ПРАВДА

— Так завершилось моё второе романтическое свидание с Асахиной Микуру.

Произнося это, я не мог оторвать взор от собственных грязных ногтей. Не мог поднять голову и хотя бы попробовать прямо взглянуть в лицо своей собеседнице.

Так же, как не был в силах прервать эту удушливую саморазоблачительную скользкую исповедь.

— С моей рукой в сперме. С моими сладкими стонами, боготворящими эту тварь, это чудовище, эту мразь, для обозначения которой я не могу найти теперь слов. Под преисполненным ужаса взглядом девушки, думавшей, будто мне доверяет.

Молчание Юки Нагато было мягким как балдахиновый занавес над постелью. Сглотнув слюну, перепроживая повторно случившееся, я добавил глухо:

— Я не сказал ей правду, так или иначе. Я не мог.

Сомкнув глаза, я вернулся мысленно в позавчерашний день, к мигу величайшего в своей жизни позора — и противоестественного проклятого наслаждения.

— Я ей солгал, Юки.

Вялая усмешка, искривившая мои губы.

— Вдохновение приходит порою в первые мгновения после оргазма. Я сказал что-то вроде: «П-прости, она, эта... эта сука... прислала мне эсэмэску прямо сейчас, прямо в... прямо в этот момент. Представь, она хочет, чтобы мы покрасили модель корабля в фиолетовый цвет?»

Смешок, сухой, как у чахоточного.

— Микуру-тян поверила. Или — сделала вид, что поверила. Трансляцию видео я, разумеется, к этому моменту уже прекратил.

Приоткрыв глаза, я осмелился кинуть взгляд — осторожно и искоса — на Юки Нагато. Космическая посланница таинственных невещественных сущностей смотрела на меня со смесью внимательности и жалости.

Она вытянула вперёд ладонь, маленькая рука её легла поверх моей руки, отчего сердце моё на миг защемило странной тоскою и нежностью.

— Скажи мне, Нагато-сан, что происходит? Я чувствую, что разворачивается что-то не то. Реальность, весь мир вокруг меня словно бы подменён. Я сам ещё никогда прежде не был столь озабоченным сексуально, готовым взорваться влечением в ответ на мельчайший стимул. Коидзуми-кун, его шуточные рассказы о битвах собратьев-экстрасенсов в астрале тоже как будто бы косвенно намекают на изменение мира. Я словно попал в некий странный силок, непонятной природы ловушку, головоломку, из которой не могу выпутаться. Если здесь и правда имеет место нечто подобное — ты должна знать ответ.

Пальцы её сжались слегка на фалангах моей ладони.

— Я знаю. — Голос её был так ускользающ, так тих, как едва различимое позвякивание стёклышек калейдоскопа, что мне на миг даже почудилось, будто бы я сам выдумываю её ответ. — Ты — знаешь.

— Я? — Поймать её взгляд, нет, скорее расшифровать его было сейчас нелегко. — Откуда, Нагато? Я не понимаю в этом решительно ничего.

— Ты не осознаёшь. — Она не отводила своих каре-золотых глаз, отчего меня всё сильнее охватывало то чувство стужи, то чувство падения. — Ответ трудно переложить релевантным способом в человеческую систему понятий. Он в тебе.

Мне стало не по себе от этих мистических разглагольствований, даже возник порыв выдернуть из её руки собственную, но появилось предчувствие, что этим я навеки лишу себя шанса узнать хоть когда-либо истину.

Кроме того, как бы там ни было, я не хотел обижать Юки.

— Как мне его осознать? — мягко, словно обращаясь к ребёнку или не совсем развитому умственно человеку, спросил я. Кто бы мог подумать, что беседа со сверхразумом и с недоразумом в чём-то похожи. — Как вывести этот ответ побыстрее на поверхность рассудка?

Юки несколько секунд помолчала.

Уголки её губ слабо дрогнули — улыбка? Едва уловимая тень её? Да нет, не может этого быть, мне наверняка померещилось.

— Есть один путь. Определённый способ взаимодействия наших соматических оболочек может ускорить процесс подсознательного усвоения данных и перекодировки их в понятную разуму символическую наглядную форму.

— Определённый способ взаимодействия?.. — Соматические оболочки, по всей вероятности, всего-навсего лишь наши тела. — Какой именно способ?

Взгляд Юки не отрывался от моего лица, в нём появилось нечто оценивающее, тень снисходительности и утомления. Я запунцовел, осознав вдруг единым моментом, что она имеет в виду.

Ну да, разумеется, как я мог не понять это сразу? Это же так в духе событий последних недель.

— Иначе — никак?..

Голос мой почти что срывался, слабо позванивал, как у всякого лицемера, втайне надеющегося на отрицательный ответ, хотя все боги и все религии велят ждать обратного. Юки не стала отвечать ничего. Просто — села поближе, коснувшись своими нагими коленями моих.

