Как только подарок для папы попал под своды монастыря Сент-Клэр, аббатиса Эрминия отправила голубиную почту в Ватикан. Она и не предполагала, что предложение будет воспринято всерьез, и швейцарские гвардейцы прибудут так быстро. Два дюжих солдата во главе с усатым капитаном, вооруженные копьями-протазанами и мечами-фламбергами, принялись ломиться в ворота монастыря, повторяя «Мир оливам», девиз тогдашнего папы Римского. Разбуженная страшным грохотом, сестра-превратница побежала искать дежурную монахиню, та разбудила аббатису, и ведро с «подарком» было передано в лапы папских наемников. Теперь оставалось ждать и надеяться, что разрешение и деньги на постройку органа прибудут так же быстро, как и гвардейцы. Но ожидание затягивалось, и аббатиса занялась текущими делами.

Вначале она переселила монаха Доменико из кельи в домик отца Ромеро, и болтушки-монахини, шептавшие о неправедном использовании кастрата, сразу прикусили языки. Доменико и Ромеро, несмотря на разницу в возрасте в двадцать лет, сдружились и «кастрат» частенько ночевал у исповедника и помогал ему при исповеди, разумеется, не в самой исповедальной кабине. В гости к Ромеро приходили и аббатиса, и Агнис, иногда приводившая с собой послушницу Клариссу, которой Доменико был особенно рад. Они часто уединялись в кладовой, где она охотно обнажалась. и молодой монах нежно гладил ее конические грудки и губки, поросшие редкими светлыми волосами, порой доводя ее до бешенства. Несколько раз она со слезами на глазах просила войти в ее девственное лоно, но Доменико помнил об словах Эрминии, призывавшей его быть осторожным с девственницами, которые, и Кларисса в их числе, готовились к празднику конфирмации. Максимум, что они могли себе позволить, это сосать клитор и член друг у друга.

Однажды отец Ромеро уехал в город исповедовать больную богатую горожанку, остался в ее доме на ночь, и Доменико ночевал один. Он уже развязал конский волос, который помогал удерживать яички в брюшной полости, и наслаждался округлостью мошонки. В этот момент в его каморку влетела обнаженная Кларисса. Рясу, рубашку, и даже головной убор послушницы она оставила в своей келье. «О, Доменико, возлюбленный мой брат!», – воскликнула она. – «Возьми меня, как муж берет молодую жену в первую брачную ночь!». При этом она упала в его постель и широко раздвинула стройные ножки. Доменико тоже был обнажен, его член донельзя напрягся, и монах уже сделал движение навстречу пожеланию Клариссы, чтобы пронзить ее своим копьем любви, но тут кто-то грубо схватил его за плечи, и отшвырнул в сторону. Это была дюжая охранница Эрминии, молчаливая Тереза, а за ее широкой спиной маячила вторая – Жозефина. Обе были в длинных черных рясах с капюшоном, а их талии вместо вервий украшали плетеные бичи из бычьей кожи. Тереза и Жозефина ростом превосходили любую монахиню на целую голову, ходили тяжело, впечатывая в камень тротуаров каждый шаг, и говорили низким, почти мужским голосом.

Тереза, не говоря ни слова, схватила его за мошонку и торжествующе закричала:

— Ага! Я же говорила, что он не кастрат! Яйца на месте! А ты спорила!

Голая Кларисса отползла в угол постели и замерла в ужасе.

— Ты победила, сестра, – более спокойно сказала Жозефина. – Теперь и я вижу, что он не кастрат. Но ты можешь зачать от него и покинуть монастырь.

— Ты тоже можешь зачать и оставить монастырь, – ответила ей Тереза. - Здесь, – Она потрясла большой рукой его мошонку. – Намного хватит. Но мы хотим остаться в монастыре, не правда ли?

— И тебе хватит, милая девушка, – сказала Жозефина, обращаясь к Клариссе. – Ты тоже можешь зачать.

— Зачать, это значит родить ребенка? – робко спросила Кларисса.

— Да. Через некоторое время.

— Как Мадонна?

— Не совсем. Мадонне для непорочного зачатия понадобился Святой дух, а тебе понадобится добрый мужчина наподобие нашего Доменико.

