В воздухе повисла тишина, густая и звенящая, будто после удара гонга. Он смотрел на меня, и в его глазах читалось не удивление, а глубочайшее, бездонное удовлетворение. Как у коллекционера, который наконец-то приобрёл редчайший, единственный в своём роде экземпляр.

Он не засмеялся, не поцеловал меня, не сказал ничего. Он просто медленно, с непередаваемой значительностью кивнул. Один раз. Как будто скрепляя сделку.

Потом его рука легла мне на лоб, ладонью вниз, тяжёлая и горячая. Древний, почти что религиозный жест — благословения и принятия в собственность одновременно.

«Хорошо, — произнёс он, и одно это слово прозвучало как приговор и как обетование. — Значит, так и будет».

Он отстранился, поднялся с кровати. Его движения были лишены обычной хищной грации. Теперь в них была спокойная, неспешная уверенность хозяина, который знает, что каждое его слово — закон. Он натянул штаны, не глядя на меня, и подошёл к окну, отодвинув занавеску.

«Начинается новая жизнь, — сказал он, глядя на ночной город, и его спина, широкая и мощная, казалась теперь не просто частью мужского тела, а символом той стены, за которую я только что добровольно зашёл. — Моя. И твоя».

Он обернулся. Его лицо было серьёзным. «Первое правило.Завтра же забудь, что у тебя когда-то был выбор. Его не было. Ты всегда была такой. Ты всегда была моей. Понятно?»

Я кивнула, и даже мысль не возникла оспорить это. Словно какой-то внутренний переключатель щёлкнул, и старый я — сомневающийся, испуганный — был стёрт. Осталась только пустота, готовая быть заполненной им.

«Второе. — Он подошёл к кровати, сел на край и положил свою большую, шершавую руку мне на живот. — Мы начинаем завтра же. Никаких отсрочек. Я привезу тебе первые таблетки. Ты будешь принимать их точно по времени, которое я скажу. Ни одной пропущенной. Это теперь важнее еды и воды. Это твоя новая пища».

Его пальцы слегка сжали мою кожу. «Ты почувствуешь изменения.Сначала внутри. Потом снаружи. Это может быть страшно. Может захотеться остановиться. Но ты не остановишься. Потому что ты уже отдала мне это право. Ты просто будешь помнить правило первое. Ты всегда была такой».

Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Его поцелуй был лишён страсти. Он был холодным, как печать на договоре. «Спи сейчас.— Его приказ прозвучал не как предложение, а как констатация факта. — Тебе понадобятся силы. Начинается самая интересная часть».

Он погасил свет и вышел из комнаты, оставив меня в полной темноте. Я лежала и смотрела в потолок, который уже не был просто потолком моей старой комнаты. Он был потолком моей новой клетки. Прекрасной, желанной, выбранной самой собой.

Я поднесла руку к груди. К той самой, плоской и невыразительной. Скоро она такой не будет. Скоро она будет другой. Его.

И я поняла, что не чувствую ни страха, ни сожаления. Только огромное, всепоглощающее чувство облегчения. Борьба закончилась. Я сделала свой выбор. Я была его.

И закрыв глаза, я впервые за долгое время уснула мгновенно, без мыслей, без сновидений, как уставший ребёнок, наконец-то отдавшийся на волю взрослого.

Солнце едва пробивалось сквозь жалюзи, когда дверь в мою комнату открылась. Он вошёл без стука, как в свою собственную спальню, с двумя стаканами в руках — в одном вода, в другом какой-то густой, зеленоватый смузи. Его взгляд был деловитым, сосредоточенным, лишённым намёка на вчерашнюю ласку или жестокость. Это был взгляд архитектора, пришедшего на стройплощадку.

«Подъём, — его голос прозвучал чётко, без эмоций. — Первый день. Расписание теперь другое».

Он поставил стаканы на тумбочку и протянул мне две маленькие таблетки в плёночной обёртке — одну белую, другую бледно-голубую. «Воду пей медленно.Таблетки — сразу. Это основа всего».