Я опустил свободную руку ей на бедро, сдвинул пальцы чуть выше под платьем, чувствуя нежность и лёгкую дрожь кожи на ягодицах. Приблизил своё лицо к её, ощущая, что продолжаю гореть, коснулся губами её лба, основания носа, застенчивого невысокого кончика.

— Знаешь, я, — ладонь моя была уже на её тоненьком нижнем белье, — солгу тебе, если... солгу тебе, если... скажу, что не хочу сейчас этого.

Я уже брал её.

Брал её прямо на пляже, брал её практически у всех на глазах, действуя как лишившаяся от похоти разума сексуальная игрушка Судзумии. Кончал на её прекрасное личико, кончал на её губки и на её язычок, сойдя с ума от её беспрепонности, осознав, что для величайшего знака любви и доверия от девушки к парню мне всё это время достаточно было только лишь её попросить.

Всё это не имело теперь никакого значения.

Я хотел её сейчас как никогда прежде. Хотел сорвать с неё платье, увидеть её вновь обнажённой, покрыть поцелуями удивительные, словно в инопланетном Adobe Photoshop нарисованные изящные контуры. И в то же время — мне было страшно, неловко и зябко, я словно боялся перейти этим какую-то лишнюю грань, разрушить таинственную бесценную хрустальную паутину.

Мне бы стоило беспокоиться об измене Асахине-сан, измене уже вещественной, вполне реальной и нисколько не виртуальной. Я вместо этого с дрожью смотрел в глаза Юки и превыше всего опасался увидеть в них горечь обиды?

— Ты этого хочешь, Нагато? — Вроде бы уголки её глаз увлажнились еле заметно. Знать бы ещё, что это значит. — Ты — этого — хочешь?..

Губы её коснулись моих.

Это не было одиночным скромным касанием, в следующее мгновение объёмы воздуха в лёгких наших, кажется, соединились, жаркая конвульсия сладости прошла сверху вниз через мой организм, а вместе с флюидами её тёплого вздоха в носоглотку мою как будто прошло вибрацией слово, смысл которого я понял не сразу, хотя сразу же приобнял крепче Юки.

«Всегда».

Я не стал задавать ей новых вопросов.

Платье посланницы Информационного Космоса оказалось расстёгивающимся так же легко, как легко падают бастионы паролей и шифров пред её ясным разумом. Трусики её потянулись вниз следом за моим изогнутым пальцем — странно, но на миг я при этом испытал ощущение кощунства не меньшего, чем когда собирался по советам из книжки сделать игрушкой своих грязных грёз чистую Асахину Микуру.

Нагая Юки Нагато была совершенна.

Чувствуя себя снова животным, дрожащим от вожделения, зная, что совершаю очередную измену, я благоговейно коснулся губами её правой груди, поцелуем впился в ложбинку.

Приобняв девушку с парадоксальным цветом волос чуть ниже талии, ощущая, как слабо дрожит и пульсирует в объятиях моих всё её нежное тело, выдохнул еле слышно:

— Я... тоже всегда хотел этого, Юки.

Правильно ли поймёт?

В следующее мгновение бёдра её раздвинулись вокруг меня, обхватили меня сладким обручем, захватив часть меня в жаркий плен и погрузив меня на нескончаемые минуты в прекрасную муку, после чего мой разум надолго покинули приземлённого рода тревоги.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Я тихо вскрикнул.

Кто я? — и что? Мне казалось, что я вижу начало всего. Вижу и понимаю основу создания, точку отсчёта, некий стартовый пункт.

Юки была неправа — или всё же права?

Пожалуй, то, что я понял, можно было бы изложить японскими иероглифами. Но лишь в виде намёков, метафор и иносказаний, без каких-либо логических доказательств, это выглядело бы как бредни старинных мистиков.

«Муравей Лэнгтона».

То, что я видел, не было материей, энергией или вакуумом, было скорее лишь информацией, математической абстракцией, игрушкой из родного мира понятий Юки Нагато. «Муравей Лэнгтона» — я знал, что так явления схожего типа называют математики моего мира.

Ось мироздания.

Поместите условного муравья на плоскость бесконечной обширности, безбрежную клетчатую доску, разбитую на скучные одинаковые бесчисленные квадратики чёрного или белого цвета.

Если муравей на белой клетке, он должен повернуться на девяносто градусов вправо — клетка под ним перекрашивается в чёрный цвет — и сделать шаг на клетку вперёд.

Если муравей на чёрной клетке — он перекрашивает её в белый цвет, поворачивается на девяносто градусов влево, после чего опять же делает шаг ровно на одну клетку вперёд.

Примитивно, не правда ли?