Молодой монах уже оправился от своего разоблачения и выглядел довольно бодро, с интересом поглядывая то на гигантш, то на маленькую, по сравнению с ними, Клариссу, которая по-прежнему сидела в дальнем углу постели, сжавшись в комочек. Разумеется, он был мог зачать ребенка с кем угодно, потому что его член был давно напряжен, и подрагивал от обилия накопившейся в теле семенной жидкости.

— Пожалуй, я не готова, – нерешительно сказала Кларисса. – Да и аббатиса будет против.

— Тогда сиди и смотри! – сказала Тереза и задрала подол своей рясы.

К ней, полуобнажившейся, подошла ее сестра и сделала тоже самое. И только тогда робкая послушница и разоблаченный псевдокастрат поняли, какие разные эти близнецы. Доменико и Кларисса с величайшим изумлением увидели, что у Жозефины спереди висел небольшой, раза в два меньше, чем у Доменико, но самый настоящий член, а у Терезы узкая половая щель начиналась от самого живота и уходила в темноту междуножия.

— Вы такие разные! – одновременно сказали молодые доминиканцы. – Почему?

Тереза опустила подол рясы и присела рядом с монахом, а Жозефина заняла место с другой стороны.

— Хочешь знать? – спросила она послушницу.

Та, молча, кивнула.

— Тогда иди ближе.

Кларисса подобралась ближе, а Тереза усадила ее к себе на колени.

— Ну, слушайте! – сказала Жозефина и начала свой рассказ.

— Мы родились в довольно бедной семье, где было много детей, но первыми родились два мальчика, тоже близнецы. Когда матушка оправилась от нелегких родов, в чем ей помогла соседка-повитуха, она начала кормить нас грудью. У нее всегда были разные груди, левая – поменьше, а правая – побольше, и больше молока доставалось Терезе, а мне меньше. Откуда я это знаю? От братьев. Матушка постоянно кого-нибудь кормила большой белой мягкой грудью, даже на ночь она клала рядом с собой очередного орущего младенца, и давала ему грудь, а мы с сестрой Терезой ему завидовали, потому что испытывали постоянный голод. Отец целый день работал, летом в поле, зимой ходил по деревням и плотничал, и появлялся дома только для того, чтобы зачать очередного крикуна. Это ему удавалось хорошо, и к сорока годам матушка родила девятнадцать детей. Отец совсем исхудал, стараясь прокормить голодную ораву, матушка тоже старалась изо всех сил, но они находили время уединиться в хижине, чтобы слиться в единую фигуру и произвести на свет очередного голодного младенца. Когда подошел срок, и в хижине появилась повитуха, она обнажила огромный матушкин живот, долго слушала что-то, припав ухом к телу роженицы, и сказала:

— Будет тройня. Я слышу три сердца.

Нас немедленно удалили из хижины, и мы долго слушали крики матушки, ругань отца и оправдания повитухи. Когда все стихло, пришел отец и объявил, что матушка родила трех мертвых младенцев и скончалась сама. Впервые за много лет все дети молчали, тесно прижавшись друг к другу, а отец, прогнав повитуху, начал ладить гроб и крест. Поскольку досок было купить не на что, он разобрал стену сарая. Когда все было готово, пришел священник и сделал то, что должен. Когда траурная церемония завершилась, он забрал последние деньги и уселся за стол помянуть покойницу вином и черствым хлебом.

С тех пор в нашем доме начался настоящий ад. Отец продавал плотницкие инструменты, и на это пил в таверне, а потом развлекался с проститутками, позабыв о детях. Когда же инструменты кончились, он начал продавать детей. Кого в богатые бездетные семьи, а кого – в работники. Первыми исчезли наши старшие братья, а затем и все остальные. К тому времени мы с сестрой, несмотря на постоянный голод, начали неудержимо расти, и вот тогда-то проявились наши различия. Если попросту сказать, Тереза обзавелась большой грудью и длинной щелью, а я – большой, как у мальчиков, штучкой. Вот тогда-то в нашем доме появился изысканно одетый господин, приехавший в богатой карете, и изъявивший желание на нас посмотреть. Отец, как всегда пьяный, сорвал с нас лохмотья и поставил на свет. Господин ощупал мой мужской отросток, недовольно покачал головой, а Тереза понравилась ему больше, и он сказал, что хочет ее попробовать.

