Заяц уже говорил, откуда он призывался, но Архип, видимо, позабыл, и потому Заяц снова назвал свой город – город, где он родился, где прожил во18 лет лет и откуда призвался в армию, чтобы год на бесплатной основе защищать коммерческое Отечество... Заяц назвал свой город, но Архип о таком городе никогда ничего не слышал – и потому спросил – уточнил.

– А это где?

Заяц – как медалист на школьном экзамене по географии – тут же назвал свою область.

– Ни хуя себе... земляк! – Архип едва слышно рассмеялся. – А я, бля, из... – и Архип в ответ назвал Зайцу город свой. – Тысяч пять километров... не меньше! А впрочем, всё это до фонаря... скажем, бля, в роте, что ты в моём городе жил когда – то, чтоб было понятно, если я за тебя начну заступаться... ну, в случае беспредела. Понял?

Заяц, не отводя от Архипа взгляда, словно боясь, что Архип передумает, тут же кивнул опять... из всего, что Архип сказал, Зайцу было понятно, что, во – первых, Архип обещает о том, что он здесь сосал, никому не рассказывать, а во – вторых, обещает ему, салабону, поддержку... всё это было для Зайца немного неожиданно – не ожидаемо, и вместе с тем это было так: солдат – старослужащий ему, салабону Зайцу, обещал нормальное человеческое отношение.

– Молодец, Зайчик! Парни, если они нормальные, всегда друг друга поймут. А земляк земляка всегда подстрахует... хуля здесь непонятного! – весело проговорил Архип... и, глядя на Зайца, Архип неожиданно и так же весело Зайцу подмигнул, очевидно довольный и стоящим перед ним Зайцем, и самим собой. – Будешь послушным мальчиком, и всё у нас будет ok! Будешь послушным мальчиком?

– Да, – чуть слышно выдохнул Заяц... а что – он мог в ответ сейчас сказать "нет"?

– И это – правильно! – Архип, стоящий напротив Зайца, смотрел на Зайца с явной симпатией. – Давай, бля... покажи мне, каким ты будешь послушным: сосни ещё разик, и я пойду... сосни мне на сон грядущий – чтоб крепче мне, старому, спалось!

Архип, предлагая Зайцу ещё раз взять в рот, снова проговорил это так напористо, а главное, так уверенно и безапелляционно, что сама мысль воспротивиться этому предложению – или приказу – в голове Зайца как – то не появилась.

– Сам, бля... без моей помощи! – возбуждённо прошептал Архип, не прикасаясь ни к себе, ни к Зайцу. – Вытащи из трусов...

Заяц, не особо задумываясь, а потому послушно одной рукой оттянув вниз резинку Архиповых трусов, другой рукой взял напряженный член... за то короткое время, что Архип рисовал перед Зайцем картину их будущих отношений, член Архипа, не утратив твёрдости в целом, вместе с тем чуть заметно обмяк, отчего кожа на члене из пергаментно утонченной стала бархатисто мягкой и нежной... ничего в этом страшного не было!

– Ну! – нетерпеливо выдохнул Архип, сверху вниз глядя на свой член, который Заяц осторожно обхватил длинными пальцами – большим снизу и остальными четырьмя сверху. – Бери...

Член у Архипа сейчас не стоял, как каменный – член не был похож на несгибаемый лом, так что Заяц, вбирая его в рот, тут же почувствовал губами лёгкую утолщенность кожи, что, в свою очередь, делало кожу на члене более эластичной и оттого более мягкой и нежной... обжимая губами горячий ствол, Заяц вновь ощутил на головке члена странный привкус, но разобраться с этим привкусом он не успел, – едва он сделал два – три качка головой, насаживая свой округлившийся рот на толстый горячий ствол, как Архип, движением бёдер выдергивая свой член из Зайцева рта, довольно рассмеялся:

– Хватит, бля, Зайчик, хватит... у нас ещё будет на это время – у нас с тобой всё впереди! Хуля нам, пацанам, лишать себя удовольствия! Так ведь? – И, убирая член в трусы, Архип уже деловито и потому коротко распорядился – дал Зайцу последние указания: – Сиди сейчас здесь – Шланг тебя сменит! Сам, бля, отсюда не выходи! А я, бля, пошел бай – бай... всё, Дима – Димон! Отдыхай...

