Глава седьмая. Оттопырить и выпороть

В начальственный флигель Павел в тот вечер возвращался в полной уверенности, что уж в этот раз Екатерина его точно растерзает и сотрёт в порошок. Но сначала, безусловно, выпорет и оттрахает, как сидорову козу. Еще бы! Он ведь наравне со всеми и вполне сознательно участвовал в самом наглом и бесшабашном перформансе, организованном Стешей в этом году. Это не то, что толстопузое чучело сжечь на Масленицу. Это плюнуть в самое святое для милфы – захватить и надругаться над главным атрибутом её власти – паланкином! А они-то! Они-то, тоже хороши! Вместо того чтобы отказаться, или разбежаться, или, что было бы самым правильным с точки зрения режима и послушания – донести начальству, сами во всём этом непотребстве участвовали!

Ну ладно его друзья. С ними всё понятно. Они были слегка (скажем так!) обижены на неё, милфу. Ну, обошлась она с ними немного круто, можно как-то понять их неразумное поведение. Но он! Его-то добрейшая и заботливейшая хозяйка ни разу в тот день не то что не изнасиловала, но даже и не выпорола! Оставила его задницу в девственной целостности и неприкосновенности, как снаружи, так и изнутри! А он... Оказался таким подлецом! Нёс самозванку на своём плече и в душе, негодяй, ещё и ехидствовал...

Так морально готовил себя Москвич, смело шагая в сгущающихся вечерних болотных сумерках в каморку начальницы, справедливо полагая, что он вдвойне заслужил сегодня все мыслимые кары и за реальные прегрешения, и за то, что не был выебан как все. Подло это – вовремя не разделить с товарищами общую беду. За это полагается отдельный крест. Или отдельная сковородка, чего он там, на самом деле, больше достоин...

Надеюсь, подумал он в утешение самому себе, что Стеша там, в этом чёртовом паланкине, пописала на прощание. Хотя зачем? – тут же одёрнул он себя мысленно. Это же действительно её паланкин будет! Тут он вполне согласен с Костей. Ей нужно было бы оставить там что-нибудь в подарок Екатерине. Например, свои носочки. Или перчатки. Небрежно так бросить их на сиденье...

Было бы красиво. Но и так красиво получилось, ничего не скажешь.

Он уже не так смело, но всё же пока что твёрдо постучал в заветную дверь и дождался разрешения войти. Милфа встретила его безо всяких истерик и никаких молний её очи не извергали. Она просто положила свои ноги в латексных сапогах перед его носом, когда он опустился на колени и поклонился до пола.

— Я что, по-твоему, сама должна разуваться? – спросила она немного раздражённо. – Эти сапоги мне самой не снять, так что впредь ни на шаг от меня, когда я их надеваю и на болото иду, ясно?

— Слушаюсь, Великая! – подобострастно прошептал он, торопливо стаскивая с её толстых ног тягучий горячий латекс и мысленно проклиная неизвестного обувного мастера, сварганившего это чудо садомазохистской атрибутики. В точности повторяющее форму и объём ноги хозяйки, но не имеющее хотя бы короткой молнии или ещё какой застёжки, чтобы можно было снимать их легко и свободно. Ноги у милфы были горячие и потные, впрочем, как и всегда. Какой смысл был ходить в резине, тем более такой толстой? – подумал Москвич и тут же получил неожиданный ответ:

— Вот окажешься на этом болоте, - сам всё поймешь! Там есть такие места, в которых бронетранспортёр за ночь превращается в ржавую труху! Только резина и спасает...

Она кокетливо положила тяжёлую свою ногу ступнёй ему на плечо, почесала пальцами за ухом, словно ласкала домашнего кота.

— Оближи ножки, не видишь что вспотели!

Вот оно – унижение, ради которого она не разувалась сегодня весь день! Это его персональная моральная пытка. Это то, что он не мог, и не сможет никогда в себе преодолеть. Как бы она к нему не относилась, каким бы пыткам и истязаниям его не подвергала, как только её нога становилась ему на лицо, он переставал чувствовать любую боль и замирал в сладкой истоме. Он давно уже осознал эту свою постыдную слабость, и перестал с ней бороться, даже мысленно. Он готов был простить милфе всё, лишь бы она не мучила его друзей. С ним пусть делает, что захочет. Он согласен быть её личным рабом, его страшит лишь срок, на который он может здесь задержаться. Неужели и правда навсегда? И как бы ухитриться, и вывести её на обсуждение этой темы?

Он тщательно облизал её ступню, и приготовился припасть и ко второй, но Екатерине показалось более заманчивым заставить его пройтись языком и повыше – например, до колена, а там и к промежности можно было бы дерзновенно устремиться...

Павел понял её желания и не стал им противиться. Её влагалище оказалось полно столь обильными и горячими соками, что простое облизывание и целование её половых губ моментально обернулось жёстким и страстным беспорядочным сексом. Милфа как всегда бесцеремонно сжала его, задавила в своих всеобъемлющих телесах, сплющила, подмяла под себя, и, выкрутив как постиранное бельё, долго трахала рукой в задницу, периодически сдавливая и вздрачивая его закованный в кольцо верности, член.

Кончить без её разрешения он не мог. Кольцо были придумано таким хитрым образом, чтобы перекрывать доступ сперме из яиц в канал члена. И как бы мошонка его не раздувалась за время вынужденного воздержания, никакой разрядки самостоятельно достичь он был не способен. Оставалось молить о милости. Екатерина раз в неделю его доила, и тогда она чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Так случилось и сейчас. Выебав и высушив его до последней капельки, милфа глубоко и удовлетворённо вздохнула и отпустила парня, позволив и ему вздохнуть полной грудью – впервые за последние полчаса, пока длился этот сумасшедший ведьминский секс.

Он сполз к её ногам, обминая и целуя их вполне искренне и благодарно.

— Теперь ты понимаешь, - спросила она хрипло, почему любой твой бунт против меня безнадёжен?