— Тереза, а теперь рассказывай ты, – сказала Жозефина и замолчала.

Тереза нахмурилась.

— Тут и рассказывать особенно нечего. Тот господин усадил меня на колени и начал везде щупать – бока, груди, половую щель. Он был очень доволен, а я почувствовала под собой огромный бугор, выпиравший из его шелковых панталон, затем вынул гигантский член, и усадил меня снова. Я поняла, что происходит что-то ужасное, мне было больно и страшно, а когда господин вытащил из меня обмякший окровавленный член, я и вовсе потеряла сознание.

— Господин, уезжая, оставил на столе горку монет, сказал, что это задаток, и он приедет еще, – добавила Жозефина. – Отец схватил деньги и побежал в таверну, где оставался до утра, а я, как могла, вытирала и успокаивала сестру. Господин, и правда, приезжал еще несколько раз, но потом произошел чрезвычайный случай. Отец, видя толстый кошель с золотыми монетами, совсем обезумел. Он схватил последний инструмент, который у него остался, тяжелый топор и ударил господина по голове, а потом схватил кошель и убежал в таверну, оставив нас наедине с покойником. Утром приехали солдаты, унесли мертвого господина, а мы с сестрой убежали, куда глаза глядят. Долго мы скитались по округе, прося милостыню или занимаясь простой работой, пока не прибились к монастырю Сент-Клэр. Добрые сестры нас приютили, вымыли и накормили, а поскольку невзгоды нас закалили, мы стали охранять ворота монастыря, и, наконец, много есть, иногда собирая объедки с монастырского стола. Некоторое время сестры удивлялись моему мужскому органу, и даже приходили на меня посмотреть, когда я мылась, но потом привыкли.

— А как вы оказались приближенными к аббатисе Эрминии? – робко поинтересовалась Кларисса.

— Тогда некоторые монахини подверглись беснованию. Они, голые, бегали по двору, нападали на благонравных монахинь и принуждали их лишиться девтвенности. Напали они и на Эрминию. Только мы оказались поблизости и загнали их в лазарет, где сестра Агнис принялась их лечить. А я так и осталась девственницей. Давно хотела с ней расстаться, даже обращалась к сестре Агнис, но та исповедует принцип «Не навреди». И вот я здесь!

— А почему тебе не попросить об этом сестру? – спросил Доменико. – Я полагаю, что она вполне бы справилась. Или решить эту проблему с помощью своих пальцев.

— Не женское это дело лишать девственности других женщин, – ухмыльнулась Жозефина. – Впрочем, если ты отказываешься...

— Нет, нет! Я готов! – воскликнул Доменико, показывая ей темно-красный член с вздувшимися венами и светлой каплей на вершине головки. – Только нужно какое-то масло, чтобы он скользнул внутрь.

— Да какое там масло! – басом взревела Жозефина, срывая с себя рясу. – Сяду на твой член, и все! Только ты сделай так, чтобы я после не ходила с животом.

Обещать Доменико не стал. Он просто откинулся на спину и выставил член вертикально.

Тут произошло следующее. Несмотря на поздний час, в домик отца Ромеро вошли аббатиса Эрминия и травница Агнис.

— Вся компания в сборе! – воскликнула Эрминия. - Доменико, Кларисса и две сестренки! И, кажется, собираются заняться интересным делом в объятиях кастрата!

И тут же добавила:

— Да он и не кастрат вовсе! Ну, хитрец, обвел старуху вокруг пальца!

— У нас имеется сомнение, уважаемая Эрминия, – важно сказал Доменико, нежно поглаживая член. – Как отнесется община монастыря к появлению беременных сестер?

— Пусть это тебя не беспокоит, брат Доменико, – ответила Агнис. – Есть тайные средства, применявшиеся древнегреческими гетерами, останавливавшие менструации. Я нашла прямую связь между прекращением оных и зачатием. С некоторых пор я добавляю эти средства в пищу.

— Так что наслаждайтесь жизнью! – радостно добавила Эрминия и первая полезла на член Доменико...