Но парадокс в том, что эта простейшая с виду цепочка логических правил рождает несообразно сложную модель поведения на виртуальной доске. Математики не могут до сих пор рассчитать маршрут муравья для всех вариантов изначальной раскраски доски — и никто не ведает до конца его завершение.

Если начать моделировать траектории «муравья Лэнгтона» на компьютере, то возникает сложнейшая и бесконечно растущая сеть спутанных линий, поначалу сумбурных, но приобретающих постепенно контуры осязаемого порядка. Сеть траекторий, обладающая своими законами, своими особенностями, за которыми непредвзятый исследователь едва ли бы смог легко различить цепочку начального кода.

Я распахнул глаза, глядя в зрачки Юки, осознавая краем рассудка, что бёдра мои продолжают размеренно двигаться. Озарение моё длилось лишь миг — или вечность?

— Эт-то... все м-мы?.. — выдохнул я через силу, пытаясь поймать её взор, но не видя в этот миг ничего, кроме пламенных кругов сладкой неги. — Весь... вся н-наша... р-реальность?..

Мне послышался слабый вздох, в нём ушам моим померещилась, кроме бессовестного жаркого наслаждения на краю пропасти, тень едва уловимого сожаления о моей недогадливости.

«И так, и не только», — так бы можно было расшифровать, перевести в японскую речь, если бы возникло желание, подстрочные смутные интонации этого выдоха.

Меня вновь пронзило всплеском безумного наслаждения, из низа живота моего выплеснулась сладкая лава, мой торс задрожал.

Точка.

Точка рождает линию. Линия рождает плоскость. Плоскость разворачивается в объём, информационное зерно разворачивается в зародыш, в росток, прежде чем создать колос и покрыть обильной растительностью не существовавшее прежде в математической реальности поле.

Всё начинается с Ключевой Фигуры.

Принцип наблюдателя — так называют это в некоторых наиболее мистических трактовках квантовой механики. Первый существующий наблюдатель, взглядом своим создающий действительность. Росток, заполоняющий своими побегами отсутствовавшее раньше поле.

Узловой первоначальный субъект.

Творец Универсума.

Глаза мои вновь распахнулись. Плазменные круги перед ними уже стали слабее, сердцебиение моё успокаивалось, я уже мог взглянуть в глаза Юки.

— Х-харухи?..

Взгляд её было на сей раз не слишком тяжело прочитать, в нём светилась лёгкая жалость — и нечто вроде просвечивающего за нею укора.

В миг, когда я уже начал бояться, что она не ответит, мне уже надоело угадывать её ответ по глазам, губы её таки слегка приоткрылись.

— Ты.

Я моргнул.

— Я?..

Дыхание моё на несколько мгновений прервалось, я снова зажмурился. Услышанное казалось нелепым. Но, то ли инсайт оргазма ещё продолжался таинственным образом, то ли усвоенные мною сведения превзошли критическую величину, однако я начал вдруг понимать, что сказанное Нагато не только совсем не нелепо, но и, напротив, излишне уж многое объясняет.

Тот случай с почти бесконечной темпоральной петлёю, возникшей из-за невыполненного мною задания по учёбе — хотя из-за своих собственных учебных проблем Судзумия вроде бы прежде ни разу не замыкала линию истории в кольца.

Сам факт знакомства с четырьмя удивительными созданиями, воочию отвечающий моим фантазиям детства, хотя и осуществившимся запоздало. Но кто сказал, что круги от Центрального Протагониста расходятся по воде мгновенно?

Этот мир существовал до меня и будет существовать после. Окружающие не менее реальны, чем я, но с кого-то должно всё начаться.

Центральный Протагонист неосознанно создаёт вокруг себя как Будущее, так и Прошлое.

Маленький старательный ткач.

— Не понимаю. — Я осознал, что говорю что-то вслух, лишь когда услышал собственный голос. Открыв в очередной раз глаза, попытавшись отогнать воображаемый образ ткущего свои пути «муравья Лэнгтона», я откашлялся. — Не понимаю. Это... всё равно не объясняет происходящего. Я демиург? Пусть так. Но события двух последних безумных кошмарных недель — кто создавал их? Я не хотел. Я не...

Взгляд Нагато изменился, в нём появилась ирония. Я осёкся, вспоминая с ужасом свои позавчерашние чувства при просмотре тех фотографий, вспоминая многие прочие ощущения последних недель, которые старался забыть.

— …хотел?

«Подросток», — стукнуло в разум мой набатом запоздалого понимания.

Что бы он там ни думал сам о себе тайно, каким бы он сухим циничным пафосным мизантропом втайне себя ни считал. Просто-напросто переполненный спермотоксикозом подросток, окружённый тремя невыразимо сексуальными одноклассницами, с которыми в силу некоторых обстоятельств нельзя что бы то ни было жаркое осуществить.

— Я это сделал.

