Глава тридцать вторая. После бала

Это был очень весёлый бал. Вчерашний берег, очищенный и украшенный после окончания жестокого мордобоя, был уставлен столиками и лёгкими креслами-шезлонгами, а также мангалами и корзинами с фруктами и цветами. Решено было начинать на закате, чтобы гулять до полуночи, наслаждаясь вечерне-ночной прохладой. А там как получится. Угощения было наготовлено столько, что парни замучались таскать всю эту снедь, ещё до того, как им приказали начинать жарить мясо. Словом бал ещё до своего начала имел все шансы перерасти в полноценный ведьминский шабаш. Каковым он и задумывался с самого начала, просто весь мужской контингент как-то забыли об этом предупредить.

Ну и, конечно же, не обошлось без милых неожиданностей. Открывала бал-маскарад сама директриса. Она объявила, что в связи с последними событиями на Острове, и возникшим вследствие этих событий недопониманием между гостями и хозяйками пансиона, последние взяли на себя труд продемонстрировать гостям, то есть пленным «витязям», их истинное положение в новой иерархии.

— А вот это, парни, полный пиздец, - негромко и коротко прокомментировал слушавший всю эту галиматью Стремяга. – Ща их будут переодевать в девок и нам придётся, похоже, усмирять ещё один бунт.

— Не хотелось бы... - сквозь зубы отозвался Москвич, внимательно следя за некоторым загадочным движением стайки тёмных соратниц Эллы, которые тащили какие-то свёртки и раскладывали прямо на песок холщёвые мешки, явно заполненные одеждой.

— Как вы все знаете, - радостно продолжала мадам Азалия свои пространные речи, - самый известный герой Древней Греции Геракл за убийство Ифита был продан в рабство лидийской царице Омфале. И считается, что это было едва ли не самым тяжким наказанием для великого героя.

С этими словами директриса оглядела стоящих перед ней на коленях шестерых пленников, вчерашних гладиаторов.

— А кто мне скажет, - продолжала она, - чем же так тягостен и унизителен был для сына Зевса-Громовержца этот плен? Может, Омфала как-то по-особенному мучила его? Или заставляла совершать какие-нибудь особенные подвиги и героические деяния?

— Вовсе нет! – смущаясь, подала голос молоденькая ведьмочка Рикки-Тикки. – Она всего лишь переодела Геракла в женские наряды!

— Точно! – указала рукой на девушку Азалия. – Омфала превратила своего мощного и опасного мужлана, сражавшегося с львами, вепрями и гидрами, в покорную и скромную служанку, нарядив его в женский тюрбан, дамский хитон и не жалея румян и охры накрашивала и наводила марафет на его, в общем-то, весьма бородатую и ужасную рожу. Она заставляла его носить браслеты, бусы, серьги, ожерелья и прочую бижутерию повседневно, и приучила ко всем женским работам, начиная от расчёсывания шерсти и заканчивая шитьём и пряжей. А сама при этом щеголяла в отнятой у него тигровой шкуре и с удовольствием носила его оружие – лук и стрелы. Правда тяжеленную палицу поднимала редко, зато очень любила, поговаривали, наказывать своего раба собственной золочёной туфелькой за малейшую провинность или леность.

Тут мадам директриса немного прервалась чтобы промочить горло, и кто-то из её свиты услужливо подал ей хрустальный рог с темным красным вином.

— Вы уже наверняка догадались, зачем я вам всё это рассказываю, - она ещё раз победоносно и не скрывая своего глумливого удовольствия посмотрела на поверженных пленников. – Сегодня каждая хозяйка, соизволившая купить себе раба на прошедших недавно торгах, продемонстрирует нам свои навыки дрессировки этих сильных, гордых, чего уж там греха таить, и безобразно-красивых животных. И, следуя примеру легендарной лидийской царицы Омфалы, заставит своего раба надеть на себя дамскую одежду, сделает ему модную прическу и велит самому выбрать себе женское имя, на которое он, а теперь уже она – будет впредь откликаться! И не на три года, как было суждено Гераклу, - а навсегда!

Последние слова главной волшебницы пансиона были встречены ведьмами яростно-восторженными рукоплесканиями.

— Что она говорит? – спросил Андрей, стоявший в этой коленопреклонённой шеренге ближе всех к Павлу и Крохе, и решительно отказывавшийся верить своим ушам.

— Она говорит, что мы все умрём, - мрачно пошутил Кроха.

— Но ты, как самый симпатичный, - решил поддержать приятеля Москвич, - проживешь дольше всех.

— Правда имя придётся сменить... - глухо съязвил противный Кроха.

Но Андрей его уточнение, кажется, не услышал.

