Глава двенадцатая. Возвращение королевы

Утром следующего дня, когда Москвич появился в столовой чтобы вместе с остальными ребятами накрывать столы для завтрака благородных барышень, Кроха встретил его изумлённым взглядом:

— Что с тобой делали ночью?

— Так плохо выгляжу? – поинтересовался Москвич.

— Краше в гроб кладут! – подтвердил Стремяга. – Давай, рассказывай! Опять милфа свирепствовала?

Павел махнул рукой.

— Нет, она-то как раз спасла меня. Тут похуже появился персонаж...

И он вкратце рассказал друзьям о Пульхерии и о том, как она вчера практически подвела его к последней черте, за которой – смерть.

— Как это выглядело? – спросил Славик.

— В самом конце, когда ты лежишь на полу, а по твоей голове стекают последние капельки твоей жизни, это уже не страшно. Мысли были довольно странные: хорошо, что я вчера успел сходить в душ и помыться – друзьям не придется меня обмывать. Еще подумал, что у вас есть все шансы освободиться, и вы обязательно расскажете моим родителям о том, что со мной случилось. Стало даже немного смешно, когда представил, КАК вам придётся изворачиваться, рассказывая о том, что их единственный отпрыск сгинул в волшебном мире ведьм и демонов.

Все улыбнулись.

— Да, это действительно смешно, парни! В последний момент, перед лицом Вечности это становится таким забавным обстоятельством! А потом я просто отключился и ничего больше не помню. Ощутил себя в тот момент, когда милфа возвращала меня к жизни. И что самое подлое – испытал такую невероятную благодарность ей за это! Что аж самому стыдно стало. Эх, пацаны! Сейчас скажу постыдную вещь, но знали бы вы, с каким мерзейшим наслаждением я валялся у неё в ногах и прижимался к ним лицом, благодаря за это чудесное воскрешение! Хорошо, что вы этого не видели... Вы бы со мной сейчас побрезговали даже разговаривать...

— Да ладно тебе, - досадливо махнул рукой Стремяга. – Все мы хороши. Кто тут не ползал перед этими стервами? Кто не унижался, когда уже не было сил терпеть? Нам ли друг друга упрекать в слабости. Да и ты сам, вспомни, вытаскивал меня из подобной же депрессии!

— Это не слабость была, Костя, в том-то и дело. Это была искренняя благодарность спасительнице за спасение. А такое долго потом не забывается... Ты же знаешь, я её ненавидел всеми фибрами души, а теперь как будто эти фибры превратились в жабры. И я пресмыкаюсь перед ней вполне осознанно. Мерзко это...

Он с горя хапанул огромный глоток чифира, предложенного вовремя Крохой, и обожжённое нёбо вернуло его из мира грёз и саморазоблачений в реальность утренней столовой и необходимости исполнять свои обязанности.

На завтрак давали свежую клубнику со сливками, яичницу с беконом и гренки с джемом. Кофе или зелёный чай на выбор.

На протяжении всего завтрака Павел старался даже взглядом избегать Пульхерию, и уж тем более ни разу не приблизился к столу, за которым она сидела. Это было ошибкой. Чуткая и хитрая ведьма это заметила, и когда он разносил чашечки с кофе, поманила его пальцем.

— Мне кофе, - сказала она, внимательно следя за его взглядом и стараясь поймать его, пока он переставлял чашки на стол, для неё, и её соседки.

Поднос остался пуст, и Павел собрался было уходить, но у Пульхерии были иные планы:

— Милая, а тебя не учили кланяться? – спросила она елейным голосом.

Москвич тут же опустился на колени, склонившись до самого пола. Лишь бы не встречаться с ней взглядом, лишь бы не встречаться... - твердил он про себя.

— Нет, не так. Встань! – велела она. – Просто кланяться. Стоя. Я хочу, чтобы ты мне просто поклонился. Ты умеешь? Или тебя научить?

Внутри у него всё оборвалось, и душа не то чтобы провалилась в пятки, а испуганно заметалась где-то в районе малого таза. Он понял, что она выделила его особо, и сейчас решила конкретно доебаться именно до него. Возможно, это просто эпизод, а возможно – начало большой и долгой «дружбы» садистки и её жертвы.

Москвич исполнил классический поклон «в пояс», согнувшись пополам, прижав пустой поднос к своей груди.

— Умничка! – улыбнулась Пульхерия. – А теперь стой так, пока я не разрешу тебе выпрямиться!

