— Я что не ясно сказала бойцы. Идите на разведку в деревню, и узнайте обстановку в самом населенном пункте и в окрестностях...

— повторила свой приказ Марьяна, ложа руку на рукоять черного мазузера заткнутого у неё за ремнём.

Мы с Петро замешкались и не спешили выполнять указание молодой атаманши. Я честно откровенно трусил иди хоть и вдвоём, но в незнакомую деревню. И тем более в другом враждебном времени. Нас там реально могут поймать немцы или партизаны, и автоматы нам не помогут.

А пока на помощь придёт наш отряд, то нас уже и в живых не будет. Петро бывший кучер Маруси и возлюбленный моей мамы, тоже разделял мои опасения, и так же трусил идти в разведку. И это жутко не нравилось Марьяне, она насупила брови и сделала недовольное лицо. Видя что я и парень анархист, всё ещё не пошли к деревне как она нам приказала.

И от моего взгляда не ускользнуло то что Марьяна взялась за рукоять своего пистолета. Она что застрелит меня за невыполнение приказа, как возможно стреляла бойцов у себя в отряде? Подумал я смотря на строгую девушку. Хотя вряд ли она решиться в нас стрелять при всех. Её тут же застрелит моя мать, девчонка Маришка. Она держала палец на спусковом крючке своего " шмайссера", но не  вмешивалась. Да и Света с Ханной тут же навострили "уши" и не спускали глаз с Марьяны, направив стволы своих автоматов на неё.

— А можно я третьей с ними на разведку пойду Маруша...?

— неожиданно сказала Ханна, назвав партизанку Марушей. Немка не выговаривала имя моей матери и атаманши Марьяны,    и называла  их  обеих Марушами.

— А что давай Браун, поддержи хоть ты этих горе вояк...

— язвительно сказала нам Марьяна, убирая руку с рукояти пистолета. Ханна вовремя встрела и разрядила обстановку. Я видел как Марьяна с облегчением вздохнула. Если я и парень анархист отказались бы идти в разведку. То она бы нам ничего и не сделалала так как была в меньшинстве. А вот её авторитет как командира отряда, в таком случае был бы подорван.

— Да не бойся сынок, иди в разведку, а я вас с пулемётом прикрою...

— обнадежила меня Марина, занимая позицию с ручным пулемётом "МГ-42". Моя мать залегла на небольшом пригорке скрытого в кустах орешника, и внимательно всматривалась в прорезь прицела.

До деревни было примерно с пол километра и дальность стрельбы " костореза". Как раз позволяла достать от опушки леса где залегла Марина, до ближайших домов. Хотя в таком случае мать могла положить и нас до кучи. Ведь пулемёт стрелял очередями и не разбирал кто свой, а кто чужой.

— Я тоже вас прикрою, так что идите не бойтесь...

— сказал Михалыч, занимая позицию рядом с Мариной. В руках у помолодевшего мужа тёти Оксаны, была винтовка "маузер", которая била намного дальше чем пулемёт. И могла свободно поразить цель на расстоянии в километр и свыше. А стрелял Михалыч метко и на него можно было положиться.

— Да зачем нам сдалась эта деревня? Давайте обойдем её и пойдем дальше своей дорогой на Тарасовку...

— сказала Света, боясь отпускать меня в разведку.

— А рейхсмарки мы зачем с собой брали? Чтобы скупить на них золото у населения. И если мы будем обходить деревни, то как мы по твоему потратим эти деньги...?

— ответила девушке Марьяна, достав из кармана пачку рейхсмарок. И моя невеста умолкла, признав правоту черноволосой атаманши. Мы действительно хотели накупить золота у населения и уйти с ним обратно в будущее. Потому как это был более безопасный способ, чем искать командира Котова, и нарваться на партизанскую пулю.

— Пошли, пошли Костя. Нечего бояться дорогой. У нас есть оружие, и в случае чего мы сможем себя защитить...

— успокоила меня Ханна, идя со мной и Петро от опушки леса к расположенной невдалеке деревне. И я честно сразу успокоился идя рядом с Ханной, молодой девушкой, которая не боялась ничего на свете. И была отличной разведчицей, имея острое зрение и обоняние.

Примерно половину пути мы втроём прошли идя во весь рост, переходя от одних кустов орешника к другим. А вторую половину пришлось где ползти на животе, а где перебегать пригнувшись к земле. И вскоре мы незамеченными подошли к деревне и оказались за одним из сараев, густо заросшим сзади зарослями лопухов и крапивы.

