Теперь Ральфа Кейна обуревали самые странные и противоречивые чувства. Вполне естественно, что у него, как у главы семейства, всегда была привычка занимать место первым во главе стола, однако войдя в тот вечер в столовую, он был поражен, обнаружив, что его дочь Астрид уже восседает там в самой царственной позе. На ней было надето вечернее черное платье, плотно облегавшее ее привлекательную фигуру, на шее красовалось черная бархотка-колье на манер ее наставницы, в красивых ушках мягко покачивались серьги-подвески, каждая с бриллиантом чистой воды, а на пальцах и запястьях сверкали украшения, которыми она себя одарила.

— Патрисия сядет справа от меня, Джемайма — слева. Папа, ты сядешь рядом с Патрисией. — распорядилась она.

На мгновение показалось, что изумленный донельзя pater familias [отец семейства (лат.). В римском праве обладатель этого статуса имел одинаковую и безграничную власть над женой, детьми, рабами и вещами, поэтому здесь можно увидеть тонкую шутку автора, намекающего на роль и положение главы семьи в викторианской Англии. – примечание переводчицы] может взбунтоваться, но тут заиграли светом драгоценности Астрид, одновременно так же блеснули ее глаза, и — невероятно! — но сейчас они напомнили ему его тетушку в ее самом властном настроении. Патрисия зарделась, Джемайма изумленно уставилась на нее, но когда подали первые блюда, все волнения поутихли.

— Патрисии и Джемайме необходимо обновить гардероб, папа. Я прослежу, чтобы все было обустроено как надо. Им нужно будет открыть депозит в городе, в новом торговом центре в городе, чтобы они больше не расстраивались в своих желаниях. Завтра ты позаботишься об этом, папа. — распорядилась Астрид, деликатно помешивая ложкой свой Vichyssoise. [вишисуаз, французский луковый суп-пюре – примечание переводчицы]

— Эээ... да... ну конечно, моя дорогая... именно это я и собирался сделать, — пробормотал ее ошеломленный отец, который не знал, куда смотреть и как себя вести. Он не мог не заметить, что Астрид выглядела ослепительно, самой красивой из всех сестер. Веселая улыбка заиграла на ее устах, когда она посмотрела на него.

— Что бы ты не собирался сделать, папа, я вправе ожидать, что сначала это обсудят со мной, — сухо ответила новая хозяйка. — Патрисия, ты должна сегодня вечером прийти ко мне в комнату. Помни об этом!

— Да, конечно, Астрид, — потупив взор, робко ответила Патрисия, которая предпочла бы, чтобы такой приказ был отдан ей вне пределов слышимости ее сестры и отца. Однако ничего не оставалось, как повиноваться.

Ни у кого из троих, сидевших за столом под пристальным взглядом Астрид, уже не было никаких сомнений в том, что на них обрушилась новая эра, подобно удару грома. Как, собственно, и у Джона, который все больше и больше замечал холодные взгляды, которые бросала на него его новая хозяйка, пока он помогал Крисси прислуживать за столом. Его разгоряченный разум, не переставая, думал о том, что он будет проделывать с этой гибкой и проворной леди, которая, — он был убежден в этом, — наконец поддалась его мужским чарам. Однако теперь холодный ветер сомнения проник в него, потому что ему показалось, что ее настроение изменилось с игривого и соблазнительного скорее на замкнутое и угрожающее. Не рассеялось это чувство и тогда, когда в доме воцарилась окончательная тишина. Он припомнил: «Сорок толчков туда и обратно», — сказала она тогда. Это было слишком много для мужчины, находящегося в отменном состоянии, который вдруг обнаружил, что его мужской орган утонул в новой сладкой манящей девичьей киске. Это был самый странный приказ, который ему когда-либо отдавали.

Ближе к полуночи он сделал свой последний обход и погасил лампы. Ночь была достаточно теплой, и все же он вздрогнул, когда потной ладонью повернул ручку двери, ведущей в будуар Астрид. Он ожидал встретить темноту, однако внутри горел слабый свет. Не на шутку дрожа от предвкушения, он с некоторой робостью толкнул дверь, чтобы та распахнулась. «Она будет лежать в постели, полуголая, и ждать его», — он не сомневался в этом, но все же, все же, как она себя поведет? Можно ли было всему этому доверять? С тех пор, как она вернулась, ее не узнать, у нее всегда очень странное настроение.