Сжимая в руку упаковочный коробок, на котором Заяц успел разобрать витиеватую надпись "Крем для смягчения и увлажнения кожи", Архип стремительно выскочил из туалета, словно его сию же секунду ждало какое – то неотложное дело... Архип исчез – стёрся с монитора, и Заяц остался сидеть на корточках, медленно осмысливая новый поворот в своей начинающейся службе... "вот – новый поворот", и на этом новом повороте – вираже Заяц со всей отчетливостью понял – осознал одно: никто ничего не узнает, если он, Дима Заяц, будет во всём слушаться этого парня – Архипа... видимо, Архип за своё молчание и покровительство будет ему предлагать отсасывать – будет давать ему, Диме Зайцу, в рот... и даже, быть может, не только в рот, – может быть, он захочет иметь его, Диму Зайца, сзади... ну, то есть, захочет ебать его в жопу, – Зайцу, подумавшему про "жопу", вдруг показалось, что он идентифицировал тот странный привкус, который исходил от члена Архипа и который он, Заяц, явственно ощущал губами и языком... но был ли это т о т привкус? И потом – этот "Крем для смягчения и увлажнения кожи"... всё это было и странно, и непонятно, и даже пугающе для парня, который – так уж сложилось в его доармейской жизни – об однополом сексе знал не больше, чем знает пропеллер о ветре, но Архип не просто сказал, а твёрдо пообещал, что в обиду его, салабона, не даст, и Заяц хотел в это верить... во всяком случае, Архип сейчас не казался Зайцу уродом, сублимирующим в садизм свои сраные комплексы; ну – да, это он, этот самый Архип, позвал в туалет сержанта, и они здесь вдвоём, по сути, его изнасиловали – принудили брать их члены в рот... зато во второе своё появление Архип показался Зайцу уже вполне нормальным – было в этом Архипе что – то такое, что поневоле внушало доверие... и потом: разве у него, у Димы Зайца, был сейчас выбор? Он будет давать Архипу в рот или в зад, а Архип, в свою очередь, будет хранить молчание и о сегодняшней ночи, и вообще... то есть, Архип, никому ничего не рассказывая, будет его, Диму Зайца, в своё удовольствие тайно натягивать, но по сравнению с тем положением, в какое он, Заяц, мог угодить в случае, если в роте об этой сегодняшней ночи станет известно всем, эти сношения тэт – а – тэт были не самым страшным... да и потом: в рот или в зад один на один – это был всё ж таки секс, и Заяц, думая обо всём этом, невольно почувствовал... вовосемнадцатилетний Дима Заяц был совершенно нормальным парнем, а потому, думая о словах Архипа и о том, что может Архип с ним делать, он невольно почувствовал, как член его в брюках медленно затвердевает...

Между тем, оставив Зайца в туалете, Архип, как на крыльях, летел к Баклану... Архип был вполне доволен, и было ведь отчего: он, Андрюха Архипов, ещё не планировал и даже не думал салабона Зайца вербовать в партнёры и, направляясь в туалет, хотел для спокойствия души лишь убедиться – удостовериться, что с Зайцем всё нормально, а получилось вон как классно... отлично всё получилось!

– Бля! Ты чего там... чего там так долго? – прошептал Баклан, едва Архип опустился на край кровати.

– Да, бля... – Архип, ещё выходя из туалета, подумал – решил, что Баклану о своей договорённости с Зайцем он ничего рассказывать не будет. – Пока, бля, отлил... пока этому салабону, от счастья впавшему в транс, объяснил, что для него, молодого задрота, ни сегодня, ни вообще ничего необычного или страшного не случилось и не произошло... короче, ничего не "долго"! Это ты здесь лежал – ожидал, и тебе показалось, что долго...

– Ну, правильно, – согласился Баклан. – Когда ждёшь чего – то или кого – то, то время всегда тянется медленно... А я уж подумал, что ты там, в туалете, с ним это дело пробуешь – крем испытываешь... хотел, бля, тебе на подмогу идти, – приглушенно засмеялся Баклан, по причине своей неопытности вполне удовлетворённый объяснением Архипа.

– Хуля б я с ним это пробовал... нах он мне нужен! Я, бля, Санёчек, с тобой это сделаю – в попку тебя натяну – попробую... – возбуждённо прошептал Архип, торопливо снимая с себя трусы. – Хочешь?

– Сам ты, бля, хочешь... хочешь, чтоб я натянул тебя? – отозвался Баклан, вынимая из упаковочной коробки тюбик с кремом.

– А почему, бля, нет? Я тебя, а ты меня... хуля нам, пацанам, не попользоваться моментом?

Архип, говоря это, рывком откинул в сторону одеяло, которым до пояса был укрыт Баклан, и, от возбуждения задышав глубже и чаще – невольно засопев, тут же повалился на Баклана, подминая его под себя, – вдавившись в Баклана всем телом, чувствуя пахом его напряженный член, Архип вожделённо потянулся губами к губам Баклана, но... неожиданно для Архипа Баклан резко отвернул лицо в сторону.

