Иногда бывает, что трамвай проезжает следующую остановку. Вот и в нашем случае наш трамвай воспоминаний проскочил остановку «Зеленые горы. Стадион «Труд»» и устремился к следующей: «Фабрика Фрунзе». На этой остановке помещался небольшой завод «Имени Первого мая», где Макаров проходил технологическую практику.

Когда-то на первом курсе студентов настоятельно попросили помочь родному вузу. Макаров попросил направить его в столярку, где честно проработал три недели. Опилки? Да. Пыль? Да! Но когда режешь сосновую доску на рейки, и она начинает пахнуть горячей смолой.... В общем, работать в столярке Вовке понравилось.

В начале технологической практики студентам предложили заработать. И Макаров выбрал себе тихую, как ему показалось, работу в заготовительном цехе. Но просчитался...

В заготовительном цехе был всего один рабочий, старый и сухой, как вобла к пиву. Он довольно благосклонно воспринял пополнение в лице Макарова и Кости Соловьева, который собирался жениться и тоже хотел заработать. А Вовка хотел заработать на новый магнитофон или проигрыватель, но.... На третий день Вовка болел весь, от макушки до пяток. И мышцы, и суставы, и даже голова. Металлические болванки, которые какой-то шутник назвал прутками, нужно было ворочать вручную, чтобы установить на режущие станки, причем сделать это с точностью до одного-двух миллиметров. Рабочему это удавалось, а студентам нет. И они решили сбежать. Костя в токаря, а Вовка совсем. Он пошел в отдел кадров и написал заявление. В общем, заработать и подкачать мускулатуру ему не удалось. Но зато удалось кое-что другое...

На четвертый день технологической практики Макаров пришел в сборную группу, где вуз собрал матерей, беременных, и иностранцев в лице монгола с узкими, как щелки, глазами и непроизносимыми именем и фамилией. Монгола Вовка сразу отмел, потому что тот отказался достать ему новую кожанку и джинсы, и обратил свое внимание на мамашек и беременную Ирку Бархатову. Еще на первом курсе она вышла замуж и к четвертому забеременела. Тогда, на первом курсе она была красива, как Серова или Целиковская, или, даже, как Фатеева. Но беременность ей давалась с трудом. Токсикоз...

А две других мамашки: Люба Орлова и Галя Мещерякова – оказалась интересней. Люба большая и толстая, как копна, и Галя, тощая, скандальная и с металлическими, словно у ковшового экскаватора, зубами. У обеих были дети. У Любы – дочка Светочка, у Гали – сынок Витенька. И говорили Люба и Галя исключительно о них.

Тетки были безмужними. Их мужчины исчезли из поля зрения, когда они были на сносях. И теперь эти тетки внимательно рассматривали Вовку, оценивающе разглядывали, сверху вниз и обратно. И сильно беременная Ирка тоже рассматривала.

— Что не так? – поинтересовался Макаров. – Штаны задом наперед надел?

— Мужикам нельзя штаны задом наперед надевать, – сказала Галя. - Могут не понять.

— Ну что ты, Галя, опять! – покраснела щекастая Люба, похожая на бобриху из мультика. – Лучше пойдемте завтракать.

Сладостное ничегонеделанье в техотделе завода чаще всего начиналось вот с такого лозунга, брошенного в массы: «Пойдем завтракать!». Поиски руководителя со стороны завода обычно оканчивались ничем. «Ушел завтракать, пошел обедать, уехал на выставку», вот и все, что слышали студенты во время практики. Они болтались по предприятию, предоставленные сами себе, и самостоятельно изучали техпроцесс. Макарова больше всего заинтересовала литейка и станки с ЧПУ, новые, программируемые, на которых делали сувениры «Останкинская башня». Литейка – потому, что там было жарко, а ЧПУ – потому что там работали молоденькие девушки после ПТУ. Тогда были ПТУ, где обучали программированию и прочим мудреным наукам. Ух, какие специалистки оттуда выходили!

Но сначала была литейка. После завтрака в заводской столовой студенты отправились в маленький филиал ада на земле. Всем выдали грязные халаты, а беременной Ирке не выдали по причине позднего срока. Она обиделась, и, покрытая красными пятнами, сидела на сундучке с ветошью и хныкала.

Да, тут было жарко! И, несмотря на то, что вдоль цеха гулял ветер вентиляции, от печей валил жар, и Макаров немедленно вспотел. О тучной Любе Орловой и говорить не приходится. У нее даже капало с носа, а у тощей Гали Мещеряковой каштановая челка прилипла ко лбу. Как там работали пожилые женщины, да еще в одежде, да еще в халатах, да еще в толстых кожаных фартуках и рукавицах, оставалось загадкой. «Так, пошли обедать!», – скомандовал Вовка и первым двинулся на выход. И беременная Ирка Бархатова тоже, переваливаясь как утка, тоже двинулась на выход. Она давно, несмотря на токсикоз, хотела есть, ведь в ней беспардонно шевелилась новая жизнь. Макаров покосился на нее и подумал: «Ох, и хлебнем мы с ней горюшка!».

