Глава пятьдесят пятая. «Это мой последний день на Титанике»

— Ты кто, мальчик или девочка? – спросила совсем молоденькая восточная красавица, и обернулась к сопровождающей их высокой статной даме. – Это наш персональный раб? Он будет нам прислуживать?

— Раб? – удивилась её подруга, по виду типичная северная шаманка. – Значит это правда, что здесь у каждой ученицы есть свой собственный слуга, который готов выполнять любые её прихоти?

— Ну не у каждой, а только у самых лучших учениц. Самых дисциплинированных и старательных! - ответила дама своим незабываемым мелодичным с поволокой голосом. – Но всему своё время барышни, всему своё время...

Они появились накануне новогодних праздников – две молодые ведьмочки, одетые в зимние меховые мантии, с огромными старомодными саквояжами и коробками с одеждой. Собственно говоря, Москвича и послали их встречать для того, чтобы он помог этим юным барышням донести их объёмную дорожную поклажу. Это было зимнее синее утро, когда морозный болотный туман уже искрился в ожидании первых солнечных лучей, но ленивое дневное светило всё ещё пряталось в дымке за горизонтом, словно бы раздумывая: вставать с постели или повременить.

Москвич прождал их совсем недолго. Сразу после завтрака, когда ученицы ушли на занятия, сдавать последние зачёты в этом году, за вахтой полыхнули сразу три оранжевых огненных шара, и Павел понял, что гостьи прибыли и пора идти их встречать. Он ещё удивился, а почему, собственно, три вспышки, хотя его предупредили о двух новеньких ученицах. Но потом сообразил, что вероятнее всего с ними будет кто-то из сопровождающих. Так оно и вышло.

К вахте, по уже довольно глубокому снегу, шагали три женские фигуры. И сердце Москвича заколотилось как сумасшедшее: первой шла дама, которую он видел всего лишь один раз в жизни, но облик которой навсегда запечатлело его болезненное на тот момент сознание. Эти забранные в причудливо сплетённую косу каштановые волосы, раскосые насмешливые глаза, цвета светло-серого асфальта, изменчиво-переливчатые и одновременно текуче-ускользающие, элегантная точёная фигура и лёгкая походка аристократки, прогуливающейся грациозно и свободно, словно по дорожкам в парке, а вовсе не по заснеженной болотной трясине.

Это была она – Елизавета Александровна – приглашённая звезда, как назвала её Стеша, или просто ЕА, как привык называть её сам Москвич в своих многочисленных ночных грёзах и неумело осознанных колдовских снах. Он рухнул перед ней ниц, распростёрся в снегу как последний чёрт, стараясь обнять её божественные ножки и в этом искреннем акте самоуничижения не было ни грана обычного ритуального раболепия пансионного невольника перед высокопоставленной дамой-волшебницей. Он так исстрадался душой по своей ночной гостье, что с восторгом готов был слизывать снег с её сапожек, лишь бы она обратила на него свой взор, сказала бы хоть словечко, да что там словечко – благосклонного взгляда было бы для него сейчас вполне достаточно! Лишь бы...

Но, увы, она только небрежным жестом указала ему на стоявших позади неё двух новеньких учениц, и велела принять у них багаж. А сама пошла дальше, к воротам вахты. Москвич, конечно же, суетливо подхватил все необъятные коробки-саквояжи, впопыхах не совсем вежливо поклонился красотке с Востока и северной шаманке (как он мысленно уже успел их окрестить), и то проваливаясь в снег, то скача с кочки на кочку, жалко засеменил за Елизаветой Александровной, уже и не рассчитывая перекинуться с ней хоть парой словечек. Да, он был жалок в этот момент, сам себе был противен и уши у него горели от стыда и позора, потому что не так, - ох, совсем не так он представлял себе эту встречу!

А за вахтой, на территории пансиона, высокую и дорогую гостью уже встречали директриса и её привычная свита – Дарвуля и Доротея. Чуть поодаль, с загадочно-серьёзным видом стояла Екатерина, держа в руках роскошных букет цветов, непонятно каким ветром сюда принесённых в конце-то декабря! Хотя, что тут непонятного? Сама милфа наверняка и подсуетилась, спозаранку, слетав куда следует за свежевыращенными цветами.