Это был старый трюк здешних особо утончённых мучительниц, которым нравилось играть с живыми людьми, как с куклами. Управляя ими и наказывая не просто так, а за малейшую ошибку или невнимательность. Павел это знал, но совершенно по-дурацки попался в такую простую ловушку. Однако стоять в поясном поклоне, не шевелясь, и даже по возможности дыша через раз, было мучительно больно. Через минуту заломило застуженную по штрафным изоляторам спину, потом очень скоро в голове застучали молоточки, а перед глазами, даже зажмуренными, стали вспыхивать нехорошие искорки.

Пульхерия тем временем удовлетворённо оглядела его согбенную фигуру, чему-то про себя улыбнулась, и, отпив кофе, поставила чашечку ему на спину.

— Шевельнёшься, милая, - сказала она так же ласково, - и кофе прольётся тебе на блузку. Пока будешь застирывать, я тебя слегка отшлёпаю. Тебе ведь вчера понравилось?

— Воля ваша, госпожа! – прошептал он негромко, но так, чтобы она услышала ответ на вопрос и не имела формального повода наказать его ещё и за невнимательность к её словам.

Спасло Москвича то обстоятельство, что это был уже конец завтрака. Одну чашечку кофе можно, конечно, смаковать и полчаса, тем более кого-нибудь сладко мучая и ведя при этом с ним милые беседы, но остальные барышни уже покидали столовую, а сидеть в одиночестве новенькой явно не хотелось. Вот она и смилостивилась, разрешив Москвичу разогнуться и забрать со стола использованную посуду.

— Это она и есть? – спросил Стремяга, кивнув вслед уходящей Пульхерии. – А фигурка ничего, между прочим...

— Да уж, пацаны, - морщась от боли в спине, сказал Москвич. – Опасайтесь этой медузы Горгоны. Это реально ходячая гильотина. Не знаю, разрешит ли ей начальство убить кого-нибудь из нас, но она мечтает об этом с первой минуты, как здесь появилась. Она некромантка, проводница на тот свет...

— Избегать её так явно, как ты это делал, тоже не получится, - заметил Кроха. – Я ничего не знаю про некромантов, но попробую хоть что-то выяснить. Насчёт убийства – это вряд ли. Нас она так просто не сможет извести, всё-таки мы собственность Стеши. Да и тебе неплохо бы держаться в поле зрения милфы.

— Тем более что она на тебя конкретно так запала! – вовремя ввернул словечко Стремяга. – Цени внимание бабули!

— Она за его счёт омолаживается, - буркнул Кроха. – Заметили, пацаны, как в последнее время милфа помолодела и похудела?

— Кстати, да, - подтвердил Москвич. – Раньше я еле-еле катал её на себе, а сейчас, то ли привык, то ли она сбросила пару лишних пудов веса...

— Без паланкина тебе теперь херово будет! – хохотнул Костя. – Опять станешь гарцующим пони! Все ведь помнят твой классический новогодний аллюр - три креста, блин...

Уборка зала и мытьё посуды занимало сравнительно немного времени у опытных «официанток», но сегодня парни никуда не спешили. Обычно после завтрака можно было немного передохнуть. Но теперь у них появилась ещё одна весьма утомительная обязанность.

Дело в том, что с переходом на летнюю форму одежды, барышни практически поголовно стали носить белые носочки. А так как с приходом Азалии в пансионе для них установилась прежняя вольница, и они теперь гуляли и резвились, где хотели, то и колдовать они всё чаще стали убегать на болота. А на болота можно было ходить только в резиновых сапожках. И малейшее пятнышко на белоснежных дамских носочках – и эти носочки летят в ближайшую рабскую физиономию с приказом выстирать немедленно!

И это в лучшем случае! А так носок обычно засовывали в рот, и носить его там нужно было до тех пор, пока не постираешь.

Так что дневной отдых откладывался, и нужно было тащиться в баню – стирать. Вот там, вдали от посторонних глаз и ушей, Павел и рассказал друзьям главную новость о предстоящем летнем путешествии на таинственные Острова.

— Чего это за хрень такая? – переспросил Славик. – Типа летний лагерь для ведьм? И где эти острова? Здесь, среди болот?

— Илона говорила, что они выезжают куда-то в экзотические страны, - вспомнил Москвич. - Так что точно не здесь. Скорее всего, поедем куда-нибудь на море. Где ещё могут быть острова? Что-то вроде Бали или Гоа...

