Из дневника Филиппа

Мне не хотелось сопровождать их сегодня в этом так называемом визите, однако обе уже сообщили Сильвии, что мы отправляемся, а я не смог придумать для нее отговорок и остаться. В любом случае, мне нужно было купить в городе писчей бумаги. Тамошний магазин канцелярских принадлежностей — это такое же излюбленное место, как и книжная лавка, где всегда есть хороший выбор, несмотря на то, что хозяина я бы не назвал образованным человеком. Некоторых посетителей он иногда принимает в комнатке, расположенной позади основного помещения. Не знаю, зачем это, если только это не связано с его торговой деятельностью. Они, кажется, не покупают книг, лежащих в лавке, но часто уходят из комнаты со свертками. Впрочем, это не мое дело, и выспрашивать об этом нет особой необходимости.

— Куда мы направляемся? — спросил я у Мюриэл.

Она ответила, что «я сам все увижу», и приказала остановить экипаж у меньшей из двух гостиниц, по ее выражению, «для того, для чего они всегда это делали», прибавив тем самым загадочности, и вызвав у меня то любопытство, которого не было и в помине. Затем меня повели вниз по Хай-стрит к небольшому переулку, называемому Коблер-вей.

У небольшого домика на полдороге мы остановились. Дверь была потрескавшейся, краска облупилась. Мне абсолютно не хотелось заходить, но позади стояла Джейн, а впереди — Мюриэл, которая дернула за звонок.

— Зачем все это? — спросил я.

Никто мне не ответил, а потом женщина в переднике, отворившая дверь, провела нас внутрь. Холл был устлан ковром, но был холодным. На стенах висели дешевые литографии. Перед нами неясно вырисовывалась лестница.

— Вас трое? — спросила женщина, обнаруживая умение считать.

— Вы помните нас? — спросила Мюриэл. Женщина нахмурилась и покачала головой, на что Мюриэл сняла свою шляпку и распустила волосы, а потом склонилась и что-то прошептала ей на ухо.

— Ой, мисс, так это опять вы! Уже пять лет прошло... А вот и ваша сестра! По крайней мере, — простите меня, мисс, — я всегда думала, что это были вы, — сказала она Джейн.

— А тот джентльмен, который всегда приходил с нами? Его вы пом¬ните? — спросила Мюриэл. Дверь уже заперли, мы зашли в холл. Я чувствовал себя неуютно, в горле у меня стоял комок.

— Ой, мисс, неа... Эти мужчины... Они же приходят и уходят... Но дайте подумать. Он был с черной бородой, не так ли? Да, с черной бородой. Крутой был мужик, прямо как этот джентльмен с вами сейчас, — женщина произнесла это с явственным презрением, глядя на меня.

— А цветы помните? — спросила Джейн, чья рука, к моему неудобству, поджимала меня сзади.

— Цветы? Ах, ты Боже мой, ну конечно! Букет всегда мне дарил. Какой джентльмен был! Никто мне, мисс, больше никогда не дарил букетов. Вот теперь вспомнила. Вы всегда приезжали по четвергам, не так ли? Привозили бутылки вина и всегда давали мне деньги и посылали за стаканами. В руке у вас была корзинка. Хорошенькая такая, из ивняка. Последний раз вы ее здесь оставили. Если она вам нужна, я ее сохранила, правда, немного ей попользовалась, мисс, если вы не против.

От всего, что я услышал, моя голова пошла кругом. Четверги... Корзинка... Я вспомнил. Уже шесть лет, как нет дяди Реджи. Он был самым младшим из маминых братьев. Бедолага, умер от холеры, а мы никак не могли понять, где он ее подхватил.

— Я тоже кое-что помню, — сказала Джейн. Во время разговора мы переместились в небольшую гостиную невероятно маленьких размеров, где из-за суматохи мы едва могли двигаться.

— Что именно, мисс, а? — женщина на мгновение пришла в замешательство, но Джейн улыбнулась.

— Обои за кроватью там, наверху, на которые когда-то пролили вино. Нет, это были не мы, как вы хорошо знаете, но я хорошо помню то пятно. Оно еще там?

— Да, мисс, оно там. Я хотела прикрыть его, но руки не дошли. Вас это не смутит? — она снова нахмурилась.

— Ну конечно же нет. А теперь позвольте мне глянуть, — медленно проговорила Джейн, посмотрев на меня, а затем добавила женщине. — За два часа вы брали с него четыре шиллинга. Правильно?

— Всегда за два часа, мисс. Ну и быстрые же вы были. Ну, почти всегда. Один или два раза вы оставались почти три часа. Но ваш джентльмен всегда за все это платил. Даже подкидывал в придачу монетку или две. Таких мужчин не часто встретишь, мисс. Я знавала и таких, которые за лишние полчаса кровью изойдут, так спорят. Простите меня, сэр, — обратилась она ко мне, а потом, к моему ужасу, спросила: — Вам и теперь на два часа, как в старые времена, не правда ли, мисс?

