Из дневника Мориса

Сегодня распечатали попку Мод и, как я слышал, сделали это весьма досконально. Друзья замечательно провели с ней время. Она немного посопротивлялась, но не слишком долго — ровно столько, сколько я и ожидал от этой милой девочки.

— У нее замечательная попа, старик, ты обязательно должен попробовать в нее, — доверительно сказали они мне впоследствии. Эвелин, дрожавшая от волнения, по пути в город следовала за нами на расстоянии, и наблюдала, как я вошел с Мод в гостиницу, а после вышел оттуда один. Как горели ее глаза, когда она на меня смотрела! Я настоял, чтобы мы что-нибудь выпили внизу в пабе, пока Мод будет получать свою первую акколаду [Акколада — обряд посвящения в рыцари. Здесь, разумеется, это слово используется в переносном смысле. — прим. переводчицы]. Как же при этом издергалась Эвелин!

— Что они с ней там вытворяют? — вновь и вновь вопрошала она, глядя на потолок.

— Ты можешь спросить у нее сама, дорогая, когда она спустится к нам, — ответил я. Она же, — в любых других обстоятельствах всегда уверенная в себе, — разволновалась, заявив, что ей нужно выйти, но я сказал нет, и ей пришлось остаться, иначе она бы решила, что я могу пойти наверх сам.

— О! Ты... Ты... Ты же проделаешь это с ней в любом случае, — надулась она, ища для себя уверенности, но не получив ее. Я почувствовал, что продемонстрировал ей свою ценность.

— Разве мы не либертарианцы? — спросил я, и конечно, все это время, пока мы разговаривали, у меня в голове крутились картины того, как мои друзья содомируют Мод. Как я позже узнал, первым был Перси — у него член немного меньше, чем у остальных, и он невозмутимо вошел в нее, зарывшись между ее ягодиц и после оказавшись внутри. Поначалу она дергалась и стонала, но приняла его хорошо, а не вырывалась вперед, как они иногда делают.

— Да, это правда, но я хочу выйти, — сказала Эвелин.

— Она сейчас спустится, — произнес я, потому что прошло уже сорок минут, а в самом начале я им сказал, что они не должны задерживаться с Мод дольше этого времени. Через пять минут они спустились вниз. Она раскраснелась, а Стивен обнимал ее за талию. Повернувшись на лестничной клетке, она позволила ему поцеловать себя в щеку, потом увидела маму и, конечно, густо покраснела. Эвелин застыла в вестибюле, я же расплылся в улыбке, подошел к ней, взял под руку, поприветствовал своих товарищей и быстро вывел ее на улицу. Эвелин же, сама не своя, медленно последовала за нами. Развеселившись, я позаботился о том, чтобы они удобно расположились в экипаже, и мы поехали домой. Поначалу это была довольно мучительная поездка, потому что Эвелин, да и Мод тоже, как я видел, не были настроены разговаривать, что делало игру чуть менее тактичной, чем нам хотелось бы.

По приезду Мод поднялась к себе наверх, а Эвелин осталась молча и неподвижно сидеть.

— Ты ведешь себя глупо, Эвелин, — сказал я.

— Может быть... Не знаю, что и думать. Если ты пойдешь к ней сегодня ночью...

— Возможно, — лукаво перебил ее я.

— Что? О, нет, Морис!

— Поднимись! Иди сюда! — проговорил я. Никогда бы не подумал, что она такая. Но она послушалась и, укрывшись у меня на руках, начала всхлипывать, но меня это не обмануло.

— Я сказал, что может быть, но я не говорил, что буду так делать, — сказал я, смахнув ее слезинки и поцеловав в губы. Она так и благоухала желанием!

— Я хотела бы этого, — сказала она дрожащим голосом, стараясь быть серьёзной — Поднимись и поговори с Мод...

— Поднимись к ней ты, — ответил я.

Поначалу она не хотела идти, но я заставил ее так сделать, а сам выехал из дома, чтобы проехаться верхом по участку, осмотреть изгороди, и привести мысли в порядок. Когда я через час вернулся, они вдвоем снова спустились.

— Мод, прежде всего ты поцелуешь меня, и поцелуешь хорошенько. Потом я отведу твою мать в постель, — сказал я твердым голосом, не зная, как по-другому справиться с этим.

