Глава пятьдесят первая. Отчаяние, торг, принятие, смирение

Проснулся он как всегда на своём месте - в ногах у Пульхерии. Обратил внимание, что её ножки были тёплыми, следовательно, уже наступило утро, и он успел согреть ступни некромантки своим дыханием. С вечера-то они всегда казались ему ледяными.

И тут же сам похолодел, услышав над собой тихий голос... милфы!

— Спит? - спросила она, видимо про него.

— Дрыхнет! - успокоила утреннюю гостью его хозяйка.

Москвич постарался сохранять сонное дыхание, не меняя его ритма и легкого посапывания. Он знал, что ведьмы и морские свинки определяют, спит ли человек по ритму его дыхания. Собаки тоже, но собак он здесь не видел.

— Ну, в общем, не буду ходить вокруг да около, сразу хочу сделать тебе деловое предложение, - тихо сказала Екатерина. - Сто пентаклей.

Пульхерия тихонько засмеялась, и пошевелила пальчиками ног, погладив ими Москвича по носу и губам. Словно давая понять, что разговор идёт о нём, о его цене. И это торг. Но он и так это уже понял.

— Спасибо за столь щедрое предложение, великая, - всё так же усмехаясь, ответила Пульхерия. - Но нет, извините. За сто я его точно не отдам. Я ценю своих рабов, вы же помните, что я купила Андрея за тысячу пентаклей. И без торга, заметьте!

— Ну, то было в другое время и в другом месте... - как-то неопределённо возразила милфа. - А сейчас ты уже в ином статусе. Ты практически сдала экзамен, готова получить степень и ты теперь одна из нас. Со следующего года будешь преподавать в пансионе, может стоит как-то изменить нам с тобой правила общения?

— Да, конечно, великая! - радостно согласилась с ней хозяйка Павла. - Я ж не буду брать с вас тысячу золотых. Пятисот будет вполне достаточно. Я так думаю...

Повисла неловкая пауза. Настолько неловкая, что Москвичу стоило огромных усилий сдержаться и сопеть подобающе моменту - не слишком громко, но и не делая пауз и неоправданных изменений тональности.

— Пятьсот... - повторила милфа и видимо скептически покачала головой. - Мальчик-то, прямо скажем, ничем себя не проявил и ни в каких достижениях не замечен.

— Это как посмотреть! - снова переходя на весёлый лад, откликнулась Пульхерия. - Только я пару раз ловила его на явном и недвусмысленном использовании магии, которой, я знаю это точно - его никто не учил. Вы, уверена, замечали за ним большее.

Милфа вздохнула, о чём-то явно задумалась.

— Да, и честно говоря, - продолжила некромантка, - вы же сами понимаете, что сейчас его ценность определяется не смазливым личиком и волнистыми волосами, и даже не его упругой попкой... - Она ещё раз весело хихикнула. - А совсем иными параметрами. Совсем-совсем иными...

Екатерина коротко вздохнула и, видимо, как-то на это отреагировала, но Москвич, разумеется, не мог этого видеть. Зато он услышал, как она примирительно сказала:

— Да, ты права, конечно же, лучшая ученица две тысячи двадцать третьего года! И я лично буду ходатайствовать перед комиссией о присвоении именно тебе этого звания.

— Что вы! – тут же откликнулась на эту примитивную лесть некромантка. – Это звание ещё надо заслужить, и, честно говоря, я совсем не уверена, что его достойна.

— Ну, времени ещё достаточно, чтобы проявить все свои таланты в полном мере! – обнадёжила её собеседница. – А я как раз к тому моменту соберу необходимую сумму в пятьсот пентаклей. Можно ведь считать, что мы с тобой предварительно договорились именно об этой сумме? – вкрадчиво напомнила милфа.

— Да, конечно! - ответила ей Пульхерия, явно удовлетворённая торгом. И пальчики её ноги снова зашевелились, озорно забираясь Павлу в нос и в рот. – У меня лишь один вопрос остался, да и то, чисто теоретический...

