Если сойти на этой остановке, то можно попасть сразу в три интересных и нужных места: на ювелирный завод, в ветеринарную клинику и на мамину телефонную станцию. С чего же начать? Конечно же, с телефонной станции!

Случилось так, что мама Вовки Макарова уехала на двухнедельные курсы по повышению квалификации в Калугу. У нее был диплом техника, но, чтобы занять соответствующую должность, нужны были именно эти курсы. Конечно, остаться одному на день рождения было обидно, но мама обещала, что ее подруги по работе поздравят, и вручат что положено на этот знаменательный день.

Итак, лето, июль, жара, день рождения. Мама оставила фотографию, где были изображены Нина Ракитина, Галина Журкина и толстая Валька Гуднева. И жили они в разных местах: толстуха – возле аэропорта Внуково, красавица Нина – недалеко от телефонной станции, а Галька Журкина – через дорогу от дома Макаровых. Но все должно было произойти только вечером, а утром Вовка позавтракал кефиром и булочкой и принялся скучать. «И к члену тянется рука, а член – к ладони, минута и спермА свободно потечет»! Вот только завершить сладостную дрочку Вовке помешал межгород. Звонила мама из Калуги. Они долго разговаривали о разном, а член тем временем опал и уснул. Мама, наконец, который раз поздравила Макарова с днем рождения, восемнадцать, все-таки, и телефонная трубка сыграла отбой. Вовка снова взял в руку фотографию п принялся изучать будущих гостий. Неловкий фотограф, мало того, что «завалил горизонт», он еще и сфотографировал трех девиц по грудь. Теперь Макарову нужно было додумывать, какие у них сиськи. Ну, положим, у толстой Вальки сиськи большие, потому что у толстых они всегда большие. У скуластой Нины, о которой мама отзывалась только в превосходных тонах, средние и упругие, а у Галки – маленькие. А если наоборот? У маленькой и чернявой Журкиной – огромные отвислые дыни, у Вальки – крохотные, а у Нины – опять средние? Наконец, услужливое воображение нарисовало распаленному Вовке трех извивающихся девиц с огромными грудями, широченными бедрами и отличавшихся друг от друга только лицами и цветом волос на голове и ТАМ.

Так сладко Макаров еще не кончал. Он стоял перед зеркалом, дергал опадающий член и выжимал из него последние капли. «Волшебное стекло» до половины покрылось мутными кляксами и потеками, в комнате стоял пряный запах, а Вовке уже хотелось еще. Сложилась типичная контрреволюционная ситуация, когда низы не могут, а верхи хотят. Чтобы ее разрядить, Макаров решил прогуляться до почтового ящика, что он и сделал через несколько минут.

В ящике лежал одинокий, но большой конверт с надписью ручкой наискось: «Макаров! Ждем!» и плотным содержимым. Вовка поспешил обратно в квартиру, на ходу разрывая белую бумагу. Он даже не запер дверь, потому что те же три девицы были сфотографированы на берегу какой-то речки в одинаковых белых купальниках: трусах и бюстгальтерах. В то славное время советские женщины плевали на некоторые половые условности: а) не брили «кусты» ни под мышками, ни под животиками, ни под животами, ни под животищами. И б) трусы и лифчики часто были белыми и, намокая, просвечивали, демонстрируя разноцветные соски с кружочками и волосики. Не все, конечно, не все. Некоторые. А особенно вредные надевали черные купальники. Этих стерв Вовка был готов убивать. Морально. Но даже женщины в черном иногда показывали себя с лучшей стороны. Мокрые глухие купальники, долженствующие делать их носительниц строгими и неприступными, так облегали их «дыни и арбузы» так, что соски явственно проступали сквозь тонкий трикотаж, а нижняя часть врезалась в вожделенную щелку. Надо ли говорить, что подрастающее поколение строителей коммунизма то и дело отбегало в невысокие кустики, где лежало подсыхающее дерьмо и смятые куски газет, и славно извергалось, щедро орошая зелень жемчужными струями.

Так вот, белые купальники трех женщин с фотографии не скрывали почти ничего. По краям узких, мокрых после купания трусов торчали кудрявые волосы, они же нахально просвечивали сквозь ткань, и, такое же упорство демонстрировали непокорные соски, едва не протыкая лифчики. Вовка нашел в себе силы перевернуть фотографию и прочитать: «Пансионат «Красный связист». На память Владимиру Макарову». Затем Макаров вынул из трусов очень напряженный член, вздохнул, и снова взялся за него рукой. За час – второй раз, не много ли?