Она медленно поднялась и пошла ко мне мелкими, нерешительными, шаж¬ками. Интересно, о чем они разговаривали, пока меня не было? Как только она подошла ко мне, я сразу же схватил ее в охапку и подозвал Эвелин. О, какой у нее был взгляд, — как у школьницы, которая не знает, плакать ей или смеяться! Я поцеловал их обоих — сперва Мод, потом Эвелин, все время со всей возможной нежностью поглаживая рукой их попки. Потом я приказал Эвелин:

— Теперь, женщина, пошли наверх! — и она покорно поплелась вслед за мной.

— Как я люблю тебя! — сказала она, освобождаясь от панталон и укладываясь на нашем ложе. Я взобрался на нее, и решительно, без всяких прелюдий, овладел ею и грубо трахал в полном молчании, сдерживая ее стоны. Никто из нас не произнес ни слова, — я хотел это сделать так и она, думаю, тоже.

— Вот, тебя удовлетворили, и сейчас успокойся, — сказал я.

— Да, Морис, — ответила она чуть слышно.

Очень скоро я овладею и Мод, и она хорошо это знает. То есть Эвелин знает, и об этом нечего и говорить, а что касается Мод, то мне хорошо знаком этот ее мимолетный и манящий взгляд, как будто говорящий: «Ты можешь, если хочешь». Но я выжду время. Как говорится, чего не видят глаза, о том не горюет сердце. И потом, небольшая таинственность привнесет во все это небольшую изюминку.

Из дневника Дейдр

Эвелин рассказала мне обо всем, что произошло с Мод — я уверена, рассказала все, не упустив даже момент, когда он поцеловал их обоих и поласкал рукой их попки. Должна признаться, что поначалу я удивилась и раздумывала, то ли она захотела открыть все эти откровенности мне, то ли она сама захотела быть откровенной! Думаю, что во всем этом было немного и того, и другого, и должна сказать, меня это позабавило.

Она спросила меня, что я обо всем этом думаю. Я ответила ей, что думаю о ней так же, как и о себе, и в ответ рассказала ей о том, как я обошлась с Ричардом, чем ее весьма поразила. Я поняла, что впервые одержала над ней верх. Если ты играешь жизнями других, сказала я, то должна научиться и самой быть игрушкой в чужих руках.

— О, Дейдр, ты гораздо мудрее, чем я думала, — последовал ее ответ. Она явно беспокоится о Морисе и о своей Мод и боится, что может лишиться его привязанности, если он будет забавляться с девочкой слишком часто.

Я должна была ей сказать, что все это чепуха, но даже после этого она осталась в неуверенности. Судя по тому, что я видела, Морис намного более благонравен к Эвелин, чем она сама полагает, и сказала ей об этом, а после предложила весьма дерзкий план, в котором я совершенно уверена. Она слушала меня, раскрыв рот, несколько раз повторив: «О, нет!», — но я продолжала говорить, перебивая ее и настаивая на своем, почти убедив ее в своей правоте.

— А сейчас подумай об этом, Эвелин, — сказала я. Почему же то, что я позволила свершить над Эми, не касается ее собственной дочери, спросила я, и как же тогда обстоит дело с ее «принципами», которые могут пойти прахом? Конечно, это был удар ниже пояса, и все же полагаю, что это могло бы сработать. Это дало совершенно новое направление ее мыслям. Жду не дождусь услышать, что сейчас чем все это сейчас обернётся.

Из дневника Мод

Мама узнала, что со мной сотворили эти развратники! Как она мне сообщила, это первое, что я должна рассказать, — и она хочет видеть все, что я пишу. Сегодня она снова заговорила об этом и объяснила, почему я должна была предоставить в пользование свою попку. Подобным образом, сказала она, молодые леди сохраняют свою девственность, ну по меньшей мере, официально. Кроме того, это с самого начала приучает их к покорности. Также она хотела знать, хорошо ли все трое джентльменов попользовали мою попочку и кончили ли они в мою заднюю дырочку. Мы никогда раньше так не разговаривали! В ответ я сказала, что да, они хорошо поработали, и скорчила гримасу.

— Насколько я поняла, ты хорошо отставила для них свою попу, — сказала мама. Я хотела сказать, что нет, совсем нет, — эти ужасные люди говорили обо мне! Я до сих пор чувствую в своей попе странные ощущения. Я все еще ощущаю, как они вставляют в меня свои стержни. Впрочем, против второго я уже не возражала, а к третьему была более-менее подготовлена, тот член вошел в меня уже с легкостью. И это все я должна была ей рассказать! На протяжении всего своего повествования я говорила шепотом, и несколько раз повторяла детали моего рассказа.

— Хорошая девочка, — повторила мама несколько раз.

