Щелчок в трубке оставил после себя не тишину, а гулкое эхо. Эхо ее стонов, ее прерывистого дыхания, того наглого, влажного жужжания, что сводило его с ума. Артем отбросил телефон, будто он обжег ему ладонь. Комната в гостиничном номере внезапно показалась ему душной и тесной.

Желание, тяжелое и налитое свинцом, сдавило низ живота. Волна жара прокатилась по телу, оставив за собой зудящее напряжение в каждой мышце. Он рухнул на кровать, откинув голову на подушки, и закрыл глаза, позволив образу Жени заполнить все пространство за закрытыми веками.

Она лежала перед ним, как тогда — с растрепанными волосами, с полуоткрытыми губами, с тем взглядом полной самоотдачи, который был дарован только ему. Ее ноги были раздвинуты, а в руке... в руке был не вибратор.

Фантазия, будто сорвавшись с цепи, рванула в сторону, о которой он никогда не позволял себе думать всерьез.

В его руке был не вибратор.

Рука была другой — крупной, с выпуклыми венами, с грубыми мозолями на ладони. Рука незнакомца. Мускулистого, с темными волосами на смуглой коже, чьего лица Артем не видел и видеть не хотел. Это была просто сила. Плоть. Анонимность.

И эта рука лежала на бедре Жени, владея им с неприкрытой уверенностью. А сам незнакомец... он стоял на коленях между ее ног. Его тело было тенью за ее спиной, его руки обнимали ее бедра, прижимая ее к себе.

И Артем... Артем был не наблюдателем. Он был напротив. Он смотрел ей в глаза, держал ее за руки, чувствовал, как ее пальцы впиваются в его ладони. Он был ее якорем. Ее единственной реальностью в этом хаосе ощущений.

В его фантазии не было ревности. Не было гнева. Был лишь первобытный, всепоглощающий трепет. Он видел, как ее глаза, зеленые и бездонные, расширяются от шока, а затем затягиваются дымкой наслаждения, когда он, Артем, медленно входил в нее спереди, заполняя ту самую, созданную для него глубину. И в тот же миг, синхронно с его движением, незнакомец сзади растягивал ее анус.

Он представил это с пугающей четкостью. Двойное проникновение. Не игрушками, а живыми, настоящими мужчинами. Ее тело, выгибающееся в немой гримасе экстаза, разрываемое двумя ритмами, двумя силами. Ее стон, не ее собственный, а тот, что рвется из горла, когда его переполняет.

И самое главное — ее взгляд, прикованный к нему, к Артему. В ее глазах был не стыд, а благодарность. Восторг. Любовь. Это был самый извращенный и самый чистый акт доверия. Она отдавалась другому, но видела только его. Он был режиссером этого безумия, источником ее разрешения, тем, кто держал нити ее наслаждения в своих руках.

«Только ты... — словно доносилось до него в фантазии ее сдавленное дыхание. — Только ты мог... позволить мне это...»

Ее слова прозвучали как заклинание, снимающее последние запреты. В такт им незнакомец глубоко, почти до боли, вошел в ее сочную попу в последний раз, заставив все ее тело содрогнуться в судорожной волне, и замер. Артем почувствовал, как ее внутренние мышцы сжались вокруг него, и это едва не свело его с ума.

Затем давление сзади ослабло. Незнакомец медленно, почти небрежно вышел из нее, оставив после себя ощущение пустоты и влажного жара. Но у Евгении не было времени осознать эту пустоту. Ее бедра, будто одержимые собственной волей, продолжали свои плавные, круговые движения на Артеме, теперь уже в новом, непривычном ритме — ритме, рожденном из памяти о двойном заполнении.

Она двигалась на нем, ее глаза, затуманенные и темные, были прикованы к его лицу. Она искала в нем подтверждение, разрешение, восторг. И находила.

И тогда Артем увидел, как незнакомец обходит их. Его тень упала на Женю. Мускулистое тело приблизилось к ее лицу. Артем видел его член — возбужденный, блестящий от ее влаги, огромный. Мужчина мягко, но уверенно расположил его возле ее сомкнутых губ, провел головкой по линии рта, оставляя влажный след.

Евгения замерла на мгновение, ее бедра прервали свой танец. Ее взгляд скользнул с лица Артема на то, что было в сантиметре от нее, а затем снова вернулся к нему. В ее глазах был не вопрос, а тихое, пьянящее осознание происходящего. И полное доверие.