— Вроде как нет в деревне никого кроме местных...

— сказал Петро, осматривая из за угла сарая деревенскую улицу. На наше счастье хозяева дома за которым мы находились, не держали собаки. Которая своим лаем могла бы нас обнаружить. И это обстоятельство здорово облегчало нашу миссию.

— Нужно ещё понаблюдать. А то вдруг кто появится из немцев или полицаев с партизанами...

— предложил я Ханне и Пете, и те со мной согласились. Кто знает, может партизаны сидят в домах и ещё не выходили на улицу? Сарай за которым мы спрятались в лопухах и высокой крапиве, стоял на отшибе, позади небольшого деревяного дома покрытого дранкой. И из за него прекрасно просматривалась вся улица.

Деревня где мы вели разведку, была небольшой и чем-то напоминала нашу Плетнёвку. Только тут не было церкви, и дома стоящие на единственной деревенской улице, выглядели убого по сравнению с домами в наших деревнях.

Тут не было не только привычных телевизионных антенн стоящих на крышах домов в нашем времени. Но даже и электричества. Так как столбов с проводами в деревни не наблюдалось. Да и крыши домов покрытые дранкой и даже кое-где соломой, говорили о том что люди в начале сороковых в советских деревнях жили бедно.

А не так как показывали в пропагандистских советских фильмах, типа " Кубанские казаки". Где у колхозников добротные дома крытые листовым железом, а сами они нарядно и чисто одетые. В реальности как оказалось это было не так, и с царских времён в этом селе мало что изменилось.

Да и колхоза тут как такового скорее всего и не было. Во всяком случае я не видел чтобы по деревне ездили на лошадях запряженных в телеги, или на тракторах колхозники. Что я не раз видел в старых фильмах. У нас в нашем времени в советских деревнях где были колхозы, с утра и до позднего вечера шло движение. Тут же изредко ходили по улице деревенские бабы разномастно одетые, кто в юбках, а кто в платьях, но в серых невзрачных.

Все бабы и молодые девушки были в платках на головах. Это объяснялось жаркой летней погодой, а платок защищает голову от солнца. И ещё что меня удивило в этой деревне, то что женщины, девушки и дети ходили по улице босиком. Обуви на ногах ни у кого не было, и деревнские бабы шли в родник неся на плечах коромысла с ведрами, шлепая по пыли босыми ногами.

Хотя я сам помню как мы в детстве с братом бегали по улице босиком, а новую обувь мать нам не давала трепать, и берегла в школу. Но это было в середине семидесятых, на тридцать лет позже. А тут в сорок втором году, колхозницы ходили по улице босиком, поднимая босыми ногами пыль на деревенской улице.

Молодых и взрослых мужчин призывного возраста в селе не наблюдалось. В основном изредка появлялись женщины и дети. Что было вполне объяснимо, шёл второй год жестокой кровопролитной войны. И все мужчины способные держать оружие, были призванны на фронт. Кто ушел в партизаны в окрестные леса, а некоторые мужики подобные нашему Ивану, поступили на службу в полицию.

И вот сейчас наблюдая за движением на деревенской улице, я опасался что подобные полицаи или старосты, могли быть в этой деревне. И они вполне могли оказать сопротивление и начать стрельбу по нашему отряду, когда он войдёт в село.

— Костя, иди ко мне любимый. Я хочу чтобы ты сейчас сделал меня женщиной...

— шепотом сказала Ханна, беря меня за руку и таща подальше в заросли лопухов и слепой крапивы, которые росли за сараем.

— Ты сдурела Ханна? Не до секса нам сейчас. Нас же ждут в отряде с данными по разведке. Да и вообще место тут не подходящие...

— говорил я девушке, которая решила со мной потрахться за сараем где мы сидели в засаде и вели разведку.

— А когда ещё у нас будет возможность Костя? Я хочу уйти от вас к своим при первой же встречи с немецкими частями. И это может произойти очень скоро. А я чувствую себя девушкой. И хочу чтобы ты лишил меня девственности и зачал ребёнка. Это будет память о тебе милый. Я не стану больше воевать и уеду в Германию к себе домой. А там рожу твоего ребенка...