– Чего ты? – горячо прошептал Архип, вновь пытаясь впиться губами в губы Баклана.

– Не надо! – Баклан, лёжа под Архипом – обхватив ладонями Архипа за ягодицы, отрицательно замотал головой. – В губы не надо...

– Почему? – Архип, никак такого не ожидавший, поневоле опешил. – Чего ты не хочешь?

– Ты хуй сосал, – пояснил Баклан своё нежелание сосаться в губы.

– Какой, бля, хуй? У кого я сосал? – ещё больше опешил Архип, совершенно не понимая, о каком хуе говорит Баклан. – Чего ты, бля, мелешь?

– У меня, бля, сосал – вот у кого! – раздраженно отозвался Баклан, в свою очередь не понимая легкомысленности Архипа. – Ты, бля, сосал у меня... память отшибло?

– И что, бля, с того? – озадаченно проговорил Архип, но уже в следующее мгновение до него дошла вся абсурдность мысли Баклана, и Архип, невольно поражаясь услышанной глупости, не смог удержаться от смеха. – Санёчек, бля... ты чего?! Я ж у т е б я сосал... у тебя, бля, сосал! Хуля ты брезгуешь? Я ведь сосал т в о й хуй! Твой, бля, а не чей – то другой!

– Ну, всё равно... – не очень уверенно прошептал Баклан, подобно Зайцу невольно попадая под магнетизм той напористости и совершенной уверенности, с какой Архип выдыхал – проговаривал своё каждое слово. – Все равно, бля...

"Какой долбоёб!" – пронеслась – мелькнула в голове Архипа не очень лестная для Баклана мысль, и Архип, не вдаваясь в дальнейшие рассуждения – чувствуя, что Баклан в своём неразумном мнении заколебался – дрогнул, тут же взял всю инициативу на себя: Архип силой зафиксировал голову Баклана на подушке, чтоб Баклан вновь не смог увернуться – ускользнуть, и, решительно приблизив свои губы в губам Баклана, горячо и сладко впился приоткрывшимся ртом в рот "долбоеба"... и снова они сосались – сосались жадно, запойно, по – молодому неутолимо... поочередно ложась друг на друга, тиская – лаская друг другу ягодицы, ощущая в своих телах знобящую сладость, они в эти минуты своего армейства были безоглядно счастливы... да и как могло быть иначе? То, что они, молодые здоровые парни, с таким упоительно безоглядным неистовством делали на узкой армейской койке в пустой казарме, было вполне закономерным и потому совершенно естественным проявлением их универсальной сексуальности, – универсальность эта, именуемая бисексуальностью, в своей потенции присуща всем, но те импульсы, что на краткий миг, на какое – то время или навсегда уносят немалое число парней в сторону своего пола, у Сани и Андрюхи до дня сегодняшнего были, как у другого немалого числа парней, ничтожно слабы, так что они, Андрюха и Саня, их не чувствовали и у себя никак не осознавали, а жизнь – судьба им обоим до дня сегодняшнего такого случая, чтоб импульсы эти обозначились – проявились, не дарила и не предоставляла... и вот – случилось! Случилось то самое, что могло случиться раньше, но раньше не случилось, или могло произойти когда – нибудь позже, или могло не случиться и не произойти вообще никогда, – для таких парней, как Архип и Баклан, решающим в деле открытия однополого секса становится случай... и случай этот произошел, случился; масло не может быть масляным, а случаи в жизни случаются, – Баклан и Архип, открыв для себя однополый секс, с неистовством неофитов упивались в пустой казарме его безоглядно пьянящей сладостью... в нескольких метрах спал, с головой укрывшись одеялом, ефрейтор Кох, в туалете, прислонившись спиной к стене, сидел на корточках рядовой Заяц, а они, Андрюха и Саня, сосали друг друга в губы, тёрлись друг о друга напряженно гудящими членами, поочерёдно мяли друг друга, вжимая один в одного голые разгорячённые тела...

А потом они трахнули друг друга в зад – натянули один одного в очко, и всё у них получилось... с кремом для смягчения и увлажнения кожи всё получилось отлично! Ну, то есть, было, конечно, больно – им обоим было больно поочерёдно, но это была "сексуальная боль", как подумал потом Саня Бакланов, – это была необычная боль – тупо раздирающая и вместе с тем горячая, волнующая, возбуждающе желаемая... это был по – настоящему мужской кайф – истинное наслаждение воинов.