Глава четвертая.

Мысленно послав всё к черту, я сел в автомобиль, запустил двигатель, отправился домой. Меня действительно знобило. Пока доехал до своей холостяцкой берлоги несколько раз успел замерзнуть и вспотеть.

В квартиру я зашел, кислым, выжатым лимоном. Избавился от амуниции журналиста, снял туфли, куртку, предварительно, вынув из кармана мешочек-кисет. Открыл на кухне холодильник — одинокой, удовлетворенной наполовину женщиной, стояла недопитая утром минералка. Закрыл.

Прошел в комнату и, разглядывая вышивку на мешочке, устало рухнул на сексодром.

С одной стороны кисета, золотистой нитью, был изброжен круг, — посредине, крест маленький в кресте большом, который, лепестками, расходился на четыре стороны. Меж лепестков летели птицы, распахнув крылья порили над землей. С другой стороны мешочка орнамент был проще, что-то вроде человечка у которого сердцевидная голова с каплевидной точкой сверху. Одинаковыми, точь в точь, звеньями, рисунок повторялся многократно, проходил по ткани змейкой красной нити. Напоминая сплетение веревки, которая начиналась сердечком и заканчивалась безголовым человечком.

Зевнул. Достал из джинсов сотовый, позвонил.

— Вилка, не обижайся... Ты же знаешь, какой я противный, когда болею.

— Можно подумать, что когда здоров, ты белый и пушистый, — отходчиво, пробурчала она. — Аспирин выпей, закутайся в одеяло.

— Какой аспирин, Вилка! У меня и градусника нет.

— Антон, с «рожей» ты не шути. Я в инете того про неё начиталась! Вызывай скорую, если что.

— С психушки... В самый раз мне туда. Гелена в редакции?

— Уехала. Как я ей сказала, что ты заболел — попросил на сегодня выходной, она и уехала.

— А я просил?

— Антон! Хватит... Я тут любовную интрижку в интернете пытаюсь завести, а он, мало того, что отвлекает, так ещё и придуривается. Всё, отключаюсь!

— Подожди, Вилка! Привези мне что-нибудь похомячить. В холодильнике одна минералка и та выдохлась.

— Я тебе что, разносчица пицц!

— Ну, Вилочка, ну, пожалуйста!

— Слушай, женись, давай, уж!.. В обед приеду...

Вилка отключилась.

На меня накатила, то ли лень, то ли тяжесть. Сил хватило только расстегнуть джинсы и освободить своего «жеребца», который словно застоялся и просился из конюшни на волю.

Смыкая веки, подумал: «Может, мне его пришпорить? Если снова обожжет, опробую взвар».

Я вспомнил глаза Тины. Или как на яву увидел? Сначала светло-зеленые, они потемнели, словно от непогоды, зашумела, затрещала западными ветрами дубрава. На густой лес Брянщены наползла тень Мессершмитта...

****

— Сашка! Над нами два 109-тых, — передал я ведомому по связи, переворотом вниз, уводя И-16 из-под огня.

Чувствуя себя единым с машиной, пошел на вираж. Пикируя с высоты, мессеры били по нам из всех пулеметов...

— Охотники, мать вашу! Сашка! Заходим от солнца, в лобовую... Ну, выручай, милое!

Малоскоростной, в сравнении с мессером, но вёрткий ишачок вынес меня из-под огня четырех пулеметов фрица. Штурвал на себя, потянул самолет вверх, к солнцу. Пилот мессера, на долю секунды, потерял меня в его ослепляющих лучах. Снова вираж и ишачок вышел на 109-й, в лоб. Он попытался уйти под меня, я нажал на гашетку. Ишачок встряхнуло от огня из пушки и двух пулеметов...

Мессершмитт задымился, креном уходя в сторону. Я оглядел синее небо. И-16 ведомого горевшей свечей падал на землю.

— Сашка!

В груди полоснуло болью потери друга, в небе я остался один. Второй 109-й пытался зайти мне в хвост. Он тоже потерял ведомого, и даже расстреляв боезапас, нам уже не разойтись. Потянул вверх, я вышел на мертвую петлю. Мессер на вираж.

Мы встретили друг друга в лоб. Ас Люфтваффе открыл огонь, я тоже нажал на гашетку. Мои пулеметы молчали.

— Пусто!

Ишачок передернуло ударами — вспыхнул. Мессер стал уходить вниз, под меня.

