Никита снова повторил "как голубой" и вслед за этим сказал "тискаешь меня, как девку", не замечая явного противоречия в своих словах: если "как девку", то при чём здесь "голубой", а если "голубой", то тогда при чём здесь девка... "не ложись с мужчиной, как с женщиной"? Кажется, так говорится в одной постоянно популизируемой в коммерческих целях книжке... как с девкой – не ложись, не надо; мужчины так называемой гетеросексуальной ориентации, попадая в замкнутые мужские сообщества, будь то армия или тюрьма, нередко ложатся с мужчинами как с женщинам – более сильные повсеместно насилуют более слабых, предпочитая на время забывать про свою "правильную ориентацию", и из всего этого действительно получается мерзость... кто б с этим спорил!"Не ложись с мужчиной, как с женщиной"... не ложись! А с мужчиной как мужчина, не как с женщиной – как парень с парнем? То – то и оно... лукавая фраза!

Впрочем, Никита сказал "к а к голубой", и хотя в этом союзе "как", имеющим сравнительное значение, изначально присутствовала уловка, свидетельствующая либо о полном профанстве говорящего так, либо о его сознательном лукавстве, Андрей сразу отмёл мысль о Никитином лукавстве... шестнадцатилетний Никита был банально несведущ в психологии так называемых "ориентаций", никогда не акцентируя своё внимание на этой теме применительно к себе – не мороча этой темой себе голову, и этим объяснялось всё его поведение с того момента, как он проснулся.

– Никита... тебе что – неприятно всё это? – спросил Андрей, напряжением мышц удерживая Никиту под собой – вдавливая его пахом в матрас; уже спросив, Андрей запоздало сообразил, что спрашивать Никиту так – в лоб – было бы не нужно, потому что он сейчас скажет в ответ, что "да, неприятно", и все: слово "неприятно" будет им, Никитой, произнесено, а дальше он может запросто уцепиться за него, уже не думая – не пытаясь разобраться в своих ощущениях.

– А почему... почему мне это должно быть приятно? – отозвался в ответ Никита, и Андрей обострённым чувством вживания в Никитину логику уловил – понял, о чём Никита у него спрашивает.

– Действительно... почему тебе это должно быть приятно? – глядя на Никиту, Андрей озадаченно хмыкнул, при этом комично изобразив озабоченность на лице. – Ты считаешь, что тебе это приятно не должно быть... ну, никак не должно быть тебе это приятно! А между тем... между тем, Никита, тебе это приятно... вот ведь незадача какая! Гладко было на бумаге, да забыли про овраги... – Андрей рассмеялся и, не давая возможности Никите что – либо сказать в ответ, тут же спросил его сам: – Тебе сколько лет, Никита?

Андрей знал от Игоря, что Никита учится в одиннадцатом классе, а значит лет Никите не меньше шестнадцати, и, тем не менее, Андрей задал Никите вопрос о возрасте, чтоб задать ему вопрос следующий.

– Ну, шестнадцать... скоро будет 18 лет – и что с того? – отозвался Никита, не совсем понимая, при чём здесь возраст.

– Шестнадцать... скоро будет 18 лет... – словно эхо, повторил – проговорил Андрей, глядя на лицо Никиты вдруг устранившимся – отстранённым – взглядом. – Это хорошо... это очень хорошо! А то я сейчас испугался – ненароком подумал...

Андрей умышленно замолчал, и Никита, не дождавшись окончания мысли, первым нарушил паузу – спросил, подозрительно глядя Андрею в глаза:

– Чего ты испугался?

– Я вдруг подумал сейчас... подумал: а не педофил ли я, позволив тебе кайфовать со мной? Блин... такая вот мысль пришла мне в голову!

– Ха! – не замедлил с ответом Никита, мысленно удивляясь Андреевой неосведомлённости по этой части. – Педофилы трахают маленьких, совращают – насилуют малолеток... я что – малолетка, что ли?

– Вроде как нет... не малолетка, – улыбнулся Андрей той живости, с какой Никита отреагировал на его хорошо изображенное сомнение. – Писюн у тебя о – го – го... не малолетний писюн – не маленький! Так вот... и писюн у тебя нормальный, и лет тебе шестнадцать, и даже почти 18 лет, а только, Никита... чего ты такой наивный? Или в вашем городе Незалупинске все такие наивные – простые, как ты?

– Почему это я наивный? – отозвался Никита, и в голосе его прозвучала невольная – едва различимая – обида... глядя на Андрея, Никита вдруг подумал – внезапно поймал себя на мысли – что ему совсем не хочется выглядеть в глазах Андрея малолетним недоумком.

– Потому что, Никита, в твоём возрасте многие парни между собой не только виртуально, а и реально кайфуют – с наслаждением трахаются, тащатся... короче, имеют полноценный секс – по полной программе. А ты... ты – как с Луны свалился! Смотри...

