Быть Господином — большая ответственность. Это становится очевидным, как только видишь, какое воздействие доминирование оказывает на человека.

Мириам — такая уверенная и весёлая на камеру — после шоу возвращалась к образу стыдливого подростка. Когда мы сблизились, она рассказала мне, что не раз обжигалась при знакомстве. Её предавали, разоблачали, перешёптывались за спиной. Незнакомые люди пялились на неё. Она шокировала, пугала, вызывала притворное сочувствие, нездоровый интерес. Парни искали в ней экзотики. И отношение к ней было соответствующее:

— Ты же парень. Знаешь, чего я хочу, а ломаешься, как баба.

Она, как магнит, притягивала к себе извращенцев. Чувствовала себя уродом, фриком, таким же извращенцем, которого за деньги показывают в интернете, которого богатые используют для своих утех. Она так привыкла к этой роли, смирилась с ней, что не представляла жизнь иначе. Она не умела зарабатывать деньги, могла только выставлять своё тело напоказ и продавать его. Она бы давно отрезала себе это вымя, если бы не страх остаться никому не нужной без средств к существованию. И ещё она боялась, что перестанет испытывать оргазм. Этот замкнутый круг загонял её в тупик одиночества.

Со мной она почувствовала себя женщиной. Желанной, красивой. Я, сам того не замечая, оказывал ей мелкие знаки внимания: пропускал вперёд, вызывался поднести сумку, если возникала такая необходимость, помогал снять куртку, иногда дарил ни к чему не обязывающие розочки, говорил комплименты, флиртовал, шутил — в общем инстинктивно делал всё то, что сам не воспринимал как ухаживания.

Она искала во мне защитника, который бы оградил её от жестокости мира, Хозяина, который бы позаботился о ней, принял бы решения, которых она так боялась, человека, который бы взял на себя вину и ответственность за то, что с ней происходит.

Когда этот тяжкий груз свалился с плеч Мириам, она словно расцвела. В это тяжело поверить, но она становилась собой, только когда входила в роль Рабыни. Именно в этот момент она по-настоящему освобождалась от оков страха и вины. Её фальшивая жизнь заканчивалась, как только она надевала ошейник, её настоящая жизнь полная свободы и безумной страсти начиналась, как только она становилась на колени перед Хозяином.

Всё это я осознал не сразу. Мириам ничего не скрывала, только высказывала опасения, что я брошу её, как только мне надоест с ней возиться. Я же, напротив, волновался, что не справлюсь с поставленной задачей. Я не умел причинять боль, унижать. С раннего детства я сам часто становился предметом насмешек и издевательств. Мне была противна сама мысль глумиться над кем-либо, тем более над Мириам.

Но, как оказалось, даже унижать можно испытывая любовь и уважение.

***

Через пару недель после болезни, которую Мириам подцепила в кинотеатре, произошёл примечательный случай, запустивший череду событий, навсегда изменивших нашу вялотекущую жизнь.

В то воскресенье перед шоу Мириам сразу вошла в роль Рабыни. Она хотела, чтобы я повелевал. Просто стимуляция трах-машиной, подключённой к интернету, не заводила её так сильно, как мысль о том, что я сижу в соседней комнате и руковожу процессом. Что это я управляю трах-машиной, разгоняя анальный стимулятор до десяти проникновений в секунду, я решаю, когда наступит оргазм.

— Господин хочет, чтобы я сегодня кончила? — Мириам стоит в коленно-локтевой позе, разогретая, готовая к путешествию в один конец.

Родни ушёл, я сам пристёгиваю трах-машину.

— Да. Не сразу, минут за пять до конца, — рассеянно поправляю ремешки, стягивающие круглую попу, убеждаясь, что они хорошо сидят.

— Ровно пять?

С сомнением смотрю на неё:

— А ты что, можешь ровно?

— Если прикажите.

Усмехаюсь:

— Ну хорошо. Давай ровно пять.

Возвращаюсь в операторскую, включаю камеры.

«Ровно пять!» — тихо смеюсь про себя, сдерживаясь, чтобы не заржать, как осёл.