— говорила Ханна, обнимая меня за шею и страстно целуя. А ведь она права, а я дурак. У неё же тоже произошли изменения в организме. Ханна пройдя через " машину времени, " стала девственицой как и все женщины в нашем отряде. И мне необходимо было "сломать" немке " целку" прямо сейчас. Не дожидаясь когда мы выйдем на немцев и Ханна уйдёт к ним.

— Я не расскажу Марьяне, давайте трахайтесь...

— сказал мне Петро занимая мое место за углом сарая где я вел наблюдение за деревне.

— Спасибо будущий родственник...

— шёпотом поблагодарил я парня. И увидев недоумение в его глазах при слове родственник, пояснил.

— Моя мать Марина, хочет чтобы ты лишил её девственности когда мы вернёмся в блиндаж. И женился на ней, после того как мы переместимся во времени, и попадём в Плетнёвку. Ну если ты согласен конечно...

— сказал я парню как две капли воды похожего в немецкой форме на белобрысого Ганса.

— Конечно согласен Костя. Я люблю твою маму и с радостью стану её мужем...

— ответил мне Петро, и глаза парня сияли от радости. Что одна из самых красивых женщин нашего отряда, рыжеволосая Мариша станет его женой. А я глядя на счастливое лицо парня моего ровесника. Подумал что мне придется называть его папой. Ведь женившись на моей маме, Петро станет отчимом по отношению ко мне и Витьку. Прикольно будет видеть в роли своего отчима, парня чуть старше себя. И мы будем жить с ним душа в душу, и по очереди будем трахать самую красивую женщину на свете, мою маму Марину.

— Давай стоя Костя. На земле неудобно, крапива жжёт...

— предложила мне Ханна. Немка стояла возле стены сарая, без штанов в одном кителе. Выставив вперёд свою белобрысую пизду на лобке. Заросли репейника и глухой крапивы за сараем были обширные, и полностью скрывали нас от посторонних глаз.

И можно было смело заниматься любовью на природе, не опасаясь быть кем то замеченными. Да и Петро нёсший наблюдение за улицей с автоматом в руках, служил гарантией того что нас не застанут врасплох.

— Ойй, ааайй,. ..

— коротко вскрикнула Ханна, когда я сняв с себя штаны вместе с трусами, встал перед ней и засадил немке встояка, прижимая её к стене сарая. И к своей радости вгоняя летчице член во влагалище, я ясно ощутил преграду в которую упёрся мой член. Ханна была в действительности " целкой, " и я лишил в очередной раз немецкую девушку девственности.

— Ооойй, ааайй, так хорошо Костя...

— стонала Ханна, ебясь со мной стоя возле сарая, в чужой нам деревне, в сорок втором году.

— Заканчивайте быстрее, сюда дед идёт какой-то с ведром...

— сказал нам Петро, наблюдая за подходами к сараю. Я в этот момент уже практически кончал, да и Ханна тоже. А слова парня только ускорили наш оргазм.

Первой глухо завыла немка, впиваясь ногтями в мои ягодицы. А потом и я зырычал, сливая в пизду белокурой валькирии, приличные порции спермы. На удивление её у меня было много. Словно ночью я не трахалал свою мать, и не сливал в её влагалище запасы спущенки. А оргазм испытанный мной в эти мгновения был необычайно сладким. Возможно потому что это был секс со страхом. Ведь нас в любой момент могли обнаружить вошедшие в деревню немцы или партизаны. И тогда нам не миновать беды.

И это обстоятельство делало разрядку слаще чем обычно. Мы быстро одели с немкой штаны, я лишь вытер от крови член листом лопуха. Эта была кровь немецкой лётчицы, моей белокурой возлюбленной. Я лишил валькирию девственности, сношая её стоя возле сарая. И за это был готов носить Ханну на руках от счастья.

— Давайте его в плен возьмём и приведем в отряд...

— шёпотом сказал нам Петро, наблюдая за дедом идущим от дома в сарай с ведром в руках. По всей видимости кормить поросёнка. Потому как в закуте внутри сарая, была слышна возня, и хрюканье свиньи.

— А что это идея. От него мы узнаем что творится в деревне. И заодно утрём нос этой суке Марьяне...

— поддержал я будущего родственника, а Ханну не стоило спрашивать. Немка целиком и полностью была за меня.

— Тогда нужно подождать когда он внутрь войдёт и в сарае на него напасть...