ЕА букет приняла и обнялась с начальством самым нежным и тёплым образом, как с ближайшими и любимыми подругами. И тут же все дамы проследовали в директорский флигель, а Москвичу оставалось лишь смотреть им в след вожделённо-щенячьим взглядом.

— Может, ты нас всё-таки проводишь? – капризно спросила его шаманка, небрежно толкнув в плечо.

Москвич тут же спохватился и снова согнулся в неуклюжем поклоне. Падать ниц перед новенькими ученицами ему было лень, благо никого из барышень или начальства на горизонте событий не просматривалось.

— Простите, барышни! – засуетился он. – Извольте пройти вот сюда, это ваше общежитие, здесь, на втором этаже располагаются ваши комнаты...

Он постеснялся спросить не только имена вновь прибывших учениц, но даже их колдовскую принадлежность к ковену – светлые они, или тёмные. А сам ещё не научился, как следует, распознавать ведьминскую сущность. Да и боялся ошибиться. Почему-то ему показалось, что с этими совсем молодыми барышнями, ему ещё предстоит хлебнуть много терпкого магического сока маракуйи...

Втроём они прошествовали через двор к корпусу общежитий, и здесь Москвич снова запутался в коробках и саквояжах. Но кое-как, под насмешливыми взглядами юных леди, всё же доставил поклажу в целости и сохранности в коридор, предоставив им самим выбирать себе место проживания.

— Так ты действительно местный раб? – спросила его восточная красавица. – Как тебя зовут, раб?

— Павел, - ответил он, снова кланяясь. Об обязательной проскинезе они ведь ничего пока не знали, следовательно, можно было и не напрягаться насчёт целования их дорожных сапожек...

— Приятно познакомится, - вежливо, хотя и немного надменно улыбнулась ему девушка. – Я – Фатима из Коканда, Узбекистан. А это моя подруга...

— Тарья! – представилась шаманка. – Я родом из Ивделя, народ манси.

Павел улыбнулся им в ответ, благодарственно сложив руки на груди. Ему почему-то очень понравилось такое неформальное и доброе общение, несмотря на то, что Фатима с самого начала знакомства уже пару раз назвала его рабом, подчеркнув его статус нижнего.

— Ты будешь нам служить? – спросила Тарья, и Павел уловил в её речи отчётливый северный своеобразный акцент, в то время как Фатима говорила совершенно без акцента, и узбечку в ней выдавали лишь черные, как смоль, волосы и такого же цвета глубокие, почти бездонные глаза.

Сразу почему-то вспомнился печально знаменитый Бездонный Колодец, ныне надёжно упрятанный под слоем снега...

— Я служу всем барышням пансиона и воспитательницам тоже. Но принадлежу только одной госпоже...

— Кому? – немного удивилась такому ответу Фатима.

— Госпоже Екатерине, э... главной экзекуторше этого заведения, – отчего-то смутился Павел на слове «экзекуторше».

— А ты откуда родом? – как бы между прочим, но внимательно его разглядывая, спросила Тарья.

— Я из Москвы, - тихо ответил он и скромно потупил взор. Это у него теперь отлично стало получаться.

— А откуда ты знаешь Элиз? – вдруг обожгла его внезапным неожиданным вопросом Фатима. И, заметив его испуганно-удивлённую реакцию на её вопрос, лукаво улыбнулась: - Я ведь видела, какими глазами ты на неё смотрел, как бросился ей в ноги и о чём-то хотел спросить. Кажется, только мы тебе помешали, разве нет?

— Нет... что вы, сиятельная пани... - начал он путать обращения, и смутился окончательно. – Я всего лишь хотел выразить восхищение, увидев Елизавету Александровну...

— Так ты с ней знаком, понятно... - пожала плечиком Фатима. – Ну и ладно, это твоё дело, можешь не отвечать.

И, как будто потеряв к нему всякий интерес, прошла в палату светлых, внимательно разглядывая обстановку.