Астрид не спала. Более того, она даже не была в кровати. С хлыстом в руке, она стояла перед ним, расставив ноги. Это были ноги такой красоты, какой Джон никогда не предполагал в жизни увидеть. Обтянутые черными чулками и в коротких сапожках, они обнаженными предстали его благоговейному взору почти до места соединения бедер. Однако дальше ее фигура была скрыта кружевным подолом темно-синей ночной сорочки. Кроме этого, больше на Астрид ничего не было.

— Входи же скорее! И закрой дверь, болван! — прошипела она.

Затем Джон увидел кровать, на которой стояла Патрисия. Однако он не мог знать, что это она, потому что голова и плечи девушки были укрыты простыней, наброшенной сверху. Патрисия была обнажена до чулок, поставлена на колени и согнута пополам, не в силах пошевелиться, поскольку была стянута веревками и ремнями, которые ее удерживали. Кляп во рту заглушал крики, которые уже давно превратились в жалобные всхлипы. На бледном вздыбленном шаре ее обнаженной попки виднелись розовые полоски от кожаных ремешков.

— М... м... мисс? — задохнулся от волнения Джон, хотя при первом же взгляде на великолепные ноги Астрид и манящие полусферы Патрисии его член увеличился в размерах с поразительной скоростью.

— Стань на край кровати! Спусти бриджи, парень, и заведи руки за спину. Чего ты возишься? Если будешь колебаться, я позвоню папе и скажу, что ты напал на меня! Ты не знаешь, кто сейчас перед тобой, и в настоящее время тебе и не нужно знать это. Ну же, покажи свое мужское естество и ядра — ее нужно хорошенько взбороздить!

Джон торжественно выслушивал приказы молодой женщины ранее, и принял их, какими бы странными прихотями они не казались, ведь ему хотелось так яростно взобраться на девушку, и полностью подчинить ее своей воле. Теперь же до него стала доходить другая правда, потому что, пока Астрид говорила, кожаные ремни ее хлыста облизывали его ноги, заставляя его вскрикивать и ускорять шаги, повинуясь воле молодой госпожи.

Осмелившись не свалиться на бок на бедро, как подсказывал ей инстинкт, Патрисия замерла и услышала приглушенные звуки приготовлений Джона. Его ядра стали огромными, и, как удовлетворенно отметила Астрид, были размерами под стать его стержню, к которому она даже не соизволила прикоснуться, получив бóльшее удовольствие от того, что крепко связала его запястья за спиной.

— Сейчас мы увидим, Джон, ценность твоих услуг для тех дам, которых я призову за тобой, — заявила юная повелительница, жестом приказав ему как можно удобнее забраться на край кровати, так, чтобы красное навершие его твердого копья угрожающе покачивалось рядом с предлагаемой Патрисией расселиной.

Изобразив на своем лице презрение к тому жесту, который ей пришлось сделать, Астрид надавила на пружинящий стержень его инструмента, чтобы он мог лучше атаковать влажную щелку Патрисии. Удовольствие, которое ее дорогая сестра должна была получить от своего первого любовного акта, было тем, чего тогда так сильно желала Астрид.

Стон удовольствия сорвался с губ Джона при мимолетном прикосновении ее пальцев, — стон, который вызвал гримасу неудовольствия на лице его хозяйки. Она хорошо знала, что парень мог полностью видеть все белые упругие шарики ее грудей, когда она наклонилась к нему.

— Ты будешь вести себя тихо! — прошипела она. — Заставь себя войти в нее сейчас же и держись!

Когда выпуклая головка этого огромного члена впервые вошла между любовных складок Патрисии, из-под простыни донесся тонкий, приглушенный вой. Набухшие и влажные от легкой порки, которую устроила Астрид, они с трепетом приняли горячий и очень твердый ствол. Выпучив глаза и отчаянно желая, чтобы он только мог коснуться их грудей или ягодиц, Джон медленно вводил в устье свою пику, и Астрид внимательно наблюдала за каждым движением его крепких чресел.