Первым, кому пришлось испить эту чашу стыда и позора, был, разумеется, командор Захар Иваныч. Доротея Шентес, его владелица, сама не стала возиться с выбором дамского наряда для этого крупного мужчины и поручила своим ученицам найти ему что-нибудь попроще. Они и выбрали... индийское сари! А также притащили откуда-то нелепый рыжий парик. Ну и чтобы совсем завершить образ – накрасили взрослому мужику щеки яркими румянами и подвели оба глаза – и свой, и вставной сестричек Грай - тёмными тенями и нелепыми чёрными слёзками, как у злобного клоуна. Заставили поглядеться в зеркало. Но командор даже не стал в него смотреть, лишь мрачно покачал головой и молча опустился на песок у ног своей повелительницы.

Он смирился со своим жалким и комичным видом, и хотел лишь одного – чтобы о нём поскорее забыли и оставили в покое. А ещё он изо всех сил старался не встречаться взглядом с остальными членами своего бывшего отряда, отлично понимая, что сравнительно легко отделался, а вот у его соратников все унижения ещё впереди.

И не ошибся. Вторым в центр вчерашней арены Рахель вывела на поводке Магу. Этот накачанный коротыш озирался по сторонам как затравленный волк и не скрывал своего презрения к окружавшим его ведьмам. Открыто проявлять свою ненависть он уже не мог. Всё-таки провисев целый день на перекладине в тридцатиградусную жару, а потом ещё пройдя через вчерашние гладиаторские бои, этот гордый и горячий южанин понял в какой ад он попал. И видимо принял для себя непростое решение терпеть из последних сил любые трудности, а потом... Было видно, что этот человек попытается бежать, как только покинет Остров. И никто сейчас не позавидовал бы Рахели – его хозяйке. Держать на поводке такого зверя – то ещё удовольствие.

Но Рахель была горда собой, ступала с достоинством, хотя и скромно, и поводок время от времени подёргивала довольно сурово, всем своим видом показывая, что купила раба не для того, чтобы кормить его сладостями и чесать за ушком. Она сама приготовила для него дамский наряд – длинное, в пол, белое платье с огромным декольте, и роскошный венок из ярких тропических цветов. Ничего более нелепого придумать было невозможно. И подруги-светлые сдержанно похлопали ей в ладошки, предвкушая тот момент, когда Рахель принудит Магу влезть в это платье. Кстати, вывела она парня в совершенно голом виде, и многие оценили, как скукожилось и спряталось его мужское достоинство от нестерпимого унижения.

Рахель сдержанно поклонилась присутствующим старшим ведьмам и своим подругам-ученицам, встала напротив своего невольника и подняла трость, словно дрессировщица, вошедшая в клетку к хищнику. Все понимали, что особую пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что Рахель была чистокровной иудейкой, а Мага – горячим дагестанским джигитом. К тому же мусульманином. И вот теперь ему предстояло пасть ниц перед женщиной и иноверкой. И что совсем было для него невыносимым – перед ведьмой! Да ещё в присутствии целого ведьминского шабаша!

При любом другом раскладе Мага предпочёл бы смерть такому многократному унижению. Но сейчас он просто не владел собой. Ошибкой было посмотреть девушке в глаза, но и отвести свой взор он не мог. А встретившись с ней взглядом, парень почувствовал, как всё его тело становится ватным, и совсем ему не подчиняется. Словно во сне он увидел, как Рахель молча указала ему на брошенное между ними платье. Мага, сам не понимая, что делает, склонился перед ней, подобрал это платье и стал торопливо натягивать на себя, путаясь в складках и рукавах. Его хозяйка помогла ему, завязав на спине какие-то тесёмочки и расправив рюши на груди. После чего он опустился на колени, и Рахель ко всеобщему ликованию возложила венок ему на голову.

Столь демонстративное торжество ведьминской власти над простым человеком восхитило всех зрительниц. Сама директриса не поленилась выйти к Рахели и лично поздравить её с красиво проведённым ритуалом. А Магу решили окончательно сломить, приказав ему обойти всех присутствующих на празднике волшебниц и каждой предложить омовение ног. Причем после омовения он обязан был нижайше просить об особой милости – разрешить ему целовать ступни каждой девушке. Бывшему бойцу спецназа вручили особый серебряный кувшин и большой резной поднос из чёрного дерева, усыпанный ворохом лепестков роз, которыми нужно было обтирать после омовения девичьи ножки. Он побрёл по рядам зрительниц словно сомнамбула, задумчиво уставившись в одну точку перед собой и как-то загадочно улыбаясь.

Москвичу показалось, что Мага сумел себя убедить, что он просто спит сейчас, и всё это чудовищное надругательство над ним ему снится. А что почувствует этот горячий горец, когда проснётся, об этом лучше было не задумываться. Наверняка Рахель сумеет убедить своего невольника, что теперь ему стыдиться нечего, ибо здесь это в порядке вещей – прислуживать дамам и девицам, и лобзать им нежнейшие пальчики ног. Павел вспомнил, как сам проходил через нечто подобное и как довольно долго страдал от внутренней дисгармонии именно потому, что рядом не оказалось мудрой наставницы. Та же Акулина появилась ведь не сразу...