На этом моменте Павел посчитал свою миссию выполненной, и вежливо отпросился у барышень в столовую. Там его друзья сегодня готовили зал к новогодним праздникам.

Работа уже кипела вовсю. Как и в прошлом году предстояло преобразить скромное убранство простой школьной столовки в роскошный банкетный зал. К тому же в этот раз ожидалось прибытие высоких гостей по случаю награждения выпускниц и освобождения невольников. Во всяком случае, сами невольники на это очень надеялись.

И только Москвич успел, как следует, впрячься в работу, как входные двери распахнулись, и в зал быстрой деловой походкой вошла сама мадам Азалия. Следом за ней робко опустив головы, следовали Змей и Бублик.

— Ну что, курочки мои! – весело сказала директриса, - вот и настал этот день, верно?

Парни рухнули перед ней на колени практически все в один ряд, так как стояли рядом, разворачивая столы и накрывая их единой длинной скатертью.

Азалия удовлетворённо прошлась перед коленопреклонёнными, немного насмешливо осмотрела их почтительно склонённые затылки и, по всей видимости, осталось довольна.

— А помните, как мы с вами первый раз встретились? Какие вы тогда были колючие и ершистые? Какие непокорные и дерзкие стояли вы передо мной вот так же, на коленях, но готовы были меня за ногу тяпнуть, разве нет?

Она нарочно остановилась перед Москвичом, и, как и тогда, год назад, легонько постукала ножкой по полу. Москвич, не задумываясь ни на секунду, склонился, и смачно расцеловал сапог директрисы. Она прошлась дальше вдоль шеренги его друзей, и все они, по очереди, припали к её ногам, каждый исполняя обязательный ритуал поклонения.

Змей и Бублик наблюдали за этой сценой хмуро, но не выражая явно своего отношения. Они уже всё давно поняли, и теперь каждый старался выработать для себя приемлемую линию поведения. Чтобы и под плеть лишний раз не попадать, и по возможности сохранять лицо перед соратниками.

«Ага, давайте-давайте, - думал Павел. – Хитрите, старайтесь проскочить между струями. Посмотрим, как у вас это получится... Да не дай бог! – тут же одёрнул он себя мысленно. – Вот уж не хотел бы я остаться тут у вас в качестве инструктора по выживанию! Сами, парни, только сами! Без нас!».

Однако дальнейшие слова директрисы повергли его в самый настоящий шок:

— Думаете, я не знаю о том, что вы тут снова замышляете? Ничего не хотите мне рассказать?

«Вот и всё, - подумал Павел. – Раз она заговорила на эту тему, значит начальство не просто в курсе, а решило напоследок выставить меня злостным нарушителем, а это пипец, без вариантов. И ведь знают прекрасно, что я молчать не стану, и пацанов под монастырь не подведу! Ну что ж, - как-то даже спокойно и легко решился он на признание, - вот вам моя чистуха...».

— Вы ошибаетесь, госпожа директриса! – выпалил он, не дав никому из друзей даже рта раскрыть. – Никакого заговора тут нет. На побег решился я один, а ребята, мои друзья, меня вовсю отговаривали от столь бессмысленного, сколь и предерзостного мероприятия.

Он коротко вздохнул, и закончил на тот же высокопарной, хотя и немного комичной ноте:

— Но я был непреклонен в своём грехе, и нераскаян в гордыне.

Мадам Азалия подошла к нему, неожиданно присела перед ним на корточки, и, приподняв его голову двумя пальчиками за подбородок, тихо спросила, глядя в глаза:

— А хочешь, я тебя сама выведу за периметр, и заберу с собой?

У Москвича от неожиданности перехватило дыхание. Её лицо было так близко, ароматы её парфюма обволакивали и напрочь гасили его сознание, а взгляд тёмных ведьминских глаз увлекал в такие бездны, что сопротивляться ему не просто не представлялось возможным, но и совершенно не хотелось.

— Да, госпожа директриса... - только и смог прошептать он, и то не был до конца уверен, что действительно смог это выговорить.

— Тогда пойдём со мной, - так же беззвучно проговорила она, и увлекла Павла в подсобку за кухней.