Люба взяла борщ, Галя тоже взяла борщ, Вовка взял суп с уткой, Ирка взяла суп гороховый с копченой грудинкой.

— Зря, – сказала Галя, покосившись на Иркин суп. – От него газы!

— Галя! – воскликнула Люба, бросая ложку в борщ. – За столом же!

— Я солененького хочу, – пояснила Ирка, наворачивая суп с газами. – А он – солененький.

— И копчененький! – добавил Вовка.

Поели первого, горячего, как в печке из литейки, и все вспотели снова.

— Вот сейчас съем второе, – сказала Люба. – Пойду в раздевалку и переоденусь.

— А я вовсе разденусь! – пообещала Галя, сверкая металлическими зубами.

А Ирка ничего не сказала. Она покончила с супом и перешла ко второму: картошке-пюре с двумя большими котлетами. Новая жизнь настоятельно требовала пищи.

Вовка сходил в буфет и взял себе чаю с булочкой, а Ирке – большой соленый огурец, похожий на растоптанный валенок, и стакан сметаны. Люба и Галя пили компот.

«Порядок у нас такой», – было написано на плакате. – Поел? Убери за собой!». Вовка внял плакату, и собрал грязную посуду на пластмассовый поднос. Потом подумал и добавил к своей посуде Иркину. Она благодарно похлопала длинными ресницами.

— Мне ходить полезно, – заметила она, еле вставая из-за стола. – Я бы сама отнесла.

— Пойдем переоденемся! – сказала Люба.

— Пойдем, – ответила Галя. – А то у меня влага вспотела.

И хихикнула, прикрывая ладонью железные зубы.

Женская раздевалка была заперта, продукты, шмотки, кошельки, но открыта мужская. В ней только пустые бутылки и баночка с окурками.

Вовка с трудом открыл тугую раму с закрашенными до половины стеклами. Галя с удовольствием подставила разгоряченное лицо под прохладный ветер с набережной. «Как твоя влага?», – поинтересовался Вовка.

— Подсыхает, – ответила Галька и снова хихикнула.

— Закройте! – закричала полуголая Ирка. – Я простужусь!

Вовка пожал плечами и запер окно на шпингалет.

— Тогда я разденусь, – сказала тучная Люба. – А ты, Вовик, отвернись.

— И я! – побежала тощая Галька. – А ты, Вовик, можешь не отворачиваться.

А Ирка сидела в безразмерных трусах и дородовом корсете, приложив руки к громадному животу. Глаза внутрь себя, и молчала.

— Ой, девочки, толкается! – вдруг сказала Бархатова. – Потрогайте!

«Девочки», полуголые, потные, потрогали.

— Вроде рано, – сказала Люба.

— Это газы! – уверенно сказала Галька. – Я же говорила...

Вовка тоже немного потрогал, только не живот, а немного ниже.

— Вовка, – прошептала Ирка, выпучивая красивые глаза. – Я мужу скажу!

— Муж далеко, а я рядом, – весомо ответил Макаров. – Если что, я тебя в роддом на себе понесу.

А в Ирке на самом деле толкалась новая жизнь, чем дальше, тем сильнее.

— Это схватки! – уверенно сказала Люба Орлова.

— Это газы! – так же уверенно сказала Галька. – Горох. Ты перни, полегчает.

Ирка поднатужилась и пукнула.

— Ой, девочки, рожаю!

— Я звонить в «Скорую»!

— А я – мужу!

Люба и Галька убежали, а Макаров не успел. Он остался с роженицей, и принялся распускать ей дородовой бандаж.

— Ты дыши, дыши!

Макаров видел в каком-то старом кино, как актрисы рожают. Всего пять минут, и ребенок готов! Главное – дышать.

Прибежала Люба: «Уже едут!». Прибежала Галька: «Уже едет!».

Приехали сразу две машины, две врачихи и четыре санитара. Стали спорить, куда и кому везти. Врачихи спорили, а санитары чуть не подрались.

— Вы муж? – спросила одна врачиха. – Почему жена не на сохранении?

— Я не муж, – пояснил Вовка. – Я вожак, горлан, главарь.

— Мы не пронесем! – сказали санитары, договорившись. – Надо выводить.

— Кто с роженицей? – спросили врачихи. – Вы?

— Я!

Прибежал Сашка, муж, из другого корпуса.

— Я, я поеду!

Ирку увели, а Макаров с облегчением вздохнул и снова открыл окно. Галька подставилась под прохладный ветер. Она улыбалась всеми железными зубами.

