— Проснулась, принцесса? — раздался спокойный, масляный голос.

Сергей стоял в дверях спальни, опираясь о косяк. Он был уже одет в идеально отглаженные брюки и рубашку с расстегнутым воротником. В руках он держал папку-планшет и две пластиковые карты.

— Кофе на кухне. Иди умойся. Ты выглядишь как последняя шлюха после дежурства. Хотя, по сути, так оно и есть.

Он повернулся и ушел, не дожидаясь ответа. Я поднялся с кровати, чувствуя, как ноет каждая мышца, как предательски болит попа и сфинктер. В ванной, глядя в зеркало на это размалеванное, испуганное существо с женскими плечами и тонкой талией, я пытался найти в его глазах хоть каплю Дани. Того самого пацана, который мечтал сбежать и всех наказать.

На кухне на столе уже стоял кофе и лежала та самая папка. Рядом — дешевая шариковая ручка.

— Садись, — бросил Сергей, не глядя на меня, помешивая ложкой в своей кружке. — Обсудим твое светлое будущее.

Я молча опустилась на стул. Он медленно, наслаждаясь моментом, открыл папку. На верхнем листе крупными буквами было выведено: «ДОГОВОР ОБ ОКАЗАНИИ КОНТЕНТ-УСЛУГ И ПЕРЕВОПЛОЩЕНИИ».

— Ну что, красавица, вникай. Суть проста. Ты — мой проект. Моя собственность. Я вложил в тебя время, нервы и, что немаловажно, деньги. А теперь пришло время начать отбивать вложения.

Он начал зачитывать пункты, тыча пальцем в текст. Его палец был толстым, с коротко остриженным ногтем. На нем блестел тот самый перстень.

— Пункт первый. Ты беспрекословно выполняешь все мои указания, касающиеся твоего внешнего вида, поведения и создания контента. Гормональная терапия обязательна. Все процедуры — за мой счет, естественно. Но ты не имеешь права им противиться.

— Пункт второй. Ты проживаешь на предоставленной мной территории. Безвылазно. Выходы только со мной или по моему прямому указанию.

— Пункт третий. Фото- и видеосессии не реже трех раз в неделю. Тематика и сценарий — мои. Ты — лицо моего закрытого клуба для ценителей… экзотики.

— Пункт четвертый. Ты физически доступна для меня в любое время суток. Без возражений. Без вот этого вот всего, — он презрительно махнул рукой в мою сторону.

Я слушала, и ком подкатывал к горлу. Это же рабство. Полное и окончательное.

— Я… я не могу это подписать, — выдавила я, и мой голос прозвучал хрило и слабо. — Это же… меня убьют.

Сергей усмехнулся, отхлебнул кофе и поставил кружку со стуком.

— Даня, милый мой. Ты уже мертв. Его больше нет. Осталась только Диана. И у нее сейчас два варианта. Первый — подписать этот договор, стать звездой моего маленького театра, жить в относительном комфорте и рано или поздно, возможно, даже начать получать от этого удовольствие. — Он наклонился ко мне через стол. Его дыхание пахло мятой и цинизмом. — А второй вариант… Я отправляю твоей сестренке Ане не только те фото из отеля, которые ты уже видел, но и вчерашнее видео. Со звуком. Где ты так сладко стонала, принимая меня. А потом позвоню твоему папочке-морячку и все ему расскажу. Как его сынок стал самой популярной шлюхой.

Он откинулся на спинку стула, сложив руки на груди.

— Ну что, Даня? Выбирай. Или ты подпишешь эту бумажку, или я уничтожу все, что у тебя осталось. Твою семью. Твое жалкое подобие репутации. Последние крохи того, кем ты себя помнишь.

Во рту пересохло. Руки задрожали. Я посмотрела на ручку. Она была дешевой, синей. Такие раздают в рекламных агентствах.

— Но… это же незаконно… — попыталась я найти последнюю соломинку.

— О, дорогая! — Он рассмеялся, и в его смехе не было ни капли веселья. — Это самый что ни на есть законный гражданско-правовой договор. Видишь? — Он ткнул пальцем вниз страницы. — Здесь даже сумма прописана. Пятьсот тысяч рублей. За твои услуги. Конечно, выплачиваться они будут частями, по мере выполнения плана. А вот это… — он перевернул лист, — это твое добровольное согласие на все медицинские процедуры. Все по закону. Ты просто… очень артистичная натура, решившая сменить пол и зарабатывать на этом. А я — твой продюсер. И любящий мужчина, который тебя поддерживает.

