Ступень четырнадцатая.

Расправляя у себя на коленях платок, тетя поделилась им с Наташкой, накинув край и на ее бедра. Наташка немного поерзала, посмотрела на меня, и приблизила губы к уху тети, та немного к ней наклонилась. Что касается меня, то я расположился по-хозяйски, закинул ноги на кожаный валик, благо ничего меня теперь не стесняло, а голову уложил на тетю, прижался к теплому животу, она взлохматила мне кудри, приятно перебирала мои волосы пальцами.

Наташка шептала тихо, как ни старался, услышать ничего не получалось. Наблюдал. Лицо тети менялось от внимательного, до какого-то игривого, что ли. Глаза ее быстро, быстро переливались улыбкой, пока улыбка не распространилась и на ее губы.

Тетя ласково сжала мой чуб и ответила:

— Придет время, Наташ, и узнаешь. Только всяко бывает. Кому разница, кому — нет, лишь дразниться, да, ни в какую...

Наташка отстранилась, — не ожидала, что тетя ответит вслух. Тетя потрепала мне кудри и, на ее вопрошающий взгляд, ответила:

— Такие дела с мужиком обговаривать надо — не с бабой. Пусть слушает. Глядишь, одной женой, когда-нибудь, счастливее станет.

— Слушает?!

— Если начнешь скрывать, ничегошеньки доброго не получиться. Вот, и женщина та — в книге, от чего по разным местам прячется, да от мужа хорониться?

— Не знаю...

Наташа потупилась. Мне же стало до жутиков интересно, тетя приоткрыла еще одну свою сторону. И сколько еще у нее их было?

— Стало быть, закончили разговор? — спросила ее тетя.

— Он мне не муж... — отрезала Наташка и отвернулась.

— Не муж, но и не подруга! С подругой, стало быть, можно себя узнавать, а с парнем нет. Стыдно или боязно?

— Боязно... и стыдно... А откуда... про подругу узнали?

— Откуда узнала — то мое! Главное, Наташ, научиться, не комкаться перед мужиком. Комканые-то мы никому не нужны. Не им, — тете опять взъерошила мне кудри — не себе. От комканий только морщины на лице, корки на теле, да в сердце злоба нарастает.

Здесь у меня впервые появилась мысль, что неспроста уехал дед, неспроста здесь я, и неслучайно приехала Наташка. Но, как все было ненавязчиво соединено в доме за сто километров от цивилизации, вдалеке от морали города и того, что это мораль порождает, ломая природу. Соединено вокруг тети — умной, красивой женщины.

Вроде, я сам хотел поехать в деревню, Наташка тоже, без наставлений и порицаний изъявила желание в лесничестве погостить. А оказывается! Нет, точно, в лице тети разведка многое потеряла...

— Было-то всего два раза, — краснея, буркнула Наташка.

— А у меня три... в интернате... — тетя улыбнулась, притянула к себе Наташку.

И как она ловко умела менять гнев на милость. Только девчонка хотела закрыться и тут такое! Мое ухо просто воткнулось в тетин живот, пока я оттопыривал другое — весь превратился вслух. Если не рука тети — пальцы, теребившие мои кудри, создавалось впечатление, что они говорили, не подозревая о моем присутствии.

Наташка резко повернулась к тете, с распахнутыми глазами.

— Три! В интернате?!

— Может четыре, я не считала...

Откровением, которое подала, как бы между делом, да еще при мне, тетя произвела на Наташку неизгладимое впечатление. Пройдя через годы, я понимаю, что те две интимных встречи с подругой, случайные или нет, давили на Наташку, она не могла с ними справиться в одиночку, но и рассказать кому-либо боялась.

Наверное, это было нечто из цикла подростковых уверений себя «это в последний раз». Тетя сделала первый шаг к такому разговору и Наташку прорвало. Забыв про мое присутствие, она стала рассказывать, как с подругой просто спали вместе — их койки в интернате рядом и часто, ночью, она перебиралась к ней.

И однажды, подруга предложила снять трусики, спать без них. Наташке понравилась идея, они так и сделали. Обнажились, прижались друг к другу под одеялом. Рука подруги нашла Наташкин золотистый пушок...

— Я повернулась к ней спиной, но она... она...

Наташка покраснела, потупилась, будто меня только увидела...

— Куда его денешь-то! — ответила тетя, потаскав легонько за вихры. — Все равно будет подслушивать. Будешь?

Я нагло моргнул, подтверждая.

— Уши как у чебурашки вырастут! — буркнула Наташка и снова отвернулась.

Конечно, она могла встать, уйти, но только отвернулась, нервно скомкав угол тетиного платка у себя на бедрах.

— Тебе просто хотелось, чтобы ласкал кто-то другой, Наташ... Попробовать как это, когда к ней прикоснулась не твоя рука.