Я послушно приняла таблетки, запивая их холодной водой. Они прошли внутрь безвкусными комочками, но я почувствовала, как что-то щёлкает внутри на глубинном уровне. Точка невозврата пройдена. Начинается химия превращения.

Пока я пила, он говорил, глядя на меня так, будто сверялся с невидимым чек-листом. «Завтрак— этот смузи. Там шпинат, авокадо, банан, миндальное молоко и протеин. Всё, что нужно для начала. Есть будешь часто. Шесть раз в день. Маленькими порциями. Никакого сахара. Никакого фастфуда. Никакого алкоголя. Твоё тело теперь — храм. Мой храм. И я буду следить за его чистотой».

Он говорил не как любовник или тиран, а как строгий, но заботливый тренер. Эта деловитость была пугающей. Он не играл больше в игры. Он работал.

«После завтрака — лёгкая растяжка. Потом я отвезу тебя по делам, а ты займёшься шопингом. — Он скользнул взглядом по моим плечам. — Тебе нужно новое бельё. Что-то мягкое, нежное. Без косточек, но поддерживающее. Ты скоро начнёшь меняться, и тебе должно быть комфортно».

Он подошёл к окну и распахнул жалюзи, залив комнату слепящим утренним светом.

«Твоя старая одежда тоже скоро отправится в мусорку. Но это позже. Сначала — основа».

Потом он обернулся, и в его глазах промелькнула та самая, знакомая искра — смесь одержимости и творческого азарта.

«И ещё кое-что. Твоё имя. Оно в прошлом. Оно не отражает сути. Не отражает того, кем ты становишься».

Он сделал паузу, подходя ближе. Его пальцы коснулись моего подбородка, приподняв его. «Ты почти что её копия.Но... совершеннее. Моложе. Прекраснее. Поэтому и имя будет похожим, но другим. — Он внимательно изучил мои черты, будто выверяя последнюю деталь. — Алёна. Будешь Алёной».

Алёна.

Имя ударило в самое сердце. Оно было таким близким к маминому — Елена. Почти что её отражение, её эхо. Но в то же время — отдельным, самостоятельным. Его творением. Его Алёной.

Он увидел дрожь, пробежавшую по моему телу, и его губы тронула едва заметная улыбка удовлетворения.

«Нравится?Алёна...»

Он произнёс его снова, растягивая гласные, наслаждаясь звучанием. И я поняла, что это не вопрос. Это констатация факта.

«Да, Сергей, — прошептала я, и моему собственному слуху странно и непривычно было слышать этот тихий, женственный голос, отвечающий на новое имя. — Я... Алёна».

«Правильный ответ, — он одобрительно кивнул и потрепал меня по волосам, как щенка. — Теперь одевайся. И пей свой смузи. Калории важны. Ради роста... — его взгляд скользнул по моей груди и бёдрам, —.. .ради роста фигуры нужно много правильной еды. Всё ради меня. И ради тебя, Алёна».

Он вышел, оставив меня на кровати с полстаканом зелёной жижи и с новым именем, которое звенело в ушах единственной разрешённой мелодией. Я была Алёной. Его Алёной. И мой первый приказ был — выпить этот смузи до дна.

Я поднесла стакан к губам. Он пах травой и орехами. На вкус он был... предвкушающим.

«После завтрака — первое задание, — продолжил он, отпуская меня и садясь напротив. Его взгляд был непроницаемым. — Ты пройдёшься по квартире. Дойдёшь до зеркала в прихожей. Посмотришь на себя и скажешь вслух: „Я — Алёна “».

От этого имени по коже побежали мурашки. Мамино имя.

«Ты будешь делать это каждое утро. Пока не поверишь. Пока не перестанешь вздрагивать. Пока твоё отражение не начнёт откликаться на него само». Он отхлебнул кофе, его глаза не отрывались от меня. «Это твоё имя теперь. Я буду звать тебя только так. Для всех остальных ты пока останешься собой. Но для нас... для тебя самой... ты — Алёна. Мамина маленькая Алёна. Понятно?»