Его ухмылка была оскалом хищника. Он все продумал. Юридически я была абсолютно чиста и одновременно абсолютно в его власти.

— Я не хочу… — прошептала я, и по щеке предательски покатилась слеза, оставляя дорожку в тональном креме.

— Хотеть — невредно, — отрезал он, и вся его напускная легкость исчезла. Голос стал низким и жестким, как сталь. — Встать. Взять ручку. Подписать. Сейчас. Или я начинаю звонить.

Пальцы обхватили прохладный пластик ручки. Я посмотрела на строчку «Диана Сергеевна С.» — он уже придумал мне фамилию.

— Подписывайся, сучка. Распишись за свою новую жизнь, — прошипел он у меня над ухом, приблизившись сзади. Его руки легли мне на плечи, сжимая их так, что кости затрещали. — Ты думала, это игра? Думала, перехитришь меня? Я из тебя человека сделал. Вернее, женщину. А теперь ты будешь ее доигрывать. До конца.

Я вздохнула. Последний вздох Дани. И вывела на бумаге дрожащими, неровными буквами: «Диана С.».

Ручка выскользнула из пальцев и упала на пол.

— Молодец, — он хлопнул меня по ягодице, жестко, по-хозяйски. — Теперь иди приведи себя в порядок. Через час у нас первая фотосессия. Нужно сделать несколько материалов «до» для твоего дневника трансформации. Наши подписчики это обожают. Он взял папку, бережно, как важный документ, и вышел, оставив меня одну на кухне с остывшим кофе и с ощущением, что я только что подписала себе пожизненный приговор. Приговор, по которому Данила официально умер. Осталась только Диана. Его собственность. Его проект. Он развернулся, и прежде чем я успела что-то понять, его губы прижались к моим. Жесткие, требовательные. Они пахли дорогим кофе и мятной жвачкой, за которой скрывался привкус чего-то чужого, властного. Мне стало противно, желудок сжался в комок. Я застыла, не отвечая, позволив ему просто владеть моим ртом, как вещью.

Он отстранился, внимательно изучая мое лицо. На моих губах осталось ощущение его слюны, липкое и неприятное.

— Надо привыкать целоваться, Диана, — произнес он спокойно, без укора, как констатацию факта. — Твоим будущим… поклонникам это понравится. И мне тоже.

Он провел большим пальцем по моей нижней губе, стирая помаду, которую сам же заставил меня нанести утром.

— Ведешь себя как деревянная. Но ничего, раскрепостим. Поехали.

Машина ждала у подъезда. Он открыл мне дверь, снова с этой показной, театральной вежливостью, которая была унизительнее прямого хамства. Я села, подобрав под себя складки юбки — короткой, кожаной, одной из тех, что он купил. Она оголяла колени и часть бедра.Мы ехали молча. Я смотрела в окно на мелькающие панельные дома, на людей, которые шли по своим делам. Они были свободны. У них были свои проблемы, но они могли выбирать. У меня не было ничего. Даже мое молчание и ненависть принадлежали ему.

Студия оказалась в полуподвале невзрачного здания. Внутри пахло краской, пылью и ладаном. Сергей говорил что-то бородатому фотографу в растянутом свитере, тот кивал, бросая на меня оценивающие взгляды.

— Раздевайся до трусов, — бросил Сергей мне через плечо, уже обсуждая свет. — Начнем с самых простых ракурсов. Нужно зафиксировать твою… исходную точку.

Я замерла. Фотограф, пахнущий потом и травкой, ухмыльнулся.

— Стесняется, да? Ничего, щас быстро отойдет.

Мне пришлось снять платье. Воздух холодными мурашками пробежал по оголенной коже. Я стояла посреди комнаты в одних только трусиках и поясе целомудрия, стараясь не смотреть на мужчин, которые обсуждали меня, как товар на аукционе.

— Повернись боком. Да, так. Грудь вперед. Таз подбери. — Командовал Сергей, а фотограф щелкал затвором. Вспышки слепили, оставляя темные пятна в глазах. — Хорошо. Теперь спиной. Покажи линию бедер.