Между тем карнавальная церемония переодевания парней в женские наряды, а также выбора самой экстравагантной причёски для них, была в самом разгаре. Следующей за Рахель решила выступить сама великая и ужасная экзекуторша всего Маркистана Екатерина Бэнечко. Она вывела пред светлы очи дам благородного собрания своего нового раба Монгола уже в наряде гейши – цветное шёлковое кимоно с чисто белым воротничком, без вышивки – знак того, что эта гейша уже не ученица, а самая настоящая артистка. То есть всё умеет и обязана соответствовать своему статусу. Наряд вызвал восторг у почтеннейшей публики. А Екатерине осталось лишь нанести на слегка распухшую, после славного удара Москвича, физиономию шамана тонкий макияж и напялить на него черный парик.

Как странно, подумал Павел, а ведь меня милфа даже не позвала ассистировать. Как будто вообще забыла о моём существовании!

Он огляделся. Все вокруг были заняты исключительно спектаклем на арене. Его никто не замечал, и Павел понял, что он совсем лишний на этом волшебном празднике перевоплощений. Даже его друзья куда-то исчезли. Вероятнее всего сидели под юбками у своих повелительниц, но... тем лучше! Он будет последним из идиотов, если не потеряется на часок-другой в ароматной флоре прибрежных джунглей!

Москвич ещё раз огляделся, теперь уже более внимательно и осторожно, затем присел и юркой ящерицей нырнул в ближайшие кусты магнолии. Осторожно огибая по большому кругу арену импровизированного цирка, на которой сейчас вершились все самые постыдные безобразия и воплощались потаённые ведьминские фантазии, Павел вышел на берег океана и спрятался за ближайший камень так, чтобы его невозможно было увидеть ни в коем случае. Прислушался. Шум веселья и взрывы хохота едва доносились сюда, и их почти перекрывал своими тихими вздохами океан. Можно было расслабиться и попытаться ещё разок вызвать свою ночную собеседницу, по которой Павел уже начинал всерьёз скучать!

Он закрыл глаза, постарался отрешиться от всего земного, даже слегка задремал в надежде нащупать в темноте своего собственного подсознания ту самую заветную дверцу, которой иногда умела вовремя скрипнуть, уходя, его таинственная наставница.

Увы, безрезультатно. Полнейшая и тревожная тишина заполняла всё его внутреннее пространство. Там было глухо и темно. И в этой тишине и темноте как всегда внезапно, махнули над ним огромные, в два метра размахом крыла безобразнейшей на вид тропической птицы – Южноамериканской Гарпии. Павел прекрасно помнил, кто именно умел перевоплощаться в эту тварь и в ужасе рванул из своего полузабытьи в реальность, чтобы поскорее убраться отсюда куда угодно, хотя бы на поляну, поближе к остальным ведьмам. Лишь бы не оставаться наедине с самой жуткой их сестрёнкой – Пульхерией.

Но было уже поздно метаться. Некромантка опустилась рядом с ним, моментально приняв человеческий облик и даже успев ласково приобнять парня за плечи.

— Ну-ну, что ты! Не надо так бурно реагировать! – заворковала она, по-дружески прижимаясь к его плечу. – Кто старое помянет, сам понимаешь, - язык вырву! – тихо рассмеялась она. – Я мириться вообще-то пришла!

— Уфф... - вздохнул Павел напряжённо и покорно опустил глаза. – Что вы, темнейшая из темнейших!

Он демонстративно попытался исполнить обязательный обряд проскинезы, но ведьма остановила его.

— Не надо, - сказала она серьёзно. – Давай просто поговорим. Ты самый хитрый и смелый из всей вашей четвёрки скакунов. Вчера вы в лёгкую уделали целый отряд вояк и всё благодаря твоей изворотливости и хладнокровию. Ну, ещё и Кроха твой тоже парень что надо. Мне бы такого, но со Стешей я пока тягаться не готова. Так что...

Она как будто о чём-то задумалась, прислушиваясь к веселью на поляне, где, как раз зазвучали протяжные мелодичные тремоло какого-то инструмента, кажется мандолины.

— В общем, мне нужна твоя помощь, - Пульхерия попыталась взглянуть Москвичу в глаза. Тот упорно смотрел на её сандалии, незаметно опуская голову всё ниже и ниже. – Я знаю, кто тебе помогает и почему. И мне очень нужно связаться с ней. Это вопрос жизни и смерти, и не только твоей. Под угрозой могут оказаться и твои друзья!

Всё это она выпалила тихим, настойчивым голосом, словно решившись раскрыть какую-то тайну.

— Что вы от меня хотите? – так же тихо переспросил Павел.

— Впусти меня в своё сознание, когда будешь в очередной раз связываться с ней...

— С кем?

— С ней! – слегка обозначив голосом твёрдый нажим, перешла от лести к строгости Пульхерия. – С ней! С ЕА! И не претворяйся, что не понимаешь, о ком я говорю. Сейчас хватит мне врать. Я бы не пришла сюда, и не стала бы с тобой сюсюкать, если бы не чрезвычайные обстоятельства. Так что отвечай: да, или нет?!