Всё как обычно: разогрев, знакомство с игроками, весёлое общение, первые симптомы наступления оргазма — Мириам открывает рот, обнажая белоснежные зубы, морщится. Затем я постепенно отключаю фаллостимулятор, входим в анальный режим. Расслабленный полёт на высоте двух проникновений в секунду. Цена детская — всего 30 токенов за проникновение. В чате каждую минуту автоматически выводится оставшееся время. рассказы эротические Игроки знают, что Мириам не спешит расставаться с оргазмом. Все ждут последних двух-трёх минут, когда всё и решится. Скорость с недавних пор привязана к оставшемуся времени — чем меньше времени, тем скорость выше. От меня мало что зависит, я слежу только за безопасностью и соблюдением правил. Если Мириам не кончит, то весь призовой фонд перейдёт на следующий раз. Джекпот как в настоящей лотереи. Собственно, сегодня третий такой случай. В прошлый раз Мириам не кончила, потому что я ей, видите ли, приказал. Тогда она меня точно так же спросила:

— Господин хочет?

— Нет, не хочу, — сердито буркнул я, думая, что от меня всё равно ничего не зависит.

А она и в самом деле не кончила, как народ ни старался. И я ходил всю неделю в раздумьи: может, она действительно не кончила, потому что я ей приказал? Две недели Мириам оставалась голодной, и в последние дни возбуждалась от любого прикосновения так, что я даже попросил её снимать ежа во время наших игр, чтобы она не орала, как мартовский кот.

Поэтому 300 тысяч токенов осталось с прошлого раза. Плюс 350 с этого, плюс ставки, плюс билеты, проданные после начала шоу. Итого почти миллион. Делим на десять — сто тысяч евро. Это и есть сумма выигрыша, которую сегодня заберёт счастливчик, угадавший момент наступления оргазма. Родни заработает тысяч сто — сто пятьдесят, владельцы сайта тысяч двадцать, Мириам десяточку, ну и я свои шестьдесят. Не тысяч, конечно, и даже не евро.

Но Мириам не торопится. Трах-машина повышает градус до трёх проникновений в секунду, а ей хоть бы хны. Улыбается, весело щебечет, временами закатывает глаза, судорожно сглатывая. За шесть минут до конца шоу наступает затишье перед бурей. Редкие токены вызывают 10—15 анальных стимуляций. Потом пауза секунд пять, и снова кто-нибудь вкинет сотню токенов. Все ждут момента, когда машина увеличит скорость проникновения. Тогда и шансы больше. Но тогда и максимальная ставка меньше.

Истекает двадцать четвёртая минута. Трах-машина застыла в ожидании новых токенов. Пять секунд тишины, десять, пятнадцать. В чате появляется сообщение: «5 minutеs lеft».

В этот момент Мириам закрывает глаза, её ротик приоткрыт, она шевелит губами, как будто шепчет мантру или молится, и вдруг взрывается в презерватив, кончает с громким стоном так, что микрофон глохнет.

Мешочек наполняется заветной жидкостью и тяжело свисает, как намытое золото старателя. Народ в шоке, я под столом.

Мириам кончила без всякой стимуляции, просто лежала на пуфике, предоставленная сама себе и трах-машине. А последние тридцать секунд только себе. И вдруг взорвалась, как мина замедленного действия. Фитиль догорел, и она взорвалась.

В это тяжело поверить, но такое возможно. Если долго не кончать, а потом довести себя до точки невозврата, когда стоишь на самом краю, покачиваясь, отчаянно размахиваешь руками, выгибаешь тело, чтобы не упасть, делаешь это бесконечно долго, но потом всё-таки медленно, теперь уже безнадёжно, обречённо, заглядываешь в бездну, чтобы, уверенно оттолкнувшись, всё же нырнуть туда, то такое даже более чем возможно. Зрители понимают это, я тоже. Мы все стояли на этом обрыве не раз. Мы знаем, как приятно оттягивать момент падения, какое блаженство испытываешь, ныряя в пропасть. От этого падение Мириам кажется фантастикой. Она стояла у самого края, так долго размахивая руками, не делая шагу назад, но и не решаясь оттолкнуться для прыжка,

а мы не могли даже догадываться об этом. Она ведь ничего не говорила! Лицо её лишь периодически искажалось в гримасе блаженства. Но теперь то мы точно знаем, в каком отчаянном положении она находилась как минимум полминуты.

