Глава девятая.

Я снова перечитал начало тетради, до событий августа, — тяжелые бои первых месяцев войны, постоянные передислокации на восток, смена полевых аэродромов, злость, бессилие — ничего про госпиталь, но что-то не давало мне её закрыть, отбросить.

— Тин... Тина!.. — крикнул я.

— Чего? — выглянула она из комнаты. — Дай домыть, совсем немного осталось.

— Твой прадед был грамотным?

— Конечно! — она снова скрылась, из кухни какое-то время остались видны только ее голые ступни, пятки, но и они уползли, — Он же летчик...

— Почему, тогда он пишет печатными буквами, словно китайскими иероглифами?..

В ответ Тина завизжала, словно её поймала мышь.

Я оставил тетрадь на столе и бросился в комнату. Она вылетела из-под сексодрома, попой ко мне. Села на согнутые в коленях ноги, вкинула на меня зеленые глаза полные обиды, гнева и еще чего-то такого чего я никогда не испытывал от выражения девичьих очей. Брезгливо, двумя пальцами, держа презерватив, предъявила и спросила:

— Это что?!!

— Резиновое изделие №3...

— Ты хотел сказать №2! Презерватив!

— Ну да, я и сказал, только большой, третий размер.

Тина смерила его глазами...

— Фу! Он пользованный! Отойди!

Она соскочила. Неся его перед собой на расстоянии вытянутой руки, убежала в туалет, послышался смыв бочка.

— Тин, ну чего ты хотела? Я холост, ко мне, естественно, приходили женщины и не всегда по собственному желанию.

— Проститутки! — кинула она, промелькнув из туалета в ванную.

— Увы, увы, увы...

— И не прикасайся ко мне, понял! — послышалось из ванны, из душа зашумела вода. — Меня он не хочет, а...

— Ты что, плачешь? Я войду...

— Нет!!! Я го...

Тина не договорила, я открыл дверь в ванную. Она стояла под душем и усиленно намыливала себя. Яростно терла кожу вихоткой. По её щекам, вперемежку со струйками воды, текли слезы.

— Холодно, закрой... — тихо произнесла она.

Я закрыл, за своей спиной.

— Мог бы и шпингалет поставить...

— От кого мне одному закрываться? — резонно ответил я и протянул к ней свои руки.

— Из-за тебя волосы намочила. Теперь голову промывать надо... — пожаловалась она, когда я её обнял. — Намокнешь...

— Ерунда...

Тина прижалась ко мне обнаженным телом, сложив на груди руки. Упираясь кулачками мне в рубашку, подрагивала.

— Я бабник, циник и эгоист, Тин...

Она кивнула, соглашаясь со мной.

— Утром я просыпаюсь с одной, вечером ложусь с другой, нисколько не заботясь о той, что грела меня прошлой ночью. Возможно, когда я ласкаю очередную жертву своего эгоизма, где-то, кто-то из моих мимолетных отношений, режет себе вены. Упаковками, глотает снотворное... Но это лишь гипотетически — возможно и нет.

Тина снова подтвердила мои слова всхлипом. Её зеленые глаза посмотрели на меня доверчиво, вода из душа заливала ей лицо, но она их не закрывала...

— Всегда предпочитал думать, — продолжил я свою исповедь, — что я давно забыт и та, что была в моей постели, превратившись для меня в эфемерное видение, где-то утишается в объятьях другого мужчины. Всегда... Но сны последних дней, если еще не изменили мое эгоистичное восприятие мира, то интенсивно меняют.

— Да?!

— Да, Тин. Там, в далеком страшном годе, красивая рыжая девчонка, военврач третьего ранга, держит в руках наган с одним оставшимся патроном в барабане. И я, старший лейтенант РККА, лихой парень летчик-истребитель, в которого она влюбилась за непростые сутки первых дней страшной войны, её единственная надежда на спасение. Да и вся ее жизнь — любовь, свадьба, дети, внуки, сжата до минут, последних минут вместе. Даже меня — бабника, циника и эгоиста это пробило...