Вытянув из меня все, что я могла рассказать, она встала, разгладила платье и смешливым голосом сказала: «Хорошо», — а после, уже выходя, она обернулась и проговорила: «Мод, возможно я позову тебя к себе сегодня ночью. Ты придешь немедленно, слышишь?

Я уж было решила, что она меня «предала», и меня высекут, хотя, на мой взгляд, в этом не было никакого смысла. Вчера я рано встала и попыталась отойти ко сну, чтобы не слышать, как она меня зовет, но это не помогло. Она постучала в мою дверь и сказала: «Давай, пойдем!» На мне была только ночная рубашка, я была в изумлении от того, что происходит. Морис лежал на кровати, спиной ко мне. Мама сказала, что сегодня я буду спать с ними! Я хотела было воспротивиться, но она толкнула меня, и я упала на него сверху! Я как можно быстрее перекатилась, и зарылась в простыни, тогда как мама улеглась с другой стороны от меня.

— А теперь спать! — произнесла она. Я лежала на спине и смотрела в потолок, наши ноги соприкасались так тесно, что я едва могла пошевелиться. Он коснулся меня своими пальцами, чуть пощекотал и затем убрал их, его голова склонилась мне на плечо. Мама повернулась к нам спиной и начала издавать все звуки, сопутствующие сну, а я лежала неподвижно, не смея пошевелиться. Тогда Морис положил руку мне на бедро и стал задирать мою ночную рубашку, а я даже не могла пошевелить руками, чтобы отстранить его, на тот случай, если услышит мама. Дюйм за дюймом его рука прокрадывалась под мое тонкое кружево и ощупывала мои бедра, жаркие и влажные от изумления.

Он и раньше такое проделывал со мной, но не в постели. Мама сказала, что об этом я тоже должна написать. Я думаю, она презирает меня за мой греховный порок, и надеюсь, она начертает на моем дневнике: «Нет!» когда прочтет его!

В любом случае, он проделал со мной все, что хотел, а мама, как оказалось, совсем не спала. Поскольку это все, что мне нужно написать, говорит она, то я так и сделаю. Как она сказала, это для того, чтобы каждый день напоминать мне о том, чего я не должна делать, но не указывать мне, насколько развратно мне себя вести в ином случае! Например, я могу побаловаться с Ричардом, если захочу. Так же образом, как я делала раньше? Не уверена в этом. Мама велела мне сначала спросить разрешения у его матушки, и добавила, что если я этого не сделаю, то она сама спросит. Поскольку я уверена, что не смогу этого сделать, придется ей делать это самой. Ты читаешь это, мама? Надеюсь, что да.

Из дневника Мориса

Quеllе nuit! [Какая ночь! (фр.) — прим. переводчицы]. Какой внезапный поворот от Эвелин, но, черт возьми, она все равно умна. Я даже не догадывался о том, что у нее на уме до тех пор, пока она, уже находясь в постели, не заставила мой член окрепнуть, но не позволила мне прикоснуться к ней в ответ.

— Нет, дорогой, сегодня ночью ты будешь в гнездышке у Мод, — к моему удивлению сказала она и затем, со всей своей откровенностью, раскрыла мне свой план, не скрывая при этом ни своих тайных мыслей, ни своих потаенных страхов. — Даже если и будет так, ты сделаешь это так, как решу я, понимаешь, Морис? написано для bеstwеаpоn.ru У нас не было секретов друг от друга и не будет их в будущем. Я знаю женщин лучше, чем ты, любовь моя, и не потерплю, чтобы в моем доме со мной соперничала моя же дочь, и ты не перебежишь из моей постели в ее собственную. Я разрешу тебе один раз извергнуться в нее своей спермой у меня на виду, а потом я разберусь с ней сама, а после этого я не потерплю никаких интрижек с ней, если только не буду знать о них заранее и не приму их.

— Я обожаю тебя, Эвелин. Ты тот самый воздух, которым я дышу, — только и смог я произнести.

— Может быть, и так, дорогой. Между нами нет ревности как таковой, и никогда не было, и в этом нам повезло. Будет много других девушек, да и дам тоже, но Мод — только один раз. Понимаешь меня?

Я ответил утвердительно. Проклятье, мой член был тверд как никогда — она все время сжимала и ласкала его рукой, но при этом она отвернулась, даже не поцеловав меня. Я никогда не испытывал ничего подобного — у Эвелин, которая вместе со мной обнимала в постели многих девушек, лежавших между нами, и наслаждалась с ними нашими совместными схватками Венеры, но у которой в отношении Мод, являющейся самым восхитительным объектом вожделения, возникли эти странные опасения близости, и, возможно даже тот неуместный страх того, что ее дочь представляет собой более молодой, более свежий образ ее самой.