Создал эту реальность. Этот повествовательно-причинный пузырь. Откуда я взял это странное словосочетание — озарение всё ещё длится? Или это результат чтения Пратчетта?

Под взглядом Юки, рассматривающей меня словно бы с нежностью, но в то же время и со строгостью, как нашкодившего мальчугана, меня начало понемногу уже откровенно трясти.

— Как... это... убрать?..

Я чуть было не стал хихикать как сумасшедший. Мир для утех. Кто бы мог вообразить.

Харухи создала — то есть это я тогда думал, что она создала? — свой карманный мирок, петлю времени, где можно вечно раз за разом пытаться доделать одно и то же задание. Я создал — только подумать? — свой карманный мирок, где сам воздух напоен гормонами вожделения, где можно вечно совокупляться и где первые красавицы класса всё время тебя прямо или косвенно соблазняют.

— Как всегда.

Ответ её прозвучал по обыкновению тихо и мягко. Я взглянул на неё, не сразу поняв смысл услышанного, убрал осторожно со лба её заслонившую глаза чёлку.

— Это... п-происходит не в первый раз? — Голос мой дрогнул.

— Стандартный сценарий. — Нагато отвела взгляд почему-то. — Удовлетворение скрытых сексуальных желаний. Удовлетворение романтических потребностей. Конфликт между первым и вторым. Страх. Стыд. Желание всё сделать, как было. Пузырь нарративности схлопывается, возвращая тебя к началу отсчёта и лишая воспоминаний о случившемся.

— Сколько раз это уже происходило?

Голос мой осип.

— Одиннадцать октиллионов семьсот восемьдесят четыре септиллиона триста двадцать семь секстиллионов девятьсот восемьдесят семь квинтиллионов триста девятнадцать квадриллионов девятьсот пятьдесят шесть триллионов четыреста тридцать семь миллиардов шестьсот сорок шесть миллионов восемьсот пятьдесят две тысячи семьсот восемьдесят девять.

Я моргнул.

Это было больше, намного больше числа оборотов той темпоральной петли, что свела когда-то с ума известную мне Нагато. Не разыгрывает ли она меня, можно ли вообще остаться самой собой, пережив столько раз подобное?

— Не все циклы абсолютно строго повторяют друг друга, — мягко произнесла Юки, явно догадавшись о моих мыслях. Рука её снова легла поверх моей. — Некоторые из них отличаются друг от друга как совершенно разные модели реальности. Меняется и контекст мира вокруг.

Я смотрел ей в глаза, смотрел с неотрывной тоской. По спине моей прошёл холодок, я вдруг на мгновение словно увидел в ней совершенно другую девочку с волосами синеватого оттенка и почти тем же взглядом, несмелую пионерку из архаичного и причудливого советского детского лагеря.

— Л... Л-лена?!.

— Семён, — откликнулась негромко она.

Пальцы её на моей руке нежно сжались, я задышал так сипло и часто, словно мне лет под тридцать и словно я унылый неудачник-затворник из задрипанной российской хрущёвки.

Откуда я знаю такие слова?

— Неважно, — откликнулась вновь она. — Реальности могут различаться. Суть одинакова. Важно то, что происходит здесь и сейчас.

Я стиснул зубы. Мне захотелось зажмуриться, зажмуриться в очередной раз, но было чувство, что мир исчезнет, если я это сделаю.

— Что происходит сейчас?

Впрочем, я знал.

Сброс.

— Сброс, — эхом мыслей моих подтвердила она.

— Я всё забуду? Но я не хочу. В этом нет смысла. Я узнал Микуру в пузыре этом едва ли не лучше, чем когда-либо вне пузыря, и теперь всё это пропадёт? Это абсурдно — мистер Фотерингей из рассказа Уэллса, раз за разом лишающий себя воспоминаний и всемогущества лишь для того, чтобы в двенадцатиоктиллионный раз заново угодить всё в ту же ловушку.

— Этому нет альтернатив, — произнесла Юки. По чертам лица её как будто прошло колебание — или мне показалось? — Попытка сохранить воспоминания о скрытом потенциале лишь приводит к ускоренному коллапсу пузыря.

— Но что, если я косвенно...

Я осёкся. Вдруг осознав, что верхнего света в комнате нет, что люстра погасла, причём погасла неизвестно когда. Или — просто перестала существовать вместе с миром?

Юки мягко коснулась губами моих собственных губ. Странный это был поцелуй, на этот раз кажущийся скорее сестринским, чем страстным.

— Попробуй, — пощекотал меня её выдох.

Девушка приобняла меня, в движении этом было что-то прощальное, я, не думая, обнял в ответ крепко её. Мой вздох, её вздох, затем темнота, сгустившаяся вокруг нас, кажется, тоже как будто вздохнула — и обняла нас обоих.