Когда-то Вовка поставил себе задачу – додрочиться до вселенской пустоты. Он спускал снова и снова, его уже покачивало, и, кажется, ему удалось достичь поставленной цели, но член предательски дрогнул и все-таки выдавил пару капель на засморканный пол. После этого эксперимента Макаров проспал двенадцать часов, и съел половину продуктов из холодильника. Вот такой Рихман пополам с Пастером и Мечников с Павловым.

С тех пор Вовка ограничивал себя лишь стрельбой по невидимым мишеням раз в сутки. А всяких глупых статей о вреде онанизма Макаров не читал, потому что он о просто них не знал...

Фотографии было жаль, потому что несколько капель спермы все-таки долетело до карточки и упало на глянцевитую бумагу. Но было хорошо. Очень хорошо!

Преодолевая некоторую вялость и легкую сонливость, Вовка принялся готовиться к вечеру. Он достал из шкафа темный в мелкий рубчик костюм, купленный на выигрыш в «Спортлото», ослепительно белую нейлоновую рубашку и узкий черный галстук на резинке. Потом подумал, пошел в ванную и вымыл, как Наташа Ростова перед балом, шею и уши. Затем вытащил из тумбочки ламповый магнитофон «Эльфа» и три катушки с музыкой: «Банда в бегах» Пола Маккартни, тогда еще не сэра, Карлоса Сантану и неплохую запись неизвестных «Федералов». А когда посмотрел на часы, было уже полвосьмого вечера, и в животе отчаянно урчало от голода. Готовить пожрать что-нибудь было уже поздно, и Макаров принялся, обреченно вздыхая, облачаться. А затем, подхватив магнитофон и бобины, побежал на трамвайную остановку.

На маминой АТС не было вахтера. Было два входа, сбоку, где располагалось бюро ремонта, и куда можно было принести поломанный телефонный аппарат, и служебный, для работников, который просто запирался изнутри. Чтобы войти, нужно было просто нажать кнопку звонка у двери. Вовка поставил магнитофон у ног, и позвонил два раза, потому что мама работала именно на втором этаже.

Девушки открыли сразу. В цвете они были лучше, чем на черно-белой фотографии. В одинаковых халатах цвета морской волны, но очень разные. Высокая, скуластая и задумчивая Нина Ракитина из Мордовии, быстрая и порывистая москвичка Галина Журкина и толстая мордастая Валентина Гуднева из Домодедово. Ракитина была тоненькой, гибкой и похожей на плакучую иву, чернявая и темноглазая Галина смахивала на галку, а Гуднева гудела как большой колокол. Они проводили Вовку на второй этаж, усадили его в мягкое кресло и принялись его рассматривать.

В зале было так шумно, что пришлось закрыть дверь, и так жарко, что пришлось открыть окна, и девушки были одеты весьма легкомысленно, в коротких халатиках, как текстильщицы из кино, и если бы можно, Макаров их бы немедленно раздел. На столе стоял громадный торт, в углу на металлическом ящике кипел большой электрический чайник. А еще на подоконнике стояли три бутылки: одна – с водкой, вторая – с темным вином и третья – с лимонадом «Буратино».

— А газировка кому? – недоуменно спросил Макаров.

— Это мне, – тихо сказала Нина.

— Она совсем не умеет пить! – сказала Валя.

— Она делается совсем дурная, – подхватила Галя. – И плакать начинает.

Валя принялась сноровисто открывать бутылки: с водочной свинтила крышку, лимонадную открыла о край стола, а в винную ввинтила штопор и, зажав бутылку между белых бедер, с усилием вытащила скрипнувшую пробку. Галя тем временем ловко разрезала круглый торт в многочисленными розочками на большие куски. Нина в этих приготовлениях не участвовала, а лишь грустно поглядывала то на Вовку, то на подруг.

— Мне вина! – решительно сказал Макаров. – От водки я засну. А торта побольше, я его люблю!

— А мне самый маленький кусочек, – попросила Валя. – Я и без торта толстая.

Нина налила себе лимонада и красиво отхлебнула немного.

Валя, глотнув водки, как воды, сказала:

— Ты, парень, на нас не обращай внимания. Мы тут странные: я, к примеру, никак родить не могу, хотя замужем второй год, Галька – безмужняя брошенка, а Нинка – вообще (тут она понизила голос до шепота) целка.

— Валька! – вспыхнула Нина. – Опять? Ты без этого не можешь? При ребенке-то!

— Дамы, давайте ребенка поздравлять, что ли? – предложил Макаров. – Восемнадцать лет все-таки!

Валентина тонким жалобным голосом затянула: «В жизни раз бывает восемнадцать лет», Галина полезла чокаться, а Нина пересела на стул рядом с Вовкой и нежно поцеловала его в щеку.

— С днем рождения, мальчик! – тихо сказала она. – Со вступлением во взрослую жизнь!

