Они лежали, чуть дыша, а в воздухе витал тяжёлый, сладковато-горький запах секса и слёз. Катарсис случился, но за ним пришла оглушительная пустота.

И в этой пустоте, в голове Жени, пронеслась новая буря. Не ярости, не отчаяния — а чего-то более тёмного и всепоглощающего. Это была смесь животной страсти, рождённой только что пережитым, щемящей ненависти ко всему миру, который их к этому привёл, и жгучего, почти болезненного желания... чего? Утвердиться? Осквернить саму себя? Сделать больно ему? Или, наоборот, раствориться в нём до конца, стерев все границы?

Женя приподнялась резким, порывистым движением. Её глаза, ещё влажные, горели тёмным огнём. Она схватила его полу вялый, чувствительный член, всё ещё липкий от их смешанных соков, и без всяких ласк, без прелюдии, погрузила его себе в рот, пытаясь принять сразу и полностью.

Артём ахнул от неожиданности и боли, смешанной с пронзительным наслаждением. Он не шевелился, застыв, потому что не знал, что это — наказание, исцеление или новое падение. Он боялся пошевелиться и разрушить хрупкую грань, на которой она балансировала.

По мере того, как член набухал, становясь твёрдым и большим, ему становилось всё труднее помещаться в горячем рту. Но Женя, сжав кулаки, с дикой, почти невменяемой решимостью, продолжала заглатывать всё глубже. Тело содрогалось от рвотных спазмов, слёзы текли по щекам, смешиваясь со слюной и его спермой, но она не останавливалась.

Это был не минет. Это был ритуал. Акт агрессии и полного самоотречения. Каждый глубокий захват, каждый спазм горла был словно криком: «Смотри! Вот я! Вся! До самого дна! И с тобой, и с болью, и с этим отвращением! Я принимаю всё!»

И Артём, лёжа с закрытыми глазами, чувствуя, как слёзы жены капают на его лобок, понимал, Женя не пыталась его возбудить. Она пыталась... проглотить их общую боль. И в этом отчаянном, почти жестоком акте самопожертвования была страшная, искажённая любовь, сильнее и примитивнее любой нежности.

Это было изгнание демонов. Не его — её собственных.

Освободив член из своих губ и рта, Женя поднялась над мужем на колени. В глазах не было ни стыда, ни любви — лишь пустота и ледяная решимость. Взяв член, мокрый от слёз и слюны, и, не глядя ему в глаза, без подготовки, без просьбы, быстрым и жёстким движением погрузила в свой анус.

Боль, острая и обжигающая, пронзила насквозь. Женя вскрикнула, но не отстранилась, а наоборот, вдавилась глубже, до самого основания, чувствуя, как её плоть разрывается, а член заполняет её до предела. Это была та самая боль, которую она искала — физическое воплощение той внутренней пытки, что терзала её все эти дни.

Артём попытался приподняться, что-то сказать, лицо исказилось от шока и тревоги. Но Евгения резко прижала ладонь к его рту.

— Молчи.

Один-единственный приказ, вырвавшийся хриплым шёпотом. И она начала двигаться. Быстро, резко, почти яростно, трахая сама себя его членом, используя тело мужа, как орудие собственного наказания и освобождения. Из её влагалища, растянутого предыдущим актом, сочилась густая сперма, выжимаемая грубыми толчками, смешиваясь с потом и болью.

Это было изгнание. Каждый толчок был попыткой выбить из себя призрак тех снов, ту «шлюху», что жила в её подсознании. Это была запретная любовь, обращённая внутрь себя — любовь-ненависть к той части своей души, что жаждала именно этого: анонимности, боли, потери контроля.

Женя закрыла глаза и окончательно отпустила поводья. Перед ней не было мужа, любящего Артёма. Был просто инструмент, твёрдый и безликий, как в её фантазиях. Она отдалась похоти, позволила той самой «шлюхе» взять верх, прожила её до конца — здесь, в своей постели, с мужем, которого не видела и не слышала.

Стоны были не от наслаждения, а от освобождения. Женя изгоняла демона, становясь им. И в этом акте саморазрушения рождалось что-то новое — горькое, пустое, но её. Настоящее.

— Наполни меня! — крик был не просьбой, а приказом, вырвавшимся из самой глубины выжженной души. Это был крик той самой женщины из снов, которая наконец получила власть над реальностью.

И Артём, захлёстываемый этой чёрной, освобождающей волной, уже не мог и не хотел сдерживаться. С глухим стоном, в котором смешались боль, вина и всепоглощающая страсть, он мощно, пульсирующими толчками заполнил её глубины. Горячая сперма наполнила анальный проход, но Женя не останавливалась. Продолжала свои яростные движения, скача на нём с каким-то отчаянным упорством, вдалбливая, втискивая в себя каждую каплю, каждый след их совместного падения, словно пыталась запечатать эту часть себя внутри навсегда.

Наконец её силы иссякли. Женя не слезла с члена, не побежала смывать с себя следы этого акта. Просто рухнула на грудь мужа, вся мокрая, липкая, пропахшая болью и сексом. Сердце колотилось о грудь Артема громкими, неровными ударами, словно пытаясь выпрыгнуть и упасть рядом. Дыхание было тяжёлым, прерывистым.

Тишину разорвал её шёпот, едва слышный, горячий, прямо в его ухо:

— Мне это было нужно. — В этих словах не было ни стыда, ни оправдания. Только констатация факта, тяжёлого и неоспоримого, как камень. — Просто прими это. Не спрашивай ни о чём. Прими это как часть нашей жизни.