— Ответ в тетради? — положив голову мне на плечо, уткнувшись носом мне в шею, спросила Тина.

— Я очень надеюсь!

— А у тебя, правда, такой большой... третьего размера?

— Да...

Тина прислонила губы к моему уху и шепнула:

— У меня еще никого не было...

— А...? Там, на кухне!

— Я хотела, ну... Да, хотела! А теперь боюсь... Ты же меня не выгонишь из-за моего девичьего страха?

— Нет... Только у меня кровать одна... и комната.

— Вот и хорошо! Мы сначала привыкнем друг к другу — она отпрянула. — Стеснятся, не будем. Одеваться там — можно раздетыми, как муж и жена.

— Я и не стесняюсь... Что-то я не понял, ты меня что, замуж взяла, с испытательным сроком и ограничениями?

— Ну, существует же гражданский брак, а у нас будет ознакомительный!

— Давай, мойся и приходи на кухню... У меня к тебе по тетради вопросы есть...

Я вышел из ванной и усмехнулся — ознакомительный брак с ограничениями...

— Как из ванной выйдешь, ведро с грязной водой из комнаты, все же убери... Пока я не споткнулся.

— Сними рубашку, мокрая, — крикнула она мне в ответ.

Я вообще разделся и в трусах вернулся на кухню. Ознакомительный, так ознакомительный...

Взял тетрадь. В чем же секрет? Снова прочитал с начала до воздушного боя над брянскими лесами, гибели ведомого. Здесь было все понятно. Совершив таран, выпрыгнул с парашютом, попал к партизанам. Воевал. Весной сорок второго вернулся в авиаполк, снова стал летать. Получил первый орден красного знамени...

Естественно, как две бабы снимали его с дерева со вставшим от молодости членом, ветеран писать не стал. Может и про госпиталь — не стал? Мало ли, начало войны, полная неразбериха...

А может плен?! Это что, Алиса застрелилась, а я струсил?!

От одной этой мысли, я возненавидел самого себя. Затошнило, в голове помутилось...

****

Скинул с окна пулемет, бесполезный без патрон.

— Все, Алиса! Осталось две обоймы для ТТ.

— И Бога нет. На чудо надеяться не стоит, — проговорила она, стоя прижимаясь спиной к стене. Девичья грудь выдалась вперед, всколыхнулась выдохом.

Я встал посреди окна, и держа двумя руками пистолет, остервенело, выпустил всю обойму — кожух-затвор откинуло назад. Немцы открыли ответный огонь, пуля чиркнула меня поверх плеча, отпрыгнул к Алисе, перезарядил ТТ.

— Ранили?! — повернула она меня к себе, обняла.

— Царапнуло...

Мы стояли прижавшись друг к другу, вдавливаясь в стену упругими молодыми телами. Она жадно прильнула к моим губам своими, а я сунул пистолет в проем окна и выстрел за выстрелом мысленно отсчитал утекающие последние секунды жизни. Стрелял лишь бы отогнать немцев. Остался последний.

Наши уста разомкнулись. Она смотрела мне в глаза.

— Это мой... — тихо ответил я, на молчаливый вопрос в её красивых синих очах.

— Да, Антон, я поняла... Отпусти меня. Я пойду.

— Куда?

— Не хочу, чтобы ты видел. Ты не думай, я не трусиха! У меня воли хватит... Жаль только одного, мне не суждено стать женщиной — с тобой, Антон...

Не знаю, что на меня нашло, но свободная от пистолета рука сама нашла ее колени, растолкала, приподнимая юбку, и стала массировать промежность через трусы. Снять их, не было времени, отвести в сторону — возможности. Плотно-облегающие, хлопчатобумажные, они спасали женщин в военно-полевых условиях от грязи, но не от войны.

У Алисы, из глаза к переносице, сбежала слеза...

— Что ты делаешь, Антон? — тихо, не отталкивая, спросила она.

— Прости... — я прислонился лбом к звезде на её темно-синем берете. — Прости, я не знаю, что на меня нашло, но мне захотелось дать тебе немного того, чего ты еще не испытывала — мужской ласки.