— Я женился на тебе не только из-за твоего тела, но из-за твоего ума тоже, — произнес я и, преодолев на мгновение эту ее странность, заключил ее в объятия, а мой член затрепетал у ее бедер.

— Ты хочешь посмотреть на это, — сказал я. Я знал, что у нее на уме — те самые мысли, которые могут быстро осветить факел слов.

— Возможно. — Ее честность всегда была на высоте. Ее голос тягучим потоком доносился до моего лица. Она попыталась отвлечься, но не смогла. Я почувствовал, как зарделось румянцем ее лицо, а потом она решительно выскользнула из постели и сказала, что приведет ее.

Я не стану вдаваться в подробности появления удивленной Мод и ее осторожного юрканья в нашу постель. Эвелин притворилась спящей, пока я очень, очень медленно ласкал девочку. Ах, — и я должен сказать это сейчас, — какой ж она оказалась восхитительной любовницей! Ее киска была покрыта мягким мехом, губки плотно сжаты. Несколько раз, прежде чем я осмеливался приблизится к ней, она подавляла свои стоны, лежа неподвижно, будто окаменев, — как я полагаю, чтобы не разбудить ее маму.

Я нежно ласкал ее пещерку, — не дотягиваясь до губок, за исключением маленького сладкого сочленения наверху. Она все время сжимала бедра, но я мягкими, плавными движениями продвигался вперед. Пальцами я провел по ее лицу, по губам. Затем ее ноги чуть раздвинулись, дав возможность моему пальцу проникнуть в обнаруженную мной теплую и влажную сокровищницу. Дважды она качнула головой, но я поднес ее рот к своему, и коснулся буквально кончиком языка. Как чудесно все это было, — в тишине, — в кажущейся тайне!

Я чуть больше приподнял ее бедра. Она неохотно уступила. Сначала я погладил ее живот и кудряшки ее киски, затем поднес ее руку к своему вздыбленному органу. Она начала нежно поглаживать его, пока я дразнил рукой ее пещерку, мой язык проник глубоко в ее рот. Затем я медленно перевернул ее на бедро лицом к себе и почувствовал, как она задыхается.

— Нельзя! — мягко прошептала она мне на ухо.

Устное предостережение предназначалось мне. Она не знала этого, но Эвелин чувствовала все, что происходило. Мельчайшие движения кровати, шевеление рук говорили обо всем. Затем она повернулась, взяла Мод за плечи и снова перевернула ее на спину.

— Ма-ма?! — вскрикнула юная героиня пьесы.

— Теперь возьми ее, дорогой, и поимей... Сделай ей хорошо, — было сказано мне, и пока Мод пыталась подтянуть и сомкнуть ноги, Эвелин сбросила одеяло и задрала ночную рубашку своей дочери до талии. О, божественность обнаженного живота, бедер, темного кустика и поблескивающих, шелковистых бедер!

— Распахни их, Мод! — рявкнула Эвелин, все время прижимая ее за плечи.

— Нет, мама, я не хочу! Останови его! О, пожалуйста!

— Морис, ложись на нее, ради Бога. Раздвинь ей ноги, любовь моя, и войди в нее.

— Оооооуууу... ааааа! — донеслось от Мод, когда я раздвинул ее стройные ноги и, несмотря на ее изгибания и дергания, прижал своего скакуна к ее пышному гнездышку, чувствуя, как

ее кудряшки щекочут меня, и нашел им ее губки. Боже мой, как она боролась! Простыня под нами была смята, кровать скомкана, одеяла упали на пол.

— Мод! Прекрати, плохая девчонка! — зашипела на нее моя жена.

— Мама, я... Я не... Нееет! О-о-оооо! Он входит в меня!

Ее тело встало на дыбы. Мне пришлось прижать ее, навалившись на нее всем своим весом, обхватить ее теплую, гладкую попку и медленно продвигать свой член вглубь ее гнездышка, пока она пищала и бессвязно бормотала, стонала и вертела головой из стороны в сторону. Толчок моих бедер — всего один долгий, сильный выпад — и мой меч оказался в ее ножнах, ее живот под моим, волосы моей любовной рощицы переплелись с ее собственными.

— Я вошел в нее, Эвелин! — ахнул я.

— Мама! Пожалуйста! О, неееееет!!!