— Что именно тебе интересует?

— Скажите, великая, если это, конечно, не какая-то особенная тайна. Зачем вам понадобился именно Москвич? Появились новые невольники, можно выбрать что-то поинтереснее... Да и, я слышала, что этой четвёрке неудачников обещано досрочное освобождение.

Милфа снова вздохнула и как-то почти по-матерински усмехнулась. Ласково так, с сожалением, но и с некоторой надеждой.

— Вот как раз его досрочное освобождение меня и беспокоит. Мне кажется, что он никоим образом не готов к такому освобождению. Скажу честно: он вообще не готов к освобождению из-под власти женщин.

— Вот как? – удивилась Пульхерия, и, судя по её тону, удивилась вполне искренне.

— Да, представь себе, милая! Москвич, как ты его называешь, только с виду такой милый и непосредственный ребёнок. На самом деле это очень испорченный в своём сердце подросток. Скрытный, хитрый, умеющий пускать пыль в глаза доверчивым близким людям, манипулятор.

— Он не производит впечатление лидера в своём воровском сообществе, - выразила робкое сомнение в словах милфы некромантка.

— Лидера – да, - согласилась с ней Екатерина. – Он не лидер, но он именно что тайный манипулятор. Поверь, я его неплохо изучила за время нашего с ним тесного общения, и я знаю, что такой человек, едва оказавшись на свободе, без должного женского контроля моментально совершит что-то ещё более ужасное...

Тут она как-то стушевалась, видимо не вспомнив вовремя, что же такое совершил Москвич в своей прошлой жизни, до того, как попал за решётку. А скорее всего, просто и не знала этого, так как не читала его приговор. И от Пульхерии эта её заминка, разумеется, не укрылась.

— Так что я думаю, самому Павлу будет полезнее побыть ещё какое-то время здесь, под надёжной охраной и твёрдым женским каблучком!

Последние слова она произнесла с явной улыбочкой.

— Под твёрдым каблучком, или под мягкой дамской пяточкой? – в тон ей скабрезно ухмыльнулась некромантка, и Москвич почувствовал, как она при этом потёрлась этой самой мягкой пяточкой об его лоб и нос.

— Под властной женской пятой! – уточнила милфа, также весело подхватывая эту милую словесную игру двух домин, столь разного возраста и положения, но настроенных на одну общую волну. – Кстати, раз уж вопрос наш с тобой принципиально разрешён, ты, надеюсь, не будешь против, если я немного подготовлю Москвича к его будущему переходу ко мне?

— Это как? – вполне дружелюбно поинтересовалась Пульхерия.

— Ну... я бы хотела сделать ему предварительную татуировку в виде рабского клейма. Просто в виде эскиза, конечно же, без окончательного ритуала клеймения!

Пульхерия видимо пожала плечами в ответ на такую, весьма смелую и немного несвоевременную просьбу, но явного отказа не последовало.

— Вот и замечательно! – совсем уж радостно подытожила разговор Екатерина и поднялась со своего места, собираясь уходить.

— Может, отведаете чаю, великая? – проявила запоздалое гостеприимство некромантка.

— Благодарю, коллега, в следующий раз – непременно! – одарила её фальшиво-елейными любезностями главная палачиха пансиона и неслышно упорхнула восвояси, по своим палаческим делам.

— Будь с ней максимально осторожен! – строго сказала Пульхерия, откидывая одеяло и выпуская голого Москвича наружу. – Она замыслила в отношении тебя какую-то очередную гадость, и наверняка заручилась уже поддержкой директрисы, которая, как ты уже догадываешься, также особой симпатии к тебе не испытывает. Так что сиди здесь и никуда носа не высовывай! Понял? Это приказ!

Приказ госпожи есть приказ госпожи, и Москвич честно собирался его выполнить, если бы не обязанность также идти работать официантом в столовую, на завтрак. А вот там-то его и тряхнуло. Да так тряхнуло, что даже друзья заметили его перекошенное лицо и внезапно выступившие капельки пота на лбу. Это прилетел ментальный вызов от Екатерины. На какой-то миг Павел даже потерял сознание от столь неожиданного «сюрприза».