— предложила Ханна, причём глаза лётчицы загорелись задорными огнём. Я на миг представил себе Ханну, сидящую за штурвалом своего " мессершмитта". И у неё так же горели задорным огнём глаза, когда она заходила на вираже, в хвост советским самолётам.

Но я не осуждал немку, это была её война, её жизнь, и она солдат одурманенная нацисткой пропагандой. К счастью Ханна поняла что Гитлер ведёт Германию к гибели. И по этому решила больше не воевать, а уехать домой в Дойчланд, к матери и сестрам.

Тем более благодаря своему богатому и влиятельному дяде барону. Приказ о назначении Ханны фон Браун о переводе её с Восточного фронта в Германию, уже был подписан. И тот вылет когда её сбил советский истребитель в районе Плетнёвки, был для молодой гауптман последним.

— Hände hoch...

— ( Руки вверх)...

— воскликнула Ханна зайдя к кормяшему поросёнка деду сзади, и ткнула дулом автомата тому в спину. Мы выждали когда старик с ведром в руке зайдет в сарай и тихонько чтобы его не спугнуть зашли за ним следом в открытую дверь.

— Hände hoch...

— повторила Ханна, и уже сильнее ткнула старика дулом автомата. От неожиданности дед пернул, но руки вверх поднял не сразу. Он скорее всего не ожидал появления немцев в своём сарае, и по этому не врубился что от него хотят? И как только щупленький на вид дедок с бородкой, в рваном пиджаке, и в серых штанах, подпоясанный веревкой вместо ремня, хотел было открыть рот. Как Ханна молниеносно достала из кармана носовой платок и заткнула старику им рот. А руки связала его же веревкой сняв её у него с пояса.

— Schneller, schneller, schneller...

(- Пошли, быстрее, быстрее...)

— залопотала по немцки Ханна, держа в руке конец веревки которой были связаны руки у пленённого нами деда. А тот обомлел от страха видя перед собой троих " немцев" с автоматами.

Причем одна из них белокурая девушка, в синем лётном мундире, с железным крестом на груди. И когда со старика спал ступор, он послушно пошел за пленившей его белокурой немкой. А мы с Петро пошли сзади, правда уже в дверях мне пришлось вернуться и вылить принесенный корм из ведра в корыто поросёнку. Его хозяин не успел это сделать, а я проявил гуманность к свинье. Она не должна была остаться голодной по нашей вине.

Обратный путь в лес, занял у нас меньше времени чем мы шли из него в деревню. Пригинаться и ползти больше не требовалось, так как в деревне не было немцев и партизан. И мы шли к лесу быстрым шагом, ныряя в попадающиеся на пути кустарники. К чести пленненого нами деда, он шел ведомый Ханной за верёвку очень бодро. И вскоре мы пришли на опушку леса, где засел наш отряд.

— Что так долго бойцы? Я уже хотела подмогу к вам присылать...?

— было спросила у нас Марьяна, но увидев Ханну и идущего за ней на верёвке старика с кляпом во рту, осеклась, а летчица прижала палец к губам.

Мы не собирались убивать пленного, а он не должен знать что перед ним переодетые в немецкую форму русские.

— Ну что там Костя...?

— спросила у меня Марьяна отойдя подальше в сторону, чтобы наш разговор не слышал старик из деревни.

— Да вроде все тихо госпожа атаманша. В селе одни женщины, подростки и старики. Но в любом случае нужно у деда этого расспросить. Зря что ли мы его сюда привели...?

— ответил я этой черноволосой суке, и заметил уважительный взгляд её карих глаз направленный на меня. Ведь наша группа выполнила её приказ и ещё привела с собой " языка".

— Мам, а Петро согласен на тебе жениться. Но только я буду жить с вами...

— я подошёл к молодой девчонке Маришке, лежащей на траве с пулемётом. И присел рядом с ней закуривая сигарету. После пережитого в деревне, сильно хотелось курить.

— Правда милый? Я тебе хорошей женой буду Петя...

— сказала Марина, обнимая присевшего к ней рядом парня анархиста. А тот прямо обомлел от ласк красивой молодой девушки, какой стала сейчас Марина.

— Но только я стану опять прежней когда вернусь в будущее. Я не стара для тебя буду милый...?

— предупредила Марина, своего молодого бойфренда. Но тот и слушать ничего не хотел. Петро полюбил мою мать когда она была сорокалетней женщиной. И желал её увидеть снова в своем теле, а не в теле молодой девчонки Маришки, у которой груди были небольшие, да и попка тоже.