Бедра Патрисии дико качнулись. Так же, как член майора ощущался в ее тугой попке, так и огромный орган Джона ощущался сейчас в ее сокровищнице, когда он раздвигал бархатные стенки, стремясь там полностью укорениться. Фыркая от наслаждения, он дюйм за дюймом совершал свое непристойное проникновение, к огромному удовлетворению Астрид, которая сама подавила извивания своей сестры, удерживая ее за талию, не оставляя Патрисии ни малейшего шанса посопротивляться. Задыхаясь сквозь кляп, она наконец почувствовала, как член вошел в нее полностью, а крупные ядра Джона повисли у нее снизу.

— Замри там! — скомандовала Астрид, которой очень хотелось сбросить простыню и увидеть в этот момент лицо сестры.

— Ооооо, мисс, какая она тугая... какая прелестная, тугая и жаркая! — прохрипел камердинер, который в порыве страсти совершенно забыл обет молчания, который он дал. Но ему быстро напомнили об этом. Быстрая, как молния, Астрид выпрямилась и стала позади него, — движение, которое она завершила, направив всю силу презрительно засвистевшего хлыста на его мужественные ягодицы.

— Ты научишься молчать, идиот! — выдохнула она под аккомпанемент крика Джона, чей член задергался и запульсировал в крепком объятии любовного гнездышка Патрисии. — Ты научишься повиноваться, Джон, беспрекословно и без лишних слов! Удовлетворяется не твоя похотливая натура, а воля женщины — нет, двух! — ибо та, которая получает твой член, получает его естественным образом. Трахни ее сейчас же, но медленно, пока я считаю толчки, и да поможет тебе небо, если ты кончишь слишком рано!

Однако описав это достойное упражнение, мы опустим занавес. Достаточно лишь сказать, что Патрисия была так хорошо накачана, что сперма ее покорителя буквально покрыла пеной все ее бедра и оставила блестящими завитки ее любовного гнезда. А поскольку ее натура к этому времени стала в высшей степени страстной и пылкой, она немало поспособствовала успеху всевозможными хитрыми выгибаниями и движениями, извлекая из мужчины последние жемчужные капли тем образом, который очень понравился Астрид. Потом Джона несколько раз склоняли постоянно демонстрировать свой член, и предложить еще больше своего семени. Но это не увлекло Астрид, которая, ослабив путы на его запястьях, вытолкнула его в коридор, все еще с бриджами на лодыжках, и тем самым устроила гораздо более комичное зрелище, чем хотелось камердинеру. Но все-таки он был настолько взволнован произошедшими событиями, что счел необходимым еще дважды в ту ночь удовлетворить себя рукой в постели, чтобы избавиться от излишков своего нектара.

После, развязав сестру, Астрид быстро прекратила всякую суету.

— Довольно, Патрисия. К своему большему удовольствию, ты вскоре будешь наслаждаться многими другими подобными членами, хотя тебе неплохо бы иногда привязываться к какому-то одному. Сейчас меня больше занимает вопрос о леди Смитерс. Я много размышляла и строила свои планы. Слушай меня внимательно, Патрисия...

— Охоххх, Астрид, я чувствую себя такой дрожащей, такой влажной, липкой и развратной!

— Тссс, глупышка, конечно, чувствуешь. Причина твоей странности не только в том, что тебя основательно трахнули, но и в том, что, при всем естественном желании твоей юной женственности, ты могла бы быть оттраханой снова и снова этой самой ночью, если бы у тебя было подходящее настроение. Так и будет, потому что вы с Джемаймой действительно мои дорогие любимицы.

Прижимая обнаженную фигуру сестры к своей, и позволяя своим ногам в чулках приятно тереться друг о друга, Астрид продолжила изложение своих планов. Патрисия слушала с возбужденным благоговением, а к концу их беседы стало заметно, как она ласкает своими пальцами киску своей сестры.

— Мы договорились, поскольку мне понадобится твоя помощь, Патрисия.

— Д... д... да, Астрид, дорогая, хотя это очень развратно.