Андрей, сжимая ягодицы – с наслаждением вдавливаясь пахом в пах Никиты, волнообразно задвигал бёдрами, плавными наездами медленно скользя взад – вперёд по Никитиному телу; ягодицы Андрея, играя ямочками, под раскрытыми ладонями Никиты словно ожили – зашевелились, то уменьшаясь – затвердевая, то вновь наполняясь сочной упругостью, – двигая задом, Андрей неожиданно опустил голову вниз – и Никита, тут же ощутив на своей шее обжигающе жаркое прикосновение Андреевых губ, невольно содрогнулся от удовольствия...

Может, минуту, а может быть, две минуты Андрей сладострастно мял Никиту, с нескрываемым наслаждением вдавливаясь в него всем телом, горячими губами он скользил по Никитиной шее, и все это время Никита, не убирая ладони с Андреевых ягодиц, лежал под Андреем с раздвинутыми, широко разведёнными врозь ногами, испытывая не просто удовольствие, а сладостью полыхающее во всём теле вполне конкретное – сексуальное! – наслаждение... он, Никита, не должен был это наслаждение испытывать, но оно было, оно наполняло всё его тело неизъяснимой сладостью – и что – либо сделать с этим, как – то этому воспротивиться он не мог... и не мог, и не хотел – это был кайф!

– Вот так, Никита... – Андрей, отрываясь от Никиты – вновь приподнимая голову, посмотрел Никите в глаза, и во взгляде Андрея Никита увидел что – то такое, жаром проникающее в душу, отчего у него, у Никиты, сладко дрогнуло сердце; секунду – другую они молча смотрели друг другу в глаза... наконец, улыбнувшись, Андрей весело и вместе с тем уверенно произнёс – проговорил: – Мне, Никита, такое нравится – мне это в кайф... и тебе это в кайф – тебе тоже по кайфу... ну, и какой из этого следует вывод?

Никита, не отвечая, смотрел Андрею в глаза, но взгляд Никиты был снова обращен во внутрь – в самого себя... да, ему, шестнадцатилетнему Никите, ученику одиннадцатого класса, никогда ни о чём таком не думавшему, было приятно... и не просто приятно, а было очень приятно – отрицать это было бессмысленно... отрицание было бы ложью, а ложь – убежище трусов, – он, Никита, трусом себя не считал... и "какой из этого следует вывод", Никита в общем и целом уже понимал – теперь, когда всё вдруг прояснилось: и почему он проснулся голым, и почему Андрей, только проснувшись, тут же полез его лапать... он по – прежнему не помнил, как и что они делали ночью, и потому, лёжа сейчас под Андреем, он не мог в деталях представить, как именно это может происходить, если вдруг сейчас будет происходить, но в общем и целом... в общем и целом Никите было понятно, что значит "орально" и "анально"... хоть "анально", хоть "в жопу – суть от этого не менялась! Непонятно Никите было другое: почему э т о приятно ему, Никите, никогда о таком не то чтобы не мечтавшему, а даже не думавшему – никогда о таком не помышлявшему?

– Эй! – шутливо окликнул Никиту Андрей; в общем и целом понимая, о чём парень, лежащий под ним, может думать – гадать в данный момент. – Ты на связи, Никита? Не отвлекайся... – Андрей рассмеялся, горячо вдавившись в Никитин пах напряженно твёрдым членом. – Проснись и пой!

Обрывая собственные мысли, Никита вновь переключил внимание на Андрея, и... странное чувство охватило Никиту, – Андрей смотрел Никите в глаза, и было во взгляде Андрея что – то такое необъяснимо манящее, тёплое и щедрое, искренне радостное, отчего Никита вдруг почувствовал в груди странное – сладостное – томление... всё было в кайф: и лежать под Андреем, чувствуя на себе горячую тяжесть его обнаженного тела, и ощущать вдавившуюся в пах горячую твёрдость напряженного Андреева члена, и видеть перед собой лицо Андрея, ставшее вдруг притягательно симпатичным... в кайф было всё, и это ощущение кайфа было всеохватывающим, но даже не это было странно, а странно было то, что сам вопрос, почему это приятно, неожиданно затушевался, скукожился, отступил на задний план – стал несущественным... вопросительно глядя Андрею в глаза, Никита непроизвольно сдавил ладонями Андреевы ягодицы, и ощущение их сочной упругости тут же отозвалось приятной ломотой в напряженном Никитином члене, – все было и странно, и непонятно, и вместе охуительно приятно... всё было в кайф!