Бутылки быстро пустели, Вовка немного поплыл, а Нина, положив красивую головку на его плечо, что-то напевала на незнакомом языке.

— Это свадебная песня на языке эрзя, – пояснила она. – Девушка выходит замуж за нелюбимого и старого и грустит о своей прежней безмятежной жизни.

— Девушка? – фыркнула Валя. – А чего же ей грустить-то. Муж скоро ее продерет и станет она не девушка. Ох, как мы с мужем кувыркались в ночку-то! Он драл меня, как сидорову козу!

— Валька! – опять вспыхнула Нина. – Ты опять?

Она встала и вышла в шумный зал.

Валя подмигнула Гале, а Галя – Вале, и та быстро долила в бутылку с лимонадом водки.

— Это называется коктейль «Старая дева»! – со смехом объяснила Валя. – Расшевелит любую!

Вернулась Нина и села опять рядом с Вовкой. К гладкому лбу прилипла прядь волос. От нее пахло хвойным мылом.

— Ну, как, Ниночка, полегчало? – засмеялась Валя. – На вот, выпей!

Она протянула Ракитиной полный стакан «Старой девы». Та выпила сразу половину и потерла лоб.

— Что-то, девушки, в нос шибануло. Какой-то лимонад странный.

Она прижалась к Вовке, и он ощутил плечом ее груди.

— Ты допей лимонад-то, – посоветовала Галя. – Не выливать же. Мы еще Вовке подарки не дарили. Торт – это так, фигня!

Нина покачала головой, но «лимонад» допила.

— Ух, Вовка, ты такой хороший! – сказала Нина, держась за Макарова обеими руками.

— А теперь мы будем дарить подарки! – провозгласила Валя.

Она и Галя вскочили и расстегнули халаты.

Валя была шире, чем тощая Галя с совсем маленькими полудетскими грудями. На широкой Вале таких грудей, как у Гали, могло поместиться штук шесть не меньше, а на Гале Валиных, увы, только одна. Зато Галя отличалась повышенной волосатостью, и вместо треугольника у нее был ромб, как у Вовки. Но из волос торчала маленькая штучка, очень похожая на член с открытой головкой, и призывно светилась перламутровым блеском. У Вали рыжих волос было намного меньше, но губы, губищи, были какие-то двойные, розовые и манящие. Хотелось снять брюки и попробовать обеих девушек. А Нина, прижимаясь к Макарову уже всем телом, неотрывно смотрела на обнаженных подружек и терлась о Вовкино плечо все быстрее. Девушки подошли к парочке совсем близко, с трудом оторвали Нину и потащили ее, а Вовка пошел за ними, на ходу расстегивая брюки.

В комнате отдыха было все приготовлено заранее. Сооружена из трех стульев кровать, на них положена дверь, а на дверь – матрас, простыня и подушка. На нее уложили Нину «замедленного действия», Галя взяла ее за тонкие руки, а Валя села ей на живот.

— Ты, Вовка, наверное, никогда не видел целки?

Вовка видел целку у Ленки Годиной, но на всякий случай сказал, что нет, не видел.

— Посмотри! – скомандовала Валя. – Это твой подарок. Делай с ней, что хочешь!

Валентина нагнулась и сначала развела Нинины колени, а затем загнула ей «салазки», потянув ее ноги на себя. Нина была тщательно выбрита, и лишь посередине оставлена полоска темных волос.

— Только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она. – сказал Макаров, приседая и раздвигая Нинины губки.

У нее действительно была целка, но не в виде колечка с дырочкой, а в виде дуршлага, словно ее издырявили гномы.

— Как подарочек? – спросила Валя, задирая Нинины ноги еще выше. – Ну-ка, покажи, какой ты мужик!

И Вовке невыносимо захотелось пристроиться внутри Нины, безжалостно разрывая ее непрочную защиту...

А затем он дырявил окровавленным членом узкую, отвыкшую от мужчин Галю и кончал, содрогаясь и вопя, в Валю...

Утром, когда он в обнимку с магнитофоном еле приплелся домой, по межгороду позвонила мама.

— Ну и как тебе подарочек? – спросила она. – Понравился?

— Спасибо, мам, очень!

А с заводом ювелирных изделий были связаны иные события. Ленка Быковская из Быкова, попросила Макарова поехать с ней в магазин при заводе и выбрать ей обручальные кольца. Ленка уже раз пять «обручалась» с Вовкой и у него дома и у нее в Быково, но дальше этого дело не пошло. А тут ей подвернулся Колька Дадонов. Он один раз перенес Ленку через лужу и пропал.

