лизы, Светка ещё подумала, что чересчур разыгрались девочки - и хорошо, что не со Светкиной попой та игра!

Подумала ещё, надо бы к Кузнецовой подлизнуться, а не то...

Сейчас ни толстой Лизы, ни соседки, ни девочек не было – разъехались на выходные по домам. Светка с Кузнецовой были в комнате одни. И творится со Светкой то самое «не то»... И некому заступиться. И даже - услышь их кто на этаже - всё равно никто не рискнёт с Кузнецовой связываться..

Спасения ждать неоткуда. И это ей, Светке, наказание - возможно, за тот подлый смех, за то, что смалодушничала. Не встала за Лизу.

— Считай! – хрипло рявкнула Кузнецова и нанесла совсем уж безжалостный удар.

— Бамм!

В глазах Светки вспыхнула и поплыла огненная радуга-дуга.

— Раз! – теряя сознание, пискнула Светка. И жёсткая ладонь, вновь зависшая над ней, утонула в сполохах оранжевого пламени.

— Сомлела? Ну ты и нежная! – плюя водой в нос Светки, Кузнецова клонилась к ней из темноты. – Скажите какая цаца нежная!

Обречённо заглядывая в разбойничьи глаза Кузнецовой, лежащая под ней на спине Светка торопливо забормотала, задыхаясь:

— Леночка! Леночка! Я буду... Слушаться бу-у-ду! Не бей!..

Наконец она ощутила свои ноги, необыкновенно широко и высоко задранные, ступнями обнимающие плечи Кузнецовой. Светка посмотрела себе в пах. Промежность Светкина раскрытой книжкой маячила перед Кузнецовой, знакомо–жёсткий кустик лениво елозил в серёдке «книжки».

«Это пока я в отключке была, она меня так загнула! - сообразила Светка. – Чтоб в пизде удобнее было копаться.»

И, сообразив своё положение, Светка заторопилась, опасаясь, что Кузнецова вновь прочтёт в её глазах что-нибудь не то.

— Леночка! Леночка-Леночка! Я послушная-послушная! Не бей!

Бездонно-жестокая Кузнецова вдруг рассмеялась и, прильнув, хищно лизнула Светку в мочку уха. Провела лобком по раскрытой вагине. Кустик остро щекотал лишённое покровов Светкино мясцо. Ленка с готовностью беззаветной шлюхи ответно дёрнула попкой. Сморщилась от резких ощущений и дёрнула ещё. И ещё.

— Ну чо, бля? Чо с тобой сделать?

— Всё что хочешь, Леночка! Всё что хочешь! Не бей!

Кузнецова, макая кустик в засыревшее Светкино нутро, прошептала хрипло и язвительно:

— Говорила тебе, блядь, не рыпайся? Говорила?!

— Говорила... – покорно согласилась Светка. – Я не...

— Не была б ты такая... хрупенькая... задушила б тебя! – захихикала Кузнецова, наклоняя голову ниже и нюхая Светкины соски. - Забила б нахуй!

Она пососала один сосок, затем другой.

Физическая близость минувшей смерти, такая нешуточная, овеяла Светку холодом, пронзила лопатки ознобом. Она содрогнулась, едва удержав панический позыв кишечника. Обделаться сейчас было бы самое то! Когда её чуть-чуть отпустило, она торопливо зачастила:

— Я поняла-поняла! Поняла-поняла! Не буду рыпаться! Не буду!

В десять секунд она успела нашептать Кузнецовой, что та «Леночка милая-милая, любимая, дорогая-родная», что Светка отныне её «беспрекословно слушает во всём-всём и всегда-всегда-всегда!».

Горячечный бред необыкновенно покорной и податливой Светки обрадовал Кузнецову и привёл её в отличное расположение духа.

— Ишь ты, неженка какая! - Кузнецова погасила жестокий блеск в глазах и добро улыбнулась. – Послушная? Точно?