— Я не знаю никакой ЕА, и тот голос, что иногда посещал меня во снах, давно уже перестал во мне звучать. Так что простите меня, темнейшая...

Он ожидал удара, но не рассчитывал, что тот будет настолько сильным и болезненным.

— Скотина! – прошипела некромантка и в один миг вся её напускная ласковость испарилась. Перед Москвичом стояла на ногах злобная ведьма, а в её правой руке уже струилась, разматываясь, живая длинная плеть, подрагивая в предвкушении жестокого веселья, своим тонким кончиком.

Павел быстро понял, что терпеть всё это далее нет никакого смысла, а попытаться свалить отсюда ещё есть последняя возможность. И потому рванул в сторону поляны, на звуки исполняемой приблатнённым с хрипотцой голосом Стремяги песни группы Пикник:

Там, на самом на краю земли

В небывалой голубой дали

Внемля звукам небывалых слов

Сладко-сладко замирает кровь.

Но подлый длинный кнут Пульхерии уже стрельнул сухим коротким щелчком у него позади и огненной болью по правому боку, по самым рёбрам, свалил его на песок. Москвич покатился кубарем, перевернулся через голову и снова вскочил, пытаясь оттолкнуться от ставшего вмиг вязким, как болото, песка. С ледяным ужасом в груди он осознал, что чья-то непреодолимая сила затягивает его сознание, а следом и его тело в чужой дурной, и очень страшный сон. Провалившись в который, он окажется полностью во власти той, что пришла вырвать из его души последнюю, и самую главную для него тайну. Там она сможет пытать его как угодно, пороть хоть до утра, хоть до завтрашней ночи. Сможет убивать его сколько угодно, и снова возрождать, для дальнейших, непрерывных пыток. Там он окончательно потеряет себя и рано или поздно сломается.

А значит, предаст ту, которая одна поддерживает в нём хоть какую-то надежду...

И потому он зацепился последним краешком своего сознания за то единственное, что хоть как-то связывало его с реальностью. За песню. За этот голос, звучащий всё тише, но настойчивей и проникновеннее:

Там ветра летят, касаясь звёзд

Там деревья не боятся гроз

Океаном бредят корабли

Там, на самом на краю земли

Дальше он просто пополз. На четвереньках. На корачках, вернее сказать. Пополз потому, что идти уже не мог. Каждый новый удар кнута выжигал в нем последние силы и ослеплял отчаянной болью. Такого страдания он не испытывал доселе никогда, даже в ту первую порку, полученную от Екатерины, когда их всех поочерёдно ломали, чтобы навсегда поставить на колени перед её величеством Ведьмой. Сейчас кнут просто прирастал к его спине, всасывался в кожу, а затем сползал вместе с ней, отрывая попутно и кусочки мяса, сладостно причмокивая его кровью.

Москвич беззвучно шипел, боясь заглушить своим криком песню, которая была теперь его единственным ориентиром в солёном мареве боли и отчаяния. Исчезнет песня – и ему некуда будет ползти. Некуда будет ползти – и некромантка его настигнет, перевернёт на спину, и начнёт стегать по груди, животу и по гениталиям, а он знал – этого он не выдержит ни секунды. И никто не способен такое выдержать. И потому надо рваться вперёд, изо всех сил, доползти, во что бы то ни стало, потому что остался ПОСЛЕДНИЙ в его жизни куплет:

Что ж ты, сердце, рвёшься из груди?

Погоди немного, погоди

Чистый голос в небесах поёт

Светлый полдень над землёй встаёт!

Он дополз. Добрался, добежал, долетел до спасительной черной кущи мягких пахучих цветов и кустарников, несказанно обрадовавшись возможности спрятаться хоть на миг от безжалостной плети-змеи. И практически готов был рухнуть без оглядки в эту тёмную прохладную цветущую зелень, как вдруг навстречу ему нет, даже не вышли, а буквально материализовались двое, две абсолютно чёрные фигуры, поначалу показавшиеся ему огромными. Словно налетев с размаху на невидимую стену, Павел вдруг увидел перед собой невероятно страшное, словно вылепленное из глины продолговатое женское лицо, обрамлённое копной грубых темных волос, словно завитых на раскалённую кочергу. Длинный «греческий» нос, тяжёлый подбородок, глаза, смотрящие словно бы в разные стороны... Где-то он уже видел это завораживающе-библейское личико, вот только где?

Не хотелось вспоминать, но он вспомнил. Вальпургиева ночь, намечавшееся жертвоприношение Крохи и их последнюю решимость умереть вместе с ним, лишь бы раз и навсегда покончить с этим липким страхом.

И это лицо. Эту огромную даму, выше его на целую голову, этот бездонный взгляд и опрокидывающую всё вокруг волну абсолютно невероятной силы, на которую не способен не то что человек, но даже и самая отчаянная ведьма.