Ленка была очень интересным существом женского пола. Довольно начитанная, певучая и очень разная. Твердые соски крошечных грудей иногда едва не протыкали блузку, а иногда проваливались в никуда. В джинсах она казалась узкобедрой, а в платье – наоборот. Ее ромбовидное лицо с крючковатым носом было некрасиво, но стоило ей устроить на голове высокую прическу, Ленка становилась «придворной дамой» и красавицей. Ну как такой ветренице и изменнице отказать, тем более, что ювелирный завод с магазином был по дороге домой.

Ленка приехала на остановку в дубленке цвета кофе с молоком, и в тон ей маленькой меховой шапочке-таблетке, придавившей ее высокую прическу, и вновь была очаровательна. Вовка в своей дерюжной куртке, фланелевых брюках и старой шапке рядом с ней казался себе грязной кляксой. Они долго ходили по магазину, тыкая пальцами в пуленепробиваемые витрины, и, наконец, выбрали пару колец, очень красивых, с гравировками, каждое – в виде сплетенных змей с рубиновыми глазами. Ленка примерила кольцо на обе руки, была очень довольна, а так как здоровяка Коляна услали в командировку, примерять кольцо пришлось Вовке.

– Лучше пусть болтается, чем не налезет! – решила Ленка и пошла платить в кассу. А Вовка припомнил, как он чуть не женился на другой Ленке, Соколовой.

Она пришла на кафедру вместе двумя другими девушками, юными и игривыми. Профессор взял всех трех лаборантками, чтобы ставки не пропали, и они почти бездельничали, делая одну работу втроем. И вот однажды весной, когда Макаров стоял возле машинистки Угаровой и «переводил» ей рукопись профессора Савостина, дверь открылась и вошла Елена Соколова в свитере и джинсах в обтяжку на ладной фигурке. И мир перевернулся в буквальном смысле, крутанувшись вокруг Вовкиной головы.

Если смотреть объективно, то в лаборантке Соколовой не было ничего особенного. Да, светлая, да, глаза с поволокой, да, с полными руками и ногами, которых ей было слишком много. Но в этот вечер они остались сверхурочно, чтобы испытать образцы пряжи из углеродных волокон, и Макаров узнал, что у Соколовой очень волосатые, как у хоббита, ноги, потому что ей вдруг стало жарко, и она сняла свои толстые джинсы.

— Я скоро уезжаю, – сказала Ленка после жарких объятий.

— Куда, зачем?

— В Монголию. Выхожу замуж за капитана Овсянникова, а его направляют в Монголию.

— А как же вуз?

— А ну его. Буду примерной женой и матерью.

И, ожидая, Ленку из Быково, Макаров усмехнулся: «Вот как иногда поворачивается жизнь. Не знаешь, где потеряешь, где найдешь!».

Ленка, наконец, заплатила, кинула покупку в подарочной упаковке на дно своей сумки из толстой кожи, и они вышли в темноту на декабрьский холод. И тут кое-что произошло. Из темноты выскочила, гремя когтями, небольшая собака и стремглав помчалась на Ленку. Вовка только успел сделать шаг и заслонить Быковскую собой. Отвратительная помесь бульдога и таксы подпрыгнула и вцепилась ему в бедро. Боль была адская, но Макаров все-таки ударил собаченцию кулаком по носу.

— Что Вы делаете, сволочи! – закричала растрепанная хозяйка собаки, выскакивая из ветеринарной клиники. – Ему же больно!

Вовка еще не видал Ленку такой разгневанной.

— Ах, ты, сука разъебанная! – заорала она. – Я сейчас прикончу тебя и твою кобелину!

При этом она поводила стволом самого настоящего ПМ – пистолета Макарова. Мегера и Валькирия в одном лице!

В этой же ветклинике Вовке оказали первую помощь. Он сидел со спущенными брюками и туго забинтованным бедром, и дожидался, пока подействует анестезия. Рядом стояла напуганная хозяйка собаки и держала ее за ошейник. А Ленка держала руку в кармане дубленки и злобно щерилась.

— Хорошо, что у этой собаки нет бешенства, – сказал Вовка, усаживаясь поудобнее на трамвайном сидении. – И хорошо, что у тебя есть пистолет.

— Какой пистолет, нет у меня никакого пистолета! – сказала Ленка, все еще нехорошо щерясь. – Это всем показалось. А штаны я тебе зашью. Вот сейчас приедем к тебе, так сразу и зашью.

Дома он лежал на тахте, заморозка отходила, а Ленка старательно зашивала его старые флотские брюки из черной фланели. «Хорошо, что у тебя толстые ноги», – сказала Быковская, приподнимая край Вовкиных трусов. – «Иначе эта тварь прокусила бы тебя до кости».

Так, что у нас там дальше? Ага, остановка «Завод имени Карпова»!