— Послушная, Леночка! Клянусь, я послушная-послушная!

Кузнецова, довольная будто сметаны наелась, вновь накрыла её соски поочерёдно один и второй губами, удивительно мягкими. Незлыми. Даже ласковыми. И Светка снизу вверх лезла сосками в эти губы, и ёрзаньем пизды по Кузнецовскому кустику старалась передать ей, что не нужно больше слов. Она всё понимает и сделает сама-сама-сама... Всё-всё-всё...

Порки не будет, с дикой радостью думала Светка. Кузнецова мычала, развалив Светкин рот почти надвое и вгрызаясь острыми зубами в беспомощно высунутый ей навстречу Светкин язык.

Девушки ожесточённо, будто жаждали этого больше всего на свете, целовались взасос. Кузнецова всё также лежала на Светке и терзала её раскрытую вагину своим кустиком. Зато руки Светки были развязаны, свободны и она энтузиазмом тянула себя ладошками за ягодицы, стараясь раскрыть себя перед «Леночкой» как можно шире.

Прислушиваясь к играющим сполохам боли в повреждённых филейчиках, Светка самоотверженно тянула их заведёнными за спину руками. От жалости к избитой попе она чуть-чуть, совсем незаметно капала слезами.

«Попа – не присядешь! Отёки, синяки, ссадины...»

Восстанавливая дыхание, Кузнецова выпустила Светкины губы, отстранилась и глазами собственницы осмотрела Светку с самой близкой дистанции. Светка преданно лизнула собственницу в оцарапанный ею нос:

— Лен! Прости-прости-прости...

— Заткнись! – с какими-то новыми воркующими интонациями, негромко цыкнула Кузнецова. – Щас, значит так, Свет... Я тебя, за то что не слушалась, пороть больше не буду. Не бойся, поняла?

— Ага-ага! – закивала Светка. – Спасибо-спасибо, Лен!

— Но! – шутливо погрозила Кузнецова длинным обкусанным пальцем. – Я тебя, сучка такая, выебу. Во все дыры. Согласна?

— Ага-ага! – замерев всего на секунду, закивала Светка. – Выеби, Леночка!.. Выеби! Выеби!..

— Я тебя не просто выебу... Я так выебу!

— Ага! Ага! Ага! – похотливо частила Светка, стараясь пиздой охватить как можно больше Кузнецовской близкой плоти. – Выеби!

— Ну, гляди! Попробуй только выкинуть чо-нить! - смирённая таким тотальным на всё согласием Светки, прошептала Кузнецова. – Второй раз не помилую, хрупенькая. Убью!

— Поняла-поняла-поняла! – рабски клялась Светка снизу в свешенные к ней титьки Кузнецовой. Исхитрившись, поймала губами покачивающийся сосок и, всосав его в себя, зачмокала. – Угу-угу!

— Тогда ты, чудо моё... Раком встань, да?

Светка, отныне преданнее собачки Дружок, вскочила на коленки и, расставив ляжки, плюхнулась титьками в подушку. – Так, Лен? Правильно, Лен?..

— Царапалки свои с жопы не снимай! – мягко распорядилась Кузнецова. – Раздвинься шире! Шире, говорю же, Свет! Булки не вздумай отпустить, а то не видно ни хрена! Та-ак... Блядь! Шире... очко покажи, чтоб до печёнок было видно, а пизду чтоб самой матки... поняла?

— Да-да-да! Так видно, Лен? - Светка всё на свете готова была показать Кузнецовой. – Так, Лен? Я держу!..

— Хуясе ты морду мне расцарапала! – Кузнецова включила фонарик и, прежде чем посветить Светке в жопу, долго рассматривала царапины в зеркальце её знаменитой волосяной щётки.