— Что это с тобой, брателло? – поинтересовался Костя, когда они уже перемывали всю грязную посуду после барышень.

— Да так, - покрутив головой, словно отгоняя наваждение, ответил Москвич. – Похоже, меня сегодня клеймить будут.

— Клеймить?! – удивился Кроха. – Кто сказал? Пульхерия? Вот это новость!

— Не, нихрена не Пульхерия! – отозвался Павел. – Милфа.

— Стоп! – подошёл с подносом Славик. – А причём тут милфа и клеймение? Ты же пока что не её раб!

— В том-то и дело, что меня сегодня утром почти что продали! – горько улыбнулся Павел. – Незабываемое, пацаны, ощущение – побывать на собственном аукционе, и послушать, как за тебя торгуются сразу две красотки. Белокурая бестия и милфа в самом расцвете своей столетней неувядающей красоты!

— Тсс... – приложил мокрый палец к губам Кроха, и обвёл потолок конспирологическим взглядом. – Они везде... Они нас слушают и следят за нами постоянно...

— Кстати Кроха, - усмехнулся Москвич. – Давно хотел у тебя спросить: а пентакль – это сколько?

— В смысле? – удивился Кроха. – Это золотая монета. Изготавливается в городе Труа, во Франции. Чистое золото, три девятки, весом в тройскую унцию, оттуда и название этой унции пошло, из города Труа, столицы шампанских вин... Что конкретно тебя интересует?

— Сколько это – тройская унция?

— Тридцать один грамм. С чем-то там...

— А по деньгам, сколько это выходит?

— Ну, точно не скажу, но слышал что около двух тысяч баксов. А за сколько тебя продали?

— За пятьсот, - задумчиво ответил Павел, мысленно переводя эту цифру в сумму наличными. Но Кроха оказался проворнее:

— Поздравляю! Ты стоишь лимон баксов!

— Хрена себе... - Славик сосредоточенно-шутливо потрогал пальцем плечо друга. – Целый лимон американских зелёных рублей... Никогда не видел столько денег в живом эквиваленте!

— И не увидишь! - Встрял в разговор, молчавший до сих пор Костя. – Это тебе не тридцать сребреников. К тому же сумма, как я понял, ещё не уплачена? Или уже?

— Ещё... - кивнул Москвич. – Но клеймо уже обещано. А клеймо, как говорят знающие люди – это уже практически право собственности. Значит, вопрос можно считать решённым.

— Есть идеи? – глядя Павлу в глаза, глухо спросил Кроха. – Клеймо ведь, сам знаешь...

— Знаю, - кивнул Москвич. – Видел, как Пуля клеймила Андрюху. В оба соска раскалённым металлом. И не просто видел, а довелось поучаствовать...

— Извини что напомнил, - смутился Кроха. – Но тебя, кажется, в ту ночь и прорвало на это твоё незабываемое северное сияние, да?

Москвич неопределённо пожал плечами, а сам мысленно переспросил Кроху, тоже не отводя взгляда:

«Поможешь?».

«Да без проблем» - кивнул тот.

Кивок оказался лишним в этом ментальном диалоге. Славик его засёк, и, вероятнее всего, сделал правильные выводы. Но может парни на это и рассчитывали?

А милфа не успокоилась. После первого же нормального, хотя и слишком «громкого» вызова, она перешла к прямым угрозам. «Не явишься сейчас же – высеку как в первый раз!» - явственно послышался Москвичу её злобно-шипящий голос, да так явственно, что он даже оглянулся в испуге, будучи уверенным, что она материализовалась где-то поблизости. Но её нигде не было, во всяком случае, в пределах видимости, и лишь противный тонкий звук в правом ухе сигнализировал о ментальном вмешательстве извне в его психику.