— Это уже не море, это океан... - мечтательно произнёс Стремяга. - Да, логично. Где же ещё отдыхать ведьмам? Ну не в Турции же! Они, бедолаги, так устают тут за зиму! То новогодние скачки на рысаках, то поиск демонов, то вот Вальпургиева ночь... Это всё так утомительно! Хочется отдохнуть и развеяться.

— И ещё им нужен Спартак! – в тон ему поддакнул Москвич.

— Футбольная команда? – на полном серьёзе спросил Кроха.

Стремяга закрыл лицо руками, хохоча.

— Да, Крох, футбольная команда! Ты будешь тренером!

— Спартак им нужен как предводитель восстания.

— Рабов... - тихо сказал Кроха, о чем-то задумавшись.

— Они играют, - подтвердил Москвич. – Исторические реконструкции. Кто-то играет в халифат с настоящими казнями, кто-то вот решил поиграть в римскую империю на её закате... Лишь бы в первых христиан нас не вздумали переодеть...

— Мало нас для таких игр, - отсмеявшись, уточнил Стремяга.

— Значит, наберут ещё...

— В этом уравнении со всеми неизвестными мне почему-то особенно не нравится присутствие некромантки... - так же тихо добавил Славик.

— И мне тоже, - вздохнул Павел. – Тем более что они именно мою кандидатуру рассматривали на роль Спартака.

И вроде бы отвергли, но это не точно... Им нужны настоящие гладиаторские бои, с настоящим мордобоем.

— И нам придётся драться с какой-нибудь новенькой компанией, - кивнул Стремяга. - И вот тут возникают некоторые вопросы. Интересно, кого они наберут? Опять зэков? С малолетки?

— Могут и вольняшек набрать, - пожал плечами Славик. – Так даже интереснее будет. Чтобы всё выглядело по-взрослому. Остров, солнце, океан, песок, клетки... Настоящий, кровавый мордобой. Полное погружение в тему... А чего, я их даже понимаю. Прикольно...

— Да уж, прикольно, - согласился Москвич. – Опускаешь пальчик вниз, и поверженный гладиатор умирает у твоих ног! Пульхерия как-то странно на меня сегодня смотрела. Чего-то мне не особо хочется на острова. Хочется, но не особо...

— А придётся...

— Придётся. Но это ещё когда будет...

— Да через три недели...

— Пора уже фехтование на деревянных мечах осваивать...

— Вот это как раз не проблема, - сказал Стремяга. – Боёвку-то я вам поставлю, парни. Это дело я знаю. Как показать красивое шоу и остаться без особых увечий.

— А им как раз нужны будут увечья, Костя! – грустно ответил Кроха. - Они питаются нашими страданиями. Так что нам придётся гасить чужаков по полной программе!

— Чего бы нам совсем не хотелось... - завершил разговор Павел. - Как думаете, пацаны, носки милых наших барышень сами себя постирают? Есть ведь какое-то заклинание для стирки носков? Должно быть! Не может не быть!

...Через пару недель после Вальпургиевой ночи, когда все успокоились, и жизнь опять вошла в привычную колею, директриса Азалия вызвала к себе в кабинет трех выпускниц, и каждой под роспись, в режиме повышенной секретности, вручила главное задание последнего учебного года. Это задание было настолько тайным, что даже не произносилось вслух. Оно было написано симпатическими чернилами на специальной рисовой бумаге, и да – все над этим посмеивались, но на конверте было выведено на енохианском: ПЕРЕД ПРОЧТЕНИЕМ СЪЕСТЬ!

Получившая такое послание ведьма была обязана в присутствии директрисы бумажку скушать, запить простой водой, и своим сумеречным внутренним взглядом «прочитать», что там было написано. Обсуждать не то что содержание письма, но даже сам факт его получения, было категорически запрещено.

Все предполагаемые выпускницы с заданием ознакомились.

Но так как в России всё секретно, но ничего не тайна, то назавтра весь пансион обсуждал что, скорее всего главным заданием для вступающих во взрослую жизнь ведьм, было научиться высокому искусству управления людьми, и, соответственно, его продемонстрировать. Для того, мол, им и подарили на Новый год по личному невольнику, из числа деклассированного элемента, на котором можно было вволю потренироваться.