Она сунула ему в рот и вторую ногу.

— Да, Великая, - ответил он, обсасывая большой и самый солёный палец её левой ноги. – Потому что я ваш раб и в сексе, и по жизни. Я временами ловлю себя на очень странных желаниях.

— Каких? – блаженно ухмыльнулась она.

— Мне действительно хотелось бы навсегда остаться здесь, превратившись в вашу подстилку, в вашу личную барышню-служанку, забыть своё настоящее имя и стать для всех той самой Полинкой, который вы меня уже почти сделали.

— Тебя пугают эти желания?

— Пока я с вами – нет. Но когда остаюсь один, или по ночам, во сне, признаюсь, - да. Пугают.

— Но ты же понимаешь, что это неизбежно?

— Понимаю... - глухо отозвался Павел. – Но от этого становится ещё страшнее...

— Принеси ремень, - всё так же умиротворённо, и не меняя благостного тона, приказала она. – За вашу сегодняшнюю выходку будешь наказан ты один. Я выпорю только тебя. Но поверь, выпорю так, как никогда ещё не порола за всё время, что ты тут находишься...

Всё случилось именно так, как он и предчувствовал. Милфа его и выпорола и выебла. Только в обратном порядке.

Глава восьмая. Нетрадиционно-гастрономическая

Илона проснулась первой, и, не меняя ритма своего дыхания, прислушалась к дыханию подруги. Элла всё так же безмятежно спала. Её тотемной птицей был филин, и потому ночные радости она предпочитала дневным. А с утра её приходилось будить либо ласками, либо щекоткой. Илона прислушалась к дыханию еще двух человек, находящихся в палате. Стремяга, голова которого была зажата между прутьями кровати в ногах у девушек, дышал медленно и тяжко. Он практически не спал всю ночь – уснуть, стоя на коленях, с шеей, жёстко зафиксированной в стальном капкане, было невозможно. И это было его наказание. А вот её личный невольник Славик, который валялся у кровати на полу, с её стороны (они с Эллой спали на сдвинутых кроватях), кое-как ухитрялся если не задремать, то хотя бы провалиться во временное забытье. Славика она с вечера связала толстой суровой ниткой, наложив на неё заклятье шибари – и теперь эта нитка держала взрослого парня крепче стального троса.

Первый лучик солнца появился над Маркистаном, и горячей искоркой ласково уколол Илону в закрытые веки, приглашая её разделить с ним радости предстоящего весеннего дня. Она, не раскрывая глаз, перевернулась к спящей подруге и обняла её, целуя в ушко и проникая в него шаловливым язычком.

— Что означают золотые шары, спускающиеся с неба, и превращающиеся в большие бездымные костры, вспыхивающие тысячами искр, устремляющимися в чёрный-пречёрный космос? – спросила она Эллу.

— Ты была одна? – сонно шмыгнув носом, уточнила подруга.

— Нет, милфа приходила, показывала этот золотой звездопад по всему болоту.

— А шары были крупные?

— Ну, парочка совсем крупных, остальные помельче...

— Милфа ждёт гостей. Больших и солидных. Жирных таких гостей... Хорошо, что всего парочку... Что она тебе говорила?

Элла перевернулась на спину, взяла руку Илоны и засунула её себе в область паха...

— Она говорила, что рыжая бестия практически выиграла в предстоящем главном задании года, а нам с тобой предстоит делить лишь вторые и третьи места. А вот если бы её не было... Ну ты понимаешь?

Рука Илоны смело поглаживала выбритую куночку подруги, и пальчики уже ощутили первые, самые сладкие капельки утренней похотливой росы... Элла глубоко вздохнула, потянулась, высунув ноги из-под одеяла, нащупала ими голову Стремяги. Приподняла его измученное лицо, уперлась ступней ему в нос.

— Целуй, - приказала она. – Пока не скажу «хватит», будешь целовать...

Илона, смеясь, тоже сунула свою ножку в лицо Стремяги.

— И мне целуй... Как думаешь, милфа нас провоцирует?

— На что?

— Ну все эти разговоры про костры, жертвы... И этот её ночной визит во сне с предложением «убрать» рыжую. А как её уберёшь-то? Только зажарив её кролика, верно?

Элла закрыла глаза, блаженно прислушиваясь к своим ощущениям. Нахальные ручки Илоны делали своё дело. Её дыхание становилось всё глубже и возбуждённее.

— Её кролик милый, его жалко, - сказала она с ноткой неподдельной грусти. – И потому он обречён. - Мы будем скорбеть? – подхватывая игру в сочувствие, уточнила Илона вполне серьёзно.

— И выражать глубочайшие соболезнования... ммм... - Элла блаженно приоткрыла ротик.

— Насколько глубочайшие? – допытывалась Илона, продолжая теребить уже совсем мокрую плоть подруги. – Вот так? Или ещё глубже?

— Глубже... Соболезнования должны быть ещё и ещё глубже... И ещё интенсивнее...

Внезапно она сменила роли, и, перевернувшись, сама навалилась на партнёршу.

— Попалась, коварная дрянь? Планируешь жестокое убийство милого маленького кролика?

И тут же покрыла изумлённое лицо Святоши десятком быстрых и страстных поцелуев, не давая той опомниться.

— Значит, барбекю? – спросила она, хищно улыбаясь. – Ты развела меня на барбекю в Вальпургиеву ночь! Ну, ты Лукреция Борджиа в третьем воплощении! Отпусти наших кроликов, ещё не зажаренных, им пора в столовую, завтрак через полчаса!

Илона выбралась из жарких, как утреннее солнышко, объятий подруги, села на своей кровати, поставив ножки на лежащего под ней Славика. Тот сделал неуклюжую попытку претвориться спящим.

— Скажешь кому хоть слово о том, что здесь услышал, - ласково проворковала над ним Святоша, - и я тебе буду по кусочку отрезать твой язык, жарить его, и тебе же скармливать. За неделю ты у меня его сожрёшь, это ясно?