Плохо дело, подумал Павел. Надо срочно найти Пульхерию и напроситься на выполнение какого-нибудь особого задания, иначе эта мегера явится за ним самолично, и вот тогда ему точно несдобровать! Но некромантки, как назло, на территории пансиона не было. Пропал и зомбак шаман. Теперь они оба регулярно прогуливались в окрестных топях и отдалённых, особо гиблых местах болота. Пропадали там с утра и до ночи. И Москвичу ничего не оставалось, как только ждать наступления вечера, или прихода Екатерины лично к нему в гости.

На обед он не пошёл, а вот на ужин идти пришлось – за ним персонально послали Славика. И сразу после трапезы, когда парни наскоро убирались на кухне, туда же заявилась и сама Екатерина. Собственной персоной. Вечером, практически на закате. И одета она была как-то странно: черный шерстяной балахон-мантия, с капюшоном, на ногах – короткие полусапожки, явно не для прогулок по лесам или болотам, за поясом явно что-то торчало... Не то плеть, не то...

Москвич похолодел от ужаса: милфа заявилась в столовую, имея на поясе пристёгнутый страпон! И это не стесняясь всей честной компании его закадычных дружков! Что ж, он понял, что это явная демонстрация её особо извращенных и несомненно злых намерений. А ещё это наказание за сегодняшние увиливания и неисполнение приказа. И наказание она решила сделать публичным. Чтобы посильнее его унизить, и лишний раз выставить перед друзьями в наиболее жалком виде – как шлюху, на страпоне...

Он угадал. Но не совсем. Милфа, злобно сверкнув глазами, приказала Косте и Славику исчезнуть, а Крохе остаться. Сама надавала Москвичу весомых оплеух, а когда он свалился ей в ноги, ещё и настучала резиновым балдометром ему по лбу. И приказала Крохе:

— А ты давай-ка, приготовь всё необходимое для татуировки!

— Великая! – посмел возразить ей Кроха, также ползая на коленях. – Все необходимые инструменты у меня в шатре у Стеши... Простите, у Стефании Николаевны! Мне сбегать за ними?

— Уже должен быть там! – рявкнула Екатерина, поднимая Москвича за ухо, и отводя его к небольшому диванчику, стоявшему у стенки, под окошком. На нём ещё иногда отдыхали поварихи между заботами о приготовлении завтраков и обедов. Кроха всё прекрасно понял, проводил друга печальным взглядом в спину, и не спеша поплёлся к себе за инструментом.

Он прекрасно знал, что милфе нужно время, чтобы как следует покуражиться над Павлом, помучить его всласть, не просто изнасиловать, но дать прочувствовать всю глубину его падения, в общем – наказать. Но наказать так, чтобы и самой получить максимум наслаждения от этого процесса. А на это нужно как минимум полчаса.

А ещё Кроха очень не хотел становиться невольным свидетелем позора и унижения своего друга. И потому в общежитие светлых шёл не спеша.

А когда вернулся, увидел такое, от чего снова захотелось уйти и не приходить сюда до завтрашнего утра. Но было поздно – милфа услышала его шаги ещё даже за дверью. Судя по всему, она уже всё закончила, что планировала сделать с парнем. Теперь она просто лежала на нём, точнее на спине у Москвича, и лежала, даже не вытащив из его зада страпон! А сам Москвич лежал под ней, стараясь отвернуть лицо так, чтобы не встречаться с Крохой взглядом. Но Кроха невольно успел увидеть мокрые от слез глаза друга, и сам отвернулся, положив на стол небольшую коробочку с набором для татуировок.

— Иди сюда, чего ты там встал?! – велела милфа.

Кроха удивился, как быстро изменился её тон. Теперь она говорила немного хриплым голосом, и в нём чувствовалось неподдельное удовлетворение сладко кончившей женщины. Раздобревшей и успокоенной. Ни следа недавнего гнева и раздражения.

Она лежала на спине парня, уперевшись в неё локтями, и что-то рисовала у Москвича между лопаток. Кроха, осторожно приблизившись, разглядел через её оголенное плечо контур будущего клейма. Это была надпись каким-то очень странным шрифтом. Не то готическим, не то старославянским. А точнее смесь этих не сочетаемых между собой шрифтов. Но Кроха отлично смог прочесть надпись. Она гласила: «Место мужчины у ног Женщины».