— Не сегодня, но не могли бы мы заглянуть? Просто чтобы оживить воспоминания о былом. Вот вам полкроны за беспокойство. Мы не задержимся здесь больше

десяти минут, а после вас более не обеспокоим.

— Никакого беспокойства, мисс. Приятно снова видеть старых клиентов. Прошу прощения, я хотела сказать гостей.

— Ну, разумеется, — рассмеялась Мюриэл. — Пойдем, милый, — обратилась она ко мне весьма ядовитым тоном, и мы двинулись по узкой деревянной лестнице как моллюски, зажатые в раковине.

— Я не хотела подниматься по узкой лестнице, но спасибо, мисс, за деньги, — сказала женщина и закрыла свою дверь.

— Я не хочу подниматься, — прошипел я, но Джейн подтолкнула меня сзади. Я опасался, что они сейчас поднимут шум, а та женщина все услышит.

— Тем не менее, ты поднимешься, — сказала Мюриэл, ее зад маячил у меня перед глазами. На маленькой площадке она остановилась и указала на дверь. — Там раковина, где мы тогда умывались и приводили себя в порядок, Филипп. Вот здесь спальня. В другую комнату мы никогда не заглядывали — там комната хозяйки. Вперед! Помнишь, что я говорила про пятно?

Она меня опередила. У меня не было выбора. Джейн имела наглость толкнуть меня в спину. Дверь открылась, и я увидел большую железную кровать с латунными перилами на обоих концах, латунные набалдашники сверху, зеркальную подставку и два старых стула, обращенных к ней, стоявших напротив дальней стены. Пятно растеклось по старой, выцветшей бумаге обоев, которые подобно отвратительным цветам вились среди раскрашенных шпалер. Пол был черный, покрытым изношенными ковриками.

— Видишь эти ручки сверху? Я помню, как они звучали. Слушай! — произнесла Мюриэл и чуть тряхнула спинку. Ручки зазвенели и дрожали, пока она не отняла руку.

— Не желаю ничего знать, — сказал я. Слишком много горьких мыслей терзало меня.

Я оттолкнул Джейн и начал спускаться как можно тише. Сестры с минуту стояли, было слышно, как они шепчутся, а потом прыснули со смеху. К моему смущению, снова возникла хозяйка, по-прежнему вытирающая руки о передник.

— Они хорошие девочки. Остаться не хотите? — спросила она. Меня едва не стошнило от ее жуткой ухмылки, но я только покачал головой.

— Они не девочки, а дамы, — выдавил я наконец.

— Не хотела говорить дерзкости, сэр, — ответила она, очевидно, имея в виду «дерзости».

Мои сестры с шумом спускались вниз. Они слышали, что я сказал и засмеялись.

— Он ревнует, миссис Уайт, — сказала Мюриэл. Здесь я не выдержал и, в бешенстве хлопнув дверью, вышел вон.

— О, как мило, как здорово! Но, все-таки вы вернетесь, не правда ли? Вы уже оплатили целый час, — крикнула женщина, но я уже шагал по улице, переполненный стыда от подобных, прозвучавших мне вслед, слов. В конце концов, в гневе я остановил кэб, но затем, вспомнив, что нас ожидает экипаж, решил вернуться к старому отелю. Кэбмен что-то говорил мне вслед, но я не мог опуститься то того, чтобы что-то ему ответить.

Я добрался до отеля за минуту до того, как это сделали мои сестры, и не был настроен их ждать, но затем снова передумал и решил остаться. Наконец они молча вошли и сели, не сказав, как я надеялся, ни слова.

— О, Филипп, ты же все достаточно хорошо помнишь, — сказала Джейн, когда экипаж снова повернул на Хай-стрит.

— Сегодня же вечером вы обе покинете мой дом, — я отвернулся и поджал губы.

— Мы

никогда не путешествуем ночью, дорогой, — сказала Мюриэл, притворно зевая, хотя я знал что это неправда. Они обе прекрасно знали, что я не мог выставить их вон, поскольку об этом узнала бы Сильвия... Или что еще хуже — они сами сказали бы ей об этом, как это когда-то сделала моя бывшая возлюбленная, и обязательно добавили бы, что я жестокий, тупой и вздорный. К тому же, женским чутьем они сразу угадали, что я действительно кое-что помню. Четверги всегда были их «днями для визитов», как они говорили, а дядя Реджи был их, с позволения сказать, провожатым. рассказы эротические Они брали с собой корзинки, которые я вижу как сейчас, с пирожными и вином «для бедняков», и чаше всего возвращались уже в сумерках. Несколько раз мама хотела отправиться с ними, но они всегда говорили, что ей будет скучно. Да... все эти воспоминания вернулись ко мне, отчего мой рот наполнился горечью.