После съемки Сергей достал из бардачка машины конверт с моими документами. Паспорт, диплом, медкарта. Пожелтевшие бумажки, которые когда-то определяли личность человека по имени Данила. Он пролистал паспорт с моей старой, юношеской фотографией, с усмешкой сравнивая ее с моим нынешним видом.

— Ну, совсем другой человек. Не найти, не узнать, — констатировал он и сунул конверт в карман куртки. — Теперь это мое. Буду хранить, как зеницу ока. На память.

Затем он взял мой телефон. Его пальцы быстро заскользили по экрану.

— Пишешь маме. Диктовую. «Мама, все отлично. Нашлась классная работа в другом городе, снимаю квартиру, все хорошо. Деньги есть. Не переживай. Буду звонить редко, очень загружен. Целую».

Он протянул мне телефон. — Набирай.

Я взяла аппарат. Пальцы дрожали, смазывая буквы на экране.

— Все? — спросил он, прочитав сообщение поверх моего плеча. Его дыхание обожгло ухо. — Жми «отправить».

Я задержала палец над кнопкой. Это был последний мост. Последняя ниточка.

— Жми, Диана, — его голос стал тише и опаснее. — Или я сам напишу ей. Но уже совсем другой текст.

Я нажала. Сообщение улетело. Мост рухнул. Он забрал телефон у меня из рук и убрал в карман.

— Молодец. Теперь ты полностью моя. И никто не придет тебя искать. Все довольны. Ты — новой жизнью. Мама — твоим успехом. А я… — он потянулся и снова поцеловал меня, коротко и властно, — я тобой.

С каждым днем стены его квартиры смыкались все теснее.

Он методично вычищал меня из цифрового мира. Однажды вечером, развалившись на диване, он заставил меня передать ему все пароли. От почты, от соцсетей, от игровых аккаунтов, которые я не открывал сто лет. Он входил в них с моего телефона, его пальцы ловко тыкали в экран.

— «ВКонтакте»? Ну, это явно не для Дианы, — он хмыкнул, заходя в мою старую страницу. На экране мелькали фото с пацанами из универа, глупые мемы, перепосты рок-групп. Он методично тыкал в «удалить», «удалить», «удалить». Я наблюдал, как стирается моя прошлая, убогая, но настоящая жизнь. С каждым щелчком внутри что-то обрывалось. Потом он удалил и сам аккаунт.

— Инстаграм? Тут и удалять нечего, — он презрительно фыркнул, глядя на пустой профиль. — Но мы создадим новый. Красивый. Для красивой девочки.

Он создал новый аккаунт. @diana_su.ck. Выложил несколько самых безобидных фото со съемки — я в платье, с небрежной укладкой, смотрящая в окно. Подписал: «Новый день, новое настроение 🌸». Это было так фальшиво и мертво, что меня передернуло.

Единственным моим окном в прошлый мир оставались редкие, дозированные звонки маме. Сергей всегда устраивался рядом, на диване, с газетой или ноутбуком, но я чувствовала его слух, натянутый как струна. Он следил за каждым моим словом, каждым изменением интонации.

— Мам, все хорошо, — я говорила в трубку, стараясь, чтобы голос звучал бодро и женственно. — Работа интересная, да… Нет, не устаю. Сергей… мой друг, очень заботится. Да-да, купил новое пальто. Не переживай.

Я лгала ей прямо в лицо, а Сергей с одобрением кивал, будто режиссер, довольный игрой актрисы. После звонка он мог похвалить: «Молодец. Голосок сегодня почти не дрожал». Или, наоборот, указать на ошибку: «Слишком много подробностей про работу. Скажешь, что в офисе, и все. Не надо фантазий».

Но внутри, под слоем страха и покорности, тлел уголек. Мой план. Он был прост до идиотизма. Подчиняться. Выглядеть идеальной, сломленной куклой. И ждать. Ждать, пока он совершит ошибку, потеряет бдительность. Запомнить пароль от его ноутбука. Найти эти все его «закрытые клубы», скачать доказательства. Или дождаться, когда он куда-то уедет. У меня была заначка — несколько сотен рублей, выдернутых из сдачи, когда он отправлял меня в магазин. Я прятала их в корешок старой книги. Это была моя надежда. Мой билет на свободу.