— Пробивай контур букв на всю глубину иглы! – велела она. – Так, чтобы я видела. А рисунок добьёшь потом, уже сам. Со всеми тенями и штриховкой. И с вензелями по краям.

Кроха молча, как заправский кольщик, быстро наладил машинку, и Москвич невольно вздрогнул, почувствовав, как разрезает кожу на спине микроскопическая игольчатая очередь, смешивая первые капельки крови с черной тушью. Милфа хищно наблюдала за процессом. Упивалась актом клеймения, как будто проделывала такое первый раз в жизни.

Когда контур букв был закончен, Екатерина поднялась, вытащив из Москвича свой розовый неувядающий страпон, и встала парню на спину босыми ногами. Аккурат под надписью.

— Обведи следы моих ног чернильным карандашом, и потом заштрихуешь их как положено. Чтобы все тени были видны, и чётко обозначали именно мои следы – той самой Женщины, у ног которой Павлу придётся оставаться до конца жизни! – сказала Екатерина немного пафосно, но уже совсем спокойно и умиротворённо. – И запомни! Это – магический ритуал. То есть ты ведь в курсе, да? Никто и никогда не должен знать, что тут произошло. Ясно?

Вместо ответа Кроха низко склонился к её ногам, и Москвич спиной почувствовал, как он страстно и покорно целует её ступни.

— Умничка! – сказала Екатерина, сходя со спины Павла.

Когда дверь за ней захлопнулась, Москвич, не поднимая головы, сказал совсем тихо:

— Её следы сотри, а остальное оставь как есть.

Кроха в ответ не проронил ни слова, лишь аккуратно промокнул выступившие капельки крови.

И вот что особенно странно: он напрочь забыл дальнейшие события этой ночи. Как молча поднялся его друг, как он ушёл через дверь в кочегарку куда-то в сторону вахты, по всей видимости, на болота. Как вернулся оттуда спустя часа два, не меньше, и всё так же, не говоря ни слова, лёг на живот, подставив под иглу свою спину. И как на его спине отчетливо виднелись два следа женских ног. Только исполнены они были не чернильным карандашом, как велела милфа, а тёмной густой жижей. Как будто таинственная болотная фея, пробежавшись в тумане по кочкам и корягам, слегка испачкав свои нежные ножки, вспорхнула Москвичу на спину, и вытерла их об его кожу, неведомо каким образом точно угадав место, куда следует наступить.

Кроха и тут не задал ни одного вопроса. Он был великолепным мастером своего дела, и легко выполнил приказ Екатерины. Женские следы точно вписались в положенное им пространство, были выполнены весьма искусно, со всеми необходимыми тенями и штриховкой. Ритуал был завершён, и все его участники строго хранили молчание об обстоятельствах, месте и времени его проведения. Потому что магический ритуал срабатывает исключительно в том случае, если никто ничего о нём не знает.

Глава пятьдесят вторая. Праздник к нам приходит!..

За три недели до наступления Йоля – ведьмовского праздника зимнего солнцестояния, директриса Азалия Нероновна торжественно объявила о начале подготовки к экзаменам. И началась форменная кутерьма.

Москвичу стало казаться, что на него объявлена самая настоящая охота. Все вдруг стали обращать на него не просто повышенное, но даже и какое-то нездоровое внимание. Он стал ловить на себе пристальные взгляды и слышать тишайшие перешёптывания у себя за спиной. Кто-то всё время присылал ему таинственные подарки – то горсть гранатовых ягод вдруг обнаружится в его стакане с чаем. То край кровати, на котором он спал ночами, согревая ножки своей владычицы Пульхерии, оказывался буквально усыпанным лепестками роз – вперемешку чёрными и красными. А то вдруг он, проснувшись, обнаружил у себя на левой руке небрежно наброшенные чётки из самшитового дерева, с тонко вырезанными на них рунами. Этакий браслет, но с подтекстом.