— Что за чушь! В моем сердце совсем нет разврата, точнее его не больше, чем у тебя. Думаешь, это развратно, что я приставила тебя к члену Джона?

— Н... нет. О, я не знаю, ты меня так смутила! Признаюсь, что его орган был очень сильным и мощным, и, — ооох! — как он меня накачал! Неужели все мужчины так поступают?

— Да, но при условии, что они хорошо обслужаны, воспитаны, а иногда и возбуждены — но не всегда удовлетворены. Я полагаю, что лучше всего подходит мужчина в возрасте от тридцати до пятидесяти лет, потому что их тела все-еще сильны и энергичны, и они могут быть обучены лучше, чем многие молодые юноши. Главная задача мужчин — доставлять удовольствие женщинам, запомни это раз и навсегда, Патрисия. И тем не менее, иногда им могут потакать в их капризах. Во многом это зависит от их темперамента, точно так же, как женщине иногда необходимо, чтобы ее отшлепали по попке. Со временем ты начнешь лучше понимать это, сестрица. Помни, что ты, как и Джемайма, повинуешься мне.

— Будет ли она... будет ли она н... насажена на член Джона?

— Об этом я подумала не больше, чем подумала о роли, которую будет играть наш папа. Время от времени его будут вызывать, чтобы он представляся вам обоим.

— О! О, нет, Астрид! Нет!

— Успокойся, дитя мое! Разве ты еще не ребенок по сравнению со мной? Теперь тебя надо будет накачивать чаще, чем ты думаешь. Его член и так уже сильно напрягся при виде твоей обнаженной попки. Или ты предпочла бы, чтобы я отправила его к леди Смитерс?

— О, нет! Это все испортило бы! Мы действительно оказались бы уничтожены!

— В таком случае никакие жертвы не будут напрасны. Через некоторое время ты больше не будешь считать это таковым, и начнешь принимать приветствие его члена с такой же готовностью, как и любое другое. Наше наследство не должно быть поставлено под угрозу. Кто теперь тобой командует?

— Ты, Астрид... никто, кроме тебя, — пробормотала Патрисия, пряча покрасневшее лицо.

— Да будет так! И если в будущем у тебя возникнут сомнения, я вытрясу их из твоей задницы, ты хорошо меня знаешь. Ты хорошо меня услышала, не так ли?

— Да, Астрид...

— Полагаю, что ты начала лучше приспосабливаться к моим желаниям, хотя ты все еще новичок. Ложись на спину, дорогая, и широко раздвинь бедра. Вот так... Хорошо... Дай мне свой язык. Теперь забудь, что мы сестры! Сейчас мы всего лишь две женщины в муках желания. Ах, как подрагивает твой живот, когда я дразню твой клитор! Ты должна научиться больше контролировать себя. Убери свой язык. Лежи спокойно, не дергай так попкой. Ах ты, похотливая девчонка... успокойся же!

— О, оооо! Твой п... п... палец... он меня так возбуждает! Он заставляет меня кончать!

— Тише, тише! Теперь должна быть тишина. Это лишь один из многих уроков, которые тебе предстоит усвоить, Патрисия. Мужчина не должен всегда видеть тебя в таком состоянии вожделения. Твое восприятие его члена должно быть холодным и требовательным, но все же случайными легкими движениями своей попки ты молча выскажишь свое согласие и покажешь, что тебе нужно. Теперь раздвинь ноги еще шире и выпрями их. Двигай попочкой, но очень медленно и плавно. Не шевели губами. Ах ты, маленький дьяволенок, ты снова дернулась своей киской к моему пальцу. Втяни свои чувства внутрь себя и держи их там. Ну же, постарайся, дорогая. Неужели ты не постараешься?

— Д... д... да, я... п... попробую. О, это трудно — я так хочу извиваться. Это кажется странным...

— Действительно, поначалу это кажется странным, но все же ты будешь черпать из этого силу, зная, что самец подчиняется требованиям и желаниям твоей киски. Сейчас я войду своим указательным пальцем. Используй свои мышцы, напирай на него посильнее.

— Аааааххххх! Оооо, Астр... р... р... рид, я кончаюююю!