Остальные барышни мечтательно вздыхали, предвкушая, что через год-два-три каждая из них тоже получит такой подарочек, и соответственно будет иметь возможность распоряжаться им для собственного удовольствия. Мечты и фантазии в юных головках благородных воспитанниц при этом рождались самые непристойные...

Помимо этого обсуждалась и возникшая в ходе последнего майского конфликта коллизия – единственной рабовладелицей, если не считать экзекуторшу Екатерину, в пансионе осталась Стеша из Торжка, ей теперь принадлежали невольники Эллы и Святоши. Которые лишились возможности над кем-нибудь властвовать и, соответственно, тренироваться в этом приятном деле. И как тут быть? Но так как фигурантки предстоящего великого экзамена хранили категорическое молчание, то общественность склонялась к мнению, что начальство обо всём позаботится, и, скорее всего, на предстоящих летних каникулах в пансионе появятся новые лица. Свеженькие молоденькие рабы, которых заново предстоит дрессировать и объезжать. А это сулило новые, весьма пикантные развлечения...

Глава тринадцатая. Несчастливое число

Как раз в это время Москвич тоже стал всё чаще задумываться о своей собственной судьбе. Его друзья, служившие теперь Стеше радостно и беззаветно, стали поглядывать на него с какой-то тихой грустью. Они напрямую ничего не говорили, но ловя их мимолётные сочувственные взгляды, он сам всё понимал. Светлейшая ведьма Стефания, разумеется, выполнит любое финальное задание, получит высший балл в предстоящих выпускных экзаменах, и, вероятнее всего – в этом практически никто не сомневался, - заберёт с собой всех своих невольников на волю, в пампасы. Такой вот грустно-радостный получался каламбур. Радостный для его приятелей, и грустный лично для него.

Потому что было понятно, что его УДО теперь целиком и полностью зависит от прихоти его теперешней хозяйки, потому как милости директрисы он лишился, похоже, давно и безвозвратно. А милфа вряд ли захочет с ним так просто расстаться. Раз уж единственное, о чем она слёзно молила вернувшуюся мадам Азалию, это был как раз он – её личный раб. Не постеснялась даже пойти на публичное унижение ради него... Так что никаких светлых перспектив эта ситуация не предусматривала.

Где-то в середине мая, тринадцатого, в субботу, Екатерина грубо растолкала Москвича рано утром, еще до восхода солнца.

— Живо, собирайся! Чтобы через минуту была готова!

Он моментально вскочил, кое-как напялил на себя повседневную форму служанки, протёр глаза, не успев даже умыться. Милфа вывела его за вахту и только тут приказала присесть, чтобы забраться ему на загривок.

Куда это мы собрались? – в изумлении подумал Павел. – Неужели на болота?

Небо на востоке уже просветлело, до появления первых солнечных лучиков оставалось полчаса, не больше и его госпожа, явно торопясь, резво пришпорила своего всё ещё сонного скакуна.

Они сошли с дороги после первого же поворота и Павел понял, что идти по болоту, таща на себе взрослую, упитанную тётку, задача практически нереальная. Пройдя метров сто, и пару раз чуть не провалившись в топкую трясину, он взмок и стал задыхаться под её весом. Одно дело красиво гарцевать на плацу, демонстрируя стать и выправку, и совсем другое – месить хлюпающую жижу с каждым шагом погружаясь всё глубже и рискуя свалиться в неё вместе со своей повелительницей. А что тогда с ним будет – об этом даже думать не хотелось.

— Ладно, всё, приехали! – сказала Екатерина, выбрав место посуше.

Они остановились у маленького омута, окруженного какими-то корягами и высокими кочками, сплошь заросшими мхом и камышами. Москвич присел на корточки, стараясь как можно быстрее отдышаться и украдкой вытирая платком вспотевшее лицо. Милфа удобно устроилась на мягкой кочке, приложила руку козырьком ко лбу, вглядываясь в предстоящий рассвет. Внизу, в камышах, прямо под её ногами, что-то тихонько зажурчало и забулькало.

— На-ка, набери там водицы, - приказала ведьма, бросая Москвичу в руки небольшую фарфоровую кружицу.

Он присел поближе к ней и наклонился над самым омутом, пытаясь одной рукой раздвинуть прошлогоднюю, пожухлую осоку, уже изрядно сдобренную новыми зелёными побегами, а другой всё ещё держась за склизлые корни нависавшей сбоку коряги. Милфа смеясь, подтолкнула его ногой, и Москвич рухнул вниз, в самый омут, в ледяную топь, с ужасом не ощутив под собой дна.