— А как это рожать? – поинтересовался Макаров у Орловой.

— Что-то вроде запора, – ответила Люба.

— Только хуже! – добавила Мещерякова.

— Девки! Валите отседова! – заорал какой-то работяга. – Смена кончилась!

— И, правда! – обрадовалась Галька, глянув на часы.

— Пошли в токарно-фрезерный, – предложила Люба. – У нас есть еще два часа. Поглядим, познакомимся с оснасткой.

И они пошли в токарно-фрезерный корпус на самую набережную...

Там было два станка с ЧПУ, много токарных ДИП-300, ДИП-600, вертикально-фрезерные, горизонтально-фрезерные, и два долбежно-строгальных с широкими столами. На всех работали, а эти пустовали, чистые. Дамам сразу стало интересно. Они переглянулись.

В разных цехах рабочий день начинался по-разному. В заготовительном и литейке – в семь, в токарно-фрезерном – в восемь, в разных КБ – в девять. Чтобы не устраивать столпотворения в проходной и в столовой. Вот и сейчас, едва часы показали шестнадцать ноль-ноль, рабочие выключили станки, торопливо смели стружки, протерли оснастку и поспешили к выходу. А Макаров, Орлова и Мещерякова остались. Они принялись рассматривать станки и кое-что даже зарисовывать в тетрадки.

Подошел начальник цеха с пышными усами, делавшими его похожим на Буденного. Он держал под мышкой толстую книгу и вкусно хрустел свежим огурцом.

— Интересуетесь?

— Да, очень, – хором сказали дамы и посмотрели на Вовку.

— Включить можно? – спросил Макаров.

— Распишитесь за ТБ и делайте, что хотите, – сказал начальник.

— Техника безопасности написана кровью! – ответил Вовка, доставая ручку. – Чтите и уважайте технику безопасности и охрану труда.

— Вот именно! – поддержали его дамы, расписываясь в книге.

Наконец ушел и начальник цеха.

— И как же тут? – спросила Галька Мещерякова.

— Надо устроиться так, чтобы...

— Я все устрою, – заверил Макаров. – Посидите пока. Главное, правильно забазировать.

Он нашел две старые замасленные телогрейки и привязал их столам тонкой стальной проволокой.

— Очень хорошо! – прогудела басом Люба, погладив телогрейку.

— А то поясницу застудишь! – добавила Галька.

— Прошу на ложа!

Дамы когда-то успели все поснимать, кроме халатов, и сейчас, устраиваясь поудобнее, они их только расстегнули.

Любашины груди сразу упали по обе стороны рабочего стола, и выпятился круглый живот. У Гальки, кроме волосатости, выпячивать и раскидывать по сторонам было особо нечего.

— Значит так, – сказал Вовка. – Держите ноги руками, а я буду делать регулировки.

— Лучше руки и ноги привязать, – сказала Люба. – Иначе базировка нарушится.

Макаров привязал дам обрывками старых веревок, и сразу почувствовал творческую свободу. Полазив по ящикам, он разыскал толстый гофрированный шланг, отрезал его ножом, и надел его на стальной пруток, приспособив его вместо резца. Уже хорошо, это Любаше. А для Гали, словно спецально, попался деревянный член, вырезанный со всем искусством из длинного куска черного дерева.

Наконец все было готово, настроено и пристроено. У Гали дырочка была крохотная, словно мышиная норка, а у Любаши – длинный разрез почти через весь лобок к крупному анусу, и дырища, как прибежище хомяка, с запасом.

— Ну, сейчас запущу! Но сначала в ручном режиме. Галя, как ни была закалена в общажных битвах, но все же охнула, когда знатный строгальщик и долбежник Владимир Макаров задвинул ей деревянный член только на головку. А Любаша даже бровью не повела, когда гофрочлен вошел в нее наполовину. Моторы уже сдержанно гудели, и оставалось только включить муфты сцепления. Вовка встал на высокий табурет и с выражением прочитал:

— Но вы ж не дуры, чтоб на хуй сесть в сплошной лихорадке буден. Я еблю славлю, которая есть, и трижды, которая будет!

И дернул за рукоятки!

— Смазать, смазать надо! – закричали пронзаемые дамы, но было уже поздно...

Вечером они еле ушли, так было интересно подбирать режимы долбления и строгания. Макаров был горд собой. Он трижды переквалифицировался из строгальщика в слесаря-смазчика, лихо смазывая «резцы» собственной спермой. Люба уверенно шла сама, а Галька держалась за Вовку, пока не села в трамвай номер сорок семь.

Они доехали до остановки «Платформа «ЗиЛ»». А там был трамвайный мост через реку Москву, вагончики под мостом и волейбольная площадка. Вперед, друзья! Все на волейбол!