— Продолжайте, мальчики! – бросила она через плечо. – Вы сегодня тоже сдаёте дела, как и я. Так что пришла пора обучать свою смену! Эти парни займут ваше место в столовой! – уходя, ока указала пальцем на Змея и Бублика.

А уже в подсобке, наедине с Москвичом, она стала необычно вкрадчива, и хищно схватив его за гриву вьющихся волос, прижала к стене, со словами:

— Завтра тебя вызовут на собрание ковена, где ты всё и расскажешь, как было...

— Что я должен рассказать, пани директриса? – пропадающим от волнения шёпотом спросил Павел.

— Всё! – сделав фальшиво удивлённые глаза, ответила Азалия. – Как твои друзья готовили этот бунт, как собирались из-за тебя отказаться от своего УДО, и главное – кто был зачинщиком!

Павел закрыл глаза, и тяжко вздохнул.

— Я не смогу соврать великому ковену... - он хотел сказать «ведьм», но вовремя заткнулся.

— А и не надо врать! Расскажи всю правду! – настаивала директриса, всё сильнее прижимаясь к нему своим упругим, сильным и грациозным телом.

— Правда в том, что мои друзья ни о каком бунте даже и не помышляли... Они готовы жизнь отдать за своих хозяек и... за вас, госпожа Азалия Нероновна... - выпалил он на одном дыхании.

Он опустил глаза и тут же почувствовал, как ведьмин коготь впился ему в левый сосок. Закусил губу и сам не заметил, как прокусил её насквозь – настолько отвык от этой прожигающей мозг нестерпимой для него боли – соски всегда были для Павла самым слабым местом. Азалия это помнила, и теперь выкручивала оба его соска своими безжалостными коготками, и молча ждала, когда же он, наконец, сломается.

Дождалась. Москвич не выдержав пытки, застонал, ноги его подкосились, и он рухнул перед ней на колени. Азалия разжала пальцы, поднесла обе ладони к его губам. Нужно было целовать ей руки и благодарить даже за эту боль. Таковы здешние правила. И, похоже, завтра его от этих правил никто освобождать не собирался.

Он и поцеловал. И не один раз, и не десять, а столько, сколько она пожелала – бесконечное количество. Целовал, бормоча горячие и бессвязные слова благодарности. Просто за то, что она перестала ему делать больно. Сам себе был противен за такое унижение, но продолжал унижаться. Благо, что пацаны не видели.

Уже собравшись уходить, мадам Азалия обернулась на пороге и с усмешкой спросила его:

— А ты готов отдать жизнь за свою госпожу?

— Конечно! – горячо и легко солгал Москвич, думая исключительно о белой обезьяне. Так его учила Стеша из Торжка, и он был уверен, что и сегодняшнее обещание, данное мадам директрисе, на самом деле ничего не стоит. И потому решился на отчаянный и безрассудный вопрос:

— А раз вы уходите, кто же сейчас будет исполнять ваши обязанности?

— Директриса удивлённо подняла брови и посмотрела на него, как на внезапно заговорившего таракана.

— Радуйся, - сказала она насмешливо, - твоя хозяйка Екатерина!

И ушла. А Москвич, морщась он боли в прокушенной губе и растерзанных сосках, вернулся к друзьям, которые уже вовсю обучали парней из спецназа премудростям работы на кухне и в столовой.

Когда же выдалась свободная минутка, и Костя кивнул ему вопросительно, намекая на результаты приватного разговора с теперь уже бывшей директрисой, Павел коротко ответил ему:

— Вариант номер два.

Стоявший рядом Кроха понимающе кивнул:

— Я так и думал. А кто-нибудь из начальства сегодня утром пожаловал в пансион?

— Никого, кроме ЕА, - покачал головой Москвич.

— Следовательно...

— Следовательно, они уже всё решили, - подтвердил его худшие опасения Павел. – ЕА просто привезла это окончательное решение сюда. И потому мадам так с нами разоткровенничалась. Мол, я мухожук и всё такое. И вам советую...