А пока я играла свою роль. И сегодняшний «подарок» стал для нее новым аксессуаром. Он вернулся с шопинга и бросил на диван большую картонную коробку.

— На. Примерь.

Я разорвала скотч. Внутри лежал костюм горничной. Не похабный, из секс-шопа, а самый что ни на есть настоящий. Черное платье с белым фартучком и накрахмаленной накидкой на голову. Ткань была плотной, недорогой.

— Что это? — глупо спросила я.

— Твоя новая униформа, — ухмыльнулся он. — Надо же приучать тебя к домашнему хозяйству, жена ты моя будущая. А то что это я тебя содержу, а ты как принцесса на горошине. Иди, примерь. Хочу посмотреть.

Я молча пошла в спальню и надела это. Платье сидело мешковато, скрывая все новые изгибы тела. Фартук криво завязался сзади. В зеркале на меня смотрела не эротическая фантазия, а жалкая, переодетая служанка.

Я вышла к нему. Он осмотрел меня с ног до головы, и его взгляд был холодным, оценивающим.

— Отлично. Так даже лучше. Напоминает о твоем месте. — Он подошел, поправил мой головной убор. — С завтрашнего дня будешь так ходить по квартире. И приберешься, наконец, везде. Чтобы блестело. Я проверю.

Его рука легла мне на затылок, нежно, но с непререкаемым давлением.

— А теперь иди на кухню. Принеси мне виски. И неси аккуратно. Как настоящая горничная.

Я повернулась и пошла, шурша крахмальной тканью. Внутри все сжималось от унижения. Но в глубине души, под этим фартуком, под этой личиной послушной девочки, все так же тикала бомба моего плана.

«Носишь, носишь этот дурацкий костюм, — думала я, наливая ему виски дрожащей рукой. — Гуляй, пока гуляется. Скоро мы посмотрим, кто тут горничная».

Секс с ним стал чем-то вроде утреннего кофе или чистки зубов — ежедневной, обязательной и бесчувственной рутиной. По крайней мере, так я пытался себе это объяснять. Внутри. Сначала мое тело отчаянно сопротивлялось. Каждый раз это была маленькая пытка: жгучая боль, ощущение разрыва, унизительная необходимость использовать так много смазки, что она липла к пальцам и простыням. Я лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку, стискивая зубы и пытаясь мысленно улететь куда угодно, только не в эту комнату, только не в это тело. Он же в это время методично, без особой злобы, но и без капли нежности, делал свое дело, иногда шлепая меня по бедру и бормоча: «Расслабься, не зажимайся. Будешь зажиматься — будет больно».

Но потом что-то переломилось. Мышцы привыкли, сфинктер, предатель, научился открываться быстрее, боль сменилась на странное, глубокое давление. А потом он нашел ту самую точку.

И все пошло под откос.

Теперь он часто сажал меня на себя сверху, спиной к себе. Сажал грубо, держа за бедра, и заставлял двигаться.

— Давай, работай, шлюха. Покажи, как ты умеешь скакать на хуе.

И самое ужасное было не это. Самое ужасное было огромное зеркало на шкафу напротив кровати. Он всегда следил, чтобы я смотрел в него.

— Смотри, смотри на себя! — рычал он, помогая мне двигаться, его руки впивались в мои бока. — Глянь, какая ты красивая! Совсем как девочка!

И я смотрел. Видел свое отражение — запрокинутое лицо с закатившимися глазами, полуоткрытый рот, из которого срывались какие-то жалкие стоны. Видел, как его мощные бедра бьют по моим мягким, округлившимся ягодицам. И видел, что происходило спереди.

Мой собственный член, жалкий и бесправный, отчаянно болтался в такт движениям, выделяя прозрачные, стыдные капли предэякулята на живот. Он не трогал его никогда, это было частью унижения — кончать только от этого, только от того, что во мне.

И я кончал. Мое тело предавало меня с пугающей регулярностью. Волна удовольствия, острая и унизительная, накатывала из глубины, оттуда, где был его член, и выжимала из меня все, оставляя лишь пустоту и стыд, липкий на коже.

Он смеялся, чувствуя, как я сжимаюсь внутри в финальных судорогах.

— Ну вот видишь? — он выходил из меня с мокрым звуком, шлепал по моей попе. — Тебе ничего другого и не надо. Твой мозг уже перепрошит. Ты создана для этого.