Сама Пульхерия не обращала на это никакого внимания, только загадочно посмеивалась, и с шутливой ревностью грозила ему пальчиком.

А началось всё с наглых и грубых притязаний его самой первой госпожи – Акулины. Однажды она поймала Москвича в общем коридоре дамского общежития и буквально насильно поволокла в спальню светлых, на второй этаж. Уселась на кровать, скинула свои расписные восточные туфли с чуть загнутыми носами, и положила пухлые (да что пухлы – прямо скажем жирные!) ноги на пуфик перед собой. С возмущением кивнула на них, переведя взгляд на Павла.

Прекрасно обученный здешнему этикету, он моментально рухнул перед толстушкой на колени и припал лицом (жест наивысшего преклонения и покорности) к этим, так давно ему знакомым, стопам. Искренне не понимая о чём речь. Акулина молча, и всё также возмущенно, пнула его подошвой в нос и грозно указала на свои ступни пальчиком:

— Это что такое?!

Москвич сглотнул, сделал таинственно-непонимающие глаза.

— Это что? – педикюр по-твоему? Я должна ходить вот с таким вот ужасом на ногах?! – возмущалась Акулина, демонстративно медленно поднимая ножку для наиболее унизительной пощечины – ступнёй. Павел, стараясь не зажмуриваться, получил первую оплеуху и тут же изловчился, подставляя физиономию под следующий удар. Раболепие высшего класса! Он старался, и потому выхватил сполна дюжину полновесных звонких ножных пощечин от пресветлой девы Акулины.

— Где моя педикюрша, я тебя спрашиваю! – уже слегка улыбаясь, вопрошала между тем его бывшая хозяйка. – Ты обещал мне выучить Змея вместо себя? Не слышу ответа!

— Обещал, светлейшая! – согласился со справедливостью обвинения Москвич, стараясь поскорее сглотнуть свинцовый привкус боли во рту. Била Акулина отнюдь не шутливо, по-взрослому.

— Ну и где? Где педикюрша?

— Я за неё, - склонил голову как можно ниже Павел, очень опасаясь новых побоев. Мутузить его ногой по лицу ведьме явно понравилось.

— Ты чуешь, как мои пяточки огрубели? – спросила она презрительным тоном, жёстко поскребя ногой по его шее и спине. – Чуешь?!

— Чую, милостивая госпожа! – тут же заверил её Павел. – Сегодня же распарю их в ванночке и сделаю полный пилинг-шриппинг-скарфинг по высшему разряду!

Акулина невольно рассмеялась и ещё разок, но теперь уже шутливо врезала ему пяткой по затылку.

— Это я тебе скарфинг сделаю! – весело пообещала светлая. – Забыл, как тонул в моей ванночке для ног? Так вот теперь для тебя больше ванночки не будет! Ни для тебя, ни для Змея твоего! Сегодня будешь учить его, как распаривать пятки госпожи у себя во рту! Понял? И горе тебе, если он не научится!

Так и случилось. Акулина не шутила. Целую неделю он ежевечерне обучал молчаливого Змея премудростям педикюра по-Маркистански. Да, как правильно мыть ножки сиятельной дамы своим языком, как отскребать и отшелушивать огрубевшую кожу, как ухаживать за нежными пальчиками и ноготочками.

Целую неделю. Каждый вечер. И надо было видеть выражение лица Змея, когда ему впервые доверили самостоятельно всё это проделать. И Акулине это, разумеется, не понравилось. Стеком и добрым словом она добилась, чтобы Змей вылизывал и обсасывал пальчики её ног с самым елейным выражением, на которое только был способен. Москвич при этом грустно вздыхал, и опускал глаза, стараясь не смущать собрата по несчастью.