— Марина Сергеевна, вы мне с допросом не поможете? Я не хочу чтобы пленный знал что мы русские. Я буду его допрашивать, а вы переводить. А то от Ханны толку мало...

— Спросила у мой матери Марьяна, назвав её по отчеству. Хотя со стороны смешно было смотреть как девчонка просит другую девчонку, уважительно называя её отчество.

— Да конечно помогу Марьяна. Только пусть остальные в рот "воды" наберут до времени...

— ответила партизанке моя мать, вставая с травы и идя в след за Марьяной к берёзе, возле которой на земле сидел связанный дед с кляпом во рту. Вокруг него собрался весь наш отряд. И старик с удивлением рассматривал " немцев, " среди которых было семь молодых и красивых " немок".

— Wie heibt Ihr Dorf? Und haben Sie in der Nähe Partisanen...

(- Как назвается ваша деревеня? И есть ли у вас поблизости партизаны...?)

— Марьяна кивнула Ханне головой чтобы та развязала пленного и вытащила у него кляп изо рта. А потом на чистом немецком спросила название деревни и про наличие партизан. Ученица Берии, прекрасно владела немецким, ведь её готовили для заброски в немецкий тыл.

— Госпожа офицер спрашивает название вашей деревни и есть ли у вас партизаны...?

— с трудом перевела моя мать. Марина хотя и подменяла в школе подругу учительницу немецкого языка. Но не говорила на нём так хорошо как Марьяна.

— Жуковка наша деревня называется госпожа офицер. А партизан тут нет.

— ответил Марьяне дед, и получил от неё сигарету. А Света стоявшая рядом, дала старику прикурить. И затянувшись немецкой сигаретой дед сказал, что его зовут Тимофей Кузьмин. И он знает где у них в Жуковке прячутся две комиссарши. И одна одна из них на еврейку похожа.

— Gut, gut Timothy. Du hast den Dank des deutschen Kommandos verdient. Die Bolschewiki sind unsere Feinde, und wir kämpfen mit Ihnen...

(- Хорошо, хорошо Тимофей. Ты заслужил благодарность от немецкого командования. Большевики наши враги, а мы с ними боремся...)

— ответила деду предателю, по немецки Марьяна, а моя мать перевела. А у меня честно кулаки зачесались чтобы не врезать этому Тимохе по морде. Но трогать его сейчас было нельзя. Он должен был показать нам где прячутся женщины, чтобы спасти их.

Ведь этот Тимоха способен выдать их и настоящим немцам, и тогда им придётся плохо. Эти же мысли были в голове у Марьяны, она показала деду пятьдесят рейхсмарок, но сказала что он их получит когда проведет нас в деревню и покажет место где прячутся коммисарши.

— Да они в старой бане суки сидят, на краю деревни. Я было сунулся к ним, хотел вилами краснопузых заколоть. Так они в меня из пистолета шмальнули. Еле живой от них ушёл...

— говорил дед Тимоха, хвалясь своими " подвигами" перед "немецкими" женщинами офицерами. Марина " переводила" его слова Марьяне играя роль переводчицы. А я смотрел на черноволосую партизанку и видел в её карих глазах приговор предателю. Не доживет этот Тимоха до вечера как пить дать.

У меня тоже возникло стойкое отвращение к крестьянину способного за сигарету и пятьдесят рейхсмарок, обречь двух женщин на смерть. Да и не дед он вовсе, а мужик лет шестьдесят. Его ровесники на фронте кровь проливали, а он гнида в тылу с бабами отсиживался и поросёнка на зиму откармливал.

— Веди нас в деревню Тимофей. И показывай где засели большевички. Мы их быстро из бани выкурим...

— сказала моя мать, без всякого перевода. Потому как Марьяне надоело играть в "немку". И её рука легла на рукоять маузера торчащего у партизанки за ремнём. А я про себя подумал что вот и отбегалася Тимофей. Сейчас Марьяна его застрелит и мы пойдем в деревню без него.

Но рука партизанки скользнув по рифленной рукоятке черного пистолета. Потянулась выше в нагрудный карман офицерского мундира и достав пачку сигарет, отдала её Тимохе.

— Schnell, schnell...

— сказала деду Тимохе Марьяна, и красноречиво повела стволом автомата в сторону деревни. Перевод этих слов не требовался, и Тимоха упав перед Марьяной на колено, поцеловал ей сапоги в знак преданности новой власти. И повёл наш отряд к деревне заходя с другой стороны, не так как мы шли впервый раз в разведку.