— Да, тетя... — прошептала Наташка и прижалась к ней. — С тобой так легко об этом говорить. Ты все понимаешь. А вот я... Ничего не понимаю! Что со мной? Может, я больная? Ненормальная?!

— Эка ты загнула? Вот у него штаны оттопырены по восемь раз на дню... И, в его возрасте, — это нормально. Хуже было, если б не подглядывал, не подслушивал и не дрочил... Тогда точно — к врачу! А у тебя разве, что по-иному устроено?

— У меня штаны не оттопыриваются!

— Только что — штаны! Зато соски торчком торчат. Вон, как навострились, набухли... Ломит понизу?

— Ломит...

Наташка опустила глаза.

— А ну переляг головой на валик! — обратилась тетя ко мне. — Там тебе удобней смотреть будет.

Я даже не стал переспрашивать, задавать глупые вопросы. И я, и Наташка, сразу поняли зачем. Я перебросил тело, уперся боком об валик дивана и опустил ноги на пол. Наташка прижалась к тете и произнесла:

— При нем, я не могу...

Казалось бы, пустяк, еще пару часов назад Наташка ласкала себя, сидя за столом напротив меня, но тогда стол закрывал ее наполовину и давал ощущение определенной скрытности деяния, чуть обозначенного таинства.

На самом деле, вопрос ласк женщины самой себя закрыт от мужчин под семью замками. Очень не многие женщины могут ласкать себя в присутствии мужчины и получать бурное удовольствие, гораздо большее чем, если бы они это делали в одиночку.

Таких женщин называют эксбиционистками. Полная чушь. Эксбициостка — женщина, которая получает удовольствие от мужского взгляда, все женщины хоть немножко, но эксбиционистки, здесь основа другая — доверие. Одно дело обнаженной ходить рядом с мужчиной, даже отдаться ему, все так делают и не скрывают этого, а другое совершить нечто тайное сокровенное, открыться ему полностью и в тоже время, не принося себя в жертву, а насладиться самой и подарить наслаждение.

Написанное мной резюме на Наташкино «При нем, я не могу...», написано, сейчас в тихой спокойной обстановке у компьютера. Тогда, я полусидел, полулежал на диване голый и с юношеским максимализмом размышлял: и чего тут не мочь? Если честно, от обстановки, интимного разговора, мое «отличие» уже снова просилось в ладонь. Лучше в тётину и требовало ласки. А если быть еще честнее, то оно хотело тетиного горячего, обжигающего поцелуя. О большем, я пока не знал.

С годами мы приобретаем мудрость, но постепенно теряем связь с природой, наши мысли не всегда связаны с реакцией тела. Разве я тогда мог рассуждать о девушке, женщине, об их физиологических потребностях, сначала не удовлетворив своих. А так как, мои потребности быстро восполнялись и требовали, требовали от меня все новой и новой отдачи, то я, вообще, думать о противоположной прекрасной половине человечества, мог думать только исходя из собственных желаний, а не иначе.

— А вместе? — спросила тетя. — При нем...

— Вместе?!

Наташкины карие бесенята брызнули любопытством. Тетя не ответила, она запустила одну руку под платок — себе меж бедер, и немного раздвинула колени. Второй, тоже под тканью, ладонью, проникая меж ног Наташки. Я понял, зачем попросила тетя принести платок. Конечно, это был отвлекающий маневр, уловка, чтобы удалить Наташку. Скрыть от нее способ не дать мне излиться на дедовский диван, но еще — тонкая цветастая ткань была как бы переходным моментом, прикрытием, что заменила Наташке стол.

Она уткнулась носом в тетино плечо и прерывисто задышала.

— Смотри, Наташ, — проговорила тетя, — сейчас он у него подниматься будет, словно ландыш на стебельке. Немного выгнется, вскинется, расправится, приоткроется.

Прячась за ее плечом, Наташка выглянула одним глазом.

Все произошло в точности, как тетя и говорила. Мое «отличие» шевельнулось, приподнялось упругой дугой и резко выпрямилось. Невольно, я потянул к нему руку, но, взглядом, тетя меня остановила. Странно — я подчинился! Если бы вы знали, как хотелось мне его схватить, но этого не хотела Наташка, она наблюдала, как без всякой посторонней помощи рождается в мужчине желание, крепнет. И тетя хотела, — чтобы она это увидела.

Под платком было только быстрое шевеление рук тети. Первой сдалась Наташка, ее глаза заволокло дымкой, она уронила голову на плечо тети, безвольно опустила ниже — на грудь. Содрогаясь, словно всем телом вбирая в себя воздух, Наташка терлась ухом о тетин набухший сосок и, вскоре, та тоже закинула голову и простонала. Груди тети сотрясались и уже не ушко Наташки, розовой мочкой, терлось об ее сосок, а сосок терся об мочку...