Запускаю процедуру остановки шоу по протоколу «Джекпот». Снова истерика в чате, слова благодарности, слёзные просьбы выложить поскорее запись шоу для скачивания.

А у меня в голове свербит одна мысль: Мириам кончила ровно за пять минут до конца шоу, как и договаривались. Неужели она действительно контролирует наступление оргазма. Но как такое возможно?

Вспомнился наш первый разговор на эту тему, её неловкое признание.

Когда шоу закончилось, я выключил камеры и пошёл в студию. Мириам уже снимала с себя трах-машину. Я начал помогать ей.

— Ты сегодня всех очень удивила.

Она коварно улыбается, повиливая задом.

— Господин доволен?

Я не могу хвалить её. В нашей игре Господин должен вести себя сдержанно. Поэтому я просто ухмыляюсь. Потом говорю притворно строгим тоном:

— Так о чём ты думала сегодня во время шоу?

— О Вас, Господин.

— Обо мне?

— Да, Господин.

— Что обо мне?

Она молчит, с опаской косится на меня.

— Не знаю.

— Что «не знаю»?

— Думала о Вас.

Мы закончили с трах-машиной, и Мириам вся заляпанная смазкой в одних красных туфлях на шпильке сидит, передо мной, вызывающе откинувшись назад, свесив раздвинутые ноги с кровати. Обмякшее вымя неприлично сжалось, сиськи мерно колыхаются.

Собираю чёрную гриву в хвост, наматываю на кулак и оттягиваю назад. Её лицо задирается вверх, бесстыжие глаза всё так же улыбаются, смотрят на меня нагло, не моргая.

— Что думала? — произношу почти по слогам.

Её ротик приоткрывается, брови взлетают, она нервно сглатывает, моргает наконец.

— Что Господин целует меня.

— Вот так? — нежно целую её.

— Нет.

— А как?

— Там, — она косится вниз, облизывая губы.

У меня нет слов. Мириам кончает от одной мысли, что я сосу её член? Неужели ей мало того, что я к нему прикасаюсь?

Рука сама выпускает хвост волос. Хмурюсь, разглядывая сморщенное вымя. Оно свернулось в кожаный мешок и похоже на летучую мышь, спящую вверх ногами, сложив крылья.

— Надеть ежа, быстро.

Мириам озадачена. После оргазма от ежа мало толку. Она не спеша извлекает его из сумочки и упаковывает в него мышь, отдаёт мне ключик.

— Ложись.

Ложится на спину и по-женски раздвигает ноги передо мной, воткнув шпильки в покрывало. Ёж безучастно свисает к анусу. Груди распластались по грудной клетке. Попа Мириам похожа на две дыни, подложенные снизу вместо подушки. Дыни перекатываются, напрягаются. Мириам волнуется — что я задумал? Сочная щель между дынями разбита трах-машиной, залита смазкой. Сухой член без труда проскальзывает в горячее лоно, которое тут же обхватывает его и начинает сосать. Трахать Мириам после шоу — одно удовольствие. Она как разогретый пластилин, который мяли тысячи рук, готовили к работе, она — как глина в руках мастера, гипс, из которого мне предстоит слепить прекрасное творение.

Я не спешу ваять. Шпильки взлетают за спиной и цепляются в замок. Мириам расслабляется, получая удовольствие. Ёж трётся изнанкой, зажатый между нашими лобками. Розовая мышь мирно посапывает внутри.

Пора её будить!

Достаю член, вытираю салфеткой и сажусь верхом на лицо Мириам. Мой член смотрит в пупок, задирается по дуге после интенсивной работы, мне приходится выгнуть спину в пояснице, чтобы безболезненно войти в жадный ротик Мириам. Она засасывает меня, забывая про опасность.