Лилит. Матерь всех демонов. Крёстная Стеши из Торжка. Собственной персоной. А вслед за ней появился и сам Ибн Даджал – демон покровитель пансиона мадам Азалии. Невзрачный мужичок лет пятидесяти в нелепом кожаном костюме тёмно-бордового цвета, при галстуке в стиле «пожар в джунглях», и в красных мокасинах на босу ногу. Не то цыганский барон, не то мексиканский сквалыга.

Москвич отрешённо подумал, что он умер, попал в Ад, и сейчас эта парочка потащит его на сковородку. Но они прошли буквально сквозь него, даже не заметив этого досадного препятствия. А Лилит ещё и успела поймать своей рукой тот самый кончик плети, который должен был перехлестнуть в последний раз ему, Москвичу, горло.

— Девушка, у нас к вам имеется парочка простых вопросов, - сказал совершенно будничным тоном демон, и, обернувшись, Москвич увидел, как безвольно осела перед ними секунду назад разъярённая некромантка Пульхерия Львова.

«Молодец!» - услышал он внутри себя знакомый голос с поволокой. – Выдержал! Но учти, это было самое лёгкое из твоих испытаний!».

Глава тридцать третья. Чудеса продолжаются

— Просыпайся, Полинка! – услышал Москвич над собой весёлый голос милфы и похолодел во сне от страха. И было с чего: хозяйка давно проснулась, а он всё ещё дрыхнет, как сурок! – Ты так проспишь всё самое интересное!

Особенно его ужаснул этот беззаботно-весёлый тон его повелительницы. Когда она вот так с ним разговаривает – жди беды. Точнее беда уже здесь, и не просто постучалась в дверь, а сама ввалилась и вовсю распоряжается его судьбой.

— За розгами, девочка моя! – ласково пропела Екатерина. – Ступай и нарежь-ка мне два вида настоящих ротанговых стеблей. Пора тебе приобщиться к высокому искусству спанкинга!

«Ну, вот и всё, - подумал он отрешённо. – Вот я и добегался по ночам, доигрался. Всех спасал, всем помогал, а вот когда пришёл мой черёд идти на Голгофу, что-то никого рядом нет...».

Милфа объяснила ему, какие конкретно стебли ротанга ей нужны, как их измерять и нарезать, вручила специальные сучкорезные ножницы и даже указала рощицу, в которой росли особого вида пальмы, опутанные ротанговыми лианами.

Москвич отправился туда без особого энтузиазма. Новые сведения, полученные им от хозяйки, никак не грели его душу. Нужно было заготовить не менее сотни ротанговых розог, и он понимал, что эти страшные орудия наказания он будет готовить для себя, своих друзей, и ещё шестерых парней, которым только предстоит познакомиться с этим старинным пыточным инструментом. Но было понятно, что для себя он готовит эти розги в первую очередь. Уж больно сладок и проникновенен был голосок у милфы. Таким она обычно назначала количество ударов и читала в процессе исполнения наказания всякие бесполезные нравоучения. Любила она это дело.

Оказалось, что ротанговые лианы растут, обвивая стволы особого рода пальм, и достигают уровня кроны. Они чрезвычайно гибкие и прочные, а если обработать их с помощью кипятка или пара, а потом дать, как следует, просохнуть, то из них как раз и получаются те самые ротанговые трости-розги, с которыми Москвич и вся его тюремная братия успела хорошо познакомиться в пансионе благородных ведьм.

Лианы следовало нарезать двух видов – потоньше и подлиннее, и более толстые, но покороче. У тех, что подлиннее, необходимо было загибать один конец в виде крючка. Узнал Москвич и настоящее название пыточной трости – кейн. Такая штуковина считается очень удобной и практичной розгой – она не ломается и не крошится, как обычная деревенская розга. И ей можно пользоваться довольно долго.

Вернулся он ближе к обеду с огромной вязанкой ротанговых стеблей различной толщины и длины. Пока сортировал всё это добро в саду, позади Большого ведьминского дома, под окнами милфы, заметил, как его хозяйка вела на поводке Монгола – одетого в новое вчерашнее кимоно. В саду было много укромных местечек, разного рода беседок, скамеек, увитых плющом и виноградной лозой, гротов, сложенных из белого камня и замаскированных травой и цветами, навесов и качелей, также заботливо спрятанных от палящего светила густыми тропическими зарослями. Словом, было, где уединиться и посекретничать.

В одно из таких местечек и привела Екатерина своего нового раба. Москвича она тоже заметила сразу же, и позвала тихим свистом.

— Умничка! – сказала она, рассматривая заготовленные Павлом стебли.

Выбрала сразу парочку самых толстых и прочных, остальные велела отнести на берег, где вчера проходило карнавальное представление, и там вымочить в горячей воде. Москвич с радостью собрался было тащить этот ворох по указанному адресу, но милфа остановила его неожиданным сексуально-игривым жестом – поймала за закованный в капкан верности пенис, шустро задрав полу его короткой туники.

— Стой, куда ж ты, глупая?! – проворковала экзекуторша. – Разве ты не хочешь полюбоваться сегодняшней утренней поркой?