И что странно: Акулина в процессе этого обучения Москвича больше ногой по лицу не била. Напротив – она обращалась с ним подчёркнуто ласково, а вот Змея гнобила и всячески старалась унизить. «Известная тактика, думал Павел, сперва здесь кошмарят, низводя до положения риз, а потом угощают чаем с малиновым вареньем, и участливо интересуются твоим ментальным здоровьем. И не дай бог ты не захочешь выказывать всяческое почтение и благонравие в ответ на такую «заботу». Мы через это прошли и нарастили невероятную толстокожесть, а вот парням из спецназа придётся туго...».

Зачем всё это понадобилось Акулине, он так и не понял. Да и некогда было особо об этом задумываться.

Потому что сразу после светлой толстухи, к нему приступила злобная и тёмная Святоша! А эта особа была хитрее и коварнее любой из здешних воспитанниц. И дело осложнялось ещё одним, весьма неприятным моментом – до Москвича упорно стали доходить слухи, что у Святоши не всё в порядке с экзаменом. Точнее, она в панике. А если уж говорить начистоту, сдать экзамен у неё совсем мало шансов!

Москвич, конечно же, никаким слухам не верил, отлично зная, что в этом пансионе верить вообще никому нельзя, даже себе и даже во сне. Но когда внезапно, на выходе из общаги светлых, он попался в коварно устроенную ловушку Илоны, он окончательно понял, что происходит нечто непонятное, и это нечто касается лично его.

Илона молча повела его на вахту. Здесь когда-то давным-давно была устроена классическая зоновская проходная – система трёх шлюзов, двух дверей. Ты сначала попадаешь в первое помещение, тебя обыскивают, открывается дверь – ты проходишь во второй отсек, здесь проверяют твои документы, и уже потом через вторую дверь пропускают в третью комнату, откуда выход уже на волю. Двери открываются только по очереди, сразу две открыть невозможно. Вахтой давно уже, судя по затхлости, сантиметровому слою пыли и паутине на стенах лет как сто никто не пользовался. И окна во второй отсек покрылись копотью и грязью так густо, что невозможно было разглядеть, что там. Полумрак и темнота, как в склепе. И всё же, если хорошо приглядеться, можно было заметить два силуэта, один из которых притулился у окна, а второй сидел, облокотившись на стол, и будто бы спал.

— Знаешь, кто это? – мрачным шёпотом спросила Москвича Илона.

Он кивнул, внезапно почувствовав, что голос его куда-то пропал, и тревожить усопших у него нет никакого желания.

— Да... - кое-как прохрипел он. – Костя Стремяга рассказывал. Он... заходил туда, во время своего побега. Видел их вблизи...

Павел зажмурился, словно попытался прогнать наваждение. А ещё ему внезапно стало так холодно, будто прямо сейчас на вахту ворвался порыв ледяного зимнего ветра.

— А ведь они были как раз рабами твоей милфы... - пристально глядя ему в лицо, сказала Святоша.

— За что их так? – шёпотом спросил Павел.

— За то, что бунтовать вздумали.

— Бунтовать?!

— Да. Их ведь сначала тоже кинули насчёт УДО. Пообещали, и не отпустили. Отказали. Якобы, за нарушения режима. Им лично экзекуторша пообещала, что они никогда отсюда не освободятся.

— Но это же никакой не бунт... - промямлил Павел, стараясь не глядеть в лицо Илоне, которая, напротив, сверлила его своим пронзительным инквизиторским взглядом. – Они же честно заслужили...

Святоша равнодушно пожала плечами, и коротко кивнув в сторону двери на территорию пансиона, тихо сказала:

— Пойдём. Поговорим у меня. Здесь слишком тихо и печально. И слова, сказанные невзначай, остаются надолго...

А в своей мрачной и загадочной «исповедальне» Святоша моментально оживилась. Зажгла светильники, заперла дверь на все засовы и окутала множеством охранных заклятий, так чтобы и таракан не проскочил бы, а самого Москвича неожиданно усадила... на трон старика Торквемады!

— Что вы, ваше владычество! – ужаснулся тот, ощущая, как хорошо знакомая своей непреодолимостью ведьминская сила подкашивает колени и впечатывает его задницу в жёсткий и не особо-то удобный старый деревянный инквизиторский прибамбас. – Разве ж я имею право... при вас-то...