— Ну, сука, держись!

Языки пламени слизывали лак с дерева обшивки кабины. Горел комбинезон, плавилась рука крутившая ручку подъемника шасси. А у меня в висках стучала только одна мысль: «Лишь бы опустились». Теряя сознание, надавил на штурвал грудью, «Ишачок» резко пошел вниз. Ударом меня выбросило из самолета...

Снова увидел зеленые глаза Тины — шумевший подо мной дремучий брянский лес. Превозмогая сильную боль в обожженных руках, раскрыл парашют...

****

— Чего это ты? Дверь не заперта, лежит! Я думала, он порнуху смотрит, а он в воздушный бой играет. Хозяйство, зачем вынул? Фашистов сбивать?

Я открыл глаза. Вилка закрыла ноутбук, что примостился на сексодроме рядом со мной, прикоснулась к моему лбу. — Да ты весь горишь! Температуру мерил?

— Чем? — проговорил я, приподнимаясь.

Вилка хмыкнула и стянула с меня джинсы, вместе с трусами, свитер. Расстегнула и сняла с меня рубашку.

— Давай, ложись под одеяло. Учти, никого рукоделия с рукоблудием, сегодня не будет. Некогда мне. Чай заварю, бутерброды с колбасой, сыром сделаю. Накормлю тебя, напою, и всё! Через полчаса не нужно быть в редакции, Гелена велела светской развлекухи из инета выудить, на целых две полосы, и переработать, чтобы плагиат не прочитывался.

— Знала бы ты, Вилка, как я сейчас фрица на таран взял! Не приставала бы ко мне с глупостями.

— Это на фашиста у тебя член встал? Антон, случаем, ты ориентацию не поменял? — Вилка улыбнулась. — Пошла чай ставить, пока ты и пол не изменил... И прикройся, меня твой «красавчик» всё равно не взволнует.

Я залез под одеяло, жар сменился ознобом. Вилка вернулась с тарелкой бутербродов и большой, полулитровой, чашкой чая. Поставила возле меня на тумбочку, сходила за выдохшейся минералкой.

— Вот тебе аспирин... Глотай сразу две.

Я сунул две таблетки в рот и запил из бутылки.

— У тебя даже заварки нет! Хорошо хоть холодная вода из крана бежит. Нашла какие-то корешки в мешочке, заварила. Ешь, а я пошла...

Жадно припав к горячему взвару, выпив половину, я вспомнил про кисет Тины. Я же его рассматривал, когда заснул. Ноутбук, наоборот, оставил в прихожей...

Лицо у меня стало кислым. Вилка поняла это по-своему.

— Не проси! Сказала, нет, значит — нет! Кто тебе такой интересный кисет подарил? Девушка, женщина?

— Девушка. Тина дала, заваривать и пить от жара.

— Тина? В твоей коллекции новенькая? Ой, гляди, доиграешься! Мешочек то не простой, с символами.

— С символами? Какими?

Вилка сходила на кухню, вернулась с кисетом.

— Вот смотри, — она указала на круг, — маленький крест в большом, знаки плодородия. Когда семечко прорастает, оно крестиком лопается, распускаясь под землей маленьким зелененьким росточком, что растет и тянется к солнцу. Оно же и женское детородное начало. Большой крест — лоно. Маленький — ребенок, росточек. Понятно?

— В общих чертах.

— А это, — Вилка перевернула кисет, — веревка твоего рода, от праматери до тебя, охламон. Видишь, завитки сердечком, а сверху точечка-сикелёк — женщина, ростки, в виде тебя безголового — мужчина, их соединение – совокупление. Веревка Рода, завсегда начинается женским половым органом, в нем жизни начало, а заканчивается мужским — кончиком. В данном случае — твоим, мой милый дрочер. Уж не напоила я тебя с подачи девушки зельям приворотным? Виагрой неподучей!

Вилка, через одеяло, подергала в разные стороны мой стоявший член, словно рычаг передач скоростей.

— Откуда про веревку, семя, ростки... знаешь? — спросил я, попытавшись его откинуть, но она не дала.

— Да так... Есть у меня одна, бывшая любовь, косит под чародейку. Но в знаках разбирается. Ну, я пошла.

— Стой! А... — я красноречиво посмотрел на бугорок одеяла.

Вилка перекинулась через меня аркой, уперлась в кровать левой рукой, правой дотянулась до ноутбука. Открыла, пробежала пальцами по «клаве» — на экране высветился портал порнухи.