Видимо этот страх утонуть в болоте сидел в нём где-то очень глубоко, и никак себя доселе не проявлял, а вот теперь разом пробудился, и Москвич внезапно ощутил всем своим естеством такую дикую панику, что заорал на весь Маркистан и задёргался всем телом, отчего стал погружаться в омут ещё быстрее.

Екатерина весело расхохоталась и посмотрела вниз, на барахтающегося у неё под ногами парня.

— Не дёргайся! – сказала она, - хуже будет! Быстрее утонешь.

Москвич попытался успокоиться и взять себя в руки, но получалось не очень. Тело моментально сковало холодом и мерзкой, булькающей вокруг него топью, к тому же он почувствовал, как неумолимая сила медленно, но неотвратимо тянет его вниз. Он уже провалился по грудь, и теперь с каждым движением явственно ощущал, как болотная поверхность подступает к его подбородку.

— Помогите, госпожа Екатерина! – слёзно взмолился Павел, протягивая к ней руки.

Она, всё еще посмеиваясь над его неуклюжими барахтаньями и жалким видом, протянула ему ногу, обутую в неизменный резиновый сапог. Москвич с жадностью схватил эту ногу и прижался лицом к спасительному сапогу, почувствовав тепло её живой и как всегда горячей ступни, и тут же, неожиданно для себя, заплакал, как маленький.

— Тебе ведь никогда не нравился запах нашего болота, - самодовольно ухмыляясь, проговорила милфа. – А вот теперь тебе предстоит утонуть в нём, и никто никогда даже и не узнает, где именно ты сгинул. Страшно?

Он судорожно закивал, не в силах выговорить хоть слово. Горло сдавило спазмом не то от холода, не то от отчаянного, удушливого ужаса.

— Рассказывай, как вы планировали меня убить, - вполне серьёзно велела ведьма, продолжая кривить, однако, губы в презрительно улыбке. – Кто из вас первым это придумал?

— Умоляю вас! Простите! – залепетал Павел, судорожно целуя и облизывая её сапог. – Мы ничего такого не замышляли, просто очень хотели спасти нашего друга...

— А так? – она вырвала свою ногу их его цепкий объятий, и поставила сапог ему на голову. Под тяжестью её ноги голова Москвича стала быстро погружаться в трясину. Вонючая, бурлящая болотными газами жижа подступила к его нижней губе, и парень судорожно запрокинул голову назад, стараясь оставить на поверхности хотя бы лицо.

— Пощадите! – взмолился он в смертельном ужасе. – Я всё расскажу, только спасите!

Милфа убрала ногу с его головы, давая Павлу возможность хотя бы чуть-чуть, на несколько сантиметров вынырнуть из засасывающего омута. Он старался, как мог, отчаянно вытягивая шею и дергая ногами, пытаясь приподняться над поверхностью, но увы... Болото, словно хищный зверь, почуявший попавшую к нему в пасть добычу, заглатывало его медленно, но неотвратимо. Серебристые высокие облака, лёгкой рябью подёрнувшие небо, уже окрасились розовым утренним рассветным сиянием.

Это последнее моё утро – с тоской подумал Москвич. Он вспомнил, как недавно уже умирал, теряя жизненные силы под розгой абсолютно безжалостной некромантки Пульхерии, но тогда это было не так страшно, не то, что теперь.

— Кто первым высказал намерение меня убить? – задала всё тот же вопрос Екатерина, и снова поставила сапог ему на лицо.

Если бы она просто утопила его сразу, Павел, возможно и не выдал бы своих друзей. Легко быть героем, когда тебе не дают времени на подлость и предательство. Но она никуда не торопилась. Она встречала новый весенний день, жмурясь в его лучах и наслаждаясь жизнью, в то время как её беспомощный раб судорожно ловил посиневшими от холода губами последние глотки зловонных болотных испарений, считая их спасительными глотками хоть какого, но всё же воздуха!

Она никуда не торопилась. Она могла пытать его таким образом сколь угодно долго. Добиваясь от него любых, самых фантастических признаний и оговоров. А потом просто покончить с ним легким движением ноги, и всё. И Павел это отлично понимал, и потому судорожно прижимался носом и губами к её спасительной ножке, слизывая с неё вонючую Маркистанскую тину.