— Сидеть! – рявкнула на него Святоша, сама забираясь на стол с ногами, и устраиваясь по-турецки, сверкая голыми коленками. – Это не просто кресло. Это детектор лжи, образца тысяча четыреста восемьдесят третьего года! Сидя в нём не соврёшь. Старик Томас не врал, да и ты не сможешь. Так что отвечай честно: пойдёшь ко мне в рабство?

Этого Павел не ожидал. На какое-то мгновение даже почувствовал, что язык его реально онемел от страха.

— Я... я вообще-то давно под ошейником... У госпожи милфы... - пробуровил он несусветную глупость. – Точнее у Пульхерии... Но деньги за меня...

— Знаю! – нервно расхохоталась Илона, всплеснув руками. – Всё знаю! Но ты, дурачок, подумай, что сделает с тобой милфа, если ты попытаешься удрать после того, как она заплатит за тебя пятихатку золотых пентаклей?! А ведь таких денег у неё сейчас нет, она собирается их где-то доставать, возможно в долг возьмёт у той же директрисы... И тут ты ей решишь преподнести такие шикарные убыточки!

Москвич недоумённо покачал головой.

— Я так думаю, что после уплаты калыма за твою задницу, она тебя не то что под ошейником будет держать, а золотое кольцо тебе в нос проденет, и станет тебя за него водить, как ручную обезьянку! Вот твоя ближайшая перспектива!

— А что же делать? – спросил Павел тихо. Так тихо, как только смог, помятуя о таинственном зеркале, находящемся в этой комнате, в котором он сам побывал пару раз в качестве соглядатая, и в которое, вероятнее всего, путь открыт не только ему.

— Ну не знаю... Думай... - внезапно равнодушным тоном ответила Святоша. И даже фальшиво зевнула, словно желая сказать «а если ты откажешься, они тебя зарэжут». Вот только слово «шутка» в конце не прозвучало.

— Я бы взяла тебя, конечно с собой на волю, если бы ты был моим рабом... - с этими словами она кокетливо протянула свои голые ножки и положила ступни Павлу на мошонку. – Разомни пальчики, а то что-то ноженьки мои многострадальные сегодня устали...

Москвич поднаторевший за этот год в искусстве массажа дамских ног, привычно стал массировать её нежные пальчики, сам при этом лихорадочно соображая к чему Илона намерена свести этот непростой разговор, и как ему вообще следует отвечать ей – сразу решительное «нет», или, колебаться и скромничать, выторговывая время на «подумать».

— А как же Славик? Он ведь ваш самый преданный пёс (тут он решил проявить толику здорового цинизма), и готов вам пятки лизать не за страх, а за совесть.

— И лижет, подлец... - равнодушно глядя поверх его головы, ответила Святоша. – Только вот не верю я ни одному его слову. Ты ведь в курсе, что он не только ко мне с докладом бегает...

— А ещё к кому?.. – замирая от собственной наглости, решил уточник Павел.

— К директрисе, - таким же скучным тоном отреагировала Илона. – А мне нужен преданный раб! Вот как ты! – неожиданно жарко объявила она, и тут же ловко пересела к нему на коленки, сдавив пальцами его лицо и запуская коготочки ему под кожу. Легонько так запуская, словно кошечка, начинающая смертельную игру с перепуганной мышкою. Как ни пытался Москвич уйти от её очерченных коричневыми стрелками бездонных глаз, а не вышло! Захватила она в свой плен его зрачки, и тут же полетела лихая головушка Павла в какую-то бездонную бочку. Крутящуюся против часовой и увлекающую его сознание в тартарары абсолютно бредовых сексуальных фантазий.

...Выполз он из Святошиной «исповедальни» только перед самым отбоем и в ужасе стал лихорадочно соображать, как теперь ему отмываться от её ароматов и прочих интимных следов, которые на нём остались после их совместного времяпрепровождения на Торквемадовском троне.