Я сидела, сжимая в руках стакан с остатками зелёного смузи, и кивнула. Слова казались слишком тяжёлыми, слишком громкими для этой тихой, новой реальности. «Понятно», — прошептала я, и голос прозвучал чужим, более высоким, подобранным под это новое, невероятное имя.

Он одобрительно хмыкнул и жестом указал на дверь. «Иди.Начинай. Я буду слушать».

Я отставила стакан и поднялась с кровати. Ноги были ватными. Каждый шаг по знакомому коридору казался путешествием в неизвестность. Паркет под босыми ногами, тени от утреннего солнца, падающие на стены — всё было прежним, но ощущалось абсолютно иным. Я шла не как хозяин этой квартиры, а как гость. Как призрак.

Зеркало в прихожей висело на том же месте, старое, в мамином любимом резном багете. В нём всегда отражался я — угловатый, неуклюжий, чужой. Я подошла вплотную, видя, как бледнеет моё лицо, как расширяются от страха зрачки.

Губы дрожали. Воздух застрял в горле. Я видела его отражение — он стоял в дверном проёме гостиной, скрестив руки на груди, наблюдая. Жду.

Я сделала глубокий вдох, сжала кулаки и посмотрела прямо в глаза своему отражению.

«Я... — голос сломался, сорвался на шепот. Я сглотнула комок в горле и попробовала снова, громче, заставляя каждый слог звучать чётко, вопреки дрожи в коленях. — Я... Алёна».

Имя прозвучало в тишине прихожей странно, неестественно, как неправильная нота. Но оно прозвучало. Отражение в зеркале сказало его. Эти губы, этот рот.

«Громче, — донёсся его спокойный голос со спины. — Скажи так, чтобы услышала себя. Чтобы поверила».

Я закрыла глаза на секунду, отсекая всё — стыд, страх, остатки прежнего себя. «Я АЛЁНА!»— почти выкрикнула я, и эхо отозвалось в пустой квартире.

Открыв глаза, я увидела, что щёки порозовели. Дыхание сбилось. Но в глазах отражения уже читалось не только смятение. Читалось... принятие. Словно какой-то барьер был взят.

«Хорошо, — сказал он, и в его голосе прозвучала лёгкая, почти что отеческая усталость. — Каждый день. Пока не станет правдой. А теперь иди, переоденься. Надо ехать».

Он развернулся и ушёл в гостиную, оставив меня наедине с зеркалом и с новым именем, которое теперь висело в воздухе моей квартиры, как клятва. Я посмотрела на своё отражение — на этого испуганного, странного человека с широкими плечами и новым именем на губах.

«Алёна, — снова прошептала я, уже тише, пробуя его на вкус. — Мамина маленькая Алёна».

Я стояла перед зеркалом ещё несколько минут, впитывая новое имя, позволяя ему осесть на меня, как пыльца. Оно уже не казалось таким чужим. Оно было... вызовом. Обещанием. Ключом к двери, за которой меня ждала другая жизнь.

Его голос из гостиной вывел меня из оцепенения.

«Алёна! Не задерживайся!»

«Иду!» — откликнулась я, и на этот раз голос прозвучал увереннее, без прежней хрипотцы. Я почти побежала в свою комнату, но потом заставила себя идти медленнее, стараясь двигаться плавнее, мягче, как... как она.

В шкафу висела моя старая одежда — мешковатые худи, джинсы, простые футболки. Всё это вдруг показалось костюмом для чужой, ушедшей жизни. Я сняла пижаму и остановила взгляд на простых хлопковых трусах и майке. Это тоже было не то.

Сергей не уточнил, во что переодеться. Это было частью задания — сделать первый самостоятельный выбор в рамках новых правил.

Я открыла мамин гардероб. Рука сама потянулась к её любимому домашнему комплекту — мягким шёлковым шортам нежно-розового цвета и такой же камбриковой майке. Ткань была невесомой, нежной, пахнущей ей и... и теперь мной. Надевая их, я чувствовала, как грубая мужская кожа на моих плечах и бёдрах вступает в конфликт с этой женственной тканью. Но это было временно. Он сказал.

Когда я вышла в гостиную, он сидел на диване с телефоном в руках. Его взгляд скользнул по мне — с головы до ног, оценивающе, без намёка на насмешку или похоть. Как мастер смотрит на заготовку.