Медленно, ни на миг, не отрывая от него взгляда, она приподнялась на коленях, все еще сидя на члене Артема, но изменив угол. Ее движения были исполнены неземной, почти ритуальной грации. Она наклонилась вперед, и ее губы, те самые выразительные, чуть приоткрытые губы, которые только что шептали его имя, сомкнулись вокруг чужого члена.

Тихий, сдавленный стон вырвался из ее груди, смешавшись с низким рычанием незнакомца. Она начала двигаться снова, создавая теперь безумный, синкопированный ритм: плавные, глубокие покачивания на Артеме внизу и такие же медленные, но уверенные движения головой, принимая в себя другую часть этой запретной связи.

Она была мостом между ними. Точкой их соединения. И все нити этого акта сходились в Артеме. Он видел, как ее щеки втягиваются, как ее шея вытягивается в изящной линии, как ее глаза сияют для него одного — с благодарностью, с вызовом, с безумной, абсолютной любовью.

В этом не было унижения. Было возвышение. Она пила из этого источника наслаждение, но причащалась им для него. Каждый ее вздох, каждое движение ее языка, каждый содрогающийся ее спазм — все это было посвящено ему. Он был богом в ее храме, и она приносила ему самую отчаянную и самую честную жертву — всю полноту своей природы, без остатка.

И когда он почувствовал, что больше не может терпеть, его оргазм накрыл его не как извержение, а как тихая, всепоглощающая волна, совпавшая с судорожным сжатием ее тела вокруг него и глухим стоном незнакомца, которого она принимала в себя до конца.

Она рухнула на него, дрожащая, вся мокрая, пахнущая чужим потом и их общей страстью. И в этот миг, в фантазии Артема, незнакомец растворился, исчез, будто его и не было. Остались только они двое. Связанные теперь не просто браком, а самой темной и самой светлой тайной, которую они только что разделили.

Открыв глаза, Артем держал свой еще пульсирующий член в руке. Липкая теплота на его животе была грубым, физическим итогом той неистовой фантазии. Воздух в гостиничном номере был спертым и пахло одиночеством.

Контраст был оглушительным.

Секунду назад его мир был наполнен ею — ее запахом, ее стонами, ее взглядом, полным безраздельного доверия. Теперь он видел лишь стандартные бежевые стены, мерцающий экран телевизора и свою собственную руку, сжимающую уже обмякший член.

Эйфория угасала с каждой пульсацией, оставляя после себя не удовлетворение, а странную, щемящую пустоту. Это была не просто физиологическая разрядка. Это было падение с огромной высоты обратно в тишину и одиночество.

Он лежал, глядя в потолок, позволяя осознанию медленно просачиваться в него.

Фантазия была адски яркой. Но это была именно что фантазия. Мысленный эксперимент. Как просмотр откровенного фильма, где главной звездой была его жена. Его возбудила не сама идея делиться ею — эта мысль, холодная и рациональная, вызывала у него глухое, животное отторжение. Нет. Его возбудила ее откровенность, ее страсть, та власть, которую он имел над ней даже в этом вымышленном сценарии, где она, казалось бы, принадлежала другому.

Он поднялся с кровати, его движения были тяжелыми. Зашел в ванную, и яркий холодный свет люминесцентной лампы заставил его поморщиться. Он уставился на свое отражение в зеркале. В его глазах читалась не решимость охотника, а глубокая, мужская растерянность. Он заглянул в ту самую бездну, о которой она ему когда-то шептала, и она оказалась притягательной и пугающей одновременно.

Он смыл с себя следы фантазии. Вода была прохладной и отрезвляющей.

Нет, он не собирался искать никакого мускулистого незнакомца. Мысль о том, чтобы в реальности прикоснуться к Жене, чувствуя запах другого мужчины, вызывала у него тошноту. Его фантазия была другой. Она родилась из сути их телефонного разговора — из ее смелости, из ее готовности отдаваться ему даже на расстоянии.

Он взял телефон и отправил сообщение жене:

«Этот звонок... был самым откровенным, что было, между нами. Спасибо. Я в тебе как в наркотике. Жень.»

Он нажал «отправить». Не приказ, а признание. Не сценарий для будущей игры с третьим, а подтверждение того, что происходило между ними вдвоем.

Ответ пришел почти мгновенно.

«И я в тебе. Возвращайся. Мы еще столько всего не попробовали. Только мы.»

Артем отложил телефон. Фантомный привкус ревности и безумия рассеялся, сменившись знакомым, острым желанием. Пустота в номере заполнилась теплым предвкушением. Фантазия сделала свое дело — обострила голод, но накормить он себя хотел только ею. И только собой.