Она кивнула в сторону покорно снимавшего с себя кимоно Монгола. Павел вздохнул, понимая, что это игра. Сейчас она выпорет шамана, опробует на нём новый ротанг, а потом примется за него. И он не сомневался, что именно для него всё это и придумано. И поход за прутьями, и выбор столь живописного места для наказания, и Монгол в качестве свидетеля его позора. Ведь за ним накопилось уже столько грехов за последнюю парочку дней, что было ясно – сечь его милфа будет долго и сурово. Возможно до крови. Вероятнее всего и до потери сознания. А как же оставить такую знатную экзекуция без свидетелей!

Он ещё раз вздохнул и молча поклонился. Он знал, что она очень любит, когда ей кланяются, ещё больше обожает, когда валяются в ногах и умоляют о пощаде, но сейчас счёл проскинезу неуместной. Всё равно ведь будет бить, так что унижаться можно и потом.

Каково же было его изумление, когда Екатерина безо всякой прелюдии взмахнула толстым гибким прутом и полоснула им Монгола по лопаткам. А потом ещё и ещё. Шаман завыл с первых же ударов, даже и не пытаясь играть в гордость и изображать из себя стойкого партизана. Он орал и извивался, закрывал лицо руками, падал на колени, выгибал спину и крутил задом, как будто это могло его спасти от жестоких ударов милфы. Спина и ягодицы его быстро покрылись иссиня-фиолетовыми рубцами, которые перекрещиваясь и лопаясь, стали брызгать мелкими капельками крови во все стороны.

Павел знал, что больше двадцати ударов ротангом за один заход выдержать невозможно. Он досчитал до пятнадцати и закрыл глаза, не в силах дальше смотреть на этот кошмар. А шаман продолжал орать и валяться на земле, стараясь спрятаться в заросли, наивно полагая, что Екатерина там его не достанет. А она смеялась в голос и через каждые два-три удара смотрела на Павла, словно приглашая его поучаствовать в её веселье. Это было невыносимо, и Москвич тоже опустился на колени, молча умоляя свою хозяйку прекратить экзекуцию.

— Тебе его жалко? – спросила милфа, останавливая порку и хищно осматривая выступившую на спине страдальца кровь.

Павлу показалось, что она была откровенно разочарована его поведением. Он молча покивал головой, абсолютно не сомневаясь, что наступает его очередь страдать под её розгой.

Но милфа не спешила его наказывать. Она с усталой удовлетворённостью села на спину стоящего на четвереньках Монгола, и благосклонно улыбаясь Павлу, закинула ногу на ногу. Москвич представил себе каково это: когда на твою истерзанную, кровоточащую, исполосованную спину садится внушительных габаритов мадам (пусть уже явно не в центнер весом, но всё же...) и внутри у него сжался какой-то комок. А Монгол терпел. Он тяжело дышал под дамским задом, и Павлу почему-то подумалось, что именно ему придётся отстирывать её безразмерные трусики от его, шаманской, крови.

Екатерина умилилась и зажмурилась, явно прочитав сейчас мысли Павла. И задрав свою когтистую загорелую ступню, поднесла её к лицу Москвича:

— Целуй! – приказала она. - Ты станешь хорошей девочкой, Полинка. Но они тебя сожрут. А знаешь почему?

Он, молча, покачал головой, не в силах поверить в своё счастье – похоже, что она не собиралась его сейчас пороть!

— Потому что ты слишком добрая. А добрых на Маркистане сжирают. Комары. Они там очень-очень злые... Можешь идти на пляж, помогать своим дружкам-подружкам потихоньку готовиться к отъезду. И самое главное – розги! Розги как следует вымочить и высушить не забудь!

...А второе чудо ждало его среди друзей. Точнее это была чудесная новость: исчезла некромантка. Об этом, робко улыбаясь от внезапно накрывшего его восторга, поведал парням Андрей.

— Я бы не спешил на твоём месте так откровенно радоваться, - скептически прокомментировал это известие Стремяга. – Как исчезла, так и появится. Может она купается где-то в океане, или загорает на горячем песочке. Хрен её знает!

— Её арестовали, - серьёзно сказал Кроха, всем своим видом показывая, что знает больше, но ничего говорить не намерен.

— Это правда, - подтвердил Павел. – При мне это случилось. Этой ночью.

— Арестовали?! – радостно изумился Андрей. – Кто? За что?

— Известно кто, - пожал плечами Москвич. – Демоны. Кто ж ещё? Наше начальство не стало вмешиваться, ждали их... Они и прилетели.

— А кто конкретно? – спросил Костя.

— Лилит и Диджитал.

— Кто-кто?! – не поверил своим ушам Андрей. Или решил, что его разыгрывают.

— Ибн Даджаль, - уточнил Павел. – Забрали под белы рученьки. И пикнуть не успела.

— А интересно, - задумчиво глядя в океанскую дымку, спросил Славик, - где сидят ведьмы? В Лефортове?