Для полноты картины она послала ему в мозг гиперреалистичное изображение предстоящей пытки во всех подробностях и с набором сопутствующих ощущений, которые ему предстоит испытать. Тяжёлый рвотный комок моментально подступил к его горлу.

— Ну не всё так плохо! – решила «успокоить» Славика Элла, освобождая из кроватного плена Стремягу. – Всё гораздо хуже. Мы ж не звери, какие-то, чтобы скармливать тебе твой же язык! Ты скушаешь пенис моего раба, который я отрежу ему, если ТЫ проболтаешься о том, что здесь слышал. А твой язык, - да, скушает он, если он проболтается о том же. В общем, у вас тут получается круговая порука, если я правильно понимаю это выражение. Если нет – поправьте меня, девочки!

...Ну кухню, к завтраку, Славик и Стремяга шли молча, быстрым шагом, и стараясь не смотреть друг другу в глаза. Оба практически не спали всю ночь, обоих тошнило от всего, что они за эту ночь пережили, ни тот, ни другой никак не могли унять нервную дрожь, которая появилась сразу же после последней угрозы. Ложные воспоминания о том, что с ними пока ещё не случилось, никак не удавалось выгнать из сознания.

«Нейролингвистическое программирование – успокаивал себя Славик. – Это всё пресловутое НЛП!». А у Стремяги болел фантомной болью «отрезанный», как ему казалось, член. И он каждую минуту трогал его прямо через юбку, чтобы убедиться, что кастрация – это всего лишь плод его больного воображения.

«Лихо на них оттоптались тёмные» - подумал Москвич, когда, встретив Славика и Костю на кухне, перед завтраком, увидел их осунувшиеся лица с воспалёнными глазами. – «Даже не хочу знать, что с ними делали этой ночью».

Впрочем, у них уже давно негласно действовало правило: ничего ни у кого не спрашивай, если тебя это не касается. А его это напрямую не касалось. Он и сам после этой ночи на стул садиться не мог...

Но привычная работа – подносы, завтраки, блинчики с икрой, творог и сметана, кофе и мороженое, надменные взгляды барышень и презрительные приказания через губу – всё это успокоило и снова сблизило пацанов. Уже за мытьём посуды стихийно началось конспиративное совещание.

— А может мы зря, пацаны, нагоняем жути? Может, всё это только разговоры про всякие там жертвоприношения... - начал было Славик. – Ну не верится мне, чтобы они вот так, спокойно и хладнокровно...

— Да, а ты не припомнишь, сколько тут было этих фуцманов, из прошлого этапа, когда мы сюда заехали? – угрюмо спросил Костя.

— Двое...

— А сколько было шконарей в палате?

— Шесть, мы заняли четыре свободные...

— И странно, да, что всего два шныря на такое количество знатных бездельниц завезли. Мы вот тут вчетвером еле успеваем. С чего бы это? Чо, малолетние зоны у нас опустели, что ли?

— А ещё вспомни, как они молчали всё время, и какие зашуганные были, - добавил Москвич. – Хотя, казалось бы, чего им бояться-то было? Ну когда уже освобождались... Чего они могли такое тут увидеть, что у них даже в день освобождения в глазах сплошная паника была?

Все тут же вспомнили рассказ Кости после его побега про вахту, и сидящих там засушенных пассажиров, и тема как-то сама собой умерла.

— Ты говорил со Стешей, она может тебе чем-нибудь помочь? – спросил Павел у Крохи.

Тот вздохнул, отложил вымытую тарелку, вытер руки полотенцем.

– Нет, больше мы эту тему не затрагивали.

— Почему?

— Она не посчитала нужным об этом говорить, а сам я, ты же понимаешь, не могу заводить такие разговоры.

— Но почему? Это же твоя, в конце концов, жизнь!

Кроха напряженно молчал, видимо тщательно подбирая слова. Наконец заговорил с трудом:

— Я просто не представляю себе, чем бы она могла мне помочь. Схватиться из-за меня с милфой? Ну, допустим, она сильная ведьма, может даже самая сильная во всём пансионе, и что? Сможет ли она убить милфу? И если вдруг сможет, то что с ней в ответ сделают Дорка и Дарвуля? А если тут будут гостить ещё ведьмы со всего бывшего Советского Союза? А наверняка ведь прилетят ещё и демоны, которых все ждут... Какие у неё шансы при таком раскладе? Она сама превращается в жертву в этом случае. Может, это её готовятся зажарить на вертеле в честь праздничка, ты, Паш, не думал об этом? Может, вся эта интрига против неё и задумана с самого начала? А я тут всего лишь приманка. Наживка, на которую милфа собирается ловить более крупную рыбу...

Костя и Славик при этих словах осторожно между собой переглянулись. Но предпочли промолчать.

Павел вспомнил разговор между Стешей и милфой в день её фальшивой «коронации», когда сам валялся под ногами самозванки, и вынужден был согласиться с правотой Крохи. Он поразительно быстро научился просчитывать все возможные варианты развития событий, и делал это, пожалуй, лучше любого из них.

— А ты крут, Кроха, в вопросах стратегического планирования, - сказал Павел. – Костя вон как-то пошутил, что ты имеешь все шансы здесь остаться на стажировку. В качестве молодого перспективного ученика у какой-нибудь симпатичной ведьмочки, - постарался он как-то развеять всеобщее мрачное настроение.

Кроха невесело усмехнулся.

— Обычно человек планирует на три хода вперёд. Ведьма легко считает на пять-шесть шагов и свои, и чужие действия. Демон – минимум на десять. Причем, может просчитать партию за любого игрока. Он как бы играет сразу на всех досках.

И добавил странную фразу:

— Жаль, конечно, что я не попал сюда года три назад...

После барышень осталось много творога и сметаны, а также остались блинчики. Икру, правда, с них всю слизали лицемерные поборницы похудания и воздержания от излишеств. Но ребятам всё же достался обильный завтрак.