— Ну да, похоже на то... - мрачно согласился с ним Костя. – Если бы они действительно ждали решения начальства, то держали бы интригу до конца. А так даже не скрывают от нас, смердов...

«Значит, остаётся операция «Периметр» - мысленно сказал Кроха, поймав взгляд Москвича. Тот понимающе кивнул. О таких подробностях Славику знать не полагалось.

А подготовка к завтрашнему празднику тем временем подошла к концу. Общими усилиями бывших зэков и нынешних военнопленных серый и скучный зал столовой превратился в роскошный банкетный зал волшебного ресторана, в котором собирались праздновать не совсем обычные посетительницы. Вернее сказать – совсем необычные. Ведьмы, их прилежные ученицы, и кое-кто из их покровителей посерьёзнее. Из таких потусторонних сфер, о которых даже говорить не хотелось простым смертным. А вот же пришлось даже принимать участие в подготовке этого непростого перформанса. И каждый из ребят надеялся, что это в последний раз...

Москвич вспомнил, как его поразило совершенно фантастическое убранство этого зала в прошлом году. Тогда ему казалось, что ничего более сказочного и грандиозного и придумать-то невозможно – настолько всё было красиво и сказочно. Но в этот раз волшебницы-оформительницы из Стешиной свиты, казалось, превзошли сами себя! Потолок превратился в бездонное, сверкающее сине-фиолетовыми звёздами, уносящимися ввысь, бесконечное небо. С которого в то же время медленно спускались невесомые золотистые, белые, оранжевые, серебристые снежинки. Окна, украшенные экзотическими гирляндами цветов, стали арками в какой-то иной мир, и казалось, что туда можно запросто шагнуть и унестись по бесконечным движущимся, словно ожившим лестницам, не то в Зазеркалье, не то в таинственное и манящее Подземное Царство. Между этими чудо-окнами появились огромные, от пола до потолка «живые» картины, изображения на которых медленно менялись, демонстрируя зрителю каждый раз новые сюжеты из истории этого пансиона, начиная вроде бы даже из времён Средневековья.

Москвич рассматривал всё это великолепие молча и раскрыв от удивления рот, до тех пор, пока его не позвали отведать заваренный по случаю окончания основных работ свежий душистый чай с какими-то травами. Угощение было прислано персонально от Стеши. Она давала этот прощальный бал, как сдающая свои полномочия Ведьма Две Тысячи Двадцать Третьего года. К тому же выпускница. И как поговаривали – бесспорная претендентка на звание Лучшей Выпускницы этого года, и звания Статс-дамы Золотого Единорога, которое, впрочем, у неё всё же оспаривала Пульхерия Львова, особо отличившаяся в борьбе против дикого демона и воскрешении раба Шамана.

К чаю прилагались всякие конфеты и прочие сладости, в разноцветных фантиках, солёные орешки и даже белый шоколад.

— Это у вас так принято праздновать день освобождения? – спросил Змей, с удивлением рассматривавший наспех накрытый для чаепития стол.

— Ну не всегда, - принялся кокетничать привыкший к этому Костя. – Бывали и более суровые времена, когда пацаны откидывались с кичи, и кроме черняшки да кружки кипятка у них ничего не было. Но чаще вот так, да – скромненько, чем Бог послал...

Все улыбнулись, и Бублик, немного смущаясь, примирительно сказал:

— Вы уж нас простите, парни за возникшее было недопонимание там, на Острове... Мы были не правы, признаём это и приносим свои официальные извинения.

— Да, ладно! – махнул рукой Кроха, - убили эту тему. Мы тоже во многом были слишком резки и не всегда умели сдерживать свои эмоции. Тем более что мы-то уже здесь были на правах старожилов, и должны были более внимательно отнестись к вашим проблемам. Так что и вы нас извините.

Горячий крепкий напиток обрадовал сердца и оживил разговор. Пошли воспоминания и откровения. Москвич грешным делом даже заподозрил было Стешу в добавлении какого-то особого снадобья в чай, с целью развязать языки и стимулировать желания пооткровенничать, но быстро забыл все свои привычные страхи и сомнения, и сам почувствовал небывалую эйфорию. Да и раненые ведьминскими когтями соски, подозрительно быстро перестало саднить.