Кроха хмыкнул:

— Ну, в каком Лефортове, Слав? Пульхерия, устроит там такой праздник непослушания, что вертухаи сами от неё по камерам запрутся! В Каменоломнях она сидит наверняка. На каком-нибудь минус пятидесятом этаже. Хочешь ей чай-курево загнать? По старой дружбе? Босяцкий грев организовать?

Все переглянулись, стараясь скрыть неловкость от слишком уж нетактичной Крохиной шутки. Намёк явно повис в воздухе. Но Славик никак на него не среагировал и по привычке сделал стеклянные глаза. Павел поспешил перевести разговор на другую тему, благо было что обсудить!

— Не поверите, пацаны, но и у меня сегодня день начался с чудес!

Все заинтересованно посмотрели на него.

— Что случилось? – улыбнулся Кроха, - милфа призналась тебе в любви?

— Почти! – весело кивнул Москвич. – Она меня сегодня послала за новой партией ротанговых розог, - он показал на груду свежих стеблей, - и прикиньте, - не выпорола!

— Совсем? – с сомнением переспросил Кроха.

— Ну не совсем... Точнее, выпорола, но не меня.

— А кого? – поинтересовался Андрей.

— Монгола. Досталось бедолаге по самый небалуй. Вот этими новыми шпицрутенами, мать их ёб...

— А вы вообще что-нибудь замечаете, парни? – задумчиво глядя на свежесрезанные ротанговые стебли, спросил Костя, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ты это сейчас о чём? – серьёзно взглянул на друга Кроха.

— О нас... Вчера, к примеру, всех «витязей» переодели в дамское. А мы по-прежнему ходим в туниках. Элла вообще перестала меня наказывать, и теперь велит постоянно носить её на руках, как невесту... Ласковая стала, как кошка мартовская. Никого ко мне не подпускает, особенно Святошу гонит. А раньше их любимым развлечением была парная порка.

— Ты теперь её личная собственность, - пожал плечами Кроха.

— И раньше был. И что? Это не мешало нас вон с Паханом мутузить, как бобиков, а теперь ни-ни! Из рук не выпускает! Кстати, а тебя, Андрюх, чего твоя Пульхерия вчера не переодела?

— Не знаю! – пожал тот плечами. – Собиралась, это точно. И даже какой-то дурацкий наряд горничной для меня приготовила. А потом куда-то внезапно сорвалась и... Исчезла!

— Это она меня пошла пытать. Ночью. И нарвалась на демонов. – Уточнил Москвич.

— Я одного не пойму... - всё же решился спросить Андрей, хотя было видно, что вопрос этот мучает его с самого начала разговора, - почему эти самые... демоны вдруг решили её забрать? Чем она им насолила?

— Понимаешь, - явно подбирая слова, попытался растолковать неопытному Андрюхе сосредоточенный Кроха. – Тут, среди нас, где-то бродит одинокий и никому неподотчётный демон. Точнее демонёнок. Или демонишка... В общем, - сущность, которая всем вредит и всех достаёт, и поймать которую никто не может. Пока не может. И старших товарищей с Каменоломен это напрягает.

— Они думают, что некромантка с ним связалась?

— Они думают, что она его в себя впустила. Были некоторые признаки подселения... Это такая высшая магия, не заморачивайся, всё равно мы в этом нихрена не разбираемся. Просто привыкай к мысли, что твоя хозяйка, на самом деле, ещё хуже, чем ты о ней думаешь.

— Охуеть, - тихо произнёс Андрей и задумчиво примолк.

— И что мы будем теперь делать? – робко поинтересовался Славик.

— Розги заготавливать, - ответил Москвич, не глядя в его сторону. – Мы ведь теперь элита. Нас почти не бьют, нам разрешают ходить в мужской одежде, нам доверяют и нас не контролируют. Как бы из нас не начали делать козлов...

— Это как? – не понял Андрей, не очень разбиравшийся в тонкостях тюремного сленга.

— Это добровольные помощники администрации в зонах, - уточнил для него Славик. – Всякие бригадиры, завхозы, шныри... Одним словом – козлы! Постыдное явление.

...Солнышко упорно стремилось к зениту. Барышни парочками и более многочисленными стайками шли купаться, пора было накрывать столы для позднего завтрака.

— А ведь здесь скоро заканчивается зима, - задумчиво провозгласил Кроха, - Через пару недель прилетят перелётные птицы с наших болот.

— Вот они охренеют, увидев нас здесь! – поддержал его Стремяга, и оба негромко рассмеялись.

И уже через пять дней, жарким тихим вечером, на закате, в ближайшую от виллы «Фарбаутр» лагуну, зашла белоснежная трёхпалубная яхта «Луна Эклипсис», на которой весь коллектив ведьминского пансиона мадам Азалии прибыл на Остров всего месяц назад.

Увы, бесшабашные весёлые каникулы, наполненные столь загадочно-романтическими приключениями, пролетели легко и незаметно. Как будто только вчера был первый общий ужин с песнями, дикими плясками, ночными посиделками и внезапной схваткой с неизвестно откуда взявшимися «витязями»! Хотя если толково вспоминать, то у каждого за эти четыре недели было так много волнительных, а подчас и жутких событий!