Светка на коленях, уткнувшись в подушку лицом, как могла оттопыривала зад и, пресмыкаясь перед Кузнецовой самым позорным образом, тянула себя за филейчики. Из-за онемения в опухших избитых дольках она почти не ощущала, как Кузнецова языком дотронулась до их.

Кузнецова кончиком языка трогала царапины, покрывая их слюнями, и светила фонариком, вставив его прямо в анус. Светка, расслабившись сколько было возможно, помогала ей пальцами.

— Зачётная жопа! – Кузнецова довольно поцеловала Светкин сфинктер. – Давай теперь пизду – растяни-ка ещё... не видно!

Усевшись поудобнее, Кузнецова положила фонарик на простыню между ног Светки, чтобы он светил ей в промежность, и обеими руками принялась ласкать Светку. Впрочем, разве ласкать? Она бесцеремонно забавлялась, как жестокий ребёнок с игрушкой, всовывая пальцы, поворачивая их и растопыривая внутри Светки.

В заду тревожно защипало. Кузнецова несколько раз глубоко вонзила в прямую кишку Светки три пальца. Потом четыре. Потом... всю ладонь. Потрясающе пластичный, поистине гуттаперчевый анус Светки ввиду почти полной нечувствительности, легко пропустил бы внутрь себя что угодно. Ладонь Кузнецовой игриво повернулась, большой палец воткнулся в Светкин клитор.

Светка охнула.

— Вот они гордые все, блядь! – улыбнулась Кузнецова. – А отпиздишь, как шёлковые все! И чо за народ у нас! Пиздюлями живёт!

Выдав эту сентенцию, Кузнецова, извиваясь, пропихнула ступни между Светкиных ляжек, затем туда же колени и широкие бёдра - нырнув, словно в люк, в неширокий лаз, образованный ляжками Светки и её вытянутым к краю кровати торсом. Свешенные к самой простыне Светкины титьки прочертили по ступням, лодыжкам, затем коленям, ляжкам Кузнецовой – и оказались притиснуты к её животу. Обе девушки устроились как бы «валетом». Кузнецова под Светкой.

Светка на Кузнецовой всунула любопытный нос ей в основание кустика. Она прекрасно знала, что ей надо делать.

Всё это время Кузнецова «опиралась» на Светку изнутри всунутой в её анус рукой. Светка тихо и покорно кряхтела. Кузнецова, лёжа удобно под Светкой и трогая её половые губы языком, теперь сама пиздой поводила по Светкиному лицу.

— Лижи давай! – невнятно чавкая, пробормотала Кузнецова.

Светка в ответ прокряхтела нечто энтузиастическое и зачавкала похлеще и резвее Кузнецовой...

— О! О! Как пиздятиной завоняло! – отозвалась снизу Кузнецова. - Зачётно!

...В корпусе «административки» Светка, пройдясь по ковровым дорожкам мимо туалета, улучила момент, когда никого рядом с ней не было и юркнула в боковой коридорчик, проскочила его и толкнулась в неприметную дверь без вывески, только с косо налепленной бумажкой: «Первый отдел».

—. ..

— Я с заявлением. Сигналом, то есть. У нас есть такая Кузнецова, не слыхали? Она джинсами спекулирует и туфли в магазине украла... Деньги отбирает у девчонок. А ещё мальчику челюсть сломала. В драке. В карты на деньги играет, а за проигрыш сосёт... Простите, правда-правда! И, знаете... про товарища Брежнева стихи рассказывает. Плохие... Могу повторить, да...

—. ..

— Да, вот тут я всё написала на бумажке. "Это что за дуралей лезет там на Мавзолей? Ничего не произносит, ордена на жопе носит... Это наш советский царь, генеральный секретарь"... Да. Кузнецова Елена, сокурсница моя... Я? Комсомолка, да. Лосева Света, второй курс... Комната её?.. Конечно покажу. Только издали. Я её боюсь. Вы уж там сами...

—. ..

— И вам спасибо! С наступающим Новым Годом, товарищ майор!..