Тишина в экипаже тревожила, но я не хотел нарушать ее. Полчаса мы катались, Мюриэл иногда начинала что-то мурлыкать, просто чтобы еще больше меня взбесить. «Вы ужасны, вы распутны», — хотелось мне крикнуть, но я сдержался. Я чувствовал саркастические ответы, которые я получу, и то, что они не помогут мне в моем деле. Я поднялся и закрылся в своей комнате. Я слышал, как они смеялись внизу с Сильвией. Час от часу во мне растет страх того, что они могут сказать, чтобы опорочить ее невинность.

Из дневника Эми Мэнсфилд

Сегодня я увидела, как Ричард целовал маму. Ее юбка была поднята, а его рука лежала на ее ноге. После этого я не буду с ними разговаривать неделю.

В отличие от первого раза, сейчас Ливерпуль мне не нравится, я хочу обратно домой, но мама запретила мне даже думать об этом. Я бы написала папе и все ему рассказала бы, но знаю, что не смогу. Мама спросила у меня, почему я такая тихая, и все спрашивала и спрашивала до тех пор, пока я уже не знала, что ей говорить. Сначала я ответила, что это все Ливерпуль. «Нет, нет, здесь что-то иное», — сказала она, и я, уже не зная, что еще сказать, выпалила, что видела, как Ричард гладил ей ногу.

— Ой, это меня мошка укусила, а он как раз зашел. Он повел себя глупо, Эми, и стал чесать мой укус, но я его сразу же его оттолкнула. Некоторые мальчики иногда просто глупые, ты не знала? — сказала она.

Я сказала, что сожалею, но я не видела, как она его отталкивала. Впрочем, последние слова я вслух не произнесла. В конце концов, я рада, что не написала папе. Мама говорит, что сообщает ему все наши новости, но я ни разу не видела, чтобы она носила письма на почту.

Из дневника Дейдр

Надеюсь и верю, что Эми не хитрит и ни о чем не догадывается. Должна признать, что после всего, что она мне вчера сказала, меня сперва переполнило чувство вины, но потом мои эмоции счастливым образом схлынули. Чтобы все увидеть, она, должно быть, подглядывала в щель между дверным косяком и дверью, просто зайдя, как я могу предположить, в гостиную. Я сказала Ричарду, что больше «обнимашек» не будет (этакий эвфемизм для всех тех похотливых шалостей, который мы используем). Он выглядел очень понуро. Я сообщила ему, что Эми стала свидетелем того, чего сама не должна делать. Полагаю, что это несколько смягчило мое категоричное заявление, но он все равно ходил задумчивый весь день, а я чувствовала себя неуютно.

Вчера, однако, произошли изменения. Я познакомилась с прекрасно воспитанным джентльменом, который мне помог, когда я поскользнулась на мостовой. По правде говоря, он не дал мне упасть, а потом сопроводил до ближайшей кофейни, пригласив что-нибудь выпить, чтобы я успокоилась.

Я нашла его крайне симпатичным. Он примерно ровесник мне и очень крепко сложен. Недавно он прочел очаровательный труд г-на Кэрролла и оценил его идею, как выразился джентльмен, свободно рассуждать о «королях и капусте», что означает полную свободу в выборе темы. В ответ на это я, к его восторгу, согласилась, извинившись лишь за то, что в разговоре позволяю себе высказывания, которые обычно не приличествуют дамам.

— Но это как раз то, чего я искал, дорогая, — воскликнул он с совершенно очарованным видом, превознося мое лицо, фигуру и мое платье.

— Признаюсь, мадам, — добавил он со всей серьезностью, — что я и моя жена являемся, как говорят, либертарианцами и собрали узкий круг свободомыслящих господ для, — можно ли так выразиться? — того приятного времяпрепровождения, которое осуждается широким обществом, или же, говоря иначе, для того, чтобы пытаться это делать, поскольку редко когда удается найти такую возможность. Могу ли я вас пригласить повстречаться с моей супругой? С ней вы сможете беседовать даже более вольно, нежели со мной.

— О, я вовсе не распущенная женщина! Не в большей степени, чем она, разумеется. Мы только лишь поговорим, — сказала я, хотя всем сердцем затрепетала, встретив отклик на все изыски моего ума.

— Пойдемте же отсель, — к моему изумлению, заявил он, и после некоторых мягких возражений я была посажена в кэб, и мы отправились в их дом неподалеку, где меня встретила очаровательнейшая леди по имени Эвелин.

— Еще одна обращенная, моя дорогая, — сказал ей муж, представляя меня.