— Я всё расскажу! – из последних сил молил Павел. – Буду вам предан, как собака! Только спасите!

Вволю наигравшись с ним, милфа потянулась к ближайшему кустику, ухватила тонкую, длинную вичку, и протянула Москвичу в качестве спасительного средства. В его глазах промелькнуло отчаянье, он не поверил, что сможет выбраться, ухватившись за столь ненадёжный хлипкий прутик. Но милфа, улыбнувшись ему, вопросительно подняла брови: мол, не веришь мне? Не готов отдаться целиком и полностью на милость своей хозяйки?

И он решился. Ухватился за тонкий кончик прутика и зажмурил глаза...

... Когда он очутился на мягком ковре болотного мха, весь перепачканный склизкой липкой жижей, она задала ему всего один вопрос: кружицу не потерял?

И Москвич, чувствуя как по его физиономии ползут горячие солёные слезы благодарности, молча поднял левую руку, показывая крепко зажатую в ладони маленькую фарфоровую чайную кружку...

— Раздевайся, - приказала экзекуторша. – Это грязное тряпьё брось туда, в омут, и забудь это место. Здесь тебя прежнего утопили болотные черти. Теперь ты – моя новая служанка, моя Полина. Иди точно на солнышко, там метрах в десяти отсюда будет протекать чистый ручей. Искупаешься в нем и бегом сюда, поняла?

Москвич судорожно кивнул. Проследовал указанным маршрутом и, испытывая невыразимую легкость бытия, погрузился в ледяные воды абсолютно темного, как смоль, узкого, но глубокого ручья, который струился, огибая кочки и засохшие деревца. Кое-как смыл с себя склизкую вонючую субстанцию, и тут же бегом, прыгая с кочки на кочку, словно голая обезьянка, устремился назад, к своей хозяйке.

Она велела ему встать во весь рост, закинув руки за голову, и повертеться в лучах восходящего солнца.

— Посмотри на себя! – приказала она.

Москвич испуганно стал осматриваться, решив, что где-то не совсем чисто подмылся.

— Не так, - досадно поморщилась милфа. – Взгляни на себя своим внутренним взором! Огляди себя со всех сторон! Кто ты?

Он закрыл глаза, постарался представить свою фигуру среди бескрайнего, совершенно дикого, колдовского болота. Ощутил всем телом, как уходит холод омута и как высыхают на его коже холодные капли воды из ручья. И представил себе... стройную молодую девушку!

Чёрт меня побери! – еле сдержал он страстное желание закружиться в диком ведьминском танце прямо здесь, на кочках и корягах. – Да я и правда превращаюсь в какую-то кикимору, готовую служить нечистым силам уже не за страх, а на совесть. Хотя, какая может быть совесть у предавшей всех своих друзей шлюхи? А ведь мне предстоит предать их еще раз...

Милфа, глядя на него, улыбалась. Тихо и безмятежно. Она любовалась этим молодым, стройным, гибким и сильным телом, отмечая про себя, как оно меняется под воздействием её волшебной работы. Как стремительно отрастают слегка вьющиеся волосы, как наливаются совсем уже не мужские груди, как встают от возбуждения соски, и как округляется эта аппетитная попка...

Москвич проследил за её взглядом и снова похолодел, но теперь уже от иного ужаса. Он тоже понял, что процесс его превращения в девицу стал почти необратим. Что теперь это вопрос времени, когда сломается его голос и окончательно перестанет расти легкий пушок на подбородке и под носом. Когда исчезнет кадык и, - о ужас! – отсохнет и отвалится писюн!

— Ты сама это выбрала, Полиночка! – почти ласково сказала Катерина. – Только что ты молила меня сохранить тебе твою никчёмную жизнь. А теперь жалеешь об этом? Ты снова хочешь оказаться в омуте?

Москвича передёрнуло от этих слов. Нет, всё, что угодно, только не этот проклятый омут! Он пойдёт на любые унижения и подлости, лишь бы снова там не оказаться! Уж лучше так – в образе милфовской подстилки, но выжить в этом диком Зазеркалье, а там посмотрим. Внутри себя он остаётся тем, кем и был – достойно, в общем-то, прошедшим малолетку дерзким пацаном, и если из него могут сделать шлюху, то сам-то он уж как-нибудь сможет вернуть себе прежний облик. Как только представится такая возможность!

Катерина смотрела на него, по-прежнему многозначительно улыбаясь...