И тут, как назло, появилась великая и ужасная милфа. Парни машинально рухнули на колени. Начальница прошлась над ними, самодовольно сияя, и решила включить свою «милостивую» версию.

— Кушайте-кушайте, милые, не обращайте на меня внимания! – проворковала она. – Приятного вам аппетита! Я всего лишь пришла посмотреть, как вы тут управляетесь, и не нуждаетесь ли в чём-либо. Но вы молодцы! У вас тут чистенько и сами вы опрятные и красивые официантки. А я, с вашего позволения, покормлю свою горничную Полиночку. У неё теперь особая диета, и я пока что кормлю её лично...

С этими словами она взяла тарелку Павла, ноготком зацепила немного творожка, попробовала его и поставила тарелку на пол, между своих ног. Сама гордо уселась на стул.

— Кушай! – приказала она, ласково улыбаясь.

Москвич склонился к её ногам, обутым, кстати, всё в те же латексные ботфорты и, понимая, что ложку она ему ни за что не даст, принялся есть творог, политый сметаной, по-собачьи. Творог был невероятно вкусный, и даже болотный аромат милфиных сапог не мог испортить ему аппетит. Моментально он схавал всё, что было, и задумался о добавке, не спеша, впрочем, поднимать голову. Милфа оценила его замешательство по-своему. Она взяла десертный кувшинчик с остатками сметаны и вылила её себе на сапог.

— На, Полиночка, кушай! Слизывай сметанку! Сметанка отменная! Пальчики оближешь.

Конечно, это было всем понятное, демонстративное унижения, придуманное лично для него. Чтобы с одной стороны выделить его и как-то оторвать от друзей, а с другой подчеркнуть, что всякие вкусности и деликатесы они смогут впредь получать лишь из её начальственных рук. А точнее – у её ног.

Кочевряжиться смысла не имело. Никакие категории из прошлой жизни, вроде чести и достоинства уже давно не имели никакого значения. Так что Павел слизал угощение не спеша, не проявляя излишней нервозности, и даже демонстративно поцеловал несколько раз её резиновый сапог в знак безусловной благодарности доброй хозяйке. Всё согласно ритуалам, всё как полагается.

Екатерина явно осталась довольной. Она всё это время следила за лицами парней, и, видя их испуганно-сосредоточенное выражение, добродушно улыбнулась им.

— Ну вот и славненько! – сказала она поднимаясь со стула. – Жду вас всех через полчаса у себя. Вы замечательно поработали и сделали шикарный паланкин. Теперь я хочу, чтобы вы собрали мне новую кровать под балдахином. Инструменты возьмёте там же, на дровяном складе...

Глава девятая. Что делаешь – делай быстрее

Непростое это дело – превращать старенький, хотя и добротно слаженный диван, в роскошную кровать, да ещё и украшенную таким давно вышедшим из моды аксессуаром, как балдахин. Парни трудились без перекуров три дня. Всё это время милфа стоически терпела бытовые неудобства, и спала по ночам на раскладном кресле. Но работой руководила лично. Бедолага Кроха практически ночевал в швейке, прибегая каждые три-четыре часа, чтобы примерить уже сшитые драпировки, и утвердить у заказчицы цвета и фактуру для новых. Отлучалась Екатерина лишь по утрам, как на работу отправляясь на дальние болота ради каких-то своих, особо тёмных дел.

Воспользовавшись одной из таких её отлучек, и справедливо полагая, что уж кабинет-то начальницы наверняка должен был быть защищён от всяких магических прослушек, Стремяга, наконец, решился.

— Ты в курсе, что милфа заказала тебя нашим со Славкой хозяйкам? – как бы между прочим, спросил он у Крохи, отпивая чай.

Кроха прищурился, что-то прикидывая в уме.

— Откуда инфа?

— Сами слышали. Милфа во сне приходила к Святоше, науськивала ту убрать из гонки рыжую. А потом, уже наяву, они обсуждали с Элкой, как именно можно убрать эту самую рыжую. И пришли к выводу, что единственный способ – это зажарить её кролика. Кролик - это ты!

— В курсе, - кивнул Кроха.

— Что в курсе? В курсе, что ты кролик, или в курсе всего заговора? – хмыкнул Стремяга, привыкший острить по любому поводу.

— Первое, - мрачно уточнил Кроха.

— И...

— Что я намерен делать? – неожиданно резко перебил его Кроха. – Знаешь, Костя, я, если честно, уже заебался отвечать на этот вопрос. Что я намерен делать на своём собственном аутодафе! Да нихуя я там не буду делать! Орать я там буду благим матом. А может, плакать буду и звать маму. Меня ещё ни разу в жизни живьём не сжигали, прикинь! Я вообще там буду в роли приглашённой звезды, и от меня там ничего не будет зависеть...

— Всё-всё, успокойся, Кроха! – поднял руки в примиряющем жесте Стремяга. – Я всего лишь хотел спросить...

— Есть ли у меня план как красиво умереть? – продолжал злобствовать Кроха. – Нет. Но у меня есть встречный вопрос. И не только к тебе, но и ко всем вам, пацаны. А что, собственно, собираетесь делать вы, мои друзья? Как собираетесь проводить меня в последний путь? Заварите ли мне чифир на моём же разгорающемся костре? Или разживётесь прощальным косячком? Ну, чтобы скрасить мне эти предстоящие не очень радостные минуты, а?

Москвич и Славик тоже прекратили работу и напряженно слушали Кроху.

— Ты нас извини... - начал Москвич, видя, что ни у кого нет никаких конструктивных предложений. – Но мы правда думали... Точнее мы надеялись, что хотя бы у Стеши есть хоть какие-то соображения на этот счёт.

— И она станет со мной ими делиться? – всё также мрачно поинтересовался Кроха. – Ты, правда, в это веришь, Паш?

Москвич молча пожал плечами.

— Тогда что ты от нас хочешь? – спросил Кроху Стремяга.