Чутко всматриваясь в Никитино лицо, Андрей уловил перемену в настроении Никиты, – опираться на локоть левой руки, правой рукой Андрей скользнул вниз, одновременно перемещая своё тело влево – съезжая с тела Никиты в сторону... и – не успел Никита сообразить, что может значить это движение и что может за этим случиться – последовать, как тут же почувствовал на своём члене горячие пальцы Андрея, – вопрошающе глядя Никите в глаза, Андрей обхватил Никитин член ладонью, легонько сжал его, ещё больше сдвигая к основанию крайнюю плоть...

Конвульсивно стиснув мышцы сфинктера, Никита замер от удовольствия, не пытаясь освободиться, член у Никиты, школьника – одиннадцатиклассника, был ничуть не меньше, чем член у Андрея, студента – пятикурсника, – сжимая в ладони полыхающий жаром твёрдый ствол, Андрей приблизил своё лицо к лицу Никиты, и Никита снова ничего не успел сообразить, как губы Андрея, коснулись его, Никитиных, губ – и Андрей, продолжая сжимать член Никиты в ладони, накрыл Никитины губы своими, обволакивающе теплыми, умело вобрал его губы в рот, лаская их изнутри круговым движением языка... "писец!" – мелькнуло в голове Никиты одно – единственное, но совершенно универсальное, на все случаи жизни пригодное слово, и чего было больше в этом коротком слове – растерянности или удивления, неосознаваемой радости или невольного испуга – Никита не смог бы определить сам, – тиская ладонью липкий Никитин член, Андрей страстно, жадно сосал Никиту в губы, и это было не просто приятно, а это был кайф... настоящий кайф!

Минуту... или две... или даже три минуты, если не все четыре, а то и пять, если не шесть, Андрей жарко целовал Никиту взасос – сосал его в губы, и всё это время Никита совершенно непроизвольно, не отдавая себе отсчёта, легонько тискал, гладил, мял ладонями Андреевы ягодицы... наконец, оторвавшись от губ Никиты, Андрей приподнял голову – и взгляд Никиты, вопрошающий и вместе с тем чуть осоловевший от наслаждения, встретился ликующе искрящимся, радостно счастливым взглядом Андрея – секунду – другую они смотрели друг другу в глаза, ничего друг другу не говоря; первым нарушил молчание Никита – спросил, облизывая чуть припухшие губы:

– Ты голубой?

Слово "голубой" прозвучало без слова "как"; вопрос был естественный – закономерный и неизбежный, в той или иной форме задаваемый всегда и везде, и, тем не менее, вопрос этот прозвучал неожиданно, и неожиданно он прозвучал, прежде всего, для самого Никиты – вопрос, в общем и целом предсказуемый, сорвался с губ Никиты спонтанно, совершенно непреднамеренно, сам собой, причём в интонации Никитиного голоса не было ничего такого, что могло бы придать двум прозвучавшим словам, обращенным к Андрею, хоть какое – то внятно значимое отношение к тому, о чём Никита прямолинейно – в лоб – спросил; "ты голубой?" – задал Никита вопрос Андрею, и в голосе его было одно любопытство, лишь любопытство, и не более того, как если бы он спросил у Андрея, любит ли Андрей бананы, никаким образом при этом не вкладывая в вопрос про бананы какого – либо сокровенно значимого смысла – значения.

Андрей уловил это естественно – не нарочито – спокойное отношение Никиты к теме голубизны, мысленно отметив про себя, что при такой абсолютной невовлечённости в тему не было ничего удивительного или странного в том, что Никита, сам голый, сам возбуждённый, лёжа под голым возбуждённым парнем, до последнего не мог понять, ч т о всё это может значить... и это при том, что ночью, будучи пьяным, он исполнял по полной программе – не просто в рот – зад перепихнулся, как это нередко бывает с парнями в состоянии опьянения, а трахался с полной самоотдачей... бывает же так! Вот и думай после этого, что такое голубизна, и кого можно к голубым отнести, а кого – нет... лёжа под Андреем, Никита смотрел Андрею в глаза – ждал ответ не заданный вопрос.

Андрей, невольно любуясь Никитой, улыбнулся – Никита нравился Андрею всё больше и больше... определённо нравился! И оттого, что Никита ему нравился, хотелось не только трахать его, не только дать ему оттрахать себя, как это было ночью, а хотелось... хотелось просто лежать с ним рядом – обнимать его, целовать, ласкать, разговаривать с ним, смотреть ему в глаза, выдыхая – шепча его имя: "Никита... "

– Никита... ты спрашиваешь меня, голубой ли я, – Андрей, продолжая улыбаться, сделал секундную паузу. – Скажи мне, Никита... если я сейчас отвечу тебе утвердительно – скажу тебе, что "да, я голубой", то... от этого что – то изменится?

– Не знаю – отозвался Никита, и по интонации его голоса и по взгляду, снизу вверх устремлённому на Андрея, было понятно, что он действительно не знает. – А что должно измениться?