— Тише! Ты не должна так говорить. Сдерживай себя. Позволь удовольствию просто волнами проходить через свое тело. Тогда все окажется в твоем распоряжении. А отдайся ты мужчине, — и все будет потеряно. Он будет использовать твое горячее, влажное гнездышко просто как святилище блаженства, в которое можно излить свою сперму. После этого ты станешь для него всего лишь прислугой. Тогда я бы только и делала, что презирала тебя за это...

С шипением выдыхая воздух через нос, и сжав губы, Патрисия пролила свои страстные любовные соки на тот самый палец, который так ее соблазнял. Ее глаза закатились, шея изогнулась, когда Астрид погладила ее влажный лоб.

— Итак, ты старалась, любовь моя, и старалась хорошо. Через мгновение я заставлю тебя кончить снова, и тогда тебе станет лучше. Разве ты не понимаешь, к какой цели я тебя веду?

— Чтобы... чтобы заставить мужчин повиноваться нам, — мечтательно пробормотала девушка.

— Или, как в свое время ты увидишь, заставить всех повиноваться друг другу. Как еще нам теперь управлять нашими делами и подчинить папу нашей воле? Ибо если мы этого не сделаем, то, несомненно, он выйдет за рамки наших желаний и продолжит свою близость с этой ужасной женщиной.

— О, я об этом не подумала! Но если мы всегда будем ненавистными, строгими и холодными, когда мы д... д... делаем это, тогда это будет не очень приятно, и они не захотят этого делать!

— Они? — эхом отозвалась Астрид с серебристым смехом. Она накрыла пальцы Патриции своей нежно пульсирующей ладонью. — Я рада, что ты думаешь во множественном числе, моя милая. Если бы я была еще более образованной, чем я есть, тогда я могла бы хорошо объяснить тебе все. Тебе достаточно знать, что мужчина, которому позволено — я говорю, позволено! — вложить свой член в твое гнездышко, будет вечно смаковать тайну твоей отстраненности, твоей холодности, будет в уме размышлять об этом и будет знать, что его странно наказывают за его греховные поступки, к которым он вынужден будет вскоре вернуться. Так бывает и с женщиной, которую крепко шлепают по попке и приставляют к мужчине.

— О да, я чувствовала то же самое, когда ты заставляла Джона делать это со мной. Ты заставляла нас обоих делать это, и я знала, что это очень развратно. Я хотела остановиться и в то же время я страстно хотела продолжать.

— Вот именно, моя милая. Со временем ты придешь к удовольствию только для себя. Это в твоей природе, и в моей. Это мы будем командовать. Другие сделаны из другого теста, и даже когда им будет позволено потакать своим прихотям, они все равно будут под нашим контролем, и с определенным трепетом и дрожью в себе они будут знать это. Я нашла, что именно так устроен наш мир. Такие, как они, навсегда вернутся в лоно — и этим лоном являемся мы!

— Но, когда мной овладевает мужчина, как я могу верить, что это так?

— Ты боишься, что он опустошит тебя, что сама страсть опустошит тебя? Ты избежишь этого, тренируя свои разум и тело, Патрисия,. Кроме того, ты всегда будешь готовить почву для своих действий. Страх, который ты внушаешь мужчине, будет одновременно внушать ему благоговейный трепет и возбуждать его — как и некоторых женщин. Не следует делать различия между полами, когда превыше всего удовольствие человека.

— Так вот почему ты выпорола Крисси сегодня вечером? Я знаю, что ты это сделала, потому что я видела это по ее походке, когда она спускалась вниз.

— Уроки нужно давать как можно раньше, Патрисия. Крисси теперь хорошо знает свое место — так же хорошо, как и знает, какое наслаждение может дарить мой язык, потому что я заставляла эту маленькую шалунью кончать снова и снова после того, как хорошенько разогрела ее попку. Теперь она связана со мной так же крепко, как и ты, и не будет испытывать никакого удовольствия, кроме как по моему приказу. И так должно быть со всеми, кто живет здесь. Но теперь, дорогая, я дам тебе второе упражнение, а после мы обсудим падение леди Смитерс!