— Ничего, - уже спокойно ответил тот. – Здесь у каждого свой путь. Когда ты, Костя, пошёл в побег, все мы были безмерно тебе благодарны за это. Потому что мы тоже мечтали об этом, но никто не решался быть первым. А ты смог. Ты первым прошёл этой дорожкой, и мы все молча, молились за тебя все те дни, когда ты блукал там, по болотам, а потом сидел в подвале. Мы ещё тогда нихера не знали, что это такое – сидеть на здешней киче, и каково там тебе, но мысленно мы были с тобой! Вот и сейчас...

Голос его просел от волнения и в нём даже послышались нотки хорошо сдерживаемых, но всё же невольно прорывающихся, рыданий.

— Вот и сейчас я прошу вас, парни, просто быть со мной в эти дни... Ну и по возможности поддержать меня потом... Когда потребуется.

Стремяга первым без лишних слов обнял Кроху, и его примеру последовали и Славик с Павлом.

— Всё, убили этот базар, пацаны, - уже совсем обычным, рассудительным своим тоном, закончил Кроха. – Надеюсь, больше мы к нему возвращаться не будем. А за информацию в любом случае спасибо. Стеше будет приятно узнать, какие у неё закадычно-инфернальные подружки. Когда заранее знаешь, что тебя предают, уже как будто легче становится...

— Ну, они же тёмные, - покачал головой Славик. – Разве от них можно было чего-то другого ожидать?

— Тут ты глубоко прав, Славик, - согласился с ним Москвич. – И как говорил Спаситель Иуде, когда тот шёл в оперчасть: поторапливайся, пока не закрылась!

...В ту же ночь Славик обо всё рассказал своей жестокой госпоже Илоне. И в подробностях пересказал весь этот разговор, и о планах спрятать Кроху в Бездонный колодец, и о том, что сам Кроха окончательно сломлен и деморализован отсутствием четких гарантий своей безопасности от Стефании. Этого он мог бы и не говорить, но сорвавшись в свой собственный бездонный колодец подлости и предательства, он решил непременно достичь его дна, чтобы уже и не помышлять о возвращении наверх.

Он предал своих друзей вовсе не из страха, что Илона узнает о том, что Стремяга предупредил Кроху, а он при этом присутствовал. Он банально больше не мог терпеть тот ужас, когда Святоша в очередной раз достала короткую плётку и намеревалась отстегать его перед сном по гениталиям. Она теперь часто так делала, упиваясь не столько его болью, а скорее тем безобразным и сверхчеловеческим страхом, который испытывал её личный кролик во время такой экзекуции.

Какое-то время он терпел эту пытку из последних сил, надеясь, что Илона забудет про неё, но опытная садистка уловила иной, практически запредельный уровень его отчаянья, и упорно продолжала свои экзерсисы. И чутьё её не обмануло. Как раз в этот день парень и сломался.

Он отчаянно молил её о сострадании и, обливаясь слезами, ползал перед ней, обнимая её ноги, дрожа всем телом.

— Прошу вас, прошу! – рыдал он. – Только не говорите им, что это я их предал! Всё что угодно, только не это!

Илона с нескрываемы торжеством смотрела в эту бездну человеческого падения. Она даже не знала, чего ей больше хотелось в эту минуту – окончательно и бесповоротно раздавить в Славике последние остатки его самоуважения, раскрыв его предательство, или же еще долго его шантажировать этой тайной. Каждый раз доводя да отчаянья и наслаждаясь всё новыми нюансами его моральных страданий.

Решила всё-таки повременить: долгая пытка в любом случае приятнее быстрой казни.

Хотя называть это предательством всё-таки будет неправильно. У каждого есть предел его терпению, и упрекать человека за то, что его сломали, жестоко и подло.

Но случилось то, что случилось. Вернее то, что должно было случиться. Эта информация дошла до Екатерины, и она вдруг отчётливо поняла, что теперь у неё всё получится. Всё, что она задумывала. В её мозгу сложилась целостная картина её личного триумфа, и не последнее место в этой картине занимали черные дыры всеобщего предательства. Тёмные подружки предали свою светлую однокашницу. Подчиняясь этой логике, их рабы стали предавать друг друга. Так черные дыры, разрастались, вовлекали в свою орбиту всеобщего предательства всё новых людей. И в результате этот крошечный волшебный мир рассыпался прахом у её ног. У ног Великой и Единственно Непогрешимой ведьмы Маркистана!

А через три дня состоится её настоящая коронация. Соберутся настолько великие и страшные гости, что пережившие это празднество уже никогда не решатся даже заикнуться о каких-то её неправильных поступках. Никто и никогда больше не будет называть её узурпаторшей. Даже мысленно, даже отвернувшись, даже за её спиной.

И вечером пятницы она позволила себе немного расслабиться. Как обычно, укладываясь спать, она решила немного пошалить со своим личным невольником. Привязала Москвича к одному из столбов нового балдахина, украшавшего теперь её новую безразмерную кровать, ради которой пришлось даже слегка расширить комнату, снеся перегородку, отделявшую кабинет от соседней кладовой.

— А ты, Полиночка, думала, зачем делаются такие прочные столбы? – чтобы только лишь поддерживать укромность и приватность внутреннего пространства нашего алькова? – ласково спросила она, затягивая верёвочные узлы на запястьях Павла. – Нет, сладкая моя! На этих столбах я буду распинать своих неверных рабынь! Ты ведь одна из таких, правда? Как ты думаешь, почему ты здесь?

Голос её звучал всё более ласково и завораживающе, и оттого Павлу становилось всё хуже и хуже. Милфа зафиксировала его таким образом, чтобы он мог висеть на привязанных к столбу руках, стоя при этом на коленях на перине её роскошного ложа. Сама она при этом переоделась в халат, выбрала из прикроватного комода средней длинны плётку, и удобно разлеглась на подушках, явно намереваясь для начала всыпать ему десяток-другой горяченьких для разогрева и налаживания конструктивного диалога.