— О, что до этого, так я еще не знаю, — рассмеялась я, однако непосредственность дружелюбной атмосферы оказалась таковой, что я вскоре сняла верхнюю одежду, перчатки и шляпку и была приглашена выпить шерри с этой парой.

У Эвелин фигура — как песочные часы, несмотря на двух дочерей и сына. Волосы уложены так высоко, что вся лебединая шея остается совершенно открытой для восхищенных взглядов. У нее полновесные груди и полный, округлый задок. Морис, ее муж, обратил на себя ее внимание около года тому назад, в Риме. Они тогда оба овдовели, отнеслись друг к другу с большой любовью и скоро поженились. У Мориса есть свой сын и дочь.

— Я обрел небеса, женившись на ней, — сказал он и, склонившись на ручку ее кресла, откинул ее голову, крепко целуя в губы. Как я была бы рада, если бы Филипп мог сделать так при других! Мне так хочется иногда, чтобы меня видели во время любовного желания.

— Небеса и еще несколько домов, милый, — сказала его жена и рас¬смеялась. Мне явно следовало поднять удивленно брови, что я и сделала. Я держала в руке уже третий бокал шерри и весьма осмелела.

— Каким же образом? — спросила я, и сразу же мой вопрос показался мне наивным и глупым, но, видимо, удовлетворил их обоих. Эвелин поднялась и подошла ко мне. Такая особая походка мне в некотором роде знакома, и поэтому я сразу поставила свой бокал на столик у кресла. Она склонилась надо мной и поднесла свою руку к моему подбородку. Мой взгляд растаял в ее мерцающих глазах.

— Приходи завтра вечером и увидишь, — сказала она, а потом добавила еще нежнее: — Можно я тебя поцелую, чтобы скрепить наш уговор?

Я знала, что она поцелует меня в губы под взглядом Мориса. Он уже весь встрепенулся, как коршун. Чтобы немного ее подзадорить, я ничего не ответила, но тихонько приоткрыла губы. О, какие сладкие и мягкие были ее уста! Наши губы встретились, языки соприкоснулись, я почув¬ствовала, как она взялась за мое платье, но поспешно оттолкнула ее руку, едва она обнажила мои колени.

— Нет! Пожалуйста, пока не надо, — прошептала я, отворачиваясь. Наступило краткое молчание, она убрала руку, выпрямилась и раз¬гладила мое платье.

— Завтра в три часа пополудни? — спросила она.

Я встала, пошатываясь. Морис улыбнулся. «Поцелуй ее еще раз», — попросил он. Его глаза просто горели. Они даже не светились, а просто лучились, и не желанием, а радостью за нас обеих.

— Я буду завтра, и она это знает, — сказала я. Эвелин рассмеялась и захлопала в ладоши, говоря: — Господи, как ты мне нравишься! Ты придешь, правда? Да, я знаю, что придешь. Морис заедет за тобой в нашем экипаже, если хочешь.

— Нет, я возьму свой, — сказала я. Мне вовсе не хотелось попадать в зависимость, хотя бы даже к такой приятной компании. К тому же, я могла бы покинуть их в любой момент по своему желанию. Морис проводил меня в холл.

— Когда приедешь, она спустит с тебя панталоны, — сказал он, однако без малейшего намека на непристойность.

— Если только я останусь надолго, — поддразнила я. Обстановка была теплой и свободной, я не чувствовала с их стороны никакого тупого понукания, памятного мне по юности, когда игривые и похотливые мужчины вели себя со мной вольно, невзирая на мое желание.

— Наш экипаж отвезет тебя домой, дорогая, — сказал он и любезно проводил меня до него.

Если бы таким был Филипп, каким чудесным был бы наш брак!

Из дневника Ричарда

Вчера мама явилась домой в очень необычном расположении духа, не объяснив даже, где была. Она мурлыкала и напевала, но все время избегала меня. Эми весь день ехидничала и задирала передо мной нос. В любом случае, мне наплевать, что там она себе думает. Я попросил маму дать себя поцеловать, но она не разрешила и сказала, что больше мы этого делать не будем. Я обхватил ее, но она просто пришла в ярость и расстроилась.

— Могу я обнять тебя сегодня ночью? — спросил я.

— Нет, нельзя, милый Ричард, нельзя. Мы должны положить конец нашим проказам, — ответила она.

Я почувствовал себя опустошенным и пожалел, что у нас нет хорошенькой горничной, с которой я мог бы покувыркаться, а то наша вся сухая и плоская. Однако, на сегодняшнюю ночь у меня свои планы. Я всего лишь хочу поцеловать свою милую маму, но она ни за что не поверит, что это все, что мне нужно. Я припал на колено и поцеловал ее ноги.

— О, Ричард, не дави на меня, милый, пожалуйста, — сказала она, ушла наверх и заперла за собой дверь.

Если я осуществлю свой план, уверен, она не устоит.