Когда они вернулись обратно в пансион, она швырнула Павлу в лицо одно из своих старых платьев. Стилизованное под старину, жёлто-синее вечернее платье с множеством кружевных оборок и рюшек. Он надел его на себя, стараясь ничего не порвать и не испортить. И главное – не акцентировать своё внимание на том, как ему стало НРАВИТЬСЯ надевать дамские платья! Получил он и новые белые чулки на резинках. И даже старинные, растоптанные, без задников туфли, которые также нацепил не поморщившись, решив для себя погружаться в новый образ без трепета и рефлексии.

— Это чтобы ты отличалась от прочих служанок, - просто, но со значением, сказала милфа, оглядывая свою обновлённую живую игрушку. – И ошейник тебе нужен другой. Из этого, собачьего, ты уже выросла. Но это потом. А сейчас ступай на кухню, пора накрывать завтрак. Покажись своим шлюшкам-подружкам, какая ты теперь стала важная ципа. Будешь хорошо себя вести – походатайствую перед Нероновной, чтобы она тебя назначила старшей горничной. Будешь гонять и строить этих чумазых недотыкомок. Но это если будешь себя очень хорошо вести! Очень-очень хорошо...

Очень-очень хорошо себя вести Москвич не собирался. Более того, его насторожило, если не сказать напугало, то приятное ощущение, с каким он примеривал теперь платья и чулки, подаренные Екатериной. В этом смятении духа он и появился на кухне перед друзьями.

— Ого! – внимательно оглядывая Павла, сказал Стремяга. – Похоже, милфа всерьёз собирается тебя удочерить. Ты теперь её любимица!

В ответ Павел лишь пожал плечами и покачал головой, мол, сам не понимаю, что происходит.

— Подумаешь, - сказал Кроха, оглядывая его новое платье. – У меня тоже парочка таких имеется.

— Ну, ты-то давно уже весь в белом шоколаде, - весело откликнулся Костя. - Стеша, говорят, собирается на тебе жениться, ты не знал? Может даже официальное предложение тебе сделает! Прикинь, как мы все тебе завидовать станем в этом случае? Смотри, поаккуратнее, можем даже тёмную устроить!

Кроха в ответ лишь улыбнулся и, покачав головой, беззвучно выругался матом – привычка с малолетки; вроде бы и высказался, но никого не обидел и с него взятки гладки.

— Хуже другое, - грустно ответил Москвич. – Я сам в себе начал сомневаться.

— В смысле? – удивился Славик, тоже к нему присматриваясь.

Москвич в ответ молча приподнял обеими руками подозрительно быстро растущие волосы, и жест этот показался пацанам слегка кокетливым. А еще он хлопнул себя ладонью по заднице, и томно покачал бёдрами, не скрывая горькой самоиронии. Стремяга в ответ посмотрел другу в глаза долгим, пристальным взглядом.

— Я тебя понимаю, - сказал он серьёзно. – Мы все потихоньку меняемся, просто мы не всегда это замечаем. Хорошо, что ты поднял эту тему.

— Это означает, что мы ещё не превратились в шлюх окончательно, - определил как всегда самую суть Кроха. – Когда превратимся – перестанем об этом думать. А пока, парни, хватит языки чесать. Хватайте подносы, и вперёд! А думать надо лишь о том, где и как провести отпуск, как сказано было в одной хорошей книжке...

...Готовилась к отпуску и милфа. Как-то утром, придирчиво оглядывая стоящего перед ней навытяжку голого Москвича, она заявила:

— Тебе надо проколоть соски. У тебя очень чувствительные сосочки, и я давно хотела что-нибудь с ними сделать, чтобы контролировать твоё возбуждение даже на расстоянии. Для этого у меня имеется пара чудесных золотых колечек, которые замечательно будут смотреться на твоих грудях, Полинка. Ты рада?

— Такому щедрому подарку разве что болотная коряга не обрадуется! – сомнительно сострил Павел, и тут же испугался, поймав хищный взгляд Екатерины, замаскировавшей страстной улыбочкой садистское предвкушение очередного болезненного воздействия.

Москвич никогда ничего себе не прокалывал, даже модные на малолетке шары и шпалы себе в крайнюю плоть не загонял, но о чувствительности своих сосков, конечно, знал. И когда представил, КАК милфа может провести эту операцию, почувствовал внутри неприятный холодок и ощутил, что его мошонка сама по себе панически сжалась.

(продолжение следует)