Теперь мы построились не гуськом как по лесу, а цепью растянувшись по полю на подходе к селу. Марина сама несла на своем хрупком плече ручной пулемёт Мг-42. Готовая в любой момент открыть из него убийственную для всего живого стрельбу. Рядом с ней шёл её будущий муж Петро. Парень нес с собой ящик с пулемётными лентами. И был готов залечь вместе с бесстрашной девушкой Маришкой, и подавать ей ленты в пулемёт.

Витёк, я, Ханна, моя невеста Света и её мать Зина и анархистка Маруся, шли с одного бока от Марины. А Марьяна, Юрко, Оксана и родственники Нефедовы шли с другого. И у все держали в руках " шмайссеры" наизготовку, как их держали немцы в советских военных фильмах.

— Вот в этой бане они суки прячутся. Им наши местные еду приносят. Я потом их дома вам покажу госпожа офицер...

— лебзил перед Марьяной дед Тимоха, отрабатывая свои пятьдесят рейхсмарок, не зная что рядом с ним идёт не немка, а партизанка. Которая отправила на тот свет фашистов тысячи.

И едва предатель подвёл нас к старой бревенчатой постройке, с покосившейся от времени входной дверью и стенами. Как от туда раздались выстрелы. Стреляли из окна бани, и выстрелы были "сухие" пистолетные. Пули пролетели у нас над головами и по счастью никого не задели.

Весь наш отряд как по команде упал на землю, а по бане ударили автоматные очереди. Стреляла Маруся и Зина, у них у двоих сдали нервы и они нажали на курки автоматов. Но обе не умели как следует стрелять из " шмайссеров". И благополучно разрядили по магазину в " молоко", даже не попав по самой бане. Но в ответ выстрелы из пистолетов больше не звучали, очевидно у женщин закончились патроны.

— Aufgebt. Widerstand ist nutzlos. Das Deutsche Kommando garantiert Ihnen das Leben. Verletzte ärztlich versorgt...

(- Сдавайтесь. Сопротивление бесполезно. Немецкое командование гарантирует вам жизнь. Раненным окажут медицинскую помощь...)

— прокричала по немецки Марьяна в сторону бани стоящей на огороде. А Марина перевела её слова, и спустя несколько минут из бани вышли две женщины в рваных гимнастерках с поднятыми руками.

— Отдайте их мне госпожа офицер. Я их на вилы этих сук "красных" посажу...

— попросил Марьяну вертлявый дедок, норовя ударить одну из женщин по лицу кулаком. Но моя мать не дала ему это сделать, оттолкнув предателя в сторону.

— Их в комендатуру в Локоть на допрос поведём. А там решат что с ними делать...

— успокоила уж слишком резвого крестьянина, Марина. Она кивнула мне и Ханне и мы взяли сдавшихся в плен женщин под прицел автоматов, тем самым спасая им жизнь.

Ведь предатель Тимоха прыгал возле них и норовил ударить. И ему ничего не стоило сходить к себе в сарай за вилами и заколоть ими насмерть двух изнеможденных красноармеек.

— Hier zu Ihnen das versprochene Geld von Timothy Kuzmin, aber wir müssen Einwohner sammeln und Ihnen erklären. Dass wir Gold und Schmuck für die Bedürfnisse der deutschen Armee kaufen werden...

(- Вот вам обещанные деньги Тимофей Кузьмин, но нам нужно собрать жителей и объявить им. Что мы будем скупать золото и драгоценности для нужд немецкой армии... )

— сказала Марьяна деду, давая ему пятьдесят рейхсмарок. А Марина с трудом перевела такой большой объем речи. И когда довольный до ушей Тимофей побежал по домам собирать людей. Марьяна плюнула ему в след и сказала но так чтобы не слышали стоявшие с поднятыми руками женщины красноармейки. Им пока не нужно было знать кто мы и зачем пришли в деревню.

— Костя, Петро, Витя, Иван и Толик. Идите по селу и выгоняйте народ из домов. Нам нужно скупить у них ценности и уходить. А то мы так и до вечера не управимся...

— отдала приказ Марьяна, оставив при себе своего бойфренда Юрко. Но с ней никто не стал спорить, так как нам было неуютно в роли оккупантов. И все хотели поскорее закончить и уйти обратно в лес.