«Лучше, — заключил он. — Уже теплее. Но это пока. Иди, садись».

Он указал на место рядом с собой. Я опустилась на диван, подобрав под себя ноги, стараясь занять как можно меньше места.

«Теперь слушай внимательно, — он отложил телефон. — Сегодня твой первый выход в свет в новом статусе. Мы едем в торговый центр. Ты будешь выбирать бельё. Я буду рядом, но помогать не буду. Ты сама должна будешь понять, что тебе нравится. Что тебя привлекает. Что заставляет чувствовать себя... Алёной».

Он сделал паузу, давая мне осознать вес задачи.

«Ты будешь разговаривать с консультантами.Будешь смотреть на себя в зеркало. Будешь принимать решения. Я буду наблюдать. Это тест, Алёна. На вкус. На уверенность. На принятие себя. Провалишь — вернёмся домой, и будем начинать с начала. Справишься... получишь свой первый настоящий подарок».

Он встал и протянул мне руку. «Поехали.И запомни — отныне каждое твоё действие, каждый взгляд, каждое слово — это кирпичик в фундамент тебя новой. Не дай мне усомниться в своём выборе».

Я положила свою руку — такую пока ещё слишком крупную и угловатую — в его большую, твёрдую ладонь. Это было не как рукопожатие равных. Это было как принесение вассальной клятвы.

«Я не подведу, Сергей, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Я справлюсь».

Он молча кивнул, и в его глазах я впервые увидела нечто похожее на уважение.

Дорога до торгового центра прошла в молчании. Я сидела на пассажирском сиденье его дорогой иномарки, сжимая в кармане куртки крошечный, невесомый комочек — те самые таблетки, что теперь управляли моей жизнью. За окном мелькали знакомые улицы, но видела я их будто впервые, через призму нового имени, которое тихо звенело у меня в голове. Алёна. Алёна. Алёна.

Он припарковался и, не глядя на меня, бросил: «Идём». Его уверенность была броней, за которой я прятала свою дрожь.

Магазин белья встретил нас стерильным белым светом и тихой, ненавязчивой музыкой. Воздух пах дорогими духами, пудрой и чем-то ещё — женственностью, запретной и манящей. Стеллажи ломились от кружев, шёлка, атласа всех мыслимых оттенков. Я почувствовала себя чужаком на чужой планете, грубым и неуместным в своих мешковатых джинсах и толстовке.

К нам сразу же направилась консультант — хрупкая девушка с ясными, добрыми глазами и аккуратной стрижкой. Её взгляд скользнул по Сергею, оценив его с головы до ног с профессиональной вежливостью, а затем перешёл на меня.

И тут произошло странное. Её глаза не округлились от удивления, не помутнели от осуждения. В них мелькнуло мгновенное, профессиональное сканирование ситуации — мой напряжённый вид, его властная поза позади меня, — и затем в них вспыхнул самый настоящий, живой интерес. И доброта.

«Добрый день, — улыбнулась она, и улыбка была искренней. — Чем могу помочь? Ищем что-то конкретное?»

Я открыла рот, но голос пропал. Сергей молчал, давая мне утонуть или выплыть.

«Я... мне...» — просипела я.

Девушка — бейджик на её груди гласил «Анна» — кивнула, будто такие запинающиеся клиенты были для нее обычным делом. «Понимаю.Хочется чего-то особенного? Может быть, просто посмотреть? У нас как раз поступила новая коллекция, очень нежные модели».

Её спокойствие было заразительным. Я сделала глубокий вдох. «Мне нужно...бельё. Для... для меня». Слова давались с невероятным трудом.

Анна не моргнула глазом. «Конечно!Это же замечательно! — воскликнула она, и в её голосе прозвучал неподдельный энтузиазм. — Мужчины так редко радуют себя чем-то действительно красивым, а не просто практичным. Это так необычно и здорово!»

