Ах, как быстро бежит время! Вот и наши главные герои постарели, поседели, полысели и растолстели...

Как-то Алекс Македонский встретил Вовку Макарова на трамвайном круге возле цветочного магазина. Вовка выходил из магазина с большим букетом темно-красных роз в одной руке и тортом «Сказка» в другой. Макаров был слегка недоволен своим историографом и немного дулся на него за слишком вольное трактование истории. И тем не менее...

— Привет, Вован! Куда чешешь?

— Да вот, в гости намылился. К Ленке Годиной. Давно не виделись.

— Меня возьмешь? А то опять скажешь, что я все придумал.

Честно говоря, Макаров собирался провести вечер с Ленкой тет-а-тет, но для своего живописателя на этот раз решил сделать исключение.

— Ладно, пошли!

— Тогда я тоже цветов куплю.

Македонский влетел в магазин и через минуту вышел оттуда с букетом роз, но белых. Погоды стояли прекрасные, и друзья решили пройтись до самого конца Судостроительной улицы, где на набережной стоял Ленкин дом...

Макаров хорошо помнил, как он однажды навещал Ленку в этом доме. Он ходил извиняться за то, что «продырявил» ее во время поездки на речном трамвае после выпускного вечера. Ну, а что? Все были пьяны, и Ленка была пьяна. Она лежала на диванчике в салоне, и ее задравшееся мини-платье зазывно манило.

К концу августа вступительные экзамены в институт были сданы, и у Макарова остались три дня до обнародования результатов. Ленка тоже хотела поступать, но не в институт, а в бухгалтерский техникум. Вовка специально не позвонил заранее. Он решил сделать сюрприз!

Еще во время новоселья он спер ключ от Ленкиной квартиры. Ключей всего было три, а в квартире жили только Ленка и ее тетка, поэтому Вовка его украл и повесил на свою связку со спокойной совестью. Он поднялся на лифте на последний этаж, сунул под мышку букет роз, потянул на себя за ручку дверь и предельно тихо отомкнул замок...

Ленка Година занималась своим любимым делом. Она онанировала! Ленка лежала на матрасике, подстелив под себя полотенце, и, широко раздвинув бедра, помахивала на влажные гениталии самодельным веером. Она отдыхала. Когда-то, чтобы получить оргазм, она использовала только один-единственный способ – сжатие бедрами области клитора. Ленка, сидя, клала ногу на ногу, сжимала, что было сил, при этом наслаждение наступало быстро, и было ярким.

Она созрела одной из первых в классе, даже не успев толком вырасти, обзавелась симпатичными грудками и, самое главное, прелестными ямочками на щеках. Вероятно, занятие онанизмом, было своеобразной защитой от мамочки-алкоголички, которая каждую пятницу приводила мужиков, напивалась в стельку, а мужики ее имели во все дыры. Пьянство Ленкину мать и погубило. В начале марта, когда к вечеру еще крепко подмораживало, она насмерть замерзла в мартовской луже. И если бы не Ленкина тетка Тамара, которая фактически ее удочерила, Година-младшая тоже покатилась по наклонной плоскости, или поддалась тлетворному влиянию улицы. Тамара и квартиру заработала, хорошую квартиру на набережной с видом на широкую реку Москву, двухкомнатную, с лоджией, где у Ленки была своя комната, и где Леночка Година предавалась наслажениям.

— Ленусик, здравствуй! – прошептал Макаров, на всякий случай закрываясь букетом. Нервная Ленка могла и запулить чем-нибудь с испугу.

Но она его узнала.

— А. Вовик!

Она, нехотя, свела бедра и встала. Ленка с того дня еще больше изменилась к лучшему. Она добавила в бедрах и в грудях, и немного подбрила по краям свою буйную поросль.

Вовка не умел делать две вещи: успокаивать плачущих женщин и дарить им что-нибудь. Вот и сейчас он деревянно протянул Ленке букет и смущенно пробубнил:

— На вот...

Ленка, простая душа, обняла Вовку вместе с букетом и прошептала: «Ты знаешь, чем меня порадовать!». Затем отняла букет и, подрагивая попкой, пошла на кухню набрать в вазу воды. За ней потянулся шлейф розового аромата.