Торс у Вилки, был хорошо натренирован, живот, при её женственности и мягкости, накачен — она выпрямилась, даже не задев моего члена.

— Дерзай... Двери захлопну...

Закрыл ноутбук и принялся доедать бутерброды. Горячий взвар корешков из кисета Тины, со знаками Рода и Плодородия, и, благодаря Вилке, сытый желудок, меня сморили. Уснул...

— Алевтинка! — услышал я, то ли сквозь сон, то ли в проблесках приходящего сознания. — Нашла! Вот он, на дереве, парашютом запутался.

— Точно он, теть Матрён? — послышался знакомый мне голос Тины.

Я приоткрыл глаза.

Подо мной стояла полная баба с вилами в руках — в платке, белой кофте с красной вязью узора на предплечьях и длиннополой темной юбке. К ней подбежала стройная молодуха. Одета она была примерно также, только платок повязан хвостами назад.

— Он! — ответила ей Матрена. — Я что своего от ворога не отличу. Лезь на дерево, посмотри – живой ли?

Подвязав края длинного подола, пояском под грудь, Тина ловко взобралась по ветвям ко мне. В очередном проблеске сознания я увидел стройные голые ножки. Услышал смешок.

— Нашла время смеяться! — крикнула снизу Матрена. — Живой?! Пульс пощупай!

— Да чего щупать! Не видишь, что ли?

Матрена пригляделась к разорванному ниже пояса летному комбинезону, отвернулась и перекрестилась.

— Господи, прости меня грешную.

Повернулась.

— Живой наш соколик, — проговорила Тина. Сняла с меня лётный шлем, вывернула и обтерла мне потное лицо. — Приняла Мать Земля, расстелись тебе ветками деревьев. Парашют-то сгорел, как раскрылся, на себя огонь взял. А ты только пооборвался, да немного опалился.

— Стропы... — пробормотал я.

— Ими ты и запутался.

— Не отцепляй! — крикнула Матрена. — Сейчас сена натаскаю...

Несмотря на приличный вес тела, Матрена понеслась куда-то с вилами.

— Там, недалеко, подвода. Не бойся. Не бросим мы тебя, соколик, — ласково проговорила Тина.

— Мы уже на «ты»? — снова пробормотал я, сухими губами.

— С чего ж я тебе выкать стану? Видели мы с Матреной, как ты, соколом ясным, с черным коршуном бился!

— Сбил?

— Коршуна-то? Упал он, за Десной, черным столбом к синему Небу взвился! Нам за реку дороги нет, по Старине живем, тайным скитом. За Десну не ходим, давно не ходим, а видеть — видим, как вы с ворогом на небе бьетесь. Ты пока не шевелошкайся, как бы ни оборвался. А я Матрене с сеном подмогну и вернусь.

Тина спустилась с дерева, так же ловко, как и взобралась. Скоро стараниями двух женщин под высоким дубом образовался небольшой стожок сена. Она снова залезла на ветви.

— Заправлю, а то ещё обломится, — не удержалась она и хихикнула, пряча мой стоявший член в лоскутья комбинезона.

Внизу, Матрена снова перекрестилась, но отворачиваться не стала, прошептала:

— Веревка, Род, — дай новый всход, не оборвись на мужской начале...

— Чего это она про веревку? — спросил я.

— То наше — Бабье, — ответила Тина. Тебе, соколик, оно не к чему.

— Нож, складной... Возьми в кармане... Стропы обрежь.

— В каком?

— Нагрудном.

Тина сунула руку, куда я указал глазами, достала пустой кисет. Увидела орнамент золотой и красной нитью.

— Откуда у тебя, пришлого из большого мира, солярные знаки?..

Подгоревшие стропы оборвались, я полетел на сено, слыша настойчивый звонок в двери...

****

Просыпаясь, раскинулся на сексодроме.

— Кто там?!

Ответом был еще один, продолжительный, с краткими перерывами, звонок.

Встал. Голый, полусонным, со стояком, пошел в прихожую, открыл входную дверь.

На площадке стояла взлохмаченная рыжая молодая женщина, в сланцах, красных трусиках и такого же цвета топике на лямочках, — на меня смотрела чуть прикрытая, зацелованная солнцем грудь.

— Секс-услуги. Вызывали? — произнесла она, опустила взор ниже и улыбнулась. — Помощь, срочную...