Однажды вечером он положил передо мной на стол маленький, но невероятно важный документ. Новый паспорт. Я молча открыл паспорт. Смотрело на меня мое же лицо, но… не совсем. Фотография была сделана недавно, я был в легком макияже, волосы уложены, взгляд усталый, но без тени былой угловатости. А под фото значилось: «Соколова Диана Сергеевна». Пол. Женский.

В глазах потемнело. Я ощутил, как пол уходит из-под ног. Это была не бумажка из принтера, а настоящий документ с печатями. Он стер меня на уровне системы. Даня больше не существовал для этого мира.

— Как?.. — выдавил я, и голос мой сорвался на фальцет.

— Деньги решают все, рыбка, — равнодушно ответил Сергей, потягивая виски. — Немного уловок, немного связей в нужных местах… Теперь ты моя законная супруга. Ну, почти. Официально. Поздравляю.

Он чокнулся своим бокалом с моим безмолвным ужасом. Я все еще думал, что это кошмар, который можно отменить. Сжечь паспорт, пойти в милицию, все рассказать… Но я уже знал его слишком хорошо. У него наверняка были копии. И он бы уничтожил меня раньше, чем я успел бы сделать первый шаг.

Шли месяцы. Уколы гормонов стали такой же рутиной, как чистка зубов. Я колол их себе сам, глядя в зеркало на свое меняющееся отражение. Это была самая страшная часть — наблюдать, как твое собственное тело предает тебя с молчаливого одобрения твоего же разума.

Кожа стала невероятно мягкой и гладкой. Бедра и ягодицы округлились, стали по-женски пышными. Но больше всего меня пугала грудь. Она росла не по дням, а по часам. Покалывание, зуд, а потом и ноющая тяжесть — все это было знакомо любой девушке в переходном возрасте, но для меня было чудовищной пародией. Соски потемнели и стали болезненно чувствительными. Через три месяца мне пришлось покупать первый лифчик. Сергей сходил со мной в магазин, как заботливый муж, и выбрал сам — бежечный, с кружевами. Я стоял в примерочной, глядя в зеркало на свое отражение в этом белье, на эту начинающую оформляться грудь, и меня чуть не вырвало.

Он оплатил мне учебу. «Гостиничное дело, — сказал он. — Тебе нужна легенда. Приличная профессия для приличной девочки».

Мне пришлось ходить на пары. В образе. Юбка, блузка, туфли на небольшом каблуке. Грудь, прикрытая кружевным бюстгальтером, уже отчетливо видна под тканью. И, конечно, макияж. Сначала я накладывал его коряво, со слезами злости, размазывая тушь. Потом — научился. Руки сами выводили стрелки, подбирали тон тонального крема. Самое жуткое было то, что это сработало. В группе я была просто Дианой. Тихой, немного странноватой, необщительной девушкой. Парни иногда пытались клеить, делали комплименты моим «глазам» или «фигуре». Я молча отворачивался, а внутри все сжималось в комок от стыда и ярости. Девчонки обсуждали со мной преподавателей и пары, делились конспектами. Я кивал, поддакивал, и мой голос, ставший выше и мягче от гормонов, звучал для них абсолютно естественно.

План спастись, все вернуть… он не исчез. Он просто стал невозможным. Как вернуть дым обратно в огонь. Как снова стать гусеницей, превратившись в бабочку, даже в такую.

Я представил себе, что приду в полицию. Эта девушка в зеркале будет говорить хрупким голосом, что она на самом деле мужчина, что ее похитили, переделали… На меня посмотрят как на сумасшедшую. А потом позвонят Сергею. Моему «мужу».

Я тихо поставил зубную щетку на место и погасил свет. В спальне уже ждал Сергей. Он посмотрел на меня, на мое заплаканное, но абсолютно женственное лицо, и удовлетворенно ухмыльнулся.

— Ну что, Дианка, идем спать? Завтра на пары, моя хорошая студентка.

И я молча кивнул. Потому что выбора не было. Потому что я ею была.

Прошло уже около восьми месяцев. Восемь месяцев с того дня, как я перестал быть собой. Восемь месяцев жизни Дианы.