Ёж лежит передо мной. Мышь по-прежнему мирно покоится внутри. Дорожка нежных поцелуев, которую я начинаю прокладывать по животику, явно указывает на пункт назначения. Мой взгляд прикован к мыши. Она удивлённо открывает глаза, расправляет крылья. Мириам стонет, замирает с членом во рту. Теперь она знает, какую пытку я ей приготовил. Но я беспощаден. Мои поцелуи вокруг ежа заставляют его дрожать. Мышь внутри проснулась, с ужасом осознаёт безвыходность положения в замкнутом пространстве. Её некуда деваться, места в камере пыток становится всё меньше, ёж жадно раззявил зубастую пасть. Я подбираюсь всё ближе, мой язык уже скользит по лобку, возле самого хомута, сковывающего вымя в клетке. Мириам гладко выбрита, но двухдневная щетинка даёт о себе знать. Шершавый мокрый язык встречается с наждачкой лобка. Мышь в отчаянии кидается на решётку с шипами, нанося себе увечья. Мириам жалостно мычит, оплакивая мышку. Ёж вгрызается в розовое мясо, дёргается, чавкая. Теперь наполненные ужасом глаза мыши приникли к решётке, выдавливаются из неё. Ёж распял её розовое тело по всей камере, растянул по стенкам, прибив тысячами гвоздей к решётке. Мой язык скользит по решётке, напоминая мышке о сыре. Она судорожно дёргается внутри, безуспешно пытаясь вырваться. Мириам сочувственно рыдает. Наконец, мой язык достигает места, где голова мыши насадилась на острые шипы ради одного свидания с моим языком. Кончиком языка я нащупываю очертания глаз, носа, губ — мышка нежно попискивает сквозь железные прутья.

— Тебе нужно успокоиться и взять себя в руки! — шепчу я ей. — Ты не можешь всё время страдать из-за любви.

Она пищит, дёргаясь, причиняя себе ещё большую боль.

— Посмотри, как ты мучаешься из-за одного поцелуя! — беру клетку в обе руки, глажу распятое тельце мышки сквозь прутья.

Мириам согласно мычит: мышь не должна страдать из-за её ошибок. Дыни ходят ходуном подо мной, мой член превратился в обмылок, весь покрытый скользкими выделениями.

Видимо, призывы Хозяйки отрезвляют мышь, и она смиренно отступает от решётки. Я пытаюсь выманить её вперёд, соблазнительно целую мягкую ткань вокруг клетки, вылизываю её. Но это не помогает. Мышь стала ручной. Она слушается Хозяйку. В следующий раз она послушно выползет, только когда ежа не будет рядом. Мириам, благодарно сосёт, торжествуя в душе. Мышь, наконец-то, послушалась её.

Я поднимаюсь. Моя работа здесь закончена: мышь приручена. Она больше не посмеет совать свой нос из клетки ради одного поцелуя. Она снова сложила крылья и уснула, болтаясь на прутьях вверх ногами.

Мириам садится на край кровати, я становлюсь напротив. Она умиротворённо работает головой, бесстрастно, но со всей отдачей. Так доярка доит корову: нежно, но целенаправленно, отточенными движениями сцеживая молоко. Гнедая кобыла забыла про свои желания, полностью подчинена моей воле. Её рот расслаблен, глаза закрыты.

Я беру её за подбородок:

— Смотри на меня.

Она открывает глаза и покорно смотрит вверх. В этом взгляде нет и намёка на неповиновение. Я фиксирую её голову и дальше двигаю бёдрами самостоятельно. Наши взгляды прикованы друг к другу.

— Ты будешь думать обо мне, только когда я разрешу. Понятно тебе?

Она кивает, её рот заполняется спермой. Я кончаю тихо, мягкими движениями, придерживая рот, чтобы ничего не вылилось.

— Не глотать!

Она сдерживается, выше запрокидывает голову. Заставляю её открыть рот и смотреть на меня вверх. Наши глаза снова встречаются.

— Будешь глотать, только когда я прикажу. Понятно?

Она кивает. Я глажу её пальцем по губам, долго разглаживаю волосы, вытираю щёки от слюны. Другой рукой поглаживаю горло, следя за тем, чтобы она не глотала.

Наконец, закрываю ей рот.

— Глотай.

Горло напрягается, передёргивается, подпрыгивает вверх, вниз. Два, три раза. В следующий момент Мириам открывает рот и высовывает язык.

Я одобрительно улыбаюсь краешком губ, киваю.

— Теперь отдыхай.