Но Москвич ошибся в этот раз. Он не ожидал, что будет ТАК больно. Милфа лупила его по спине, стараясь попадать самым кончиком плети и явно добавляя магической силы в каждый удар, отчего казалось, что на его спине один за другим вспыхивают маленькие костры, которые, разгораясь, прожигают его кожу и поджаривают оголяющееся мясо...

Внезапно всё прекратилось. Екатерина отложила плеть, и блаженно раскинула в стороны руки. Самодовольно улыбаясь, она стала поглаживать его голую попу своей ногой. Странно, но боль тут же утихла! Тогда милфа не спеша надела себе на правую ступню какой-то необычайно прочный презерватив, больше похожий на резиновый носок, и аккуратно стала раздвигать этой ножкой его ягодицы...

Павел закрыл глаза, стараясь, как всегда в таких случаях, восстановить дыхание и успокоиться. Он давно привык, что сексуальное насилие следует сразу же за грубым физическим, и принимать его следует со свей возможной покорностью, учитывая его неизбежность. Но самым паршивым было то обстоятельство, что с некоторого времени он научился действительно расслабляться, как учила пошлая поговорка, и получать от этого насилия удовольствие.

Вот и сейчас, едва нога милфы проникла чуть глубже дозволенного, он ощутил, как боль практически полностью утихает и сменяется каким-то болезненно-постыдным возбуждением!

— Ты думаешь, Полиночка, что я ничего не знаю? – ворковала тем временем Екатерина, всё более настойчиво проникая в область его потаённых извращенческих фантазий. – Ты и правда настолько глупая девчонка, что рассчитывала утаить от меня свои неуклюжие детские заговоры и попытки кого-то там спасти, поучаствовать в каких-то наивных интригах, на что-то всерьёз повлиять, да? Ты настолько дура, Полинка? Не разочаровывай меня, пожалуйста!

При этом ступня милфы уже проникла настолько глубоко, что Павел ощутил, как на половину первого указал его личный магический жезл, подчиняясь возбуждению, вызванному умелым манипулированием с его предстательной железой. Большой палец ноги его владычицы лёгким, но точным движением приводил его практически к оргазму, тем более, что за последние пару дней он не получал никакой разрядки.

— Ну и что ты выбираешь, Полиночка? – блаженно прищуривая свои масляные глазки, продолжала сексуальный допрос Екатерина. – Боль противостояния со мной, или блаженство служения мне? Мне продолжить порку? Или...

Тут она снова пошевелила большим пальчиком своей правой ноги и у Москвича аж глаза на лоб полезли от постыдно-кайфовых ощущений, как будто у него где-то глубоко в заднице зашевелился Чужой.

Он понял, что в очередной раз попал в детскую ловушку. Нужно было что-то выбирать, как-то отвечать на прямо поставленный вопрос. Если он выберет противостояние, тот тут же вернётся боль. Возможно, еще более жгучая, чем была вначале. А если он выберет покорность и послушание, то сразу после унизительного оргазма надо будет что-то говорить. В чем-то сознаваться. И что самое страшное – называть чьи-то имена. Раскрывать планы...

Конечно, милфа, судя по её словам, и так обо всем знает. Но ей необходимо в очередной раз его растоптать и унизить. Чтобы он сознавался и каялся. Желательно – предавал своих друзей и отрекался от них.

«Ну и что мне выбрать?» - спросил Павел свой внутренний голос, который что-то подозрительно давно не докучал ему советами.

«А что ты хочешь?» - сонно поинтересовалась незримая собеседница, как будто её внезапно разбудили.

«Хочу, чтобы Кроха остался жив» - тут же ответил он, понимая, что времени на долгое размышление милфа ему не даст.

«Тут необходима небольшая лекция...» - начала было рассуждать собеседница, но Москвич оборвал её:

«Нет у меня времени выслушивать лекции»!

«Понимаю, тогда согласись на полнейшее и безусловное послушание и она тебе подарит фантастический оргазм, во время которого я поясню тебе за некоторые базовые понятия этого волшебного мира...»

Она ещё что-то там говорила, но Павел уже не слушал.

— Я готов на всё ради вас, моя богиня! – прошептал он и тут же почувствовал, как ножка милфы зашевелилась у него глубоко в анусе, а её рука освободила его пенис от замысловатого кольца, которое и препятствовало оргазму.

Горячие постыдные волны вырвались наружу, и вероятнее всего забрызгали бы всё пространство вокруг, если бы не предусмотрительная жёсткая рука его хозяйки. Которая вовремя сжала его солдата, накинув на его головку батистовый платочек и жадно забрав всю расплескавшуюся было сексуальную энергию.

— Да, кстати, - деловито сказала Екатерина, отвязывая руки Павла. – Эту кровать я сделала и для тебя тоже. Тебе не придется больше валяться на коврике. Будешь теперь всегда спать у меня в ногах, ты довольна, Полинка?

— Безмерно! – выдохнул Москвич, падая на отведенное ему место. Боль в исполосованной спине снова усилилась, действие естественного анальгетика в виде оргазма, заканчивалось.

— Всё, спать! – велела милфа, кутаясь в плед и нащупывая своими горячими ступнями лицо Павла. – Завтра с утра сделаешь мне педикюрчик. А пока целуй пяточки, пока я не засну. Завтра будет очень трудный день. Генеральная уборка перед праздником. – Она зевнула, сладко потягиваясь. – Заставлю всех выкинуть весь хлам, который эти гусыни накопили за последние десять лет. Вам придётся таскать это всё в Старый флигель, так что выспись хорошенько, ты мне нужна будешь свеженькой и бодренькой, поняла?

Екатерина ласково и осторожно пнула его ножкой в нос.