Со стороны все выглядело… нормально. Идеально нормально. Я была тихой, скромной студенткой, живущей с заботливым отцом. Да, Сергей представлялся всем моим отцом. Он играл эту роль безупречно — мог подойти после пар к преподавателю, спросить о моих успехах, с отеческой строгостью покачать головой, если я что-то недоделала. Никто, абсолютно никто не видел в его взгляде ничего, кроме родительской озабоченности. Никто не знал, что по вечерам этот «заботливый отец» заставляет свою «дочь» надевать кружевное белье, становится на колени или ложиться на живот, и трахает ее в очко, пока та кончает своим жалким, запертым в холодную металлическую клетку членом, не прикасаясь к нему.

Я заигрался. Заигрался так, что уже и не знал, как выйти из роли. Просыпаясь утром, я первым делом наносил легкий тон-крем, чтобы скрыть следы усталости. Говорил высоким, мягким голоском, даже мысля уже на «она». Я боялся своей же семьи. Боялся, что они увидят, во что я превратился. Поэтому слал маме деньги — те, что Сергей «выдавал» мне за хорошее поведение — и твердил, что все отлично, что у меня прекрасная работа, что я счастлив.

Но мама чувствовала. В редкие голосовые сообщения ее голос звучал настороженно.

— Дань, ты чего такой тихий? Голос у тебя какой-то другой… Простудился, что ли?

Я отшучивался, говорил, что просто устаю. А потом спешно ставил на видео-звонках фильтры, которые делали скулы чуть резче, челюсть — квадратнее, добавляли легкую тень щетины. Это была жалкая, ничтожная попытка казаться тем, кого уже не существовало. Сестра… Аня вот-вот должна была родить. Она была счастлива, поглощена своим беременным миром. И она до сих пор не догадывалась, что тот самый отдых в отеле, после которого все и началось, был тщательно спланированной ловушкой. Что ее брат теперь ее сестра. Мы редко общались, и я надеялся, чтобы так продолжалось и дальше.

Но самым жестоким ударом судьбы, самой изощренной насмешкой стала Катя.

Она появилась в нашем вузе внезапно, перевелась на середине обучения. Училась на системного администратора. И по иронии судьбы, спустя время, мы с ней… сдружились.

Вернее, как. У меня появилась подруга. Вероника, Вера. Девушка из моей группы, тихая, умная, мы иногда делали вместе проекты. И вот как-то раз Вера подошла ко мне после пары:

— Диан, пошли кофе пить? Со мной подруга пришла, из параллельной группы, познакомлю.

Я согласился, особо не думая. Мы зашли в столовую, и я увидела ее. Катю. Она почти не изменилась. Та же рыжая копна волос, тот же насмешливый прищур глаз. Только взгляд стал взрослее, уставше.

— Катя, это Диана. Диана, это Катя, — сделала представление Вера.

Я чувствовал, как земля уходит из-под ног. Кровь ударила в голову, а потом отхлынула, оставивая ледяной холод в жилах. Мое сердце бешено колотилось где-то в горле.

— Привет, — выдавила я, и мой голос, мой новый, женский голос, прозвучал хрило.

— Привет, — улыбнулась Катя, ее взгляд скользнул по мне, оценивающе, но без тени узнавания. Почему бы и нет? Перед ней сидела девушка. С длинными волосами, с грудью, подчеркнутой облегающим свитером, с накрашенными ресницами. Девушка по имени Диана.

— Ты на каком курсе? — спросила она, помешивая ложечкой в стакане.

— На втором, — ответила я, глядя в стол. — Гостиничное дело.

— А я на сисадмина перевелась, — сказала Катя. — Замучилась на прежнем.

Мы разговорились. Говорили о учебе, о преподавателях, о жизни. Я сидел напротив девушки, которую когда-то любил, ради которой хотел стать лучше. А теперь я был ее подругой. Вернее, подругой ее подруги.

Она шутила, смеялась своим звонким смехом. И каждый ее смех, каждое слово были для меня ножом. Она смотрела на меня и не видела Данилу. Она видела Диану. И, кажется, ей эта тихая, скромная девушка была даже симпатична.

Вера ушла взять печенье, и мы остались вдвоем. Катя посмотрела на меня чуть пристальнее.

— А знаешь, ты мне кого-то напоминаешь, — сказала она задумчиво.

У меня похолодели пальцы.

— Да? Кого? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

продолжение на моем бусти https://boosty.to/diholeass