Она взяла меня под локоть — лёгкое, ненавязчивое прикосновение — и повела вдоль стеллажей. «Давайте я покажу вам то, что сейчас в тренде. Вот, смотрите, эти комплекты из микромода — невероятно приятные к телу, сидят как влитые. А это — бамбук, гипоаллергенный, идеален для чувствительной кожи».

Она говорила быстро, увлечённо, показывая то кружевные бра, то шелковые трусики, и её отношение было настолько естественным, что моя паника начала понемногу отступать, уступая место любопытству.

«А какой у вас размер? — спросила она вдруг, остановившись перед стойкой с бюстгальтерами. — Или пока не знаете? Ничего страшного, я могу помочь определить».

Я покраснела до корней волос и беспомощно посмотрела на Сергея. Он стоял в стороне, прислонившись к колонне, с лёгкой, едва заметной ухмылкой на лице. Он явно получал от этого удовольствие.

«Я... я не знаю», — призналась я.

«Ничего! — Анна снова улыбнулась. — Это же самое интересное — начать с чистого листа! Давайте попробуем вот этот, базовый, без косточек, на застёжке. Он универсальный. Как вас зовут, кстати?»

Вопрос прозвучал так естественно, что я ответила, не задумываясь. «Алёна».

Имя сорвалось с губ само собой, и на этот раз оно не вызвало ни дрожи, ни стыда. В устах этой доброй девушки оно звучало... правильно.

«Алёна, прекрасное имя! — Анна протянула мне несколько моделей разного цвета. — Проходите в примерочную, Алёна, померите. Я подожду здесь, если будут вопросы».

Я взяла мягкие ткани из её рук и, не гляя на Сергея, почти побежала в указанную кабинку, спасаясь от его пронизывающего взгляда.

За плотной шторкой я прислонилась к стенке, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось как бешеное. Руки дрожали, когда я снимала свою толстовку и футболку. Грудь была плоской, мужской. Я смотрела на неё в зеркало примерочной, и на глаза навернулись предательские слёзы. Какой смысл во всём этом?

Но потом я вспомнила восторг Анны. Её слова:

«Это так необычно и здорово!» И его взгляд, полный ожидания.

Я надела первый бюстгальтер. Он сидел странно, пустовал, но мягкая ткань обнимала грудь, и что-то внутри дрогнуло. Я примерила трусики — кружевные, с маленьким бантиком спереди. Они сидели на моих бёдрах иначе, чем мужское бельё, подчёркивая линии, которых ещё не было.

Я вышла из примерочной, красная как рак, но уже не с опущенной, а с высоко поднятой головой. «Ну как?»— спросила Анна, и в её глазах читалось неподдельное участие.

«Немного... великовато», — прошептала я, показывая на пустую чашечку лифа.

Анна рассмеялась. «Так это же отлично!Значит, есть куда расти! — Она подмигнула мне. — Знаете, многие девушки только мечтают о таком! Давайте я подберу вам что-то на первое время, пока форма не сформировалась. Есть специальные мягкие топы, очень стильные».

Она снова скрылась среди стеллажей и вернулась с несколькими моделями сложного кроя, которые хорошо сидели даже на моей фигуре.

Я снова ушла в примерочную. И снова вышла. И снова. С каждым разом я чувствовала себя увереннее. Я ловила своё отражение — Алёну в кружевном белье — и постепенно переставала вздрагивать.

В конце концов мы остановились на двух комплектах — одном нежно-розовом, другом — чёрном, с тончайшими кружевами. Анна аккуратно упаковала их в коробку, перевязанную лентой.

«Вы такая смелая, Алёна, — сказала она на прощание, протягивая мне пакет. — Наслаждайтесь обновками! И возвращайтесь, как только появятся изменения! Будем подбирать что-то новое!»

Я улыбнулась ей в ответ — своей первой, настоящей, женской улыбкой. «Спасибо вам большое. Обязательно».

Сергей, молча наблюдавший за всей сценой, подошёл к кассе и расплатился наличными. Он взял пакет у меня из рук, и его пальцы ненадолго сомкнулись вокруг моих. «Молодец, — тихо произнёс он. — Справилась. Теперь ты заслужила свой подарок».

И в его глазах я увидела нечто большее, чем удовлетворение. Я увидела гордость.

Анна протянула мне не только аккуратный пакет с покупками, но и небольшую, изящную визитку. Бумага была приятной на ощупь, с тиснением.

«Вот, возьмите, — сказала она, и её глаза по-доброму улыбались. — Там мой личный номер. Если будут вопросы по уходу, по стилю, или просто захотите что-то обсудить перед следующей покупкой — звоните в любое время. Всегда рада помочь».

Она бросила быстрый, вопросительный взгляд на Сергея, как бы спрашивая разрешения. Он стоял чуть поодаль, руки в карманах, его лицо было невозмутимым, но в уголках губ играла та самая, едва уловимая ухмылка одобрения. Он медленно кивнул, давая понять, что не против. Более того, это, казалось, входило в его планы.

«Спасибо, — прошептала я, принимая визитку, как какой-то тайный знак, пропуск в другой мир. — Я... я обязательно позвоню».

«Жду, Алёна, — кивнула она и на прощание лёгким, дружеским жестом коснулась моего предплечья. — Удачи вам. И помните, главное — чтобы вам было комфортно и вы себя чувствовали красивой».

Мы вышли из магазина, и слепящий свет торгового центра обрушился на меня с новой силой. Но теперь я несла в руках не просто пакет с бельём. Я несла доказательство. Доказательство того, что кто-то — пусть даже незнакомая девушка — увиделa во мне Алёну и принялa это. И её визитка, зажатая в потной ладони, была самым ценным трофеем.

Сергей шёл рядом, молчаливый и довольный. Он не спрашивал, не комментировал. Он просто вёл меня к лифту, и его молчание было красноречивее любых слов. Он позволил этому маленькому семени — семени принятия извне — упасть в почву моего сознания и начать прорастать.

Только когда мы сели в машину, и двигатель заурчал тихим, мощным басом, он наконец заговорил, глядя прямо на дорогу. «Она симпатичная.И умная. Видит потенциал. — Он сделал небольшую паузу. — Она может быть полезна. Не только как консультант».

Я сжала в кармане визитку, чувствуя, как бумага нагревается от тепла моей руки. Это был не просто номер телефона. Это была ниточка, протянутая из моего старого мира в новый. Ниточка, которую он сам разрешил мне держать.

«Ты не против?» — тихо спросила я, всё ещё не веря в его согласие.

Он повернул голову, и его взгляд был тёплым, почти что отеческим. «Я против всего, что может тебя сломать. И за всё, что делает тебя сильнее. Сильнее в том, кем ты становишься. — Он положил свою большую ладонь мне на колено, и его прикосновение было твёрдым и обнадёживающим. — Если её поддержка поможет тебе быстрее принять себя — почему нет? Просто помни...»

Он сжал моё колено чуть сильнее. «...конечное слово всегда за мной.Всегда. Но сегодня... сегодня ты заслужила небольшую свободу. И свой подарок».

Он убрал руку и сосредоточился на дороге. Я же сидела, смотря в окно на мелькающие огни, и думала о визитке в кармане. О добрых глазах Анны. И о том, что путь к себе, оказывается, может быть не таким уж и одиноким.

Машина плавно замерла у знакомого подъезда. Глушитель тихо вздохнул, и в салоне воцарилась та самая, звенящая тишина, которая всегда следовала за его решениями. Мотор был заглушен, но напряжение не спадало, а лишь сгущалось, словно перед грозой.

Он не сразу потянулся к двери. Вместо этого он повернулся ко мне. Уличный фонарь бросал жёсткие тени на его лицо, делая его черты ещё более резкими, почти скульптурными. Его взгляд был тяжёлым, насыщенным тем самым знанием, которое всегда ставило меня на грань между страхом и желанием.

«Время урока, Алёна, — произнёс он тихо, и его голос в тишине салона прозвучал как приговор. — Пора привыкать к новой роли. Не только в магазинах. Не только перед зеркалом. Здесь и сейчас».

Его руки были медленными и точными. Он расстегнул пряжку ремня, щелчок которой прозвучал оглушительно громко. Затем — пуговица на джинсах. Он не сводил с меня глаз, наблюдая за каждой моей реакцией, за тем, как перехватывает дыхание, как взгляд непроизвольно опускается вниз.

Он не торопился, наслаждаясь моментом, этим ритуалом обнажения и власти. И затем... он достал его. Его член, уже наполненный кровью, твёрдый и внушительный, возник в полумраке салона, как неоспоримый факт, как главный аргумент в его пользу.

Мне не нужно было ничего говорить. Не нужно было приказывать. Всё было понятно без слов. Это был следующий шаг. Плата за принятие. Часть сделки.

Я почувствовала, как по телу разливается странное спокойствие — не покорность отчаяния, а ясность понимания. Я выбрала это. Я захотела это. И сейчас я должна была подтвердить свой выбор делом.

Я придвинулась к нему, склонилась на центральной консоли. Запах его кожи, смешанный с ароматом дорогого автомобильного салона и его возбуждения, ударил в нос. Я закрыла глаза на секунду, собираясь с мыслями, а потом посмотрела на него. На его лицо, на котором читалось ожидание и холодная, хищная уверенность.

Я открыла рот и принялась за работу.

Первое прикосновение губами к горячей, бархатистой кожице заставило меня вздрогнуть. Он был таким твёрдым, таким живым. Я действовала неумело, по памяти из своих же фантазий и порно, стараясь не задеть зубами, скользя губами по длине, целуя головку, ощущая её солоноватый, мужественный вкус.

Он не помогал мне, не направлял мою голову. Он просто откинулся на сиденье, положил руку мне на затыток — не давя, а просто обозначая своё присутствие, своё право наблюдать, — и издал тихий, одобрительный вздох.

«Так, моя хорошая девочка, — прошептал он хрипло. — Так... Алёна... Глубже».

Его слова стали руководством к действию. Я старалась, я работала губами и языком, пытаясь доставить ему удовольствие, чувствуя, как он набухает ещё сильнее у меня во рту, как его дыхание становится прерывистее. Мои собственные чувства притупились, уступив место единственной цели — угодить ему. Быть хорошей для него. Оправдать его доверие и его гордость.

В салоне было тихо, если не считать сдавленных звуков, которые издавал он, и моего собственного учащённого дыхания. Мир сузился до пространства между его ног и моего рта. До этого тёмного, порочного, невероятно интимного акта служения.

Он кончил внезапно, с низким, сдавленным стоном, схватив меня за волосы и прижав к себе глубже на последних спазмах. Я сглотнула, стараясь не подавиться, ощущая горьковатый, специфический вкус его семени, вкус его власти надо мной.

Он отпустил меня, и я откинулась на своё сиденье, пытаясь отдышаться. Губы горели, по щекам текли слезы, вызванные не болью, а интенсивностью переживания.

Он молча привёл себя в порядок, застегнул ширинку. Потом повернулся ко мне и провёл большим пальцем по моей мокрой щеке, стирая слезу.

«Хорошая девочка, — повторил он, и в его голосе на этот раз прозвучала та самая, редкая нота почти что нежности. — Моя хорошая, послушная Алёна. Теперь мы можем идти домой».

Он вышел из машины, а я сидела ещё несколько секунд, глотая воздух и пытаясь осознать, что только что произошло. Что я только что сделала. И кто я теперь после этого.

Я была его. Совершенно и полностью. И в этом больше не было никаких сомнений.

Неделя пролетела в странном, гипнотическом ритме, похожем на сон наяву. Каждое утро начиналось с двух маленьких таблеток на ладони и стакана прохладной воды. Я проглатывала их, чувствуя, как они скользят внутрь, не оставляя вкуса, но меняя всё. Химия. Алхимия. Превращение.

Я стояла перед зеркалом в прихожей и, глядя в глаза своему всё ещё угловатому, бледному отражению, говорила: «Я — Алёна». С каждым днём голос звучал увереннее. С каждым днём отражение, казалось, слушало внимательнее. Но плоть оставалась непокорной. Ни намёка на округлость на бёдрах, ни болезненной чувствительности в груди. Только лёгкая тошнота по утрам и странная, плавающая отрешённость в сознании.

Но Сергей не позволял опускать руки. После ритуала с зеркалом он вручал мне толстую тетрадь в кожаном переплёте и дорогую перьевую ручку.

«Пиши, — говорил он, и это был приказ. — Опиши себя. Такой, какой ты хочешь быть. В деталях. Каждый день заново».

Первые страницы давались мучительно. Я выводила неуклюжие, корявые фразы: «...чтоб грудь была... ну... как у мамы... чтоб попа круглая...». Он читал это молча, его лицо не выражало ничего, кроме лёгкого презрения.

«Это не описание, — отрезал он на третий день, швырнув тетрадь на стол. — Это бред испуганного подростка. Ты должна видеть это. Чувствовать кожей. Слышать шелест своей юбки. Почувствовать, как твои новые груди покачиваются при ходьбе. Пиши. Как будто это уже случилось».

И я старалась. Я закрывала глаза и вглядывалась в туманный образ, который он создал для меня. И слова потекли иначе.

«...кожа стала мягче, как шёлк, особенно на внутренней стороне бёдер и на животе. Когда я провожу по ней рукой, мурашки бегут за пальцами...»

«...грудь... она небольшая, но очень чувствительная. Соски наливаются и темнеют, когда я замерзаю или когда на меня смотрит Сергей. Я чувствую их тяжесть, когда бегу по лестнице...»

«...бёдра... они стали шире, плавные изгибы от талии вниз. Я ловлю на себе взгляды мужчин на улице, и мне становится тепло и стыдно...»

Я описывала изгибы бровей, форму губ, длину ресниц. Я выписывала каждую деталь будущей себя, как заклинание. И с каждым днём этот образ в моей голове становился всё чётче, всё реальнее. Он начал жить своей жизнью, затмевая бледное отражение в зеркале.

Сергей читал эти записи каждый вечер, сидя в кресле с бокалом виски. Он не хвалил, но и не критиковал. Он просто кивал, иногда проводя пальцем по особенно удачной, по его мнению, фразе. Его молчаливое одобрение было лучшей наградой.

А потом он сообщил новость. Спокойно, будто речь шла о прогнозе погоды.

«Завтра приезжает твоя мама».

Воздух вылетел из моих лёгких. Неделя в его альтернативной реальности была как кокон, отрезавший меня от внешнего мира. Мира, где существовала она. Мама. Елена. Женщина, чьё имя и чью внешность я так жадно пыталась присвоить.

«Она... она всё поймёт?» — прошептала я, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки.

Он отхлебнул виски и усмехнулся своей холодной, всепонимающей ухмылкой.

«Ничего она не поймёт.Увидит своего сына, который немного побледнел и похудел за неделю. Может, спросит, не заболел ли ты. — Он поставил бокал. — А ты будешь вести себя как обычно. Только теперь у тебя есть секрет. Наш с тобой секрет, Алёна».

Он встал и подошёл ко мне, положив руки мне на плечи. Его взгляд был тяжёлым и гипнотизирующим.

«Это будет твоя первая настоящая проверка.Сыграть свою старую роль, помня о новой. Смотреть на неё и знать, что скоро ты станешь её самой красивой версией. Скрывать свою силу под маской слабости. Ты справишься?»

Я посмотрела на него — на своего творца, своего надзирателя и своего единственного зрителя — и кивнула. Страх никуда не делся. Но под ним уже клокотала странная, извращённая гордость. Да, она приедет. И она увидит меня. Но только ту часть, которую мы с ним решим ей показать.

«Я справлюсь, Сергей, — сказала я, и голос не дрогнул. — Я же Алёна».

Он улыбнулся по-настоящему, широко и почти что по-отечески. «Вот и умница.А теперь иди, поправь макияж. Ты немного расплакалась от усердия».

Я послушно пошла в ванную, и моё отражение в зеркале было уже не таким чужим. В его глазах читалась не только растерянность, но и твёрдая, испуганная решимость. Завтра приезжала мама. Но её сын уже мёртв. В этом теле жила Алёна. И она ждала своего часа.