Закинул руку с пистолетом ей за спину. Обнял, прожал к себе. Военврач третьего ранга вкинула синеву своих глаз, куда-то мне в подбородок. Я не видел, но чувствовал, как Алиса смотрит на мою шею. Грязный подтек пота за воротник с тремя алыми кубарями в голубой петлице — это все что у нее есть и больше ничего, ничего не будет.

Ее трусы стали влажными, она ткнулась мне в кадык, пересохшими губами, и шепнула:

— Не останавливайся...

Нервно огладила мне гимнастерку, ниже ремня, приподняла, стала искать в галифе карман. Я чуть повернулся, она проникла и через ткань обхватила мой член...

— Мы успеем, мы успеем... — только и твердила она.

Алиса тихо простонала и схватила ртом мой воротник. Ее трусы стали совсем мокрыми. Она стала гладить мой член быстрей...

Вдали длинного коридора появился фашист с карабином. Он шел, хозяином, рукава светло-серого френча были закатаны до локтя. Увидев нас, он вскинул карабин...

Алиса не видела фашиста, прильнув, она ласкала меня, не остановилась, даже когда раздался выстрел. Лишь на секунду замерла и продолжила. Только после того, как я кончил, она счастливо улыбнулась, вынула руку из кармана моих галифе и обернулась.

В метрах десяти от нас лежал мертвый фриц, кожух-затвор на ТТ в моих руках отъехал назад оповещая — кончались патроны. Где-то совсем недалеко был слышан топот кованых сапог и немецкая речь.

— Зачем, Антон! — крикнула Алиса. — Это же был последний, для себя...

— Не смог... — медленно, проговорил я.

— Как же теперь?!

— Беги в палаты! Я попробую успеть добраться до карабина и гранат...

— Мы ринулись в разные стороны. Алиса кричала мне что любит, что теперь не боится смерти, а я бежал и орал:

— Успею! Я успею!

Сдирая колени по полу, юзом, уткнулся в мертвого фашиста, он лежал на спине — лямка карабина через шею... граната на поясе — она ближе. Я засмеялся дьявольским смехом.

— Черта вам лысого, гансы, а не меня в плен!.. — соскочил на ноги, дергая шнурок в рукояти.

****

— Антошка, я же просила из ванной - чай поставь. Ты чего такой возбужденный?

Передо мной стояла Тина в одних трусиках, ее длинные волосы были замотаны в оба моих полотенца. В общем, она стояла топлес, если не считать, что хитроумное сооружение из банных полотенец, длинными концами, прикрывало и груди.

— Помнишь, что мы сошлись на ознакомительном периоде, — добавила она, включая электрочайник. Не смотри так, а то оденусь.

— Я фашиста убил, — ответил, садясь на стул. — В упор, глаза в глаза.

— Когда?

— Сейчас, только что... Наглый, гад...

— Чай с травами будешь?

— Ты думаешь мне с тетрадью помогать?

— А чего там не так? Ты же читал?

— Мне еще раз повторить?!

Тина подошла ко мне. Пальчиком в грудь, выпрямила мою осанку и устроилась попой на коленях. По столу, не поднимая, подтянула тетрадь к себе.

— Ты слева направо читал. А теперь почитай сверху вниз... Для этого и печатными буквами писано...

С первых же строк такого прочтения, я попал на описания госпиталя, старого дореволюционного здания со стерильными до белизны палатами, где царицей была Алиса Сполохова...

— Ай! Мокро! — вскрикнула Тина, сидя у меня на коленях. Соскочила, оттянула с ягодиц трусики. — Липкое! Варенье, что ли разлил?

Понюхала. Я посмотрел на свои трусы — темное пятно...

Тина пожала плечами, произнесла:

— Сперма... с запахом муската. Ты так сильно меня хочешь?

Я не хотел ей говорить с Тиной об Алисе, пробурчал что-то нечленораздельное про физиологию молодого организма.

— Чистая сменка имеется?.. — усмехнулась она на мой научный подход в проблеме.