— Пацаны, расскажите о новогодней гонке, - попросил Змей.

— Вам она тоже предстоит? – слегка удивился Константин.

Змей кивнул.

— Ну, тут рекомендую побеждать! – лукаво усмехнулся Кроха. – В любом случае выигрывает тот, на чьём горбе победила в гонке ведьма. Она становится Ведьмой Года, а это охрененные привилегии, начиная с проживания вместе с ней в особом шатре, в который даже начальство свой нос не суёт, и заканчивая всякими прочими ништяками. А уж сколько там можно полезной информации подслушать!..

— Мы вообще-то побеждать не думали... - уклончиво ответил Змей.

— Мы хотели отдать победу Иванычу. У него, сами понимаете, положение крайне серьёзное, - грустно подтвердил слова своего боевого товарища Бублик.

— Понимаем, - кивнул Кроха. – Но учтите, что так просто вам их не обмануть. Ведьмы на ваших загривках будет соревноваться на полную катушку, и буквально выбьют из вас свою победу. Схитрить там не удастся.

— Это точно, - флегматично подтвердил Костя. - Уж мы на что хитроумную комбинацию разработали, а получилось всё совсем не так. Вы даже не знаете, кто на ком поскачет...

— Вообще-то знаем, - уклончиво сказал Змей.

— А вот и не знаете! – осадил его Кроха. – Это вам они так голову морочат, чтобы вы слегка расслабились. А на самом деле уже с выбора лошадки начнётся соревнование. И кто кого выберет – решится в самый последний момент. Так что не обольщайтесь!

— Да уж, - подтвердил Москвич. – Вон Крохе повезло тащить на своей хребтине Стешу, и никто не верил, что они смогут победить в той гонке! Вам-то проще будет, вы ребята крепкие...

— Да нам и не нужно будет на хребтине их таскать, - усмехнулся Бублик. – Они придумали в этот раз гонку в санях.

— Это проще, - согласился Костя.

— Ага, зато в два раза больший круг предстоит пробежать, - озабоченно покачал головой Змей. – Они придумали гонку вокруг всего пансиона!

— Ох-ре-неть! – усмехнулся Кроха. – А кто хоть собирается участвовать в заезде, знаете?

— Знаем, - снова понизив голос, ответил Змей. – Пульхерия, Илона, Акулина, Людмила и Мара – Стешина ближайшая подруга.

— Три тёмных, две светлых... - задумчиво проговорил Кроха, что-то прикидывая в уме. – Ну если вы аккуратно сумеет слить гонку на последней четверти круга, то у вашего командира есть определённый шанс. Только никому ни слова о вашем сговоре. Хотя...

Тут Кроха перекинулся быстрым взглядом с Москвичом, и они поняли друг друга. Славик сидел рядом, и всё время молчал, напряжённо слушая разговор старших товарищей.

«Значит, победит некромантка» - подумал Москвич.

«Согласен на все сто» - утвердительно махнул ресницами Кроха.

Помолчали, допивая чай и доедая угощение.

— А что вообще можете посоветовать на прощание? – тяжело вздохнув, спросил Змей. – Так сказать, от старшего поколения, - он невесело усмехнулся, - младшему.

— Здесь, как на красной зоне, - серьёзно ответил за всех Костя. – Западло лишь две вещи – куму класть, и в жопу трахаться. Всё остальное – канает. Не предавайте друг друга, и не спрашивайте лишнего, чтобы не разочаровываться. Нас вот не сломали, как ни пытались. Не сломали и не рассорили.

— Мы приспособились, - уточнил Кроха. – Хотя нам было намного труднее. Нам ведь советов не давали, и про здешние порядки не рассказывали. Всё приходилось через пиздюлину познавать. Шкура на заднице задубела.

— А что было самым трудным? – спросил Бублик.

— Через себя переступить... - неожиданно подал голос, молчавший до того времени Славик. – Вот этого старайтесь не делать.

И никто ему ничего не сказал, и не стал ничего уточнять.