В десятом классе Ленка отрезала косы и вначале сделала себе прическу типа Мерилин Монро, а затем и сессон, а Макаров долго скучал по ее забавным косичкам, вздрагивавшим при каждом шаге. Новая стрижка делала ее чужой, незнакомой, и лишь ямочки на щеках напоминали о прежней Ленке Годиной.

Она вернулась с кухни в коротком халатике. «Сейчас будем чай пить!», – радостно сказала Ленка, словно предлагая Вовке невиданные восточные яства. Они никогда не говорили о любви, но частенько делились самым сокровенном. Вот и сейчас, просто, словно речь шла об оторванной пуговице, Ленка сказала:

— А у меня выкидыш был.

Вовка замер.

— Знаешь, что это такое?

— Знаю, – ответил Макаров. – Читал.

— Я думала, отравилась. Села на унитаз, и оно из меня вылезло. Тетка испугалась и вызвала «Скорую». Я там две недели полежала, и мне сказали, что у меня деток больше не будет. Как ты думаешь, это от дрочки?

— Вряд ли. Другие женщины дрочат, и ничего не происходит.

— А как ты думаешь, чей?

Вот и наступил момент истины, к которому Макаров так стремился вначале, а теперь страстно надеялся избежать. Он пал, как подстреленный, на колени и спрятал лицо в Ленкиных прохладных бедрах.

— Я...

Вовка, наверное, разрыдался от непереносимой нежности к Ленке Годиной и к тому неведомому существу, которого она спустила в унитаз. Он уже начал хлюпать носом, но Година спасла его от позора. Она оторвала его голову от своих колен, запрокинула Вовкино плачущее лицо и сказала:

— Давай сделаем это еще раз? Может, врут врачи-то?

И, в подтверждение своих слов, она одной рукой стала снимать с Вовки пиджак, а другой – принялась расстегивать на нем рубашку.

Еще три дня Вовка ходил к Ленке Годиной. И очень старался, только все без толку. Она так и осталась бездетной, безмужней и доступной.

Теперь же Макаров шел к Годиной с некоторым страхом. Еще пять лет она было о-го-го, а сейчас.... Вдруг она превратилась в маленькую сморщенную старуху, беззубо шамкающую над манной кашкой?

Они поднялись на девятый этаж, и Макаров, как когда-то, открыл дверь своим ключом. Ленка, как и тогда, лежала, голая, посреди комнаты, но теперь в ее распоряжении была вся квартира. Посреди большой комнаты она уложила пробковые маты, а поверх – широкий двуспальный матрас, покрытый простыней. Вокруг располагались разные приспособления в виде страпонов, дилдо и прочих достижений сексшопной промышленности из Китая. Но Година по-прежнему отдавала пальму первенства своим рукам и бедрам. Вот и сейчас она энергично сгибала полные бедра, прижимала их к пухлому телу, захватывала нижнюю часть живота и верхнюю часть больших, словно распухших губ и, растягивая их, замирала от наслаждения. А ее руки в это время теребили и крутили упругие соски располневших грудей.

Сквозь туман оргазма она все-таки разглядела Макарова и неизвестного гостя, и упруго вскочила.

— Вовка! – завопила она и бросилась ему на шею. – А это кто с тобой?

— Александр Македонский! – церемонно представился незваный гость. – Самодеятельный писатель, поэт и вообще хороший человек!

Они по очереди: сначала Вовка, а затем – Сашка, вручили Годиной букеты. Ленка приняла оба и спрятала в них морщинистое лицо. Она, выйдя на пенсию, почти перестала следить за собой, перестала краситься и делать прически и подбривать седые волосы в области бикини. И голову она теперь стригла под горшок не для красоты, а чтобы волосы не елозили по шее.

Година поставила оба букета в одну вазу, напевая при этом старый городской романс: «Белая роза – знакомство. Красная роза –любовь. Желтая роза – измена, вся пожелтела от слез...».

— А теперь, мальчики, – сказала она, сверкая глазами-вишнями. – Марш мыть руки. Мы будем пить чай с тортом!

Они действительно славно попили чая с тортом, поговорили, повспоминали, а Македонский поснимал на видео. А потом седая и толстая Ленка Година скинула шелковый халат с драконом на спине, села на импровизированное татами и призывно распахнула бедра:

— Ну, мальчики, порадуйте старушку!

А вот следующая остановка – все равно «Даниловский рынок»!