Москвич решился на первый в своей жизни побег. Практически вступил в самый настоящий отряд восставших пленников, и пошёл с ними воевать против ведьм, так долго державших его самого, и его друзей в рабстве. Как и предсказывал Костя, он почти превратился в Спартака, вот только покомандовать восставшими рабами ему так и не довелось... И что из этого вышло – ещё долго можно будет вспоминать и переживать заново.

Стремяга приобщился, не без помощи того же Москвича, к великой и непостижимой магической стихии, имя которой он даже во сне не позволял себе произнести. И теперь в нём жила столь страшная и всепоглощающая тайна, о которой он не мог поведать даже своему ближайшему другу, практически брату по бесконечным тюремным мытарствам, Крохе.

Сам Кроха заметно отдалился от своих друзей и теперь всё своё свободное время проводил возле Стеши, и среди её подружек светлых ведьм. За этот месяц он узнал столько нового, заглянул в такие потаённые уголки закулисной жизни дамского колдовского сообщества, что стал ещё более молчаливым и замкнутым. А ещё он вдруг поймал себя на неприятной мысли, что он больше не осуждает Славика за его постыдные вероломные отступления от горделивой тюремной этики.

А Славик... Славику пришлось испить горькую чашу одиночества и отверженности. Он прекрасно понимал, что его друзья ему больше не доверяют. Видел, как они замолкают или меняют тему разговора всякий раз, как он появляется среди них. Всё прекрасно понимал, и ничего не мог поделать. Каждый вечер, ложась спать, он давал себе слово, что завтра уж точно он во всём признается. Заранее придумывал для себя оправдания и объяснения своим гнусным поступкам и словам, но... Но наступал новый день, появлялись новые неотложные дела, всё время было не до того... В общем, он привык откладывать свой позор на завтра, и это завтра никогда не наступало. Так было проще жить. Но легче от этого не становилось.

И вот закончился последний ужин на Острове. В небе проступили крупные яркие непривычные жителям Северного полушария созвездия: Скорпион, Тукан, Водолей, Змееносец, Кит... Ночной прохладой потянуло с океана. Таинственным шёпотом зашелестела листва прибрежных тропических зарослей. Барышни парочками всходили по трапу на борт яхты. Притихшие, немного грустные, задумчивые. А в спину им светило догорающее синевато-белое пламя прощального колдовского костра, выбрасывавшего снопы разноцветных искр далеко-далеко ввысь, к самым звездам. И длинные зыбкие тени от женских фигур неровной рябью ложились на черные волны вздыхавшего в темноте океана. И растворялись в них.

Последней на верхнюю палубу поднялась директриса. И в тот же миг яхта плавно заскользила во тьму, рассекая прибрежные говорливые волны.

Спать в такую тревожную ночь никому не хотелось. Хотелось быть всем вместе, сидеть рядом и слушать грустные песни. И потому Стремяге тут же вручили гитару, и случилось то, чего никто не ожидал – рядом с ним появилась Элла, и, положа ему руку на плечо, запела старую песню Тани Булановой «Не плачь»:

Не плачь, ещё одна осталась ночь у нас с тобой

Ещё один раз прошепчу тебе: «Ты мой»

Ещё один последний раз твои глаза

В мои посмотрят, и слеза вдруг упадёт на руку мне

А завтра я одна останусь, без тебя

Но ты не плачь...

Ведьмочки слушали проникновенно, сосредоточенно, кое-кто украдкой касаясь ресниц или прикрывая лицо веером. Все понимали, что это не просто песня. Это одновременно и риск, и триумф, возможно, пока что не заслуженный, но это ещё и предсказание судьбы, на которую эта парочка так опрометчиво решилась в самом начале своего пути.

Элла по вполне понятным причинам пропустила один куплет, дав Косте возможность проиграть его дважды и закончила на невыразимо высокой коде:

Так знай, тебя везде я отыщу, где б ни был ты

Я испишу тебе стихами все листы

И если встречу я тебя среди толпы

Ты не свернёшь уже тогда с моей тропы

Я украду тебя у всех, ты будешь мой тогда на век

Ты мой навек.

Стоявшая на капитанском мостике Екатерина, слушая песню, сказала директрисе:

— Время ли грустить? Всё вроде хорошо. Девочки кайфуют, девочки сверху, мальчики у их ног и так будет всегда, пока мы здесь.

— Ну, ты же понимаешь, что эти мальчики уйдут в побег, как только окажутся на Маркистане. В первую же ночь.

— Во вторую, - усмехнулась экзекуторша.

— Во вторую, - согласилась Азалия. – А значит, будет охота.

Екатерина посмотрела на свою начальницу и улыбнулась:

— Что может быть слаще и азартнее охоты на человека?

— Только охота на охотника, который охотится на человека, - глядя в непроницаемую ночную океанскую даль, кивнула ей директриса.