— Сестры! – низким хрипловатым голосом сказала матушка настоятельница. - Сегодня после обедни жду вас у себя в келье. Дело в том, что в наш город приезжает епископ Джованни ла Мичелла, чтобы получить от нас лечение. Приезжает тайно, в сопровождении только двух охраннков-монахов и кучера. Встреча состоится в гостевом доме за территорией монастыря на окраине города, поэтому оденьтесь, как горожанки. Со мной поедешь ты, сестра Агнис, ты, послушница Кларисса и мои любимицы - близнецы Жозефина и Тереза. И, пожалуй, еще из старух, эта толстая, как ее...

— Сестра Феодора, – сказала послушница.

— Всем быть чистыми, надушенными, насурмленными и нарумяненными. Кларисса, ты все еще девственница?

— Да, матушка! – робко ответила красавица-послушница.

— Очень хорошо! Неизвестно, кого захочет в этот раз этот старый извращенец. Сестра Агнис, твои средства готовы?

— Готовы, матушка! – ответила сестра Агнис, лекарка монастыря Сент-Клэр. - И испытаны на нищих и бездомных.

— Замечательно! Теперь занимайтесь своими делами, а я займусь своими. Все свободны, а ты, сестра Агнис, позови ко мне близнецов.

Сестра Агнис и послушница Кларисса поспешно покинули келью настоятельницы, а вместо них появились Жозефина и Тереза, обе, для женщин, высокого роста и могучего телосложения. Но самое главное, они были молчаливы, как каменные истуканы.

А тем временем Агнис и Кларисса торопливо шли по длинному монастырскому коридору. Предстояло собрать лекарства и снадобья, предназначенные для лечения престарелого епископа, тщательно вымыться и переодеться в мирскую одежду...

.. В моечной на каменной скамье сидела старая монахиня Феодора, которая не столько мылась, сколько поливала холодной водой на свои чудовищные груди и покрытый седой щетиной выпуклый лобок. У ее ног на полу сидела Кларисса, а чуть поодаль на другой скамье сидела травница Агнис и прислушивалась к рассказам Феодоры. А та рассказывала о своей молодости.

— Когда я была, как ты, Кларисса, столь же юна и прелестна, дьявол толкнул меня в низ живота и послал в кусты смотреть за купающимися парнями. Они были великолепны, тонки, гибки, как стальные пружинки, не очень сильны мускулами, но неутомимы в своих забавах. Все уже с волосами внизу живота, и их отростки были велики и крепки. Они, эти отростки, торчали, как обломанные сучья дерева. Парни их трогали и так, и эдак, но большинство зажимало «сучки» в кулаке и делало движения туда-сюда.

Феодора приставила сжатый кулак к лобку и показала эти движения.

— Они так недолго двигались, потому что начинали стонать и дышать так сильно, что даже я, находясь на почтительном расстоянии, слышала эти стоны и судорожные вздохи. А затем началось совсем невероятное! Один за другим парни стали извергать из своих «сучков» струи жемчужной жидкости, совсем непохожей на мочу, и не непрерывной струей, а как бы дробной. При этом они громко стонали и дышали еще шумнее, а некоторые падали на песок и замирали, глядя на себя и других парней вытаращенными глазами. Некоторые из них продолжали трогать свои «сучки», а иные просто ждали, когда извержения закончатся. Мало по малу их «деревяшки» превращались в мягкие тряпочки и мирно повисали на кожаных круглых мешочках. А потом некоторые из них уходили, а другие оставались, и все начиналось снова. Когда их осталось трое, они заметили меня, и вытащили из кустов. Затем двое держали, а третий, самый сильный, разорвал на мне платье и рубашку, раздвинул ноги и приставил свой «сук» к моим маленьким нижним губкам.

— Ну, а дальше? – еле переводя дух, спросила Кларисса. – Что было дальше?

— А дальше он вдвинул свой «кол» в мое нежное нутро! Меня словно молния пронзила, и я забилась в их руках от боли и от наслаждения одновременно. Старший парень продолжал свои движения внутри меня, и вскоре я почувствовала толчки внутри, а парень затрясся, как в лихорадке. Его «кол» сделался мягким, как сырое мясо, он вытащил его из меня, и отошел в сторону, а товарищи его заменили. Так продолжалось до ночи, а потом они ушли, оставив меня лежать на песке.

Слушая Феодору, лекарка и травница Агнис усмехалась углами рта. И как не усмехаться, если ее рассказ о том, как крестьянские парни лишили ее девственности, обрастал с каждым разом все новыми, еще более красочными подробностями.

— А что потом?