— Слушаюсь, Великая! – промычал он, стараясь нацеловывать её пятки ещё усерднее и нежнее. Очень хотелось, чтобы она поскорее заснула, но вербализировать эту мысль он не стал. Павел давно заметил, что если мысль не проговаривается точными словами, то находящаяся рядом ведьма, как правило, её не слышит. Старался мыслить как домашняя собака – образами. Так проще было уходить от ментальной прослушки. Впрочем, в последнее время милфа стала ему больше доверять. Видимо решила для себя, что это её раб, окончательно и бесповоротно. И относилась теперь к нему как к личной собственности – по-хозяйски заботливо.

Захрапела она довольно быстро. Москвич попытался было осторожно отстраниться от её слегка шершавых стоп (и, правда, надо завтра сделать ей педикюр!) но не тут-то было!

— Но-но-но... - сквозь уже достаточно глубокий сон проворковала милфа, прижимая ступни снова к его физиономии. – Не сметь отворачиваться...

«Привыкай, - флегматично прокомментировала ситуацию внутренняя собеседница. – Теперь ты будешь всю жизнь томиться под этими ногами, и даже свежий воздух тебе больше не понадобится – здесь, у неё под одеялом, тепло и сухо. Привыкнешь. Придет время, и ты даже станешь гордиться, что у тебя столь грозная и одновременно добрая хозяйка. Там, в привычном тебе мире людей, таких не встретишь!».

«Обещала рассказать нюансы», - решил он проигнорировать обычные её подколы.

«Обещала – рассказываю. Колдовской мир, если смотреть на него в первом приближении, как у вас принято говорить «для чайников», выглядит как большая и разветвлённая социальная сеть. Только для посвященных. Сюда не зайти с улицы, без специального приглашения. И для каждого этот мир свой. Своя страничка в этой сети. Настоящая ведьма, или колдун, видит окружающий мир исключительно из своей черепной коробки, и в принципе не уверен в его реальном существовании. Этакий предельно прокачанный солипсизм. Потому что ведьма может по своему желанию этот мир менять. Чем она круче и сильнее, чем изворотливее и хитрее, тем она могущественнее. Это понятно?».

«Понятно», - тихо (чтобы не разбудить самую-самую могущественную ведьму), подумал Москвич.

«Молодец, - похвалила его ночная ментальная гостья. – Теперь идём дальше. Изначально было установлено...

«Кем установлено?» - осторожно перебил её Павел.

«Сейчас не важно, это для тебя пока что Высшая магия, если доживешь, - со временем всё узнаешь. Пока просто слушай. Так вот, было установлено, что маг, или ведьма, может менять только свой, личный мир. Свою социальную страничку, улавливаешь? И менять её к лучшему. Ну, по крайней мере, стараться менять к лучшему. Разумеется, взаимодействуя с остальными участниками этой волшебной соцсети. Успеваешь за моей мыслью?».

Москвич просто кивнул. Оказалось, что и это собеседница тоже может видеть.

«Но так было недолго. В силу некоторых пакостных особенностей человеческой природы, появились такие личности, которым показалось мало, чтобы им было хорошо. Им потребовалось, чтобы другим в это время стало плохо. Так родилась черная магия. Пришлось вводить специальное регулирование соцсети. Чтобы друг дружку не перебили особо продвинутые особи. Так появились всякие кодексы, договоры, соглашения, принципы вроде БРД или УКСТ... Которые, разумеется, всеми и всегда нарушались и будут нарушаться впредь. Ты ещё не заснул?».

«Бодр как никогда!» - встрепенулся Москвич. – Но ты так и не ответила, как мне спасти рядового Кроху?».

«Рядового? – всерьёз удивилась ночная гостья, и он понял, что эта дама действительно обитает где-то явно за пределами его сознания. – А-аа, поняла. Это у вас юмор такой. Тупой. Ну ладно. Отвечаю на вопрос. Твоя личная страничка в этой соцсети и есть твой модус операнди, - решила и она уязвить Павла. Но не получилось, он это выражение знал. – Точнее модус вивенди.

«То есть если я спасу Кроху на своей страничке, то он уцелеет и на всех остальных страничках соцсети Маркистана? Это так работает?».

«Ну не совсем... - поморщилась она. – Это всё-таки самый общий принцип, совсем уж грубое упрощение. Но суть ты уловил верно. Главное – не вреди другим, чтобы не скатиться в черную магию. Там будут работать другие законы и правила. И тебя там сожрут очень быстро...»

«Это я понял. Мне только неясно, каким образом я могу расстроить планы Сама Знаешь Кого, если у неё значительно больше сил и возможностей?».

«Думай. Попробуй взаимодействовать с другими пользователями».

«И да, мне надо бы хоть немного поспать! Завтра милфа обещала замучить нас на хозработах... Кстати!..

«Кстати, - засмеялась она звонким колокольчиком. – Вы будете готовить Старый флигель для костра. Милфа всё спланировала заранее, зная, что вы собрались прятать в нём Кроху. Вот вы своими руками и будете собирать для него большой солидный костёр. Оцени её коварство и жестокость по пятибалльной системе! Но у вас будет время подумать, так что...»

«Так что мне надо поспать!» - взмолился он.

«Дурачок! Ты давно уже дрыхнешь. Глубоко и сладко, как младенец. И даже слюни пускаешь во сне милфе на пятки! – на прощание съехидствовала ночная гостья.

...Обещанный Екатериной субботник стартовал с утра, сразу после завтрака. Барышням было велено выбрасывать из своих палат, кладовок, чердаков и прочих укромных мест всю старую рухлядь, которой никто не пользовался последние сто лет. Весь этот хлам просто вытаскивали на улицу, а пацанам было приказано тащить всё это барахло в Старый флигель. Постепенно небольшое, в общем-то, помещение, было буквально завалено рассыпающейся в прах мебелью, ворохом полуистлевшего постельного белья и рулонами старинных, пропахших плесенью и пылью ковров. Сюда также перекочевали совсем уж сгнившие и почерневшие оконные рамы, дверные косяки и зачем-то хранившиеся на чердаке дровяного склада две антикварного вида двуколки, исполненные в изящном европейском стиле и неизвестно как оказавшиеся в этом богом забытом таинственном болоте.