Я прижал ее к себе, полностью погрузив свой стержень в этот жаркий пористый канал и осыпая поцелуями ее лицо и шею. Моя любовь села, поджав под себя ноги, и смотрела на лицо дочери. Обе они раскраснелись, рты были приоткрыты. Я подтянул ночную рубашку Мод ей под мышки и прижался губами к ее соскам, после обхватил своими ладонями крупную сливку ее попки. Она же стонала и все еще подергивалась под моим весом.

— О, пожалуйста, не делай этого со мной... Оооооооох!

Я фыркал от удовольствия и на мгновение укрыл лицо во впадине у ее головы, не обращая внимания на Эвелин, чье дыхание я слышал над собой. Я почувствовал, как Мод слегка обмякла, и чуть пошевелил членом.

— Нет! — послышался ее вскрик, но уже гораздо тише. Я извлек свой поршень, затем снова вошел, чувствуя, как он исступленно трепещет. Ее норка сжалась, расслабилась, снова сжалась и плотно обхватила меня.

— Не... не... не хочу! — вновь застонала Мод, но она вела себя уже гораздо спокойнее, почувствовав внутреннюю пульсацию моего органа.

Я приподнялся на одной руке, чувствуя, что схожу с ума от любви к ним обоим. Вскрикнув, Эвелин опустилась рядом с Мод.

— Пфф! — выдохнула моя супружница, ее рот оказался под моим лицом, тогда как я начал шевелить членом в горячем туннеле наслаждения Мод. Ах, как я и предполагал, какая же страстная битва началась тогда! Мой язык нашел язык Эвелин. Мод начала работать своей попкой, — она не смогла удержаться, чтобы не ответить на движения моего медленно буравящего ее члена. Ее руки обвились вокруг моих плеч, а ногти впились в кожу, и пока мы работали, наши животы шлепали друг о друга. Моя левая рука выскользнула из-под ее извивающейся попки, нащупала влажную киску жены и в экстазе начала трахать ее пальцами.

В ответ донеслось мычание Эвелин. Ее бедра изогнулись, упираясь в бедра Мод. Я свел... Да, всемогущие боги, в конце я свел их губы вместе! Вначале они не хотели, но я заставил их. Вернее, соприкасались их языки, а губы нет. Как волшебно... Какая же здесь царила лихорадочная вспышка страсти! Мы все трое просто улетели. Я почувствовал, как кончила Мод, а вслед за ней и Эвелин. Они оргазмировали снова и снова, их всхлипы, вздохи и крики плавали в воздухе, подобно теплым волнам. Какие сочные звуки, какие мучительные стоны! Мои губы блуждали по их ртам, наши языки соприкасались. Электрические разряды! В порыве страсти правая нога Мод зацепилась за ногу матери, а я кончал, кончал, кончал, и кончал до тех пор, пока ее жадная киска не высосала из меня последние капли, и все замерло, затихло, и лишь живот Мод дрожал подо мной.

— Ступай в свою постель, Мод, — наконец вымолвила Эвелин. Я уже скатился с девушки и, пресытившийся, лежал на спине. — Ты больше не будешь этого делать со своим отчимом, слышишь? — пробормотала она слабым и прерывистым голосом, как будто все время хотела это произнести.

Мод исчезла бледным полуобнаженным призраком. Эвелин задрожала, когда я привлек ее к себе, спрятала лицо и обвила руками мою шею.

— Ты не будешь наказывать ее после всего этого. — сказал я, — Ты лишь говорила, что могла это сделать... Чтобы научить ее, дорогая.

— Я знаю, — легкое бормотание с ее губ. — Теперь ты не любишь меня... Я знаю, что не любишь, — ее голос был печален, как у потерявшегося ребенка.

— Скорее всего нет. Мы разведемся, и я женюсь на Мод, — улыбнулся я.

— Надеюсь, тебе с ней было хорошо, — сказала она, не поднимая лица. Я заставил ее это сделать и поцеловал в губы.

— О, гораздо, гораздо лучше, чем с тобой.

— Ненавижу тебя сейчас, ты же знаешь, что ненавижу. Ты больше не будешь делать этого с ней, слышишь?

— Biеn еntеndu, [несомненно, вне всякого сомнения, разумеется (фр.) — прим. переводчицы] детка, конечно, — мое издевательство над ней закончилось. Она крепко обнимала меня, пока не уснула. Утром, к ее великому удивлению, я заговорил с Мод в ее присутствии. Я сказал, что время от времени мы будем целоваться так же нежно, как и всегда, но только это и ничего более.

— Мы все виноваты, — произнесла Эвелин. Они обнялись, и, кажется, все было в порядке.

С другой стороны, у Мод прекрасная попка. И возможно, однажды, когда Эвелин не будет дома...