— Я добралась домой только к рассвету. Отец, видя мое разорванное платье, выгнал меня из дома, обозвав шлюхой. Матушка пыталась меня защитить, но отец был главным.... К полудню я добралась до порта, нашла таверну, и добрые люди, выслушав мой рассказ, меня приютили, накормили и обогрели. За это я должна была прислуживать по вечерам, когда посетителей было много, слушать их сальные шуточки и терпеть их прикосновения. А через неделю хозяйка таверны меня осмотрела, и ночью ко мне в каморку пришел первый гость, английский матрос, а вслед за ним посетители пошли косяком. Приходили англичане, не обижали, но платили за услуги скупо, французы, которые пользовались мною страстно, но норовили сбежать, не заплатив вообще, иногда заходили и русские матросы, которые были вежливыми, щедрыми и дарили на память разные безделушки. Не знаю, было ли это в их характере, или из-за того, что они приходили не одни, а с огромным начальником, вооруженным толстой веревкой с узлом на конце. От них я научилась некоторым русским словам. Например, когда хочешь чем-то восхититься, нужно сказать: «Бля!». А если тебе кто-то надоел, скажи: «Пошел на хуй!». А если ты чем-то расстроена, говори: «Пиздец!». Больше я и не припомню.

— А потом, что было потом? – затрепетала от любопытства Кларисса.

— А потом меня стало по утрам тошнить, затем у меня начал расти живот и груди. Я забеременела и больше не могла принимать по ночам гостей. Хозяйка, когда мой живот стал заметен всем, показала мне на дверь. Я взяла свой узелок и ушла, куда глаза глядят. Поскольку мои глаза смотрели на север, я оказалась поблизости от монастыря Сент-Клэр. Сделав недалеко от стен шалаш из веток и листьев шалаш, я в нем жила некоторое время, скудно питаясь на подаяние от прихожан монастырского храма. Вскоре я родила мертвого ребенка, а сбежавшиеся на мои крики сестры похоронили его на монастырском кладбище. Через некоторое время я стала помогать сестрам по хозяйству, работать в саду и на огороде. А затем стала послушницей, а еще через некоторое время приняла постриг. Так я стала сестрой Феодорой.

— Какой грустный рассказ! – со вздохом сказала Кларисса. – Я сейчас заплачу!

— Спасибо на добром слове! – улыбаясь сквозь слезы, промолвила Феодора. – Не плачь, прекрасное дитя, все в прошлом. Лучше иди ко мне. Я тебя поцелую!

Феодора расставила толстые бедра, привлекла к себе поднявшуюся с пола Клариссу и поцеловала ее в мраморный лоб. Затем расцеловала ее прекрасные синие, как италийское небо весной, глаза, наливные атласные щечки, алые пухлые губки, а потом и мягкие девичьи грудки. Сестра Феодора втянула крошечные, еще не успевшие огрубеть, сосочки в рот и принялась их теребить языком. Кларисса громко застонала, и ее стон отозвался мятущемся эхом под высокими сводами моечной. Тогда Феодора перевернула Клариссу головой вниз, ухватив ее за тонкие ноги на уровне щиколоток, и впилась поцелуем в ее нежные нижние губки. Зажав голову Клариссы между ног, Феодора ласкала ее крошечный клиторок, а Кларисса, повторяя все за немолодой наставницей, нашла губами ее крупный, как ягода крыжовника, клитор, и прихватила его зубками. Теперь обе, и сестра Феодора, и послушница Кларисса, сотрясались от восторга.

Было странно наблюдать такую любовь между пожилой женщиной и юной девушкой. Но Агнис нашла это зрелище настолько возбуждающим, что скоро сама присоединила свой голос к кричащим от восторга Клариссе и Феодоре. Она натирала свою щель ребром ладони, задевая источник похоти огрубевшей кожей руки. Неизвестно, сколько это продолжалось, если бы на вопли этой троицы не явилась матушка-настоятельница Эрминия со своими дюжими охранницами.

— Упражняетесь? – поинтересовалась она с порога. – Хорошо, но пора одеваться и ехать в гостевой дом. Думаю, его преосвященство епископ заждался нашего лечения.

Монахини торопливо окатили друг друга холодной водой, погасив остатки похоти, тщательно вытерлись и облачились в те платья, которые принесли Жозефина и Тереза. Поначалу эти мирские одеяния показались им немного странными, потому что совершенно не закрывали грудей, и лишь благодаря широким пелеринам «белые лебеди» монахинь и «голубки» Клариссы были спрятаны от любопытных глаз. В такое же платье с пелериной была одета и сама Эрминия. И лишь Жозефина и Тереза остались в привычных для себя монашеских одеждах. Затем все сели в черный монастырский возок без окон, обитый черной кожей, Жозефнна вскочила на козлы, а Тереза – на запятки, и возок, грохоча по булыжной мостовой стальными ободами, выкатился за ворота. Благородная миссия началась!