— "Матка! Курка, млеко, яйки!"...

— орал придурок Витёк, ходя от дома к дому стуча по окнам прикладом " шмайссера, " войдя в роль фашиста из фильмов о войне. И он доорался пока Марина шедшая следом с пулемётом в руках, не долбанула его ладошкой по шее.

— Совесть бы поимел сынок. Это же свои люди, они напуганы, а ты корчишь из себя фашиста...

— сказала моему брату девчонка Маришка, а меня смех разобрал смотря на то как Витёк потирал шею, получив пиздюлей от соплячки девчонки. Которая на самом деле была нашей с ним матерью.

— Что ты дерешься Марина? А как мне их ещё из домов на улицу выгонять...?

— обиженно сказал нашей с ним матери Витёк, потирая ушибленную шею. И действительно, увидев отряд " немцев, " и услышав стрельбу. Жители попрятались по домам и деревня опустела. И лишь благодаря усилиям предателя Тимохи, на улицу вышло человек десять, в основном бабы. И Марьяна толкнула перед ними речь.

— Граждане Жуковки. Немецкое командование, скупает у населения золотые украшения и другие ценности, для нужд германской армии...

— сказала партизанка, одетая в форму оберлейтенанта. И в подвержедении своих слов достала из карманов две пачки рейхсмарок. Марина перевела её слова, а бабы стали расходиться по домам. Чтобы вернуться снова, неся в руках золотые и серебряные украшения.

На золото хлеба не купишь, с ним мороки много, если поедешь в райцентр на рынок. Могут и в комендатуру забрать, и золото отберут и расстреляют за спекуляцию. А вот рейхсмарки всегда в цене, с ними можно и на рынок пойти и в магазины в райцентре.

Да и какие-то неправильные "немцы" не отбирают золото силой, а скупают его и по завышенной в несколько раз цене. Да ещё угощают детей необычайно вкусными 🍫 шоколадками в красных обертках. Такого жители этой деревни и не припомнили, и постепенно на улицу стало выходить все больше народу.

Деревенские бабы выходя из домов на улицу, несли к сидевшей на стуле Марьяне, золотые и серебрянные украшения, ложа их на широкий деревянный стол стоящий перед ней. Стул нашей черноволосой атаманше, принес её ординарец Юрко, а стол с постеленной на нём белой с узорами скатертью. Вынесли на улицу родственники Нефедовы, Иван и Толик. Взяв его на время в ближайшем доме с резными вставнями и покрытой дранкой крыше.

— Госпожа офицер, вот ложки золотые ещё царских времён. Сколько вы за них дадите...?

— спросила у Марьяны высокая и худая как жердь баба лет сорока. За длинный подол её платья, держалась босая русоволосая девчушка. Баба вывалила на стол перед Марьяной, великолепный золотой столовый набор, состоящих из ложек и вилок разных размеров. И все они были с клеймом царского дома. Этот столовый набор мечта любого коллекционера в нашем времени. И он стоил дорого.

Сидящая на стуле Марьяна в красивой форме оберлейтенанта с сигаретой в зубах, и с черным маузером заткнутым у неё за офицерским ремнём. Сразу сообразила какую ценность ей принесла высокая колхозница и не скупясь отдала ей тысячу рейхсмарок. Приличные деньги по тому времени, если учесть что на рынке в сорок втором году в том же Локте, буханка 🍞 хлеба стоила 250 рублей. Советские деньги на оккупированных территориях ходили наравне с немецкими. Но за одну рейхсмарку давали десять рублей. И таким образом население более охотно держало на руках рейхсмарки чем рубли.

Обрадовавшись такой большой сумме за золото проданное немке, худая баба сбегала домой и принесла ещё узел с серебрянными подсвечниками. Очевидно сворованными её мужем в революцию в церкви. Подсвечники были толстые и тоже старинные, и Марьяна дала за них худой как жердь колхознице, десять бумажек по пятьдесят рейхсмарок.

Чему та сильно обрадовалась. На эти деньги она могла жить с дочкой несколько месяцев, а для нас рейхсмарки были как макулатура. Нам они были не нужны, и мы с радостью от них избавлялись.

— Ещё пару таких деревень и нам Котов с его золотом не нужен...

— сказала Марьяна, сворачивая в узел скатерть лежащую на столе, вместе золотоми и серебрянными украшениями купленными у жителей села. Поток желающих обменять золото на рейхсмарки иссяк и нам можно было уходить.