Вынув из-под платка влажную ладонь, тетя нашла мое «отличие», благодарно огладила. Этого вполне хватило. Даже опытная тетя не ожидала от него такой прыти. Я выгнулся, она резко сорвала с колен платок чтобы накрыть.

Наташка снова сотряслась, ее музыкальные пальчики сами собой заменили тетины, что поспешили спасать диван. Пальчики Наташки охватили бугорок под золотистым пушком, ее вульва была раскрыта желанием и наполнена влагой. Я увидел все в одну секунду, платок лег на «отличие» шатром, шатер дернулся несколько раз и опал.

Больше я ничего не видел, закрыл глаза. Лишь чувствовал, как мягкие руки тети обтирают платком мое отличие.

Да еще я услышал, как надрывно дыша, несколько раз айкнула Наташка. И тихое слово тети: «куснула...».

— Я нечаянно... Больно?

— Глупая...

Тетя прижала Наташку к себе...

По юношеской наивности, я думал, что сейчас тетя погасит лампу и мы, все втроем, уляжемся на диване. Но этого не произошло. Пошептавшись с Наташкой, тетя попросила ее встать, украсила ее бедра своим цветастым платком, обернув и завязав. Я был в восторге, Наташка преобразилась, ее продолговатые, в разлет груди, с розовыми сосками, животик, пупок — пуговкой, заиграли бликами в свете керосиновой лампы.

Мы словно окунулись в мир Робинзона Крузо, — пальмы обвиты лианами, папоротник и дикий ананас. Водопад быстрой реки, и девушка — русая, стройная, загорелая.

Все это чудо воображения сотворили во мне тетин цветастый платок, ее умелые руки, ну, и юное тело Наташки. Из-под кисеи, так маняще выглядывали ножки. Когда бедра Наташки были открытыми, они так не впечатляли. Мне захотелось заглянуть, туда — под кисею, такого чувства, когда она была полностью обнаженной, во мне даже не возникало.

Встав, тетя взяла Наташку за кончики музыкальных пальцев и провела по комнате — рука, кисть доверенные тете Наташкой, плавно изогнулись крылом. Я сидел на освободившемся диване затаив дыхание, а Наташка наслаждалась собой. После ласк тети, содроганий желания, она порхала на цыпочках. В ее походке чувствовалась неимоверная легкость. То, что долго угнетало — грузом лежало на душе и нерастраченной истомой ломило понизу, все ушло, осталось чувство полета, Наташка летала, чуть косаясь пальчиками руки ладони тети и пальчиками ног — пола.

Тетя провела ее мимо моих неморгающих глаз к выходу в большую комнату, возвратила и снова провела. Это было незабываемо. Повторно вернувшись к выходу, тетя сдернула с Наташки платок. От неожиданности, та подпрыгнула, словно ее окотили холодной водой, и покрылась жаром. Запрокидывая голову, Наташка рассмеялась, звонко заливисто, ее переполняли ощущения. Блаженство не иначе, от моих поедающих ее движения глаз, от тети, сотворившей из нее красавицу. Красавицу, которую Наташка открыла в себе, благодаря тете и немного мне. Совсем немного, но я тоже участвовал в непростом переходе кокона в бабочку.

Фантазии на тему необитаемого острова, Робинзона и Пятницы, напомнили мне, что завтра понедельник, а во вторник приедет отец Наташки и привезет деда.

Конечно, я не представлял себя моряком из Йорка, хотя это была первая книга, что я прочел, я ее знал почти наизусть. Несомненно, Робинзоном была тетя, необитаемый остров — сибирское лесничество, ее владение. В Пятницы я определил Наташку, а себя в говорящего попугая. Вот такая феминистическая, — нет, скорее матриархальная, фантазия посетила меня, пока я смотрел на тетю и Наташку.

Оказывается, если не считать кардинального изменения половой принадлежности героям бессмертного произведения, я был близок к истине. По пришествию многих лет, мне попалось продолжение удивительных приключений Робинзона Крузо, и там, Даниэлем Дефо было написано, что восемь месяцев Робинзон провел в Тобольске!

Немного отвлекся. Ранние воспоминания, переплелись с более поздними. Что ж, вернемся в юность, в пору мечтаний и надежд. Мысль, что завтра последний день райской жизни аборигенами, немного опечалила мои глаза, восторг в них сменился задумчивостью, а тут еще тетя проговорила:

— Все, пора спать!

— Как спать?! — подпрыгнул я на диване.

— Теть, не хочется! — приняла мою сторону Наташка.

Тетя улыбнулась, поднесла платок к носу, понюхала.

— Совсем, маленько брызнул. Капелька только и осталась. Стало быть, на сегодня радостей жизни хватит. Лучше завтра с солнышком встанем, тогда и день длинней будет... Ты к себе, — посмотрела она на меня. — А ты, Наташа, со мной... И никаких возражений! Гасим лампу...