А после обеда лично милфа велела парням разобрать деревянный забор, соединявший Старый флигель с дровяными складами. Теперь это строение как бы более не принадлежало к ансамблю многовекового ведьминского замка, и явно предназначалось на слом. Вернее, на уничтожение с помощью всеочищающего колдовского огня. Четыре секции этого забора также было приказано прислонить к стенам флигеля, что совсем уж недвусмысленно превращало его визуально в огромный пионерский костёр. Оставалось лишь зажечь и поднести спичку...

— Ты всё понял, Кроха? – спросил Костя, когда они закончили эту пыльную и грустную работу, и присели передохнуть на крылечке флигеля. – Завтра в ночь здесь состоится грандиозное барбекю, как говорили наши со Славкой хозяюшки. И ты приглашён в качестве главного блюда!

Кроха в ответ на эту эскападу лишь горестно вздохнул.

— Да ладно тебе вздыхать-то! – пихнул его локтём в бок Стремяга. – Неужели ты и правда думаешь, что мы вот так вот просто тебя отдадим на поругание и съедение каким-то там ведьмам? Это ты нас так плохо знаешь?

Кроха посмотрел в глаза Косте и еще сильнее помрачнел.

— Ты что-то задумал? – спросил он тревожно. – Что-то такое... эдакое?

Стремяга молча достал из-за пояса сзади, спрятанные в складках юбки три небольшие заточки, аккуратно изготовленные из толстой проволоки. Две тут же отдал Славе и Москвичу. Те безо всяких эмоций оружие приняли и поспешно спрятали.

— Охренели совсем, парни? – тихо спросил Кроха. – И что вы собираетесь с этим делать? Отбивать меня будете? Заточками? Или в заложники собираетесь брать прибывающих гостей? Может, сразу демонов пленить попробуете?

— Зачем сразу демонов-то? – попробовал отшутиться Славик. – Их-то за что?

— Милфу мы валить будем, - вполне серьёзно и совершенно спокойно сказал Костя. В три пики мы её всяко вырубим, во всяком случае, на время. Два удара я со своей стороны гарантирую. Если каждый сделает также, то шесть дырок заставят её минуты три заниматься исключительно своим здоровьем, а то и жизнью.

— А дальше?

— А дальше – по обстановке. Если получится, то возьмём в заложницы Стешу. Это самый безопасный шаг и для неё, и для нас. Но в глазах начальства, безусловно, выведет её из-под подозрений в участии во всём этом кипише. Нас она убивать, надеюсь, не станет, ну а мы с неё пылинки сдувать готовы. Не думаю, что Дарвуля и Дорка захотят такой скандал во время торжественного ужина по случаю этой самой Варфоломеевской ночи... - Стремяга говорил спокойно, но настолько напряжённо, что всем стало понятно, что этот план он прокрутил у себя в голове уже много-много раз. И, судя по всему, заканчивался он всегда плохо. Даже в мечтах.

— Вальпургиевой... - поправил его Кроха.

— Что? А, ну да, Вальпургиевой. Ты же говорил, что у Венечки Ерофеева там тоже всё грустно как-то заканчивается. Шаги Командора, и всякое такое... Кстати, кто Командором будет на завтрашнем сабантуе, ты узнал?

— Узнал. Ибн Даджал... Или Даджаль, по-разному произносится. Диджитал – как они его здесь, смеясь, называют. Молоденькие ведьмы – они весёлые девушки, - потирая глаза, устало произнес Кроха. – Не, не вариант, парни. Отбой.

— А это не тебе решать, Кроха, - спокойно глядя на него, ответил Стремяга. – Это наше свободное решение. И мы вовсе не собираемся тут геройствовать. Если Стеша тебя каким-то образом отмажет от этой прожарки, то и ладушки. Мы будет только рады. А нет, так уйдем красиво, и главное – все вместе. Или ты, правда, думаешь, что мы похороним твои косточки и будем им всю ночь потом пиписьки отлизывать?

Больше говорить было не о чем, да и не хотелось. Солнышко склонялось к горизонту, и парни пошли готовить столовую для ужина. Молодых ведьм нужно было регулярно кормить и всячески ублажать, иначе они становились совсем уж невыносимыми.

Разумеется, после отбоя Славик просто не мог не рассказать обо всём случившемся Илоне. Она была в шоке. Одно дело пустая болтовня, но как быть с откровенной подготовкой к террору? Это уже не просто фрондёрство, это открытый бунт! Рабы взяли в руки оружие и готовы убивать! Ужас-ужас! И что делать?

Первым делом она вызвала к себе в Исповедальню Эллу. Вдвоём они заперлись на обычные замки и обезопасили помещение с помощью заклятий. Славика отправили полюбоваться звёздным небом. Сами лихорадочно стали искать выход из, мягко говоря, щекотливого положения.

— Пойдём к милфе прямо сейчас? – спрашивала подругу Илона. – Всё равно рыжая уже всё знает раньше нас, ей Кроха донёс. Или подождём до утра?

— А смысл вообще её в это дело вмешивать? – хитро улыбаясь, отвечала Элла. – Ты прикинь, какой красивый получается расклад: мы собой прикрываем милфу, зная заранее обо всех планах наших кроликов. Хрен с ними, что у них заточки, они всё равно при этом кролики! Что им остаётся? Только взять в заложницы рыжую. И в результате что?

— У нас развязаны руки!

— Точно! Мы имеем все основания брать её кролика тёпленьким, и отдавать его милфе. А судьбу самой рыжей стервы будем решать уже после. Может смилуемся и освободим её, а может и оставим там, в Старом флигеле... Сама себя освободит, когда сарай загорится, как в том старом анекдоте...

Подруги подленько посмеялись и стали с удовольствием предвкушать сладкие подробности своего предстоящего триумфа.

(продолжение следует)