— Да тут килограмм пять или семь точно будет...

— Оксана как бывшая торгашка подняла узел с золотом и примерно прикинула его вес. И действительно, ещё пару тройку деревень подобных Жуковке, и у нас будет двадцать кило золота. Тогда можно будет не искать Котова, а возвращаться в блиндаж.

— госпожа офицер, госпожа офицер. Я же вам обещал показать дома где живут помощники партизан. Их тоже нужно всех в комендатуру забрать на допрос...

— словно из под земли появился дед Тимоха и закрутился вокруг Марьяны волчком. Во время скупки золота он куда-то пропал, и мы честно про него забыли. И уже собрались уходить как этот предатель сам дал о себе знать и накликал на свою голову беду.

Видя что дед вертится возле неё и не спешит идти показывать дома где живут помощники партизан. Марьяна дала ему две " бумажки" по пятьдесят рейхсмарок. И дед Тимоха чуть ли не вприпрыжку повёл её по улице. Уходя Марьяна незаметно для вертлявого Тимохи, сняла с пояса стоящего рядом Михалыча. Острый как бритва окопный 🔪 нож и сунула его в карман своих галифе.

Девушка кивнула головой Ивану, своему бывшему довоенному жениху. И они вдвоём пошли вслед за предателем дедом Тимохой. А мы остались их ждать на околице села, закурив сигареты и дав по одной пленным красноармейкам. Они жадно затянулись куря немецкие сигареты и смотрели в сторону деревни куда ушла главная "немка", ожидая решения своей участи.

Ходили Марьяна с Иваном недолго и мы едва успев выкурить по сигарете, как они вернулись. Марьяна шла чуть впереди и вытирала сорваным лопухом окопный 🔪 нож от крови. И всем нам стало ясно что наша атаманша зарезала деда Тимоху большим окопным немецким ножом. Прекрасная черноволосая партизанка, только что убила хоть и предателя но человека. И судя по выражению её глаз она об этом не жалела, а произошедшие было для неё обычным делом.

Иван родственник Михалыча, нес с собой две лопаты чтобы закопать купленное нами золото. Не тащить же его с собой в Тарасовку? Но пленные красноармейки глядя на окровавленный кинжал у "немки" офицера, и лопаты у её помощника. Поняли это по своему, их сейчас зарежут как того деда, и закопают на краю села. Старшая из женщин побледнела, а молодая бросилась к Марьяне.

— госпожа офицер, не убивайте меня. Я знаю где спрятано золото. Много золота, и я хочу обменять свою жизнь на него...

— говорила чернявая пленница, чем то и впрямь похожая на еврейку, но очень красивую еврейку. Так как у неё под рваной гимнатеркой угадывались неплохие формы. И на лицо девушка была красивой.

— Иуда...

— заорала красноармейка постарше, и было бросилась на молодую, но её быстро скрутили Света и Ханна, которые охраняли пленниц.

— Так сколько там золота, и где оно находится...?

— спросила Марьяна у девушки в гимнастёрке, на чистом русском языке. Отдавая не вытертый до конца нож, обратно Михалычу. Тот было шарахнулся от него как от чумы, но все же взял. Муж тёти Оксаны, стал лихорадочно стирать с него кровь только что убитого человека. А партизанка закурив сигарету, повторила свой вопрос, глядя в глаза ошарашенной красноармейки.

— Оно тут недалеко от деревни в лесу закопано. И там целый ящик пятьдесят килограмм. Это золото из хранилища госхрана. Мы с ним от самого Киева отступали. Но наша часть попала в окружение, и все погибли. А мы вдвоём с ней остались. И она политрук партийный работник...

— сказала чернявая пленница, продав с потрохами свою напарницу. Недружелюбно косясь на старшую, которая по всей видимости отвечала за перевозимое золото. И имела звание политрука, судя по ромбикам у неё на петлицах.

— Я обещаю сохранить вам жизнь и отпустить на все четыре стороны, если вы говорите правду. В противном случае мне придется вас расстрелять...

— сказала Марьяна ложа руку на свой чёрный маузер. А карие глаза партизанки при этом оставались холодные. А я глядя на неё подумал что у этой суки Марьяны, совсем " крыша" поехала. Если только она не пугает пленную красноармейку? Не будет же она убивать своих? Да и ей никто это не даст сделать.