Женя сделала паузу, вбирая воздух, и прошептала самое главное, самое страшное и самое исцеляющее:

— Как часть того, что твоя жена... её тёмная сторона... Шлюха. — Последнее слово прозвучало не как оскорбление, а как имя. Как признание. — Твоя шлюха.

И в этом признании, в этом добровольном низвержении себя до самого дна, случилось странное. Демон был изгнан. Не потому, что его победили, а потому, что его признали, назвали по имени и впустили в свой дом. Тень стала частью пейзажа.

Артём не сказал ничего. Он просто обнял её, крепко, сильно, чувствуя под ладонями горячую, взмыленную спину, стук её сердца и влажность своих собственных глаз. Он принял. Всю её. Светлую и тёмную. Жену и шлюху. Потому что они были одним целым. И только приняв это, они могли начать собирать себя заново.

Вялый член с тихим, влажным звуком выскользнул из сжимающегося ануса, освобождая путь тёплой сперме, которая, не в силах была более сдерживаться.

И в этот миг Женя увидела это — окончательное, тотальное обладание. Из неё течёт. Из всех её дырочек, отданных мужу, сочится сперма мужчины. И не имело значения, что это был Артём. Важен был сам факт, первозданный и животный: её наполнили. Как в тех самых снах, где не было лиц, а были лишь тела и слепое, анонимное вожделение.

Но тут же, как луч света в тёмной воде, вспыхнуло осознание: но это — он. Её муж. Тот, кто знает каждую её родинку, каждую слезу, каждую тайну. И в этом — свет. В этом — спасение. В этом — разрешение её самой себе. В этом не было отвращения, потому что это было... их.

И тогда, словно печать на их новом договоре, в голове мелькнула спокойная, почти отстранённая мысль: у меня же циклы. Пусть будет что будет. Женя вспомнила слова мужа о желании третьего ребёнка. И это стало последним актом доверия и принятия. Не планирование, не расчёт, а дарение самой возможности жизни прямо здесь, в этой луже их общей боли и страсти.

Евгения ещё сильнее вжалась в грудь Артема, как будто пыталась просочиться сквозь кожу, занять место рядом с большим бьющимся сердцем. Всё тело обмякло, отпустив колоссальное напряжение последних часов, дней, недель.

И дрожащим, срывающимся шёпотом, губами, прижатыми к его коже, она добавила, закрепляя новую реальность:

— Ты мой, слышишь... ты мой. Я всегда буду только твоей. Твоей женой. Твоей любовью... Твоей грязной шлюхой.

В этих словах не было противоречия. Была целостность. Она собрала себя по кусочкам — и светлую хозяйку, и тёмную блудницу, и любящую женщину — и отдала мужу всё это, без остатка. Война была окончена. Не потому, что враг повержен, а потому, что Женя приняла все части самой себя и нашла в муже того, кто способен принять их вместе с ней.

Евгения медленно встала с кровати и подошла к комоду за телефоном. Артем молча следил за ней, завороженный. Таким он свою жену еще не видел. По внутренней стороне ее бедер медленно стекала его густая сперма. Обычно жена сразу шла в душ, но сегодня — нет.

Она взяла телефон и присела на кровать так, что Артему был виден экран. Открыла мессенджер, нашла контакт Саши и начала писать. Расчетливо, холодно, выверяя каждое слово.

«Добрый день, Саша. Хочу выразить тебе признательность. Ты и правда хороший психолог.»

Слова были продуманным, тонким издевательством над самой сутью Сашиной игры. Женя показывала ей всю мощь настоящего женского оружия — правды.

«Знаешь, а мой муж мне все рассказал. Уверена, ты не ожидала этого. Даже если это был твой запасной вариант — ты просчиталась.»

«Мы не разругались. Я не ушла, он не ушел. Напротив — я полностью исцелила свои сны. Они теперь не тайное желание, а моя жизнь. Мое естество. И Артем, которого ты так хочешь и желаешь, только что исполнил все мои сны.»

Женя намеренно использовала грубые слова, показывая: вот я. Я — шлюха. И мой муж любит меня именно такой.

«И знаешь, что я поняла? Что я почувствовала? В моих снах. Неважно, что я не видела мужчин и слышала чужие голоса — это был он. Артем. Все, что я чувствовала во сне, я испытала только что. Его член трахал все мои дырки — мою пизду, мою жопу.»

«Его сперма, вся его сперма, прямо сейчас сочится из них. Я счастлива. Счастлива от этого чувства. От того, как сперма течет по моим ногам, пузырится в моем анусе. Мой сон — это был Артем.»

«И я поняла — иначе быть и не может. Мой мозг не может этого знать. Потому что кроме его члена никто и никогда не был во мне. И я горжусь этим.»

И заключительный, убийственный удар:

«А ты, дорогуша моя, так и останешься с пустотой. Не смогла познать моего мужа. Не узнала вкус его спермы, этот сладкий запах. Можешь трахать себя пальцами, кричать его имя — пустота не уйдет. Никогда.»

«Ты будешь только представлять, как Я трахаюсь со своим мужем. Только Я! Всегда Я! Ты можешь перебирать мужиков, искать — но все тщетно. Только Я и Он!»

«Я — его шлюха, его любовница и его верная жена. А он — мой единственный, заботливый и верный муж. Хранитель нашего счастья.»

Евгения закончила и нажала «Отправить».

Она знала — Саша прочтет. Ее разум впитает каждое слово. Она будет беситься, но Женю это уже не волновало. Тузы были на столе, и все они